Рубиновый рассвет. Том II

Глава 3

Человек в широкополой шляпе шел по мостовой, его тень растягивалась в предвечерних сумерках. Мягкие поля шляпы отбрасывали глубокую тень на лицо, скрывая черты. Его дорожная одежда — потертая кожаная куртка, крепкие сапоги с вытертыми носками, темный плащ из грубой ткани — не привлекала внимания, но и не выдавала в нем нищего. Под плащом болтался пустой рюкзак, его кожаные ремни слегка поскрипывали в такт шагам.

Прохожие неосознанно расступались перед ним. Не из страха — просто что-то в его походке, в том, как он двигался — устало, но с хищной грацией сжатой пружины, — заставляло их инстинктивно отходить в сторону. Матери с детьми незаметно прижимали малышей к себе, торговцы на мгновение прерывали свои зазывные крики, когда он проходил мимо.

Пять дней закалки не сделали его тело неуязвимым — до идеала было еще далеко. Но изменения уже были. Связки стали крепче, как стальные тросы, движения — точнее, вывереннее, а в глазах, скрытых под полями шляпы, горела холодная удовлетворенность. "Идет как надо".

Он слегка приподнял голову, и на мгновение под шляпой мелькнула ухмылка — быстрая, как вспышка лезвия в темноте.

Четверо стражников в синих мундирах с гербом города перекрыли ему дорогу, их тяжелые сапоги гулко стукнули по брусчатке. Старший, широкоплечий детина с рубцами на лице и потухшей трубкой в зубах, выдвинулся вперед.

— Документы. Предъявите немедленно, гражданин. Приказ начальника стражи — проверять всех подозрительных личностей. — его голос звучал хрипло, с привычной интонацией человека, привыкшего, что его слушаются.

Гилен остановился. Медленно поднял взгляд, и на мгновение стражи увидели его глаза — холодные, оценивающие, как у хищника, замершего перед прыжком.

— Наемник. Маркус. — он достал глиняный значок гильдии и показал его, ловко перекидывая между пальцев, не выпуская из рук. — Чем вызван интерес? Или у городской стражи теперь развлечение — останавливать легальных наемников?

Старший стражник усмехнулся, обнажив желтые зубы. Его глаза скользнули к товарищам — мол, смотрите, какой бойкий.

— Похож на разыскиваемого преступника. Обыскать как следует, парни. — кивнул он подчиненным, специально растягивая слова. — Попробуешь сопротивляться — сломаю руки и брошу в темницу. Там быстро научишься уважать закон.

Гилен не шевельнулся, пока грубые руки шарили по его одежде. Его дыхание оставалось ровным, только пальцы слегка сжались. Через минуту один из стражников с торжествующим видом «нашел» небольшой мешочек и встряхнул его перед носом старшего.

— Дурман! Целых две унции!

Старший широко ухмыльнулся, как кот, получивший сливки.

— Вяжите его, парни. Гильдия тебя не спасет, дружок.

Гилен вздохнул — долгим, усталым вздохом человека, которому надоела плохо разыгранная комедия.

— Дамп в твоей коре не придумал ничего лучше, ты дедлокнутый невалидный хеш? — его голос звучал почти задумчиво, словно он разговаривал сам с собой.

Его рука автоматически потянулась к поясу — но там не было оружия. Пришлось оставить его на арене.

"Неудобно".

Старший моргнул, не понимая ни слова. Но тон был очевиден. Его лицо побагровело.

— За оскорбление стражи — двойной срок! Хватайте его! В участке разберемся!

"Наконец-то проверим, на что теперь способно тело".

Старший стражник резким жестом поднял руку, его ладонь замерла в воздухе, словно давая сигнал к началу спектакля. Обращаясь к собравшимся зевакам, он произнес громко и четко, отработанным командным тоном:

— Внимание, граждане! Происходит задержание опасного преступника! Не мешайте страже исполнять долг!

Его голос звучал как удар колокола — привычный, властный, не терпящий возражений. Трое подчинённых моментально перестроились, заняв позиции с военной точностью: двое с дубинками по бокам, третий сзади с металлическими наручниками, а сам старший — впереди, сдерживая Гилена взглядом и готовый перехватить любой его выпад. Их синхронность напоминала слаженный механизм, отточенный годами тренировок.

