Мы с братом одновременно оборачиваемся.
Женщина, что остановилась в нескольких шагах от нашего укрытия, держит в руках небольшой инструмент с деревянной ручкой и металлическим крючком на конце. Он испачкан в земле, и выдает, что она занималась садом.
Ее темные глаза осматривают сначала меня, затем Вилана. Сухие потрескавшийся губы изгибаются в улыбке:
— Вы опять тут прячетесь?
— Извините, — я скорее поднимаюсь и склоняюсь голову: — Просто…
— Ничего, — женщина качает головой, затем указывает рабочим инструментом в сторону забора: — Я слышу.
Чжан все еще что-то кричит. Кажется, зовет меня и брата. А может, проклинает. Слова трудно разобрать.
— Идемте, угощу вас чаем, — произносит женщина и, не дожидаясь, ответа, разворачивается и шагает в сторону дома.
Глядя ей вслед, успеваю придумать каким образом хоть немного обезопасить брата.
— Идем, Вилан, — протягиваю руку и дожидаюсь пока моей кожи коснутся его холодные пальцы. Затем направляюсь следом за соседкой.
В ее саду растут маленькие кустовые розы, наполняя воздух сладковатым запахом. За домом стоит уличный столик и несколько стульев. На столешнице остывает свежий чай.
Женщина разливает по чашечкам ароматный напиток, после этого выставляет на стол тарелочку с печеньем. Над коричневой жидкостью поднимается белый парок с запахом жасмина.
Пока Вилан увлекся печеньем, я прошу соседку отойти в сторону. Она удивленно соглашается и выслушивает мою просьбу.
— Присматривать за Виланом? — она даже отходит от меня на шаг, неспешно обводит обескураженным взором. Я испуганно оглядываюсь на брата, но он смотрит в другую сторону. Показав жестом говорить тише, я быстро поясняю:
— Как только я вернусь, я отдам вам деньги. Если не хватит, то заработаю.
— А если не вернешься? — женщина смотрит на меня с недоверием.
В этом вопросе нет страха за мою жизнь, скорее сомнение в выгодности сделки. Она мельком смотрит на забор, за которым расположился уже наш небольшой участок.
— Отец ваш меня за такое не похвалит. Вилан ребенок, еще расскажет ему в запале у кого прячется, и кто его кормит. А Чжан уже придет с претензиями.
— Не расскажет, — заверяю быстро. — Он очень умный. Умнее многих сверстников.
— Вижу, — женщина, словно обиделась, складывает руки на груди и поджимает губы: — Воровать действительно додумался.
— Он ошибся, — качаю головой, но не оставляю попыток переубедить соседку: — Но он действительно хороший мальчик. Теперь он больше так не поступит.
— И как мне не опасаться пустить его в дом? — бормочет женщина, но все же неуверенно косится на Вилана. У нее старший внук такого же возраста. Только приезжает из города слишком редко.
— Он уяснил урок. Мальчик хотел всего лишь сделать мне приятно. Его поймали прямо на месте. Не умеет он красть. А я, когда вернусь, вам все верну в двойном размере!
Соседка переводит на меня недоверчивый взгляд. Окидывает взглядом мою старую застиранную юбку, потом рубашку, затем скромную косу и качает головой. Она словно сомневается в том, что я смогу хоть что-то заработать для себя, не то что для нее.
Но вдруг она поворачивается к Вилану. Брат улыбается ей и машет мне рукой.
— Ладно, только не вздумай там помереть или повеситься! — вздыхает она. Я радостно улыбаюсь:
— Спасибо большое! Я вернусь и все отдам, клянусь! — но все же решаю уточнить: — А с чего бы мне вешаться?
Женщина смотрит на меня без улыбки. Пристально вглядывается в глаза, а потом качает головой:
— Ты многого не знаешь, — она несколько мгновений молчит, словно что-то вспоминает. Затем продолжает: — Иногда с молодыми рабынями делают такое, что им после этого жить не хочется. В зеркало на себя противно смотреть. Такие кожу до ран мочалками стирают, чтобы воспоминания уничтожить. Так вот ты не смей ничего с собой сделать. Я буду твоего возвращения ждать! С платой за присмотр.
— Хорошо, — моя улыбка медленно растворяется. Я растерянно моргаю, ощущая сухость во рту.
Соседка разворачивается и проходит мимо меня, возвращаясь к столу. А у меня перед глазами еще несколько минут стоят картинки рыдающих девушек, которые трут свои руки и ноги так сильно, что в воду начинает стекать кровь, окрашивая ее в алый.