Кархем в это время в сопровождении стражи объезжал центральный рынок, наблюдал за торговлей. Орки бродили между рядами, спорили, торговались, лавки были в кои-то веки заполнены тканями, утварью, едой, даже специи появились, все ж с портовым городом пришлось договориться. Но то, что вожаку не нравилось, притом давно, так это соседство обычных ремесленников с торговцами пленными.
— Гарай, — подозвал к себе надзорного, — к завтрашнему утру здесь должны остаться только торговцы провизией, одеждой и утварью.
— Габан. А пленных куда, бэр Кархем?
— На окраину города. Возведите лагерь, расселите всех и с этого дня я запрещаю разделять семейных, особенно с детенышами.
— Будет сделано, — ударил себя кулаком в грудь.
— Приступай, — вдруг на глаза попался лоток, где орук племени сифрат торговал бусами из ракушек, перьев, самоцветов.
Кархем подъехал к торговцу, слез с лошади.
— Приветствую, — кивнул пожилому и, как выяснилось, полуслепому орку.
— Приветствую, — улыбнулся старик, после нашарил рукой палку и, опираясь на нее, с трудом поднялся, — желаешь бекани (жену) порадовать? У меня богатый выбор.
— Да, желаю, — и принялся разглядывать украшения. Золото с серебром всегда считалось людской прихотью, а вот истинные оруки металлу предпочитали камни, дерево и перья птиц. В них жизни больше, в них сила самой матери-природы.
Вожак внимательно просмотрел весь товар, а выбрал бусы под самую шею — на вощеной нити резные деревянные бусины чередовались с мелкими ракушками и клыками арахуза (горной летучей мыши). Клыки этих тварей считались символами чистоты и мудрости.
— Вот их возьму, — снял с дощечки украшение. — Сколько?
— Сколько не жалко, — ощупал бусы, — они простые, без самоцветов.
— У каждой вещи должна быть своя цена, старик, — и вложил ему в руку золотую монету.
Покупку убрал в нагрудный карман. Интересно, как на этот раз его отблагодарит маленькая гарпия? Вдруг слева раздался голос старейшины сифрата.
— Приветствую вожака, — поравнялся с ним.
— Приветствую, Бефтар.
— Хорошо, что мы встретились. Мне за честь сообщать тебе добрую весть.
— Что за весть?
— Смотрины состоятся через три дня.
— Габан, — ответил жестко. — Только вот есть дела поважнее смотрин, — все ж не сдержался.
— Дела сделаются, когда ты станешь верховным лидером, бэр Кархем. Разве что старейшины кланов по-прежнему обеспокоены твоими последними словами. Мы сторонники уклада, что создавался веками, мы хотим жить так, как жили наши предки, только такой подход сохранит целостность народа. А твои стремления подрывают наш уклад.
— Все, что я делаю — это только на благо народа. И я согласен, сила оруков в единстве, но чтобы мы жили на одной земле в мире, нам надо учиться вести хозяйство, учиться торговать и договариваться.
— Потолкуем еще об этом… — недовольно отмахнулся, — сейчас тебе бы подумать о том, как не потерять наше доверие. Вот самое важное. Ты решил платить воинам жалованье, — последнее слово произнес с особым презрением, — воин должен сам добывать себе еду, а что не может добыть — выменивать. Так принято. Так истинный орук ведет дела.
— Ты прав, потолкуем еще, — подошёл к лошади.
И Бефтар, поклонившись без особого желания, отправился дальше.
— Старый пёс, — прорычал Кархем тому вслед, после чего оседлал лошадь и поскакал в сторону чертогов.
Злость клокотала внутри. От этой ветоши только одни проблемы, они намеренно не дают своему народу двигаться вперед, боятся утратить власть, оказаться ненужными и лишиться имеющихся привилегий.
Кархем ворвался в свои покои и аж остолбенел. На кровати лежала обнаженная Альмари.
— Ты что здесь делаешь? — появление наложницы в покоях без его согласия разозлило еще сильней. — Тебя Фарата прислала?
— Нет, бэр Кархем, — слезла с кровати, — вы меня совсем перестали вызывать. Я вам больше не нравлюсь?
— Ты знаешь правила, Альмари. Если я не желаю самку, значит, не желаю. Ни видеть, ни слышать. И если ты не хочешь сегодня же отправиться на рынок, возвращайся к себе.
— Простите, — опустила голову.
На что вожак стянул с кровати покрывало и сунул ей в руки:
— Прикройся, Альмари, и ступай. Я не в настроении.
Сейчас ему хотелось видеть и слышать только одну самку. Ту, которая умеет то, чего не умеет ни одна из его наложниц. Эйва умеет быть по-настоящему ласковой. Несмотря на страх, гордость, отчаянность, она не боится быть ласковой душой. А как она испугалась, когда увидела торчащий в руке осколок? Как сразу изменилась в лице, застыдилась!
Кархем приказал прислуге подать ужин в покои, сам же отправился к ней. Эйву нашел у окна с книгой в руках. Его птичка сидела на широком подоконнике, и снова не заметила, как он подошел.
— Ты обучена грамоте? — раздалось у самого уха, отчего несчастная взвизгнула, схватилась за сердце.
— Бэр Кархем, — задышала точно рыба, выброшенная на берег, — что ж вы… творите…
Он лишь улыбнулся. Рядом с маленькой гарпией злость быстро сошла на нет, а досадные мысли сменились желаниями — желаниями прикоснуться к ней, заглянуть в глаза, подарить подарок и ощутить благодарность.
— Я вопрос тебе задал.
— Да, обучена. И письму, и чтению, и счету, — так и не осмелилась повернуться к нему.
— Сможешь научить меня? — дотронулся до изящной шеи.
— Вас? — тотчас обернулась, встретившись с орком глазами. — Грамоте?
— Да.
— Ладно, — а щеки зардели, — я очень постараюсь.
— Думаешь, я такой дуболом, что не справлюсь? — провел пальцем по мягким губам.
— Нет, нет… — уже вся целиком побагровела от стыда