Рабыня Дома Цветущей Сакуры (СИ)

5

— Я обменяла Вилана на себя, — произношу это быстро и замираю. Даже не дышу, ожидая слов отчима.

— Ты сделала что? — медленно перепрашивает он у меня. Ощущаю как его руки начинают трястись от злости. Боюсь поднять глаза и взглянуть в перекошенное гневом лицо. Но слышу характерное громкое сопение.

— Да ты знаешь что там с тобой сделают?! — мужчина переходит на крик. Отталкивает меня с омерзением, будто со мной уже сделали все худшее, что он мог себе представить. На этот раз мне удается устоять на ногах, лишь отхожу назад, прижимая руки к груди в защитном жесте.

— Что я потом буду с тобой делать? — продолжает возмущаться отчим. Брат стоит возле ступеней, не решаясь пробежать мимо разгневанного отца ко мне. Я только качаю головой, желая чтобы он оставался подальше.

— Как на меня люди смотреть будут? — Чжан взирает на меня с брезгливостью и злостью: — Я вырастил продажную девку! Едва совершеннолетней стала, так сразу пошла торговать собой. На сколько продалась то? На год? Хорошо же ты повеселишься за это время! Развлечешься среди чужих мужиков. А потом что? Вернешься и станешь просить: папа, прими домой? А если в подоле принесешь? То мне придется кормить еще один голодный рот? Будто мало мне тебя с братом!

— Не принесу! — отвечаю упрямо.

Даже если и случится со мной такое, на что намекает отец, то я давно наслышана о том, как девушки избавлялись от нежеланных детей. Есть, правда, риск истечь кровью, но я готова на него пойти. Конечно, будет лучше, если все же слова следователя окажутся верными, и я просто окажусь служанкой. Но бывает разное…

Мир не всегда так милосерден, как мы его об этом просим.

Чжан вдруг делает два быстрых шага ко мне. Хватает за косу, перекидывает ее через мое плечо, вытащив из-под платка, и подносит волосы к моему лицу. В первый миг пытаюсь отклониться, но отчим хватает за плечо, удерживая на месте. Рефлекторно свожу глаза, глядя на медовые шелковистые пряди в его ладони. Он тыкает мне под нос моими волосами, будто конским навозом:

— Ты себя то видела? — мужчина больно дергает меня за волосы, словно просто отводит душу, и отпускает. Указывает рукой на мое лицо: — Себя видела? Да тебя такую только извращенец возьмет! Куда собралась-то, дура?

Сжимаю губы и отворачиваюсь. Возникает сильное желание вновь спрятать волосы под ткань. Но я не шевелюсь.

Да, знаю, я не такая, как остальные девушки в наших краях. И виной этому мамина кровь.

В империи ценятся черные, как смоль, волосы. И темные глаза. Мужчины любят низеньких девушек и болезненно худых. Тех, которые больше напоминают детей. Женщина должна быть миниатюрной, бледной, тощей, беспомощной. С тихим покорным голосом и большими наивными глазами.

Я действительно отличаюсь от стандартов красоты. Потому стараюсь прикрывать волосы, чаще смотреть под ноги, а не в глаза.

Ведь хоть моя мама и обладала темно-русыми волосами, но вот мне передала густые золотистые вьющиеся локоны. И голубые глаза, очень светлые, совсем не похожие на те черные озера, которые воспевают в песнях и стихах.

Это произошло из-за того, что моя мама родилась далеко от империи. Она попала сюда во время Семилетней войны. Ей было одиннадцать. Мама не знала, что случилось с ее родителями и домом, но ее забрали в плен, а потом продали как живой товар. Она долгое время была служанкой, а потом в нее влюбился мой отец и выкупил из рабства.

Моей маме повезло попасть в нормальную семью и стать помощницей по хозяйству. Повезет ли так же мне?

— Идиотка! — отчим взмахивает руками, все еще проклиная меня. — Кто будет следить за домом и садом? Кто будет готовить жрать? Ты вообще чем думала? Как мы теперь будем платить за жизнь?

Я вновь сжимаю губы. Хочется напомнить Чжану, что он живет в доме моего отца. Что я не его бесправная рабыня, какой он меня всегда считал.

Мне хочется залепить ему пощечину в ответ, пока я чувствую как пульсирует и горит след на моей щеке. Но он сильнее меня. И если сейчас я продолжу спорить, то он схватит мокрое полотенце и палку.

А мне хочется только побыть с братом.

— Я смогу выплатить долги за дом, — произношу смиренно. Мне просто хочется, чтобы Чжан отстал от меня. — Этот год, пока меня не будет в городе, его не заберут у нас. А потом я все выплачу, вернусь и снова смогу работать.

Отчим недовольно пыхтит. Но аргумент насчет дома его успокаивает. Он осматривает меня всю, затем сплевывает на деревянные доски и разворачивается:

— Подай ужин!

Чжан, наконец, скрывается в доме. А я поворачиваюсь к Вилану.

Голубые глаза брата вновь наполняются слезами. Его руки безвольно обвисают, а взгляд становится потерянным:

— Мими? Это правда? Тебя продадут?