Тайга

Глава 40

Через секунду мое тело парило над обрывом, в котором три года назад я обрела таежную силу. Я посмотрела вниз и, озарив мглу ярким светом, опустилась на дно ущелья. Даже если Василий ошибается и это всего лишь фантазия, я твердо решила, что буду лежать здесь каждый год в полночь. А вдруг получится снова стать человеком? Острые камни служили мне сакральным алтарем под звездным небом. Я легла на спину, раскинула руки в стороны и начала ждать… В голове проносилось множество заговоров, молитв, заклинаний. Я перепробовала все, но никакого, даже малюсенького намека на чудо не произошло. Далекий лунный блин будто смеялся надо мной, подмигивая одним из кратеров. Пролежав несколько часов, я досадно вздохнула и решила наведаться в новый дом Марка. До этого момента только моя копия могла появляться возле архитектурного шедевра, но даже она не заходила внутрь…

Велозарова в тайге не было, я это точно знала, поэтому без страха быть замеченной прилетела на вершину Станового хребта. Дом был роскошным, словно созданным для того, чтобы стать частью природы. Обилие стекла и зеркальных поверхностей ловили отражение уходящих звезд ночного неба. Прозрачные стены создавали иллюзию продолжения поверхности холмов. На первом этаже — окна от пола до потолка, они служили рамами для живых картин: буйство леса и снежных вершин… Стены в светлых тонах; немного мебели; атмосфера гармонии и элегантности…

Я вышла на закрытую террасу. Она была в форме шатра с прозрачным конусообразным куполом. Ступни моих огненных босых ног парили над ковром, который устилали россыпи лесных цветов. Сине-голубые дорожки из васильков, ирисов и колокольчиков плавно переходили в желтизну вербейника, зверобоя, лютиков. Та сменялась насыщенным розовым цветом иван-чая, багульника, паслена, а он уступал место ярко-огненным лилиям и рыжим купальницам. Вкрапления белых пушистых подснежников и бахрома шляпок ромашек усыпали невиданный по красоте пушистый ковер. Бутоны цветов были необычайно большого размера, а стебли по высоте доставали до пояса. Я провела рукой по соцветиям, и они, раскрывшись, ответили на мое прикосновение. Словно от струи воздушного потока, наклоняясь один за другим, вначале разбежались в стороны, а затем вернулись ко мне, приятно погладив кожу. Потрясающее зрелище! Волшебное и нереальное… Восхитительные дорожки, меняя друг друга, словно по кругу вели меня к насыщенно-алой полянке из маков. Их лепестки, покачиваясь, излучали янтарное свечение…

Я чувствовала аромат каждого бутона, стебля и листочка. От такого насыщенного благоухания закружилась голова. Давно не испытывала человеческого недомогания. Не в силах с ним справиться, я легла в центре поляны и впервые за три года закрыла глаза, а когда проснулась… скорчилась от жуткой боли, которую ощущала каждая частичка тела. Агония была настолько невыносимой, что мне не удавалось даже шевелить губами. Я попыталась успокоиться, вдохнуть больше воздуха, постаралась сесть, но муки достигли апогея, а разум стал отключаться. Казалось, меня что-то разрывает изнутри. Мне чудилось, что я даже слышу хруст костей. Не в силах произнести ни слова, я утробно застонала, захлебываясь кровью.

За стеклянными стенами дышало раннее апрельское утро. Высокое небо с облаками окутывало природу. Над тайгой раздавались трели птиц, и если бы мое сознание успело подольше задержаться в этом мире, я бы расслышала тревожный вой выпи…

— Марк… — выдохнула я и провалилась в беспамятство.

Моя душа, просочившись через атомы стеклянного купола, устремилась к звездам. Небо в тот момент озарилось северным сиянием, таким ярким, что глаза сомкнулись, а когда открылись, я увидела себя в длинном подвенечном платье в спальне моей городской квартиры. Мама поправляла мои каштановые волосы, на которых светилась белизной фата.

— Ты правда хочешь этого? — спросила она и улыбнулась. — Думаешь, справитесь?

— Да. Марк сильный, очень сильный и добрый…

— А еще заботливый, — добавила Катя из-за спины. Она зашнуровывала корсет на моем свадебном платье, поэтому я не сразу увидела ее.

— Думаю, вы заслуживаете счастья. Но тебе придется отказаться от дара, ты снова станешь человеком… — мама обреченно вздохнула и недовольно покачала головой.

— Ничего, — перебила я, — мы и без дара справимся. Обещаю, тайга будет в безопасности.

— Что ж… Иди ко мне, лапушка… — Мама вытерла слезы и крепко обняла меня.

— Милана! — позвал отец.

В темном торжественном костюме, он стоял на кухне возле окна и пил кофе из любимой кружки.

— Доченька, — папа положил руки мне на плечи, — пообещай поступить в медицинскую академию и закончить ее. Любовь — это хорошо, но каждый человек должен владеть профессией.

Звонок в дверь нарушил наш диалог.

— Андрей, открой, пожалуйста! — крикнула я Катиному жениху, который стоял возле вешалки с верхней одеждой.

— Милана, — продолжил отец, — а с отличием сможешь?

Я улыбнулась и хотела снова кивнуть, но громкий голос Марии привлек внимание.

— Здесь живет невеста?

— Моя — да… — задумчиво и удивленно протянул Свиридов.

— А моя? — раздался радостный баритон Марка.

Мы с отцом выглянули из кухни. Всего три метра ковровой дорожки отделяли меня от статного Аполлона с черной шевелюрой и белыми прядями в волосах. На нем был светлый костюм-тройка, рубашка с бабочкой, в руках — огромный букет из жасминов. На лице сияла такая счастливая улыбка, что у меня захватило дух.

«До чего же он прекрасен!» — подумала я и сама себе позавидовала.

Марк сделал шаг вперед, пропуская в квартиру множество людей, вереницей несущих корзины с белыми розами. Парни и девушки почтительно приветствовали нас, и под веселое щебетание Марии расставляли цветы по комнатам. Когда воздух наполнился чарующим ароматом, а на мебели и полу не осталось свободного места, Мария крикнула:

— Теперь подъезд и улица!

Пока квартира превращалась в благоухающую оранжерею, Марк смотрел на меня, а я на него. Сейчас мне больше всего на свете хотелось прижаться к дивному видению с жасминами в руках…

— Здравствуй, Марк, — мама приветственно протянула ему руку, — надеюсь на тебя. Уверен, что сможешь сохранить Милану и стать для нее надежной защитой?

— Абсолютно! — твердо ответил тот и, пожав мамину ладонь, подошел ко мне.

— Любимая, — вожак прижал к себе и поцеловал мою макушку, — как же я соскучился…

— Марк…

— Все будет хорошо, только просыпайся, ладно? — он отстранился и посмотрел в глаза. — Возвращайся, прошу тебя… — Велозаров встал на колени и начал целовать красные цветы на моем подвенечном платье. — Прошу, не уходи, не умирай, просыпайся!

Я тоже встала на колени и нежно провела пальцами по его щеке.

— Что ты? Я не сплю… Теперь мы всегда будем вместе…

Марк взял мои руки и стал целовать ладони, на которых были шрамы от медальонов. Прикосновение его губ чудесным образом смыло рубцы от кулонов, стерло, словно ничего и не было.

В то же мгновение мы оказались на вершине Станового хребта, где под громкое улюлюканье многочисленной толпы, которая выкрикивала поздравления и осыпала нас монетами и еловыми шишками, Марк взял меня на руки и начал кружиться.

Тут же заиграла музыка в исполнении симфонического оркестра. Я не видела музыкантов, но улавливала звучание скрипок, виолончелей и даже арфы. Марк танцевал медленный вальс, плавно покачиваясь из стороны в сторону. Он не сводил с меня глаз, а я, прижимаясь щекой к его груди, не переставала упиваться ароматом его кожи.

В теплом весеннем воздухе парили бабочки. Они вместе с лепестками роз покрывали наши тела. Через какое-то время красные лепестки превратились в крупные снежинки. Марк поставил меня на землю и накинул мне на плечи белую меховую мантию.

— Милана, — начал он. Баритон звучал торжественно.

Справа от него появился Кайл с небольшим свертком. Марк развернул его и достал закругленный предмет в форме полумесяца на кожаной веревке.

— Это клык первой волчицы нашего рода. Отныне вся стая будет защищать тебя.

Горячая волна пробежала по телу. Марк потерся кончиком носа о мой нос.

— Теперь ты моя жена. Обещаю любить тебя вечно, только умоляю, просыпайся, пожалуйста… Милана! — Любимый поцеловал в губы необычно и грубо, словно постарался вдохнуть в меня глоток кислорода, после чего резко толкнул в грудь.

Я очутилась посреди цветочного луга. Вокруг было тихо, будто мир с живыми звуками перестал существовать. Закрыв глаза, я пошла вперед, наслаждаясь покоем. Мое обоняние улавливало свежесть разряженного воздуха… Хотелось идти и не останавливаться. Идти туда, где мироздание берет свое начало. Внезапно чьи-то фигуры преградили путь. Я не видела их, но почувствовала дыхание друзей.

— Морозова! Опять хочешь сбежать? Предупреждаю, вызову полицию, — попытался остановить меня Орлов.

— Димка, не мешай… Если нарушишь идиллию, накажу.

— Человек должен жить! Не пущу! — угрожал Перлов, препятствуя сделать шаг вперед.

— А я не человек!

— Перестань. Открой глаза, спустись на землю. Теперь человек. Тебе нельзя, еще рано…

— Прощайте! — перебила я и стала подниматься к звездам.

Неожиданно послышался тихий плач, стон или вой… Я попыталась открыть глаза, но они не слушались. Отчаянный вой звучал снова и снова. Он словно невидимой нитью привязал мою душу к себе.

«Марк!» — мысли пронеслись кометой.

Теперь я не летала, а суетливо носилась под прозрачным куполом террасы. Словно пчела, пойманная в банку, или мотылек, накрытый стеклянным колпаком. Сейчас я искала того, чей голос наполнял мою бестелесную оболочку тревогой, жизнью… Я старалась сделать вдох, чтобы привести свое мертвое сердце в порядок. Пыталась расслышать его биение и изо всех сил мысленно кричала ему: «Давай! Работай!»

В этот момент громкий голос любимого зазвучал в унисон с моим:

— Живи!

— Марк? — я сделала вдох, открыла глаза и огляделась. Вокруг меня пестрели те же маки и множество лесных цветов. Только теперь их запах не вызывал головокружения.

— Да, я здесь… — прошептал Марк и благодарно возвел взгляд к стеклянному куполу. — Я рядом… — повторил он и прикоснулся к моему лбу долгим поцелуем.

— Это сон? — Мне было страшно нарушить видение, поэтому я закрыла глаза, пытаясь снова окунуться в забвение…

— Нет, любимая, не сон. Ты здесь, со мной… Как себя чувствуешь?

— Тяжело дышать, можно на улицу?

Марк убрал из моих вен иглы капельниц, взял меня на руки, и только тогда я заметила, что вокруг много людей. Чуть поодаль от нас стояли несколько раввинов в традиционном еврейском наряде. Я обратила внимание на их ярко-белые воротнички, выглядывающие из-под верхней одежды, и кипы на головах. Длинные седые волосы, аккуратно зачесанные в узел, и бороды придавали им мудрый и строгий вид. В руках раввинов я разглядела страницы древних манускриптов из пергамента, по которым они что-то громко читали на иврите. С другой стороны находилось несколько бригад врачей, наблюдавших за мной и Марком. Помимо Марии, Романа и Кайла, я рассмотрела еще несколько оборотней, а через стекло зала виднелись десятки мониторов. Со светящихся экранов на меня смотрели встревоженные глаза людей разного пола и возраста…

— Кто это? Что они здесь делают? — спросила я, когда голоса раввинов стихли.

Марк взял пушистое одеяло с дивана и направился к выходу, прижимая меня к груди.

— Профи своего дела, — ответил он, — врачи и специалисты по Торе. Полгода умолял каждого из них, чтобы спасли мое счастье… Именно благодаря раввинам я расшифровал последний знак на медальоне и узнал, что у тебя есть возможность снова стать человеком. Я вычислил нужный день и излечил ожоги на твоих ладонях.

Марк вышел на улицу, устроился на качелях и, завернув меня в одеяло, прижал к себе… Я почувствовала его дыхание у виска и бесконечно долго смотрела в любимые глаза. Качели качнулись, и мои щеки обдал прохладный апрельский ветер. Кожа ощутила холодок, и чтобы насладиться им, я высунула ладони из-под пледа.

— Марк, теперь я точно человек? У нас получилось?

Одна его рука скользнула под мою голову, а другая накрыла грудь.

— Абсолютно точно… И больше никуда от меня не денешься, — прошептал Марк и прижался щекой к моему лбу.

Темное небо словно ожило и стало удивительно серебристым, а прозрачный воздух задрожал и наполнился запахами свежести ранней весны. Где-то вдалеке слышался орлиный крик, а рядом — убаюкивающий стук горячего сердца любимого. Только мне не хотелось спать. После воскрешения я боялась упустить каждую минуту, любую возможность насладиться присутствием моего Марка.

Удобно разместившись в его руках, я молчала. Мы не разговаривали, и это было совсем необязательно. Нам было хорошо молчать вместе. Молчать и слушать дыхание друг друга… Пребывая в состоянии такого блаженного покоя, от которого не хотелось даже пальцем пошевелить, я слегка потянулась и сладко зевнула.

— Отдыхай, — шепнул Марк, — у меня ужасный голос, но после твоего последнего сна решил петь тебе колыбельные. Только не те, в которых злой волк кусает младенцев.

Я улыбнулась и поцеловала его теплую ладонь.

— Когда-то моей любимой не понравилась эта песня, хотя именно она пришла в голову в момент нашей первой встречи. — Он поцеловал мои волосы и тихо запел: — Если б не было тебя, то для чего тогда мне быть? День за днем находить и терять… Ждать любви, но не любить…[1]

Укутанная ароматным шлейфом весеннего воздуха, я чуть слышно подпевала Марку, а горы подхватывали наше неуклюжее пение тихим эхом…

Мы парили на вершине нашей тайги, растянувшейся на сотни, тысячи километров. Мы не знали, что ждет нас впереди, но от этого лишь сильнее хотелось жить. Мы были молоды, влюблены и не сомневались в своей способности стать счастливыми…

[1] Слова из песни «Если б не было тебя» (Et si tu n'existais pas), Джо Дассен.

Большое спасибо за то, что были со мной и моими героями на протяжении всего романа. Надеюсь, он оставил приятное послевкусие и поднял настроение! Буду рада вашим отзывам, и, конечно, вашему дальнейшему вниманию, ведь вторая часть романа уже написана и проходит важный этап — редактуру, но уже могу поделиться небольшим отрывком из новой книги «Тайга. Алтай»

"… Я сбивал с ног прохожих, не обращая внимания на вопли, летел к заставе, за город — к тому единственному месту, которое теперь имело самое важное значение.

Смрад ударил в ноздри раньше, чем глаза увидели беду. Не просто запах гари, а сладковатый, приторный дух горелого дерева и жареного мяса. Сердце оборвалось еще до того, как мозг успел сделать выводы. Я сиганул с тропы, прорываясь сквозь кусты.

Перед глазами открылась панорама ада.

Деревни почти не было. Обугленные срубы, как скелеты, торчали из земли. Над некоторыми поднимался ленивый дымок. Тишина. Такая оглушительная, что в ушах зазвенело. Ни мычания коров, ни детского плача, ни скрипа дверей. Только треск остывающих углей.

— Нет…

Я обернулся человеком и бросился к месту, где стояла изба Спиридона.

— Милана!

Горло почти разорвалось от крика. Я влетел на еще теплое пепелище, разбрасывая ногами головешки — ничего! Только пепел и обгоревшие кости какого-то животного. Животного ли? Холодная и липкая паника сдавила глотку. Я метнулся к остаткам соседней избы, потом к другой. Повсюду — следы грабежа и насилия. И тишина…

Вдруг — шорох. Из-за покосившейся бани выползла знакомая фигура. Спиридон. Он был страшен: лицо в синяках, одежда порвана, в руке — окровавленный костыль. Старик смотрел с такой вселенской скорбью, что у меня подкосились ноги.

— Где она? — проскрежетал я, подбежал к нему и схватил за хилые плечи. Пальцы впились в суставы так, что он застонал. — Где Милана?! Жива?!

— Жива, барин. Жива… Наверное… — прошептал он. — Прости… старик окаянный не уберег…

Звук, который вырвался из моей груди, не был ни криком, ни ревом. Это был вопль зверя, у которого выдрали сердце. Я рухнул на колени, вдавливая кулаки в горячую золу. Весь мир сузился до боли, острой и физической, будто меня самого живьем поджарили на этом пепелище.

Спиридон, пошатываясь, опустился рядом. Его рука легла мне на спину, но я ее не чувствовал.

— Лихие люди… шайка Степана Кривого… на закате нагрянули, — старик говорил прерывисто, задыхаясь. — Мы отбивались как могли. Милана… она за Олёнку вступилась… да как пойдет их бить! Не девка, а матерый волк в ней проснулся! Двоих с ног свалила…

Гордость за нее, дикая и неуместная, на секунду прогнала боль. Моя девочка. Моя воительница.

— Атаман… Степан… он ее хитростью скрутил… — Спиридон сглотнул слезы. — Сказал: «Ты мой клад теперь». И увез… Силой увез…

Старик замолчал, собираясь с духом, чтобы выговорить самое важное:

— Мне известно, где у них логово… в старых каменоломнях. За рекой Смородиной, в Чертовом овраге. День пути отсюда.

Я поднял голову. Глаза застилала кровавая пелена. Боль ушла. Ее место заняло нечто другое — холодная, абсолютная, безраздельная ярость.

— Чертов овраг, — повторил я голосом чужим и низким, полным обещания смерти. — Степан Кривой.

Мир вокруг снова обрел резкость, но краски ушли. Все стало черно-белым. Теперь моя цель — охота.

Старик пытался что-то сказать, объяснить, но я остановил его раскаяния:

— Вины твоей нет. Есть моя работа.

Я развернулся и пошел прочь от пепелища. Шел быстрым, неумолимым шагом хищника, взявшего след. Они думали, что украли женщину. Они ошибались. Они разбудили зверя. И теперь этому зверю предстояло навестить их логово, забрать свое. И я не был уверен, что остановлюсь на спасении. Запах крови в воздухе уже манил меня.

Я не бежал. Бег — для тех, кто спешит. Каждый шаг отдавался в висках ровным, мертвым стуком. Лес вокруг затих, почуял угрозу, мое звериное бешенство.

Дорога не нужна. Я шел на запах страха, боли и человеческого пота, который висел над тропой, уводящей от деревни. Он был густым, еще свежим. Они даже не пытались скрыть следы. Наглость. Глупость.

Я нашел первого из них еще до наступления утра. Отставший, с перевязанной головой сидел на пне и курил самокрутку. Услышал мой шаг, обернулся.

— Ты чей? — буркнул он, хватаясь за топор.

Я не ответил. Он замахнулся медленно, так медленно, что я успел пересчитать его гнилые зубы. Поймав его руку, сломал запястье. Хруст кости был сухим, как щелчок затвора. Прежде чем гнида успел вскрикнуть, я пригнул его к земле и, глядя в полные ужаса глаза, спросил тихо, почти ласково:

— Степан. Милана. Где?

Он что-то промычал, захлебываясь кровью. Бесполезно. Я принюхался. Его страх был смердящим, но под ним улавливался слабый, едва уловимый шлейф жасмина и… что-то новое. Терпкое, нежное. Наш ребенок.

Зверь внутри меня взвыл и стиснул челюсти.

— В каменоломнях? — уточнил я.

Он судорожно кивнул. Информация получена. Он стал не нужен. Его череп хрустнул в моей ладони вторым щелчком.

Теперь я знал направление. И знал ее состояние. Жива, напугана, но с ней все в порядке. Пока в порядке.

Не рассвело, но это не имело значения. Лес для меня всегда прозрачен. Я вышел к реке. Темная, холодная вода. На другом берегу — отвесная скала, испещренная черными дырами пещер. Логово.

Оттуда доносились звуки. Хриплый смех, пьяные возгласы. И сквозь этот шум мое ухо выхватило самое важное — ее сердцебиение. Учащенное, но ровное, сильное.

Они сидели у костра у входа в главную пещеру. Их было двадцать. Я видел грубые, довольные лица в отблесках пламени. И тогда я перестал сдерживаться — вышел из кустов к свету огня. На секунду воцарилась тишина.

— Я пришел за женой, — мой голос не был человеческим. Это был рык, идущий из самой глотки.

Первый, кто бросился на меня с ножом, даже не успел понять, что произошло. Я не уворачивался. Поймал его руку, выкрутил и воткнул нож в горло. Теплая кровь брызнула мне в лицо. Это только начало.

Поднялась суматоха. Крики. Звон стали. Костер опрокинулся и осветил землю тлеющими углями.

Они были обычными людьми — медленными, хрупкими. Я ломал их кости, рвал плоть, и с каждым падающим телом вспыхивала мысль: еще на один шаг ближе к ней.

Я не чувствовал ударов. Не чувствовал ничего, кроме главной потребности — добраться до пещеры.

Последним на пути оказался огромный детина с секирой. Он замахнулся, и в этот момент из глубины пещеры донесся ее крик:

— Марк!

Это все, что мне было нужно. Я рванул вперед, схватил руку с оружием и сломал ее, как ветку багульника. Вопль бандита слился с хрустом кости — третий щелчок. Отшвырнув гиганта в сторону, я шагнул в темноту.

— Милана! — в голосе снова появилась человеческая нота отчаяния.

Из темноты, из бокового ответвления, послышалось сдавленное:

— Не подходи!

Я ринулся на звук, отшвырнул в сторону тяжелую кожаную завесу и увидел ее — в балахоне, с растрепанными волосами. Отважная и собранная, моя любимая… Она сжимала в руке заостренный обломок кости, направленный в грудь долговязому уроду. Вероятно, это и был Степан. Он стоял лицом к Милане, ладони подняты в умиротворяющем жесте.

Услышав звук шагов, главарь шайки медленно обернулся.

— Кто… — начал он.

Я не дал ему договорить. Всего один шаг — и мои пальцы сомкнулись у него на горле. Я поднял Кривого и прижал к скале. Ноги атамана беспомощно забились в воздухе.

— Ты, — прошипел я, глядя в его посиневшее лицо. — Ты посмел прикоснуться к той, которая принадлежит мне.

Из груди Степана вырвался хрип.

— Она… не твоя… Она… клад…

Я сжал пальцы. Хрящ хрустнул, тело обмякло, я бросил его на пол.

И только тогда обернулся к ней. Любимая опустила свое импровизированное оружие и посмотрела на меня — так жалобно и благодарно.

— Марк, — всхлипнула она.

Я подбежал, и дрожь, которую сдерживал все это время, наконец прорвалась наружу. Упал перед ней на колени, прижался к ее животу. Мое сердце. Мой мир. Проклятье и спасение.

Она уронила обломок кости и запустила пальцы в мои волосы.

— Все хорошо… Мы справились. Ты пришел.

Я поднял на нее глаза.

— Родная, я всегда приду. Всегда.

— Марк? — жалобно протянула она и поцеловала мою макушку.

— Да, родная…

— Я хочу селедку с копчеными огурцами… или квашеную капусту…

Я гладила голову Марка, дрожа от выброса адреналина. Запах крови и дыма, страх смерти и спасение… Горло сжал внезапный спазм. Воздух, пропитанный смертью, сгустился, отчего в животе заурчало. Я сглотнула, пытаясь подавить тошноту, но это лишь усилило противный медный привкус.

— Я хочу селедку с копчеными огурцами… или квашеную капусту…

Мой желудок, словно отдельное капризное существо, потребовал чего-то кислого и соленого, немыслимого — прямо здесь и сейчас.

Марк замер. Его плечи перестали вздрагивать. Он поднял голову, и я увидела в глазах полную растерянность. Велозаров готов был сокрушить любое оружие, разорвать всякого врага, но эта просьба, казалось, поставила его в тупик.

— Ч-чего? — хрипло выдохнул он.

— Не знаю, — честно призналась я, чувствуя, как по щекам покатились слезы — то ли ужаса, то ли гормонального всплеска. — Просто… очень хочу квашеную капусту.

Марк смотрел на меня так, будто сканировал на предмет ранений или помешательства. Видимо, проверял, не в бреду ли, не сошла ли с ума от пережитого. Затем медленно, очень медленно поднялся с колен, не забывая ощупывать мою кожу. Его липкая от крови ладонь осторожно коснулась щеки.

— Капусту, — повторил он, как заклинание. — Хорошо. Сейчас… я поищу.

Он огляделся, словно в пещере разбойников мог стоять бочонок с соленьями. Это было так нелепо и трогательно, что ком в горле рассосался, уступая место смеху. Или рыданиям? Я уже и сама не понимала.

— Не сейчас, глупый, — всхлипнула я, обнимая его. — Позже. Просто запомни.

Он снова кивнул, все еще ошарашенный, подхватил меня на руки и крепко прижал к себе.

Картина, открывшаяся снаружи, заставила вздрогнуть. В свете яркого солнца глаза сощурились, а когда привыкли… Повсюду валялись изувеченные тела. Марк осторожно перешагивал их, стараясь прятать от меня следы побоища.

— Любимая, закрой глаза, — попросил он. — Боюсь, тебе не понравится это искусство.

Марк нес меня несколько часов. Каждый шорох заставлял его вздрагивать, взгляд метался, выискивая угрозу. Это напряжение передавалось и мне, сжимало виски тугим обручем. Он не желал обращаться в волка, сказал, что хочет чувствовать меня возле груди.

Я в подробностях поведала историю похищения, а когда узнала, что дом Спиридона уцелел, как и другие избы в деревне, и все люди выжили, чуть не расплакалась от облегчения. Надо же! Мне показалось, что шайка Кривого и живого места не оставит от деревни, а они, оказывается, выжили… Или нет? Может, Марк обманул и не захотел расстраивать?.."

До новых встреч, дорогие друзья!