Гилен не стал ждать.

Первым же движением он рванулся в сторону, уклоняясь от дубинки, которая свистнула у самого виска, рассекая воздух. Его укреплённые связки позволили ему резко сменить траекторию, будто тело само предугадывало траекторию удара. Контратака последовала мгновенно — локоть врезался в солнечное сплетение ближайшего стражника. Тот крякнул, согнувшись пополам, но не упал, лишь отступил на шаг, сохраняя строй.

— Кругом! Давить! — рявкнул старший, его голос прозвучал как удар хлыста.

Стража сработала как единый организм. Дубинки били точно по суставам, ноги подсекали в нужный момент, словно они заранее знали каждый шаг Гилена. Он блокировал удары, его тело выдерживало, но против четырёх тренированных бойцов, действующих слаженно, даже его навыков не хватило.

Один из стражников ловко зашёл сзади, его рука, закованная в кожаный краг, вцепилась в запястье Гилена и резко выкрутила его. Гилен попытался вырваться — но в этот момент двое других навалились на него, прижимая к земле.

— Наручники!

Металлические браслеты щёлкнули на его запястьях. Гилен почувствовал лёгкое покалывание — магическое подавление.

"Смешно. Как будто это что-то значит".

Но физически наручники всё равно были крепкими.

Когда Гилена подняли на ноги, двое стражников держали его за руки, один прихрамывал, а старший, слегка запыхавшись, накинул на него сдерживающую сеть — тонкую, но прочную, сплетённую из стальных нитей с руническими вкраплениями.

— Вот почему Солнечный Причал — безопасный город! — громко объявил он, обращаясь к толпе, разыгрывая роль героя.

Зеваки зааплодировали. Кто-то крикнул: "Так им, негодяям!", другой добавил: "Наша стража — лучшая!"

Старший самодовольно ухмыльнулся, его грудь выпятилась от гордости, и он махнул рукой:

— В участок. Быстро.

Гилена приволокли в здание городской стражи — мрачное каменное строение с решётками на окнах, от которых веяло холодом и сыростью. Там его быстро «оформили»: сняли сеть, но оставили наручники, затем бросили в общую камеру.

Камера была полутемной, сырой и уже населённой. Пара бродяг, пьяница с мутными глазами и какой-то избитый мужчина с перевязанной рукой подняли на него глаза.

— О, новенький! — хрипло рассмеялся один из бродяг, обнажая редкие желтые зубы.

Гилен молча осмотрел камеру — грязные стены, соломенная подстилка, запах немытых тел и затхлости. Затем сел в углу, прислонившись к стене, его лицо оставалось невозмутимым.

"Ну что ж... Посмотрим, что будет дальше".

Гилен сидел в углу, прислонившись спиной к холодной каменной стене. Его глаза были прикрыты, но не спал он — веки лишь слегка дрожали, следя за малейшим движением в камере. Внутри себя он сосредоточился ощущении крови в своих венах, той самой, что теперь подчинялась ему куда лучше, чем раньше.

Кровавый Туман — тончайшая дымка алой энергии — начал струиться из его пор, обволакивая запястья. Он проникал в мельчайшие зазоры между кожей и металлом, заполняя каждый микроскопический промежуток. Туманный Сдвиг позволил ему на мгновение сделать руки чуть менее плотными, почти неосязаемыми, словно тенью.

Щелк.

Наручники с тихим, почти музыкальным звоном упали на каменный пол. Гилен размял запястья, почувствовав, как кровь снова свободно бежит по венам, поправил шляпу и невозмутимо осмотрелся, будто только что снял перчатки, а не сбросил магические оковы.

В камере воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь капающей где-то водой.

Трое из четверых арестантов замерли, уставившись на него широко раскрытыми глазами. Четвертый — тот самый щербатый, с лицом, изборожденным шрамами — медленно прикрыл рот ладонью, подавив нервный смешок.

— Э-э... Как ты... — начал самый молодой из них, тощий паренек с перебинтованной рукой, но тут же замолчал, будто передумал спрашивать. Его пальцы судорожно сжали край грязной рубахи.

Щербатый хрипло рассмеялся, звук получился грубым, как скрип несмазанных петель:

— Эй, новенький. У тебя ж руки были в железяках. Где они, а? — он нарочито огляделся по сторонам, делая вид, что ищет исчезнувшие наручники.

