УЗЕЛ ВЕЧНОСТИ

Глава 38. НЕБЕСНЫЙ ОГОНЬ

Сион Хай не мог удержаться. Он сунул руку в огонь и быстро, змеиным движением схватил один из Поющих Камней и с победным криком поднял над головой.

— С этим камнем я непобедим!

Его крик еще звучал в воздухе, когда молочно-белый камень стал прозрачным, как лед, и растаял у него в руке. Сион тупо смотрел, как ставший жидким камень течет у него сквозь пальцы, как вода. Он наклонился и схватил следующий камень. Он уже готов был сжать на нем пальцы, но в этот момент камень потек и загорелся. Пламя охватило руку Сиона и устремилось вверх по расплавленному следу, оставленному предыдущим камнем. Сион отпрянул, все еще сжимая второй камень, и с недоумением поднес пылающую руку к лицу.

Со вспышкой чистого белого света камень в его кулаке разлетелся на тысячу осколков, разбросав повсюду пылающие капли дождем мерцающего белого огня. Каждый из фрагментов вспыхнул и запылал чудесным светом.

Третий камень, все еще лежавший у меня на животе, расплавился вслед за первыми двумя, и начал течь, как серебряный мед, как сияющая вода. Эта странная жидкость покрыла мой горящий труп и быстро растеклась по земле вокруг. Уже в следующий миг из моего тела бил фонтан яркого белого огня. Мерцающими волнами он стремительно ширился. И там, где расплавленный камень касался невзрачных обломков, они тоже начинали гореть тем же чудесным огнем.

Опомнившиеся воины Сиона бежали. Но спасения не нашли. Пламя было не только ярким, но и быстрым. Оно мчалось, опережая людей, набирая все большую скорость по мере того, как огонь разжигал новые костры, оно вздымалось вверх, к небу. Горела трава, земля и камни. Сам воздух, казалось, воспламенился, как бумага. Ничто не ускользнуло от всепожирающего белого пламени.

Оно охватило всех, и друзей, и врагов. Сион, стоявший ближе всех, скончался первым; он осыпался кучкой серого пепла. Тангвен бросилась к нему и пламя прыгнуло ей навстречу, ее плащ и волосы превратились в огненную завесу. Увидев это, стражники побросали оружие и помчались прочь, но огонь бежал быстрее.

Кинан и Гэвин тоже рухнули в огонь. Последнее, что пытался сделать Кинан, это перекатом дотянуться до Гэвин, чтобы защитить ее, но она упала на землю, прежде чем он успел до нее дотронуться, и через мгновение ее не стало.

Не избежали общей участи и Бран с Воронами, Тегид и Гвион. Их ноги были скованы цепями, они не могли бежать, поэтому отважно повернулись лицом к огню. Вражеские воины вели себя иначе. Они спотыкались, отпихивали друг друга, пытаясь убежать. Но огонь пронесся по земле и воспламенил их. Они дружно завыли от страха, но их голоса быстро потонули в грохоте наступающего пламени.

Огонь мчался все вперед, заливая весь Тир Афлан потоком серебристо-белого пламени, пожиравшего все, до чего оно касалось. Горела трава, горели камни. Пожар вздымался все выше, длинными лентами поднимался в небо, поджигая сам воздух, а потом раздался звук, похожий на хрустальный звон. И зазвучала песнь, несравненная Песнь Альбиона:

Поднятый высоко на крыльях ветра, очистительный огонь пронесся по небу, сжигая серые облака и мрачные испарения, очищая небеса. Серый и черный цвета сначала превратились в светящийся синий, а затем в белый. Небосвод засиял ярче звезд, стал слепящим, как солнце. Песнь зазвучала в вышине и устремилась дальше:

Достигнув берега, огонь не остановился, а перекинулся на море. Прыгая с волны на волну, пламя растекалось по морской зыби. Море начало кипеть, а затем разом вспыхнуло, поменяв цвет с насыщенно-зеленого на нефритовый, а затем стало белым золотом. Теперь по нему катились волны огня, и великое море зазвенело, как Песнь, смешивая глубокий звон с высоким тоном небес. И Песнь понеслась дальше:

С мыса на мыс летел яркий огонь, стена мерцающего пламени проносилась по пустынным долинам Тир Афлана, вспыхивала на пустошах. Заросшее грязью селение взорвалось при первом касании пламени; шахтеры, по уши изгвазданные в грязи, завидев приближающееся пламя и бросились в свои ямы. Но хитрые огненные пальцы легко забирались туда, сжигали их, проносясь по грязи, выжигали землю, превращая каждый валун в Кум-Гваед в огненный столб. А Песнь неслась все дальше:

Вершины гор вокруг на глазах покрывались коронами серебристо-белого пламени, пылающего, как гигантские маяки. Каждая гора стала похожей на вулкан; камни и снег, мох и лед — все годилось в пищу хищному огню. Волны тепла катились во всех направлениях. Каменная шкура гор стала прозрачной, каменные недра засияли белым. Пламя танцевало среди звезд. А Песнь неслась все дальше:

Яркое пламя летело по рекам и ручьям, огненные пальцы пробегались по Грязным землям, проникая глубоко в сердце Тир Афлана. Болота начинали дымиться, чтобы затем стать огненными озерами. Травы и камыши, заросли можжевельника и корявые стволы деревьев в лесах покрывались огненными цветами. Голодный огонь наполнил опустошенное сердце страны. А Песнь неслась дальше:

Серебристо-белые столбы огня танцевали высоко-высоко, пылая с силой десяти тысяч солнц, очищая не только землю внизу, но облака, наполняя черную пустоту ночи пылающим светом. А Песнь неслась дальше:

Ничто не могло устоять перед небесным огнем. Хрупкое человеческое тело истаяло от жара; плоть и кости отдали свои частицы огненному вихрю. Всеохватывающая Песнь неслась вперед и вперед, и все шире расходились от нее кольца очищающего пламени.

Все, чего касался святой огонь, очищалось, распадалось на основные элементы, на мельчайшие частицы. Из них рождались новые элементы бытия. В средоточии сердца огня я увидел, как Быстрая Твердая Рука с немыслимой скоростью снуёт, сгребая праматерию и превращая ее в новые совершенные формы.

Я один видел это, и я видел это глазами Истинного Короля, священного и самоотверженного. Я видел это немигающим оком Вечноживущего, чьё прикосновение способно оживить самую бесчувственную душу, обретающую новую жизнь после смерти. Я видел, как преображается грязная земля Тир Афлана, как меняет она форму и сущность, возрождаясь в огне.

Ничто не ускользнуло от непреодолимой воли огня: все уродство, все несовершенство, любые слабости и изъяны — все стиралось и очищалось. А когда исчез последний шрам, очищающее пламя само собой уменьшилось и угасло. Не знаю, сколько это заняло времени, может быть, вечность, а может быть, миг. Но когда огонь, наконец, утих, от прежнего Тир Афлана не осталось и следа, все его элементы пересобрались в более благородную картину, и новое величие неизмеримо превосходило степень прежней деградации. Его старая одежда сгорела, а новую отличало потрясающее великолепие. С этими землями случилась не перемена, а преображение.

Люди, возившиеся в грязи, шлюхи, рабы и пленники исчезли без следа. На их месте оказались высокие грациозные мужчины и женщины. Пустые поля и леса наполнились жизнью; там бродили и суетились олени и дикие свиньи, медведи, лисы, выдры, барсуки, кролики, белки и мыши; коровы и лошади паслись в лугах и долинах; в озерах и ручьях плескались форель и лосось, щука и окунь; сияющее голубое небо заполнили птицы, и весь лес звенел от птичьих трелей; голые горные склоны, болота и унылые пустоши обрели новую славу, покрывшись полевыми цветами всех оттенков; реки несли кристально чистые воды. Не было больше Тир Афлана, на его месте стоял Тир Гвин.

