На 127-й странице. Часть вторая

Сцена 62

Тереза стояла на палубе парового парусника «Ливерпуль», который должен был доставить их на Цейлон, а потом в Аден. Если «Пасифик» нес мачты, скорее, как дань традиции, то на «Ливерпуле» все было наоборот. Здесь, уже начавшая дымить, труба казалась какой-то неуместной. Словно она заблудилась среди трех высоких мачт. Вообще, «Ливерпуль» больше напоминал яхту. Большую, просторную, но яхту.

Мимо пробегали матросы. Они также отличались от матросов «Пасифика». Там были сплошь китайцы. Блеклые и все на одно лицо. На «Ливерпуле» весь экипаж, если не считать капитана Моррисона и его помощника, состоял из ласкаров. Это были высокие, широкоплечие индийцы. Смуглокожие, с большими черными глазами и длинными ресницами, которым тут же позавидовала Тереза. Если кто-то из пассажиров обращал на них внимание, ласкары широко улыбались, но их глаза продолжали смотреть строго. Мол, с нами не шути. Одеты матросы были в синие шорты, а на голове были красные тюрбаны. И все. Эта обнаженность почему-то совершенно не смущала Терезу.

«Все зависит от ситуации,» - подумала Тереза. – «Одно дело – на палубе. Где есть другие пассажиры. А сами матросы заняты делом. Если остаться с таким полуобнаженным мужчиной одной в каюте, то это ощущалось бы, наверное, по-другому». Картинка получилась живописной. Стоящие посередине каюты, хищно улыбающийся ласкар и испуганная молодая женщина. Тереза улыбнулась своему шустрому воображению.

А сейчас она взглядом прощалась с Гонконгом.

«Удивительно,» - думала Тереза. – «Стоит себе тропический остров с высоченной горой посередине, но приходят предприимчивые англичане и делают из него почти европейский город».

Набережная. Красивые каменные дома. Банки. Рестораны. И все это - только внешняя сторона, о которой она напишет в своих путевых заметках. А есть еще то, о чем она ничего и никогда не напишет, но то, что в ее голове занимает гораздо больше места, чем все эти дома, банки и рестораны.

Эта мысль показалась Терезе занятной. Она прочла столько разных книг и до этого момента не понимала, что то, что описал в этих книгах писатель было лишь малой частью того, что его мучило и заботило. Желание автора оставить свое только для себя резало любой роман сильнее любого цензора. От таких мыслей Терезе захотелось сейчас же взять один из романов мадам Санд, парочку которых она все же захватила с собой в путешествие, и попытаться найти в нем намеки на несказанное, потаенное. Ведь должны быть в тексте какие-то оговорки или намеки. То, что прославленная писательница, возможно, забыла убрать. То, что откроет дверцу в тот мир, который мадам Санд решила утаить от посторонних взглядов. Тереза подумал, что отныне она любой роман будет читать по-другому. Первый раз – как обычно, а второй раз – как исследователь, археолог. В первый раз будет работать грубая лопата, а во второй раз она будет раздвигать слова нежной кисточкой.

Рядом с Терезой стоял Деклер и Генрих. Деклер выглядел потерянным. Ссутулившийся, плечи опущены. Он тоже смотрел на берег.

Деклер напоминал Терезе сейчас куклу, которую в детстве ей подарили родители. Столяр, работавший у отца, вырезал из дерева палочку, к которой привязал цветастый шнурок. Палочку столяр вертикально воткнул в отверстие, проделанное в тяжелом деревянном бруске. Можно было покрутить палочку и намотать на нее шнурок. Потом следовало за шнурок потянуть, и палочка вращалась. Одна из служанок мамы сшила небольшую куклу, которую насадили на палочку. Теперь, если потянуть за шнурок, кукла оживала. Ее руки поднимались в кружении, платье развевалось, а нарисованная улыбка и глазки-бусинки мелькали перед восторженной маленькой Терезой. Но вращение заканчивалось. Руки куклы безвольно опускались по бокам, и, казалось, что она больше не оживет. Терезе становилось жалко куклу, и она снова наматывала шнурок и дергала за него.

- Мы, пожалуй, пойдем, - сказал Деклер. – Увидимся за ужином.

Деклер с Генрихом ушли в свою каюту.

На палубе были еще пассажиры. Группка парсов в своих национальных одеждах. Светлые халаты, подпоясанные бледно розовыми кушаками. Разноцветные шаровары. У кого-то – синие, а у кого-то – зеленые. На головах что-то вроде турецкой фески, только повыше, без кисточки и синего цвета. На ногах причудливые, с длинными загнутыми носами, туфли. Лица гладко выбриты, если не считать длинных усов, кончики которых воинственно торчали вверх.

«В таких одеяниях,» - подумала Тереза. – «Они должны стоять неподвижно, таинственно и со значением молчать».

Однако, парсы что-то шумно обсуждали на своем языке и махали руками такой же группке своих соотечественников на берегу. Сказки не получалось.

Были еще пассажиры, которые не торопились подняться на борт корабля. На набережной танцевали шотландцы. Это были явно военные, о чем говорили ружья, составленные в горку тут же на пирсе, и большие ножи на поясах. Сначала десяток этих вояк, как и все пришли на пирс со своими пожитками и стали ждать команды на посадку. Но потом к ним подтянулись провожающие. Загудели шотландские дудки. Появились бутылки, из которых солдаты, задирая головы, стали пить. А потом начались танцы. Шотландцы старались держаться в тени, которую отбрасывал корпус «Ливерпуля», но тень мало помогала. По лицам танцоров тек пот, но они, казалось, этого не замечали. Одеты солдаты были в национальные наряды, что верно было их парадной формой. Тяжелые ботинки, толстые гольфы до колен и клетчатые юбки-килты в клетку. Килты опасно развевались во время танца, так что казалось еще чуть-чуть и пристойность будет нарушена.

Но все когда-нибудь заканчивается. На корабле загудел какой-то свисток. Командир шотландцев отдал приказ, которому потные горцы нехотя подчинились, собрали свое имущество и стали подниматься на борт.

Вскоре небольшой паровой катер стал тянуть «Ливерпуль» от пирса на простор бухты, где корабль мог бы двигаться уже сам.

«Уже третий раз,» - подумала Тереза.

Уже третий раз она отчаливает, начинает новый отрезок пути. И все меньше вокруг знакомых лиц. В Сан-Франциско ее провожали коллеги из журнала. В Йокогаме рядом был мистер Томпсон, еще «живой» Деклер, а теперь никого.

«Наверно, так и начинается настоящее путешествие,» - подумала Тереза. – «Только ты и дорога».