Гилен молча наклонился, поднял наручники с пола и протянул их на раскрытой ладони, демонстрируя всем:

— Эти?

Затем так же спокойно сунул их в карман куртки, словно это были простые четки, а не магические оковы.

Щербатый закатил глаза к потолку, где плесенью были выведены причудливые узоры:

— Ну конечно. Они сами свалились. Ясно-понятно. — он бросил взгляд на остальных, явно ожидая поддержки, но те лишь переглянулись и отползли подальше.

Гилен встал, отряхнул штаны и на мгновение прикрыл глаза. Алый Взгляд развернулся перед ним, где каждый человек был яркой точкой, пульсирующей в такт сердцебиению.

"Два стража у входа. Ещё трое в коридоре. Старший на втором этаже, в кабинете. И..."

Он нахмурился. "Кто-то ещё. Чужой. Не стража".

"Но пока это неважно".

Он сел на лавку, скрестив руки на груди, пальцы автоматически постукивали по локтю в задумчивом ритме.

"Элиас не блефовал. Это его рук дело".

Городская стража не стала бы просто так подкидывать дурман случайному прохожему — разве что по чьему-то приказу. И теперь, когда Гилен отказался быть пешкой, лорд решил показать, что даже в тюрьму его могут посадить по щелчку пальцев.

"А следующий шаг?"

Он представил, как через пару дней к нему в камеру займёт изящно одетый посланник Элиаса и скажет сладким голосом: "Согласись служить — и всё это исчезнет. Ты выйдешь на свободу, а твоя жизнь станет... проще".

Гилен усмехнулся про себя, уголок его рта дрогнул под тенью шляпы.

"Проще, да. На поводке. Ха!"

Щербатый подполз ближе, прикрывая рот ладонью, словно собирался поведать великую тайну:

— Так за что тебя взяли-то? — его дыхание пахло дешевым вином и гнилыми зубами.

— Две унции дурмана, — равнодушно ответил Гилен, даже не поворачивая головы.

Щербатый фыркнул, обнажая улыбку:

— Твой мешочек был? Или... — он сделал многозначительную паузу, подмигнув одним глазом.

Гилен промолчал, лишь слегка приподнял бровь.

— Ха! — сиделец заржал, хлопнув себя по колену. — Да мы все тут невиновные! Никто ничего не делал!

Остальные захихикали, но смех их был нервным, глаза бегали по сторонам.

Гилен закрыл глаза, откинувшись на стену. Вопрос висел в воздухе:

"Сколько времени у меня есть, прежде чем Элиас сделает следующий ход?"

Тюремная камера. Поздним вечером.

Глухой лязг железных засовов разорвал тягостную тишину камеры, эхом отразившись от сырых каменных стен. Массивная дверь с грохотом распахнулась, и в проёме возникла коренастая фигура стражника, его тень перекрыла скудный свет факелов из коридора.

— Новеньких привезли. Веселитесь. — буркнул он, бросив в камеру презрительный взгляд, прежде чем отступить.

В проеме показались трое новых арестантов. Не просто крепкие парни — настоящие матерые волки, с плечами, едва помещавшимися в дверном проеме. Их руки, покрытые переплетением шрамов и тюремных татуировок, свисали, как дубины. Глаза — холодные, пустые, привыкшие к боли и крови — медленно обшарили камеру, оценивая обстановку.

Дверь с гулким стуком захлопнулась, оставив только скрип массивного засова снаружи.

Щербатый и остальные арестанты мгновенно сжались в дальнем углу, будто пытаясь раствориться в сырой каменной кладке. Даже дыхание их стало тихим, поверхностным — как у мышей, почуявших кота. Глаза округлились, полные животного страха.

Гилен не шевельнулся. Только угол его рта дрогнул в едва заметной ухмылке.

— Новых гостей, а угостить нечем. Рюкзак со снедью отобрали — сухари там, мясо вяленое… Жаль. — его голос звучал спокойно, почти лениво, но поза говорила об обратном — змея перед броском. Расслабленная, но смертельно опасная.

Трое новичков не стали тратить время на прелюдии. Они двинулись синхронно, как единый механизм, заняв позиции полукругом, отрезая все пути к отступлению.