Первым вернулся к новой жизни Тегид Татал. Он открыл глаза, встал и огляделся. Ската лежала рядом, в малиновом плаще с зеленой и золотой каймой. Гвион лежал у ног Тегида, рядом — Бран, а вокруг Брана — Стая Воронов, какими их помнил Тегид, — только теперь их изодранные плащи стали новыми цвета воронового крыла, и у каждого на шее красовался серебряный торк. Кинан лежал немного поодаль, протянув руку к Гэвин.

И все они, включая самого Тегида, оказались одеты в лучшие одежды — такого материала и работы, такого цвета и качества, каких еще никогда не было. Тегид, Ската, Вороны, все люди Гур Гвира и их пленники — одежды всех поражали искусством работы и великолепными цветами.

Изменилось даже оружие воинов. Оно блестело серебром и золотом, как и весь мир вокруг, и было это словно в первый день творения. Копья, древки, и наконечники, стали золотыми, как и все рукояти мечей. Ободки щитов, выступы и кольца сияли серебристым блеском.

Тегид удивленно оглядел воинов и посмотрел в небо. Оно переливалось живым светом. Грязная Земля стала неописуемо прекрасной, и тогда бард начал понимать, что произошло.

Дрожа всем телом, он опустился на колени рядом с Браном и осторожно коснулся его. Вождь Воронов очнулся, и Тегид помог ему встать. Следующей он разбудил Скату, а затем Кинана; Бран занялся Воронами, а потом, все вместе, принялись приводить в чувство людей Гур Гвира.

Ската с колотящимся сердцем подбежала к дочери и пала рядом с ней на колени. Волосы Гэвин были аккуратно причесаны, тут и там в них были вплетены крошечные белые и желтые цветочки. Незнакомое платье гиацинтово-синего цвета с жемчужно-белой мантильей поверх него и плащ цвета хны, расшитый фиолетовыми фигурками. Приложив руку к щеке Гэвин, Ската осторожно повернула голову дочери. Гэвин глубоко вздохнула и открыла глаза.

— Лью? — Это было первое слово, которое она вымолвила. Затем память вернулась: — Ллев!

Она вскочила на ноги и побежала ко мне. Мое тело лежало на том самом месте, где его бросил Паладир. На мне красовался королевский сиарк, темно-красные штаны, роскошный пояс и алые сапоги. Алый же плащ покрывал меня; в богатый узор серебряной нитью был вплетен «Môr Cylch», «Танец Жизни».

Гэвин поднесла прохладную руку к моему лбу, затем коснулась моего лица. Слезы выступили у нее на глазах, когда она ощутила холодную, безжизненную кожу. Ската подошла к ней, следом потянулись Кинан; Бран и Стая Воронов. Подошел Тегид. Гэвин подняла на него заплаканные глаза.

— Ох, Тегид, я думала… — Она зарыдала.

— Он мертв, Гэвин, — тихо сказал Тегид и встал на колени рядом с ней. Бард положил руку на мою неподвижную грудь. — Он не вернется.

— Посмотри, — тихо сказал Бран, — серебряной руки больше нет.

Они вдвоем с Тегидом подняли мою правую руку, и все увидели, что металл уступил место плоти. Гэвин прижала бесчувственную руку к теплым губам и поцеловала ее, а затем положила мне на сердце.

— Где Сион Хай? — внезапно спросил Кинан. — Где Танвен и Паладир?

До этого момента никто и не думал их искать, а теперь, все-таки начались поиски, но их не смогли найти. Нечестивцы исчезли, но не полностью.

— Тут есть кое-что! — воскликнул Кинан, внимательно оглядывая место, где Сиона видели в последний раз.

К нему подошли остальные.

— Как думаете, что это такое? — спросил он, указывая на небольшую кучку пепла.

Тегид наклонился, внимательно разглядывая находку.

— Это все, что осталось от Сиона Хая, — объявил бард наконец.

То же самое случилось с Паладиром, Уэстоном и всеми приспешниками Сиона. Очистительный огонь сжег всё, не оставив ничего кроме горстки пепла.

