Холмы неохотно расступались перед каменной страной, заросшей колючим можжевельником. Дождь и ветер изрядно утомили нас; туман держался целыми днями, но дорога оставалась все такой же надежной.
С каждым переходом окутанные облаками горы приближались. Мы наблюдали, как высеченные ветром вершины поднимались, пока не заполнили горизонт со всех сторон — гряда за грядой, вершина за вершиной, исчезая в туманной дали. Задумчивые, свирепые и нездоровые, они угрожающе нависали над нами: белые, как осколки раздробленной кости или зубы, сломанные в бою. Вдоль дороги росло достаточно травы, чтобы прокормить лошадей, а лошади кормили нас. Каждые несколько дней мы теряли по животному, но мясо помогало идти вперед. Мы пили из горных ручьев, заглушая боль голода холодной водой.
Приближался Гид, сезон оттепелей. Он нес с собой дожди. Снег на склонах начал таять, осколки льда заваливали ущелья, овраги и скальные каньоны. День и ночь наш слух терзали звуки воды; она плескалась, булькала, неожиданно переливалась через края каменных чаш, устремляясь в низину, теперь уже далеко позади нас. Из глубоких ущелий вставали туманы, там журчали водопады; облака низко нависли над расщелинами, где катились быстрые потоки, издавая грохот, похожий на шум битвы.
Унылая монотонность обнаженных скал, резкий ветер и шум воды постоянно напоминали, что мы находимся на враждебной земле. Чем выше мы поднимались, тем страшнее нам становилось. Это не ветер вопил среди изглоданных скал; это был страх, простой и грубый. Ночью мы лежали и с содроганием прислушивались к завываниям ветра. К рассвету мы чувствовали себя совсем не отдохнувшими, а скорее вымотанными.
Дважды за день возвращались разведчики — один раз в полдень, а потом в сумерках. Вороны ходили в разведку по очереди, по двое, каждый день уходила новая пара. Однажды Гаранау и Эмир вернулись, когда мы решили остановиться на ночь под высоким нависающим утесом.
— За следующим поворотом есть место получше, — сообщил Эмир. — Это недалеко, там укрытие удобнее, если ночью пойдет дождь.
Мы еще не расседлали коней, поэтому не стали отказываться. Гаранау шел впереди и, когда мы прибыли, сказал:
— Вот, здесь будет удобнее. Это лучшее из того, что могут предложить эти голые кости.
Кинан переспросил, обведя рукой разрушенные скалы:
— Ты имеешь в виду эти обломки? Я уже несколько дней не видел ничего целого, все изломано.
Так мы и назвали эти горы — Tor Esgyrnau, Сломанные Кости. Кинан был прав; после того, как горы получили название, они стали казаться немножко менее пугающими. По крайней мере, мы стали смотреть на них с меньшим опасением.
— Это обычное дело, — сказал Тегид, когда я сказал ему об этом пару дней спустя. — Дервидди учат, что назвать — значит победить.
— Тогда займись делом, бард. Найди имя, с помощью которого можно победить Паладира. А я прокричу его с вершины самой высокой горы.
Позже, когда во тьме уже не видно стало окружающих вершин, я застал барда, вглядывающимся во мрак, поглотивший долину позади. Некоторое время я вместе с ним всматривался в темноту, а затем спросил:
— Ты что-нибудь видишь?
— Мне показалось, что я заметил какое-то движение на дороге, — ответил он, все еще всматриваясь назад.
— Где? — заинтересовался я. — Не видно же ничего. Давай я пошлю Воронов, пусть посмотрят.
Однако Тегид отказался.
— Не стоит. Сейчас уже ничего нет, если даже что-то и было. Возможно, какая-то тень.
Он ушел, а я остался, вглядываясь в сумерки, выискивая в темноте хоть какие-то признаки движения. Мы уже довольно высоко поднялись в горы и, хотя дни стали немного теплее, ночи оставались холодными, с заснеженных вершин дул порывистый ветер. Часто поутру на плащах выпадал иней, а дневная талая вода замерзала ночью, делая дорогу скользкой, пока солнце не прогревало камень.
На дрова мы рубили мечами перекрученные стволы можжевельника. Они горели с неприятным запахом, от них шел едкий маслянистый дым, но угли оставались горячими долго после того, как костер догорал.
Мы прошли перевал в первой цепи гор. Позади осталась тусклая земля; мрачная, безлесая, окутанная туманом пустошь, бесцветная и сырая. Вот уж чего не стоило жалеть! В последнее время, после того как Тегид поделился со мной опасениями, что за нами слежка, я часто оглядывался, и однажды даже сумел убедить себя, будто что-то видел, но что именно, сказать не мог. Просто мимолетное движение, то ли клочья тумана, то ли тень от облаков…
На высотах ветер завывал совсем уж противно, впиваясь в тела людей и лошадей ледяными когтями. Иногда удавалось защититься от него нагромождением камней или утесом, иногда дорога сужалась до ширины тропинки. Теперь уже все шли пешком, потому что лошадям ничего не стоило поскользнуться на коварной тропе.
Раз мы все равно шли пешком, на лошадей навьючили дрова, и на ходу они напоминали кучи валежника. Мне хотелось бы двигаться быстрее, но не получалось, хорошо еще, что оставалась дорога, без нее мы бы вообще не смогли подняться так высоко.
Однако мы шли, замерзая, дрожа на ветру, от которого не спасали плащи. Все похудели, и стали как-то тверже. Голод был нашим постоянным спутником. И дело тут было не в невозможности поесть досыта, а в отчаянном стремлении вернуться в Альбион и позволить его прекрасным холмам и долинам исцелить наши опустошенные сердца. Это была taithchwant, тоска по дому.
Но мой-то дом был так далеко, что до него не дойти. Да я и не хотел. Я скорее готов был отказаться от самой жизни, чем от любимой. Голова моего врага должна украсить мой пояс, прежде чем мы повернем к Друим Вран; моя жена снова должна стоять рядом, прежде чем я повернулся лицом к Динас Дуру. Либо моя королева вернется со мной в Альбион, либо я не вернусь туда вообще.
В сумерках, в первую ночь после перевала, мы ощутили перемену в окружающей земле. Но по-настоящему мы столкнулись с этими переменами лишь углубившись в горную страну. Там, где равнинные пустоши представлялись всего лишь унылыми и мрачными, горы угрожали; там, где лес казался труднопроходимым, горы становились непроходимыми по-настоящему. И это была не просто угроза сорваться с узкой дороги и разбиться о камни внизу. Среди вершин жила настороженная злоба, темная сила, которая сочла нас инородным телом и отреагировала соответствующим образом.
На третью ночь мы наконец поняли природу нашего противника. Дневной переход завершился благополучно; мы хорошо продвинулись и нашли подходящее убежище на ночь в глубокой расщелине между двумя вершинами. Каменные стены возвышались над дорогой, она стала неровной, будто ее прорубали сквозь гору мечом; вершины терялись в облаках над нами. Зато они прикрывали нас от ветра; таким образом, место давало долгожданную передышку и было лучшим укрытием, какое только можно было найти в этих голых скалах.
Мы, как всегда, жались к кострам, но в ту ночь, когда ветер достиг своей обычной силы, мы услышали в его завываниях новую, леденящую ноту. Тегид, всегда внимательный к тонким изменениям и оттенкам света и звука, первым уловил это.
— Слушайте! — велел он.
Тихий разговор у костра, прекратился. Мы прислушались, но ничего не услышали, кроме ледяного ветра, рвущегося с обнаженных вершин Tor Esgyrnau.
Я наклонился к барду.
— Что такое ты услышал?
— Я и сейчас слышу, — сказал Тегид, склонив голову набок. — Вот… опять!
— Я слышу только ветер, — отозвался Бран, — и ничего другого.
— А ты и не услышишь ничего, если будешь продолжать болтать! — раздраженно отозвался Бард.
Мы ждали долго. Но звук не повторялся. Поэтому я спросил:
— На что это было похоже?
— На голос, — сказал он, ссутулив плечи. — Мне показалось, что я слышал голос. Вот и все. — То, как он это сказал — кратко и пренебрежительно, — заставило меня продолжать:
— Чей голос?
Он кончиком посоха подтолкнул угли в костер, но ничего не ответил.
— Чей голос, Тегид?
Кинан, Бран и еще несколько человек, сидевших рядом, смотрели на нас с возрастающим интересом. Тегид огляделся вокруг, а затем отвернулся к огню.
— Идет ураган, — сказал он.
— Ответь мне, бард. Чей голос ты услышал?
Он вздохнул и произнес имя, которое я меньше всего ожидал услышать.
— Оллатира, — тихо ответил он. — Мне показалось, что я услышал Оллатира.
— Оллатир? Он мертв уже много лет.
— Я знаю! Вы спрашиваете, чей голос я слышал, — ответил он сердито, — я вам отвечаю. Мне показалось, что я услышал Оллатира, Главного Барда Альбиона, давно умершего.
Отзвук его слов еще висел в воздухе, когда Бран вскочил на ноги.
— Я тоже слышал! Вот, опять! И сейчас тоже! Но это не Оллатир — это Алан Трингад!
Кинан злобно зыркнул на меня.
— Я тоже чувствую здесь что-то сверхъестественное. — Говорил он настороженным шепотом, словно боясь, что его услышат.
Огонь посвистывал к костре, ветер крепчал. Кинан медленно встал, приложив палец к губам.
— Вот… вот опять! — произнес он едва слышно. — Но я слышу не Алана, это… — на его лице отразилось недоумение, — это Кинфарх... мой отец!
Вскоре весь лагерь погрузился в смятение, поскольку многие стали слышать голоса мертвых друзей или родичей. Все, кроме меня. Я по-прежнему слышал лишь завывание ветра, и это меня изрядно нервировало. Ближе к ночи ветер становился сильнее, он с визгом обрушивался на нас с высот. Люди жались к кострам и зажимали уши руками.
А потом у нас отобрали и костры. Ветер взревел между скал особенно остервенело. Пламя костров сорвало. Они погасли. Погрузившись в холодную тьму, наполненную ветром и криками мертвых друзей и близких, воины потянулись за оружием.
— Тегид! — обратился я к барду, пытаясь перекричать ветер. — Это плохо кончится. Надо что-то делать!
— Точно, — поддержал меня Кинан. — В темноте до беды недалеко.
— Что ты советуешь? — раздраженно спросил Тегид. — Не могу же я остановить ветер!
— Нет, но ты можешь сказать воинам в чем тут дело.
Тегид вскочил на ближайший камень и вздел свой посох.
— Aros! Aros illawr! — повелительно выкрикнул он. — Всем стоять на местах! Это не голоса мертвых! Это морок! Не давайте себя обмануть. Мужайтесь!
— Но они же нас зовут! — крикнул кто-то. — Мертвые пришли за нами! Мы обречены!
— Нет! — Я встал на камень рядом с Тегидом. — Слушайте Мудрого Барда: мы все теряли друзей и близких. Мы помним о них, и нам кажется, что это их голоса звучат у нас в ушах. А на самом деле это буря и ничего больше.
— А ты не слышишь их сам? — спросил другой испуганный голос.
— Нет, не слышу. Это лишь ветер, — убежденно ответил я. — Сильный ветер, только и всего. Все сели! Переждем!
Казалось, мои слова успокоили воинов. Они потянулись друг к другу, расселись на камнях, некоторые с оружием наготове, и стали ждать. Буря действительно скоро стихла, с ней ушло и жуткое нападение.
Костры разожгли снова, постепенно расслабились и заснули, думая, что с бедой покончено. Однако мы выдавали желаемое за действительное. Испытания только начинались.