Первый удар пришёл слева — мощный крюк в печень, рассчитанный на мгновенный нокаут. Второй — точный апперкот в челюсть, направленный под идеальным углом. Третий — железный захват за плечи, чтобы прижать жертву к стене и лишить маневра.

Но Гилен не был тем, кого можно взять голыми руками.

Он уклонился от первого удара, позволив кулаку пройти в сантиметре от своего бока, почувствовав ветерок от движения. Второй удар заблокировал предплечьем, мышцы напряглись, принимая на себя всю силу удара — кости дрогнули, но выдержали. А захват разорвал резким движением, словно это были не стальные пальцы громилы, а слабые пальцы ребенка.

— Неплохо, — проворчал он, поправляя шляпу. — Но маловато.

Трое не сбавили темп. Их глаза сузились — они поняли, что имеют дело не с обычным зеком. Атака возобновилась с новой яростью.

Драка превратилась в жестокий, методичный обмен ударами, где каждый участник знал свое дело.

Гилен не торопился. Его удары были хирургически точными — в локтевые суставы, в кадык, по нервным узлам, где даже крепкие мускулы не могли защитить от боли. Но и трое противников не сдавались. Они били жестко, профессионально, скорее как наемные громилы, чем простые уголовники.

Один из них внезапно схватил Гилена в медвежий захват, пытаясь сломать позвоночник. Второй врезал коленом в живот — удар, способный вышибить дух даже из тренированного бойца. Третий занёс кулак для сокрушительного удара в висок.

Но закалённое тело Гилена выдержало.

Он резко выкрутился, сломал захват хрустящим движением, отбросил одного точным ударом в солнечное сплетение. Второго оглушил ребром ладони по уху — тот закачался, как пьяный. Третьего добил стремительным коленом в лицо, почувствовав, как хрящ носа раздавился под ударом.

Когда пыль осела, трое лежали в лужах собственной крови, тяжело дыша, но живые.

Гилен стоял над ними, вытирая окровавленные костяшки пальцев о брюки. Его дыхание было тяжелым, но ровным.

— Вот и познакомились. — произнес он, глядя на дрожащих в углу сокамерников. Его голос звучал почти дружелюбно, если бы не ледяной блеск в глазах.

Гилен устало опустился на лавку, его мышцы дрожали от напряжения, а дыхание постепенно выравнивалось. Он провел рукавом по лицу, смахивая капли пота, смешавшиеся с кровью, и окинул взглядом распростертых на полу здоровяков. Их мощные тела теперь выглядели жалко - как сломанные игрушки.

— Тащите их на лавки. Нечего валяться, как мешкам с картошкой.

Его голос звучал не громко, но с той металлической интонацией, против которой не спорят. В словах не было злости - только усталое превосходство того, кто уже доказал свое право командовать.

Щербатый и остальные арестанты молча поднялись, переглядываясь. Без лишних слов они подхватили троих громил - те уже начали приходить в себя, стонали, хватались за ушибленные места, но сопротивляться не стали. Их усадили на противоположную лавку, где они теперь сидели, сгорбившись, ощупывая сломанные носы и рассеченные брови, исподлобья поглядывая на Гилена.

Тот расслабился, откинувшись на холодную каменную стену, и равнодушно провел рукой по спутанным волосам, поправляя шляпу.

— Ну что, познакомились. Надеюсь, обид ни у кого нет? — он усмехнулся, и в этой усмешке не было злорадства, только усталая ирония. — Я-то понимаю, почему так вышло. Вам просто пришлось так поступить.

Один из здоровяков — широкоплечий детина с перебитым носом — хрипло хмыкнул и кивнул, вытирая кровь с лица грязным рукавом.

— Понимаешь ты, как же. Ты же не отсюда, верно? Снаружи этот город — красота. Фонтаны, чистые улицы, богатые лавки. А внутри всё прогнило, — проскрежетал он басом, выплевывая на пол сгусток крови. — Власть держится на страхе и золоте. Стража не защищает народ - они охраняют кошельки аристократов. А наш "любимый" король? Двадцать пять лет у власти! Всё, что он строит - это тюрьмы да виселицы для тех, кто посмеет слово против сказать.