Кинан хотел собрать пепел и бросить в море, но Тегид посоветовал иначе.

— Оставь как есть, — посоветовал он. — Отдай ветру, пусть забирает. Тогда они никогда не обретут покой.

— Так что же тут было? — спросил Бран, пытаясь осознать изменения, произошедшие в них и в мире вокруг. Этот вопрос хотели бы задать многие, и в первую очередь те, кто перешел на мою сторону. Они избежали участи своего господина. Измененные, они не в силах были постичь перемену, случившуюся с ними и с миром вокруг. Впрочем, выглядели они счастливыми.

Тегид поднял золотой жезл, в который превратился его старый рябиновый посох. Воздев другую руку над головой, он обратился к изумленным людям:

— «Шум битвы долетит до звезд, и Великий Год придет к своему завершению. Слушайте, о Сыны Альбиона: кровь рождается от крови. Плоть рождается из плоти. Но дух рождается от Духа и с Духом пребывает. Альбион станет единым, когда Герой совершит подвиг и воцарится Серебряная Длань». — Опустив посох, он указал на мое тело. — Так было предрешено, так и сбылось. Великий год окончен, старый мир ушел, и настал черед нового творения. Aird Righ Альбиона мертв. Геройский подвиг, ради которого он был избран, свершен. Он вернул в состав своих владений Тир Афлан. Теперь он король над всеми землями: с этого дня Альбион един. И правит им Серебряная Длань. Пророчество исполнилось.

Назад через обновленные горы, шли прекрасные воины с серебряными торками, казалось, они несут на плечах шар небесный. Белые облака лежали на склонах царственными одеяниями; ручейки, реки и водопады звенели и наполняли высоты радугой. Вместо корявого подобия дороги у них под ногами бежала покрытая мягкой травой тропа, все дальше, и дальше…

Они шли через болота, ставшие лугами, через леса с красивыми деревьями и родниками. Стада оленей и диких овец паслись на обширном травяном пространстве; птицы перепархивали над их головами и пели небу прекрасные песни, а небо, такое голубое, что дух захватывало от его глубины, благосклонно внимало их трелям…

Назад через холмы и долины, через мягкие подъемы и спуски, через величественные гребни гор и одинокие долины. Вокруг они видели все оттенки зеленого, а когда набегали облака, зелень густела и временами казалась темно-золотой…

В обновленных лесах высокими колоннами стояли великолепные стволы деревьев, их раскидистые ветви образовывали высокий полог над головами, они шли в природном святилище, и мягкий рассеянный свет играл на листьях. Днем тропу подсвечивала бесконечная череда лучей солнечного света; ночью луна и звезды украшали каждый лист и каждую ветку волшебными узорами…

Назад вдоль реки, ставшей благородным потоком, в красивых изгибах берегов, в звучной музыке своего величественного течения. Лебеди, гуси, утки гнездились на берегах, окаймленных тростником; рыбы лениво шевелили плавниками на прогретых солнцем мелководьях, а на перекатах резвились и выпрыгивали из воды…

Назад через возрожденный мир: прекрасней самой заветной мечты любящего сердца о красоте, изящней всего, что может измыслить человек, манящий, как надежда. Они пронесли мое тело через Тир-Гвин, туда, где ждали на берегу три быстрых корабля с совершенными обводами. А потом через море поразительного цвета и чистоты.

Так я в последний раз прибыл в Альбион. Мы пробыли в пути немало дней, но ни одно пятнышко тления не коснулось моего тела. Я как будто спал; только дыхание не вздымало грудь, и сердце оставалось неподвижным и холодным.

Меня несли на носилках, сделанных из серебряных щитов, шестами служили золотые древки копий. Укрытый алым плащом, я всегда видел рядом Гэвин: она не оставляла меня ни на мгновение. Во время ночевок она даже спала возле носилок.

Так мы и достигли Альбиона. Теперь процессия следовала знакомыми землями, но даже здесь я видел следы изменений. Альбион стал чудом, наполнявшим душу чистой радостью. Прежний Альбион был лишь блеклым отражением нынешнего, он звучал прекрасней арфы, музыкой изысканной и слышимой многими.

За спиной остался Каледон, мы пересекли равнину и начали подниматься по Друим Вран. За перевалом лежал Динас Дур, там ждали лорд Калбха и мои люди. Вести о моей смерти далеко опережали процессию, народ погрузился в скорбь. Кости Алана Трингада захоронили в дольмене в Кургане Героя у подножия Друим Вран. Там же похоронили останки профессора Нетлтона.

С моим телом поступили иначе: его установили в царском зале в ожидании похорон. Тегид решил, что меня следует похоронить в гробнице, которую еще только предстояло построить. А пока я лежал на тех же носилках в королевском зале, а безутешная Гэвин оставался рядом со мной день и ночь, пока готовился горседд.

Однажды вечером в зал зашел Тегид и опустился на колени рядом с Гэвин. Эту ночь, как и все предыдущие, она провела, сидя на моем троне из рогов.

— Пришло время отпустить его, Гэвин, — сказал бард.

— Отпустить? Не бывать этому, — ответила она почти шепотом.

— Я же не сказал, что ты должна забыть его, — успокоил Тегид. — Но для Лью пришло время — и уже давно — идти дальше. А ты держишь его здесь.

— Я? Держу? — Гэвин задумалась. — Тогда, — сказала она, взяв мою холодную руку, — я ни за что не отпущу его, и он навсегда останется со мной.

— Нет, — мягко возразил Тегид. — Тебе придется отпустить его. Ты же держишь его в тюрьме. Это нехорошо. — Бард обнял мою жену за плечи и заглянул в глаза. — Гэвин, послушай меня. Все идет так, как должно идти. Лью был послан с определенной целью, она достигнута. Пришло время освободить его. Для него это еще не конец пути.

— Я не могу, — промолвила Гэвин сквозь рыдание. — Я же останусь одна!

— Если не отпустить его сейчас, рано или поздно твоя любовь зачахнет, но перед этим она отравит твою жизнь и жизнь ребенка, которого ты носишь, — твердо ответил Тегид.

Гэвин закрыла лицо руками. Слезы просачивались сквозь пальцы.

— Ох, Тегид, как больно! — воскликнула она. — Мне так больно!

— Я знаю, — тихо ответил он. — Эта рана будет болеть еще долго, но, в конце концов, и она затянется.

— Я не знаю, что мне делать, — плакала она.

— Я тебе скажу, — ответил мудрый бард. — Ты родишь ребенка, которого он тебе дал, и будешь любить его и растить с памятью о нем. — Он взял ее за руки. — Идем со мной, Гэвин.

Она встала, бросила на меня последний любящий взгляд и вышла с Тегидом. Ската и Стая Воронов ждали у входа в зал. Как только появились Гэвин с Тегидом, Вороны вошли в зал. Они подняли носилки на плечи и вынесли их наружу; а затем медленно пошли через кранног к лодке, пересекли озеро и причалили там, где ждал Кинан с лошадьми и повозкой. В повозку запряжены три лошади — пристяжные рыжая и белая, и коренник — сильный вороной жеребец. Колеса обернули черной тканью. Рядом с Кинаном, со щитом и копьем стоял Лорд Калбха, а за ними с незажженными факелами в руках толпился народ Динас Дура.

Мое тело положили на повозку, и процессия медленно направилась вдоль берега к священной роще, туда, где по слову Тегида воздвигли Курган Героя. Преодолев длинный склон, мы прошли мимо мельницы, достроенной в мое отсутствие лордом Калбхой и Хуэлем, мастером-строителем. Я благословил мельницу, пусть хорошо работает.

Траурный кортеж вошел в затененную рощу. Посреди рощи возвели Горседд — пустую каменную комнату. Пол покрыли дерном, а вокруг кольцом стояли стройные серебристые березки. Возле каменной пирамиды кто-то поставил щит. Я и раньше слышал карканье. А теперь быстрая тень пронеслась над головой, и огромная черная птица с блестящими перьями спикировала и села на край щита. Я подумал, что это Алан прислал гонца попрощаться.

Носилки поставили у подножия могильного холма. Сзади молча стояли люди. Главный Бард, стоя над моим телом, накинул складку плаща на голову. Воздев надо мной золотой жезл, он звучно произнес:

— Сегодня мы хороним нашего короля. Сегодня вечером мы прощаемся с нашим братом и другом — другом, который сделал для нас то, что мы не смогли сделать для себя. Некоторое время он жил среди нас, но, как и Мелдрон Маур до него, Лью служил Песне Альбиона. Его жизнь была жизнью Песни, и Песня забрала жизнь, которую ненадолго даровала. Король мертв, он убит подлым образом. Он добровольно принял смерть, чтобы жили его жена, его друзья, ради свободы которых он принял столько мук. Пусть никто никогда не скажет, что он жаждал славы; пусть люди помнят, что он смирил себя, нарушил свои заветы, чтобы отправиться в Тир Афлан.

Он не берег свой высокий ранг, и в результате в мир пришло великое добро. Ибо после смерти Лью Песнь Альбиона снова звучит. Слушай, о Альбион! Великий год окончен, начинается новое время. Песнь больше не будет сокрыта; она больше не будет зависеть от Фантархов и королей, ибо теперь Песнь хранится в сердце и душе каждой женщины и каждого мужчины, и все люди будут ее защитниками. — Тегид Татал, Пандервидд Альбиона, опустил руку и сказал: — Пришло время освободить нашего брата и дать ему возможность продолжить свой путь.

Он развел небольшой костерок и зажег от него факел. Потом махнул рукой, предложив людям зажечь свои. Вскоре все факелы засияли, как звезды, в темной вечерней роще. Вороны по его знаку снова подняли носилки. Дастун, Эмир, Найл и Гаранау с Браном во главе медленно понесли мое тело посолонь вокруг кургана. Впереди шел Тегид, следом Гэвин, по правую руку шла Ската, по левую — Кинан. Все пели.

Я был с ними в роще. Я видел, как свет факелов освещает лица и блестит в глазах, омытых слезами; я слышал, как они пели, сначала тихо, потом все громче, выпуская горе наружу. Они спели «Плач королевы», и звуки песни пронзили мое сердце.

Гэвин пела вместе со всеми, высоко подняв голову, не сдерживая слез, текущих по щекам. Я чувствовал тяжесть печали, сковывающую душу моей жены. И я шепнул ей на ухо:

— Гэвин, любимая, ты вечно будешь жить в моей душе, пройдет время и твое горе станет легче.

Тегид провел людей вокруг кургана трижды. Завершив третий круг, люди выстроились в длинную двойную линию, подняв факелы. Они сформировали Aryant Ol, Сияющий Путь, по которому тело короля уходит к вечному покою. А потом меня отнесли к моей могиле.

Вороны, высокие и мрачные, подняли носилки на плечи, и медленным размеренным шагом пошли к могильному кургану по Сияющему Пути. Тегид шел рядом с Гэвин. Позади них Кинаном высоко держал факел, и все трое последовали за Воронами к пирамиде из камней. Они вошли в пирамиду, поставили носилки на низкий каменный постамент в центре зала и подошли попрощаться. Каждый опускался на колени возле тела и касался лба тыльной стороной руки, отдавая последнюю дань памяти.

В конце остались только Кинан, Гэвин и Тегид. Кинан, со слезами на глазах, поднес руки к горлу и снял золотой торк. Он положил украшение мне на грудь и сказал:

— Прощай, брат мой. Пусть ты найдешь все, что ищешь, — и ничего сверх того, — там, куда идешь. — На этих словах его голос дрогнул, и он отвернулся, утирая глаза ладонями.

Гэвин наклонилась и поцеловала меня в лоб.

— Прощай, любимый, — сказала она низким дрожащим голосом. — Ты уходишь, и мое сердце уходит с тобой.

Тегид передал свой факел Кинану и достал из кожаного мешочка на поясе щепотку Науглана, Священной Девятки. Затем провел пальцем с Наугланом вертикальную линию в центре моего лба. Снова окунув палец в Науглан, он нарисовал вторую, а затем третью линии, по обе стороны от первой. Он рисовал gogyrven, Три Луча Истины, пеплом Священных Девяти на моем холодном лбу.

— Прощай, Лью Серебряная Длань. Пусть твоя дорога отсюда будет чиста, — сказал бард. Затем, поставив факел в изголовье носилок, он вывел Гэвин и Кинана из гробницы.

Вороны, ожидавшие снаружи, начали закладывать вход камнями. Я наблюдал, как входной проем становится все меньше. Я смотрел на лица тех, кого любил: Ската, Pen-y-Cat, царственная, храбрая и красивая; Бран Бресал, вождь Воронов, бесстрашный воин; его Стая: Дастун, Эмир, Гаранау и Найл, верные товарищи, люди, которым я доверял во всем; лорд Калбха, щедрый союзник; Кинан, брат по мечу и друг сердца; Гэвин, прекраснейшая из прекрасных, жена и возлюбленная, ставшая навсегда частью меня; и Тегид, мудрый Пандервидд, Главный Бард Альбиона, самый верный друг, чья любовь и за пределами смерти торила мне дорогу.

Я видел, как люди, мой народ, из рук в руки передавали камни для Сияющего Пути, запечатывая мою могилу. А потом я услышал голос Тегида, чистый и сильный, и тут же узнал Святую Песнь. Его арфа дивно пела под чуткими пальцами:

Отверстие в пирамиде стало щелью, а потом и эта маленькая дыра закрылась, и я остался один. Голос Тегида, стоящего перед пирамидой, стал последним, что я услышал.

— Умереть в одном мире — значит, родиться в другом, — наставлял он жителей Динас Дура. — Да услышат меня люди и запомнят.

Свет факела трепетал на стенах моей усыпальницы, но недолго, ровно до того, как факел догорел. Пламя погасло, оставив после себя красное зарево, оно держалось некоторое время, но тоже погасло. И на меня пала тьма.

Не знаю, как долго я лежал в безмолвном мраке. Но прошло неопределенное время, и я уловил звук, похожий на тот, с которым проносится ветер меж голых ветвей: щелканье, скрип, шепот. Позади меня возникли смутные очертания проема, а за ним — белый пейзаж, слегка подсвеченный фиолетовым на серо-голубой заре. Бездумно я направился туда, просто чтобы рассмотреть то, что снаружи, получше.

В тот момент, когда я шагнул вперед, я услышал стремительно нараставший звук, и мне показалось, что я не то лечу, не то быстро иду по длинному узкому туннелю. А еще я ощутил огромную волну воздуха, океан воздуха, обтекающий меня. В тот же миг бледно-фиолетовый склон холма передо мной побледнел, а затем и вовсе исчез.

Доверив ногам самим нащупывать тропу подо мной, я подался вперед. Воздух взбурлил, я ощутил пустоту со всех сторон и понял, что подо мной пропасть, а под ногами узкий, не шире лезвия меча, мост. В реве ветра я слышал эхо неведомых сил, сталкивающихся в бесконечных глубинах. И тьма, глубокая тьма, а в ней — гнетущая тишина.

А затем налетел ужасный порыв ветра, он дул ниоткуда, но это не помешало ему ударить меня прямо в лоб. Мне показалось, что с меня медленно сдирают кожу, обнажают кости, и начинают неторопливо перебирать их. Голова пульсировала от боли; я не мог дышать. Пустые легкие болели, а в голове грохотало от домысленного сердцебиения.

Не обращая внимания на боль, я сделал еще шаг. Моя нога встретила пустоту, и я упал. Инстинкт заставил вытянуть вперед руки, но неожиданно ладони коснулись гладкой, твердой поверхности, и я шлепнулся на четвереньки в снег возле пирамиды из камней в разреженном сером рассвете. Последнее, что я услышал, был голос Гэвин:

— Ллев?..