На 127-й странице. Часть вторая

Сцена 47

Толстый чиновник выполнил обещание. Через полчаса после его ухода появился средних лет китаец, одетый в национальную одежду, но довольно хорошо говорящий по-английски с небольшим акцентом. Мне даже показалось, что китаец специально коверкает слова, чтобы его английская речь была не такой гладкой.

Пришедший поздоровался.

- Меня зовут Ли Чжень.

Потом он оглядел комнату, сделал скорбное лицо и спросил:

- У вас есть деньга?

Я достал из кармана пиджака две бумажки по пятьдесят долларов и протянул их китайцу.

- Очень харошо, очень харошо, - закивал головой китаец и спрятал доллары куда-то в рукав. – Я пойду за люди, и мы все сделаем.

Вернулся он с двумя помощниками, совсем мальчишками, не старше Генриха, и большим рулоном белой ткани.

Китайчата приподнимали Веру, а Чжень заворачивал ее в ткань. Плотно, виток за витком. Так у меня на глазах исчезала любимая женщина.

- Глупый! Я с тобой! – образ, улыбающейся и прикрывающей ладонью глаза от слепящего солнца, Веры стал еще ярче. – Я с тобой.

Потом мы спускались к морю. Носилки с Верой впереди, а я с Генрихом – следом. Вот такая получилась похоронная процессия. Потом плыли на лодке на другую сторону пролива, на материк. Снова шли. Остановились рядом со странными, невысокими домиками. Серые, бетонные блоки с множеством окошек и черепичной крышей с краями, чуть загибающимися вверх. Еще недалеко стояло здание с высокой печной трубой, над которой дрожал горячий воздух.

- Это - ко-лум-ба-рий, - по слогам сказал Чжень.

- Я хочу проститься, - сказал я.

- Да, да, - скороговоркой проговорил Чжень.

Китайцы поставили носилки с закутанной Верой на каменный постамент, что возвышался перед бетонными домиками, и отошли. Одной рукой я сжимал ладонь Генриха, а другую положил на завернутую Веру. Рука Генриха была горячей и влажной, наверное, поэтому белая ткань под другой моей рукой казалась такой холодной.

В голове была только одна мысль «Почему? Почему все так произошло?»

И снова образ улыбающейся Веры стал перед моими глазами.

- Глупенький, - улыбаясь, говорила Вера. - Так было надо.

Наверное, я стоял так долго, потому что ко мне подошел Чжень и сказал:

- Она умерла, мистер Деклер. Надо ее отпустить.

Сказал чисто, без акцента, без кривляния. А, может быть, он сказал что-то другое, но я услышал именно эти слова. Я кивнул головой. Китайцы унесли носилки.

Потом мы с Генрихом долго сидели прямо на земле у бетонных домиков и смотрели на море. Генрих больше не плакал. Слезы высохли, оставив грязные разводы на его щеках.

Потом пришел Чжень и с поклоном вручил небольшую вазу. На белом боку вазы на синей цветущей веточке сидела синяя птичка. Птичка повернула голову, и ее глаз с интересом смотрел на меня.

- Пойдемте, мистер Деклер, - потянул меня за собой Чжень. – Я нашел вам хорошее место. Там только уважаемые люди.

Мы подошли к одном из бетонных домиков в глубине. Несколько окошек в этом домике были пусты, а перед самим домиком, на скамеечке сидел полный китаец, а рядом с ним - маленькая девочка.

- Здесь только уважаемый люди, - снова заверил меня Чжень. – Можете выбрать свободный место. – Он указал на окошки в домике. – Чем выше, тем лучший. – К китайцу снова вернулся акцент.

Я посмотрел на полного китайца на скамеечке. Он был одет в какой-то яркий блестящий халат, с яркими цветами, на голове была красная шапочка. Также ярко была одета девочка. Китаец что-то ел. В руках у него была маленькая вазочка. Он доставал из нее пальцами какую-то еду и отправлял ее в рот, тщательно пережевывал, а потом также тщательно облизывал пальцы. Девочка в точности повторяла его движения. Сначала он, потом она. Достать, прожевать, облизать.

- Я что-нибудь вам должен? - спросил я китайца.

- Нет, нет, - заверил меня Чжень.

- Благодарю вас, - сказал я. – Прощайте.

Удивленный китаец остался у домиков, а я с Генрихом отправились к причалу. Вазу я крепко прижимал к себе. Птичка под рукой была теплой, словно живая.

Мне нужно было вернуться на остров и найти знакомого лодочника.