УЗЕЛ ВЕЧНОСТИ

Глава 29. ЛЕТИ, ВОРОН!

Тегид стоял, закутавшись в свой коричневый плащ и мрачно вглядывался в дальний холм. Здесь все было какого-то неопределенного цвета: белёсые скалы, суровые и отчаянно пустые — ничего, кроме редкого вереска и торфяников; только камни торчат словно голые кости среди пустоши, и так насколько видит глаз. Горбы бесплодных холмов во всех направлениях до горизонта.

Он даже не взглянул в мою сторону, когда я подошел.

— Тебе не следовало обещать Алану везти его тело домой.

— Я поклялся, бард. И клятву выполню.

Его губы сжались в тонкую неодобрительную линию.

— Мы не можем везти его тело, и в Альбион вернуть не можем. Надо похоронить его здесь.

Я еще раз окинул взглядом унылую пустошь.

— Алан заслуживает лучшего, и он это получит.

— Тогда думай, как это сделать.

— Что ты скажешь о том, чтобы сжечь его тело? Я знаю, это не самый благородный путь, но в нем нет ничего недостойного.

Тегид задумался. Я его понимал: сжигали тела врагов, изгоев и преступников.

— Да, в Альбионе так бывало, — признал он наконец. — Иногда это даже необходимо.

— Тебе не кажется, что это как раз такой случай? Мы сами определяем, что и когда необходимо.

— Пожалуй, — смягчился бард, — наши нужды — только наши, и к тому же королевская клятва... Такое время, — вздохнул он. — Только это не простое дело. Огонь нужно поддерживать так, чтобы кости не сгорели. Их нужно будет собрать и сохранить. Я сам этим займусь.

— А когда вернемся в Альбион, — добавил я, — захороним их на Друим Вран.

— Быть по сему.

— Хорошо. Я отправляю людей за дровами для костра.

Я послал восемь человек с лошадьми под командой Брана обратно в лес. Как только я сообщил, что собираюсь делать, Главный Ворон решил отправиться сам.

— Зачем, Бран? Любой другой справится.

— Если ты решил сжечь тело Алана, — сухо ответил он, — я сам отберу дрова. Алан спас меня от Красного Змея; это меньшее, что я могу для него сделать.

Конечно, я разрешил ему идти. Лес остался уже довольно далеко позади, но лошади отдохнули и накормлены; люди должны были вернуться к концу следующего дня. Ушли они рано. Мы проводили их, снабдив той небольшой порцией конины, которая у нас осталась.

Я долго смотрел им вслед, а затем неохотно стал выбирать очередную лошадь для забоя.

Воины, уходившие с Браном, вернулись уже на следующее утро. Стоял влажный туман. Земля хлюпала под ногами, свежий восточный ветер принес с собой дождь, зато потеплело. В свинцово-сером свете болота казались особенно унылыми.

Мы встретили их и отправили греться к костру. Я приказал людям разгрузить лошадей и отпустить их пастись, а затем подсел к Брану у костра. Вождь Воронов коротко отчитался:

— Мертвая земля, — он встряхнул плащ. — Ничего не изменилось.

Я приказал накормить их тушеным мясом, оставшимся со вчерашнего дня. Тем временем мы с Тегидом начали готовить погребальный костер для Алана. Дрова свалили в кучу у дороги, и бард начал разбирать их по признакам, понятным лишь ему. Когда он закончил, мы отнесли отобранные дрова к большой плоской скале неподалеку и начали аккуратно укладывать.

Мы работали вместе, практически не разговаривая между собой. Я быстро понял, что хочет сделать бард. Совместная работа напомнила мне тот день, когда мы с ним начинали строить Динас Дур. Я прекрасно помнил то время, и с удовольствием вспоминал о нем. Когда мы закончили, подготовленный костер на скале напоминал небольшую деревянную крепость. Подходили люди, следили за нашей работой, и оставались, печально глядя на будущий костер. Тегид обернулся к ним и сказал:

— Огонь зажжем после захода солнца.

К вечеру туман рассеялся, небо на западе посветлело, и до сумерек мы даже увидели узкую золотую полоску. Потом стемнело. Начали собираться воины. Они подходили по двое, по трое, и останавливались полукругом. Когда собрались все, Вороны принесли тело Алана, завернутое в бычью шкуру, и бережно возложили на костер. Неподалеку Тегид разжег огонь, приготовил факелы и раздал каждому из оставшихся четырёх Воронов и Брану.

Бард влез на скалу и поднял руки, показав, что будет говорить.

— Друзья и родичи, — громко произнес он, — Алан Трингад мертв; его холодное тело лежит на костре. Пришло время освободить душу нашего брата по мечу, чтобы он отправился в путешествие по Высшим Мирам. Мы сожжем его тело, но прах не оставим в Тир-Афлане. Когда огонь сделает свою работу, я соберу кости, и они вернутся с нами в Альбион. Мы захороним прах нашего друга на Друим Вран.

Затем, накинув на голову капюшон, главный бард поднял посох и закрыл глаза. Через мгновение он тихо запел погребальную песнь:

Главный Бард замолчал, а потом сделал знак Воронам. Один за другим они выступили вперед — Гаранау, Эмир, Найл и Дастун — каждый воткнул свой факел в основание костра. Последним подошел Бран, постоял и добавил свой факел к остальным. Огонь пометался на ветру, лизнул дрова и радостно набросился на них. Он все выше поднимался к телу Алана, неподвижно простертому на своем последнем ложе.

Вместе со всеми я смотрел, как пламя ласкает холодное тело моего друга. На меня обрушилось понимание, что никогда мне больше не услышать его голос, не увидеть, как он входит в зал, не улыбнуться его похвальбе, больше он не бросит вызов Кинану, не станет наперегонки с ним валить лес и пахать землю, ни с кем не побьется об заклад.

Мир затуманился слезами, и я не стал их стирать. Слезы по ушедшему другу облегчали душу, для того и костер, чтобы вспоминать и оплакивать то, что никогда не вернется.

«Прощай, Алан Трингад, — говорил я себе, пока огонь, шипя и потрескивая, подбирался к телу. — Да будет прям и спокоен твой путь из мира живых в мир мертвых».

Тишину разорвал хриплый от горя голос:

— Лети, Ворон! Пусть несут тебя крылья над новыми полями и лесами; пусть твой громкий голос услышат в неведомых землях. — Бран, благородное лицо которого блестело от слез в свете костра, поднял копье ввысь. Я увидел, как в холодном свете звезд сверкнул наконечник, а затем исчез в темноте — хороший образ освобождения духа воина.

Костер разгорелся; я почувствовал жар на лице. Потрескивание пламени переросло в рев; отблески костра боролись с подступающей темнотой. Через некоторое время костер рухнул внутрь себя, окутав покрытый шкурой труп яростным золотым сиянием. Мы долго смотрели в огонь, пока от костра не остались только угли, светящееся красное пятно на камне.

— Вот и все, — заявил Тегид. — Алан Трингад ушел.

Мы тоже пошли обратно в лагерь, оставив барда собирать кости из пепла. Я шел рядом с Браном.

— Достойное прощание с ушедшим Вороном, — сказал я, вспомнив его слова у костра.

Бран склонил голову набок и посмотрел на меня так, будто я предположил, что луна может спать в море.

— Алан не ушел, — как ни в чем не бывало заметил Бран. — Он просто несколько опередил нас. — Мы прошли еще немного, и Бран объяснил: — Мы, Вороны, дали клятву воссоединиться друг с другом в потустороннем мире. Таким образом, если кто-то из нас падет в бою, в потустороннем мире его встретит собрат по мечу. В этом мире или в следующем, мы все равно останемся Воронами.

Он верил. Просто верил в то, что это именно так, и никак иначе. В его словах я не услышал ни тени сомнения. Я не мог похвастаться такой уверенностью; оставалось лишь удивляться его убежденности.

На следующее утро, на рассвете мы покинули стоянку. Лежал густой туман. Он делал мир размытым и тусклым. Небо висело над головами, как мокрая овчина. Взошло незримое солнце. Ближе к полудню ветер усилился. Он гнал облака над пустошью. Плащи промокли. Было холодно. Лошади шли, опустив головы почти до земли, глухо постукивая копытами по камню дороги.

Я ковылял на онемевших ногах и хотел лишь одного: сесть перед огнем и греться. Поэтому слова Тегида застали меня врасплох.

— Прошлой ночью я видел сигнальный костер.

Я недоверчиво уставился на него, недоумевая, почему он раньше об этом не сказал. А он ехал себе, сгорбившись в седле, щурясь на дождь: промокший и равнодушный. Барды!

— Когда угли остыли, — спокойно продолжал он, — я собрал кости Алана. — Мой взгляд метнулся к аккуратному узелку за его седлом. На узел пошел плащ Алана. — Когда возвращался в лагерь, увидел дальний огонь.

— И что ты хочешь этим сказать?

Мой мудрый бард повернул голову и посмотрел на меня сверху вниз. Я остановился. Вода стекала по моим волосам и попадала в глаза.

— Ты злишься, — заметил он. — Почему?

Я промерз до костей, несколько дней ел только конину, горевал из-за смерти Алана, и все-таки никак не ожидал, что мой Главный Бард скроет от меня такую важную информацию.

— Не обращай внимания, — сказал я ему, с усилием подавляя гнев. — Как ты думаешь, что это значит?

— Это значит, — ответил он с таким видом, что смысл и так понятен, — что мы приближаемся к концу нашего путешествия.

Ну что ж, это приятная новость. Чем скорее все кончится, тем лучше. Я и в самом деле оживился. Уныние испарилось, сменившись ожиданием. Конец близок: пусть Паладир боится!

Мы все дальше уходили в бесплодные холмы. Торфяные болота уступили место вереску и можжевельнику. День следовал за днем, а дорога оставалась прямой и свободной; от серого рассвета до мертвенно-серых сумерек мы ехали, останавливаясь лишь для того, чтобы напоить лошадей и напиться самим. Ели ночами у костра. Пришлось забить еще одну лошадь. Каждый кусок мяса напоминал о потере; но есть было необходимо. Никто не жаловался.

Дорога постепенно шла вверх. Холмы становились выше, долины глубже, спуски — долгими. Видимо, до гор оставалось немного. Однажды мы поднялись на очередной перевал и увидели вдалеке заснеженные вершины. Впрочем, облака и туман быстро скрыли от нас это зрелище. Когда мы снова увидели горы, они значительно приблизились; мы могли различить отдельные вершины под темными облаками.

Воздух стал чище; и хотя днем туман все еще держался над дорогой, к ночи часто прояснялось, на небе высыпали звезды, острые, как наконечники копий, на черном, как смоль, небе. В одну из таких ночей Тегид разбудил меня.

— Ллев… Пойдем со мной.

— Зачем? Куда?

Он не ответил, а просто отошел от лагеря. Поздняя луна поднялась над горизонтом, едва освещая землю. Мы поднялись на высокий холм, и Тегид указал на восток. Я увидел на дальнем хребте огонь, а где-то за ним — еще один. Пока мы смотрели, совсем уж на пределе зрения замерцал третий огонек.

Мы с бардом ждали. Ветер бродил по голой скале, как лесной зверь, издающий тихие невнятные звуки. Через некоторое время зажегся четвертый огонь, словно звезда опустилась на далекий холм. Я смотрел на сигнальные огни и понимал, что враг рядом.

— В моем видении это было, — тихо произнес Тегид, и я снова услышал, как звучал его голос, когда штормовые волны швырнули нашу лодку на скалы. Ветер зарычал как-то особенно неприятно.

— Алан единственный среди Воронов видел Хром Круаха, — сказал Тегид, тщательно подбирая слова.

Сначала я не понял, о чем он говорит.

— Ну да, а теперь Алан мертв, — ответил я в ответ на незаданный вопрос барда.

— Да.

— Значит, я следующий. Ты это имел в виду?

— Это то, чего я опасаюсь.

— Зря опасаешься, — категорически сказал я. — У тебя же было видение, ты должен знать… Мы оба с Аланом видели человека в Желтом. И мы оба боролись со змеем. Алан умер, да. Но я жив.

Указывая на вереницу сигнальных огней на восточном горизонте, он сказал:

— Там конец нашим странствиям.

— Вот и хорошо.

Небо уже окрасилось в жемчужно-серые тона, когда мы спустились с холма к лагерю. Бран проснулся и ждал нас. Мы рассказали ему о сигнальных кострах, и он спокойно отнесся к этой новости.

— С этого момента будем осторожнее, — сказал он. — Надо высылать разведчиков.

— Ты прав, — согласился я. — Так и сделай.

Бран коснулся лба тыльной стороной ладони и отступил. Некоторое время спустя Эмир и Найл покинули лагерь. Я обратил внимание на то, что едут они не по дороге, а по высокой траве рядом с ней. Не так быстро, зато бесшумно.

«Итак, началось», — подумал я.

Я следил за ними до тех пор, пока всадники не исчезли в блеклом рассвете.

— Быстрая Твердая Рука да пребудет с вами, братья! — напутствовал я их. Я произнес это в полный голос, но эхо почти сразу погасло в зарослях вереска. Но что-то в мире изменилось с моими словами. — Быстрая Твердая Рука да хранит нас всех, — поспешно добавил я и вернулся к насущным заботам нового дня.