Щербатый нервно заерзал, озираясь на дверь, но здоровяк, разошедшись, продолжил:

— А претендентов-то хватает! Умных, сильных. Только их либо покупают золотом, либо... — он сделал многозначительную паузу, проводя пальцем по горлу.

Гилен задумчиво потер подбородок, его глаза сузились. В голосе здоровяка звучала не просто злость - глубокая, выстраданная убежденность.

— Интересная теория, — наконец произнес он. — Только вот что-то не видно этих "умных и сильных" среди вас в камере. Где же ваши благородные лидеры? В теплых особнячках, пока вы тут гниете?

Здоровяк нахмурился, его кулаки сжались.

— Не суди, кого не знаешь. Есть те, кто рискнул всем. Их имена знает каждый в подполье. А король...

— Король, — перебил Гилен, — держит город в порядке уже четверть века. Ни голода, ни чумы, ни войн. Торговля процветает, улицы безопасны. И да - преступники сидят в тюрьмах. Это называется "порядок", а не "тирания".

В камере повисло напряженное молчание. Даже щербатый перестал ерзать, завороженно глядя на спорщиков.

— Порядок? — фыркнул здоровяк. — Для кого этот порядок? Для тех, у кого есть золото и связи? А простой народ...

— А простой народ, — холодно перебил Гилен, — получает ровно столько порядка, сколько заслуживает. Хотите перемен? Начните с себя. Но нет - проще ныть в камере, обвиняя во всем короля.

Гилен медленно скрестил руки на груди, его пальцы легли на предплечья с точностью хирурга, готовящегося к операции. Голос приобрёл размеренную, почти профессорскую интонацию, но в глазах вспыхнул холодный рубиновый отсвет — слабый, но неоспоримый след былой власти Вечного.

— Давай-ка разберёмся в простых истинах, которые работают во всех мирах. — его слова падали как монеты на стол, каждая со своим весом. — Пастух использует кнут не из жестокости — чтобы защитить стадо от волков. Сторожевая собака кусает чужаков, но ест мясо из хозяйских запасов. Так устроен порядок. Не справедливость — порядок.

Он сделал паузу, изучая реакцию слушателей. Щербатый нервно ёрзал, его пальцы теребили край грязной рубахи. Здоровяки переглядывались — в их глазах читалось непонимание, смешанное с проблесками осознания.

Гилен продолжил, методично выстукивая пальцем по колену каждый тезис, будто забивая гвозди в крышку гроба их иллюзий:

— Видел ли я жестокость стражи? Да. — палец стукнул по колену. — Но видел ли я на улицах Солнечного Причала нищих, умирающих от голода? Нет. — ещё один удар. — Заходил ли в трущобы? Да. — удар. — Находил ли там банды, терроризирующие квартал? Нет.

Его голос стал жестче, как сталь, закаляемая в горне:

— Ты хочешь бунтовать против власти, но ждёшь от неё лояльности? Это как плевать в колодец и ждать чистой воды. Конечно окажешься здесь — избитым, озлобленным, жалующимся на несправедливость.

В камере повисло тяжёлое молчание, густое, как смола. Даже здоровяки перестали постанывать — их дыхание стало тише, глаза пристально следили за каждым движением Гилена.

Он откинулся на стену, завершая свою речь, как судья, выносящий приговор:

— Я не защищаю их систему. Я говорю, что она работает. И пока ты воюешь с ветряными мельницами, умные люди учатся использовать правила себе на пользу.

Щербатый первым нарушил тишину, неуверенно пробормотав, будто боясь, что его слова могут разозлить кого-то невидимого:

— Да вы, выходит, за власть, значит...

Гилен лишь усмехнулся, поправив шляпу, тень от её полей скрыла выражение его глаз:

— Я за эффективность. А ты?

Его вопрос повис в воздухе, как лезвие гильотины. Никто не спешил отвечать. Даже здоровяки, ещё минуту назад готовые к бунту, теперь сидели, уставившись в пол, переваривая сказанное.

Где-то за стенами камеры раздались шаги стражи — размеренные, тяжёлые. Но в камере царила тишина, нарушаемая лишь капающей где-то водой и тяжёлым дыханием мужчин.

Гилен закрыл глаза, снова погрузившись в свои мысли. Его слова сделали своё дело — посеяли сомнения, заставили задуматься. А это, как он знал, было куда опаснее любого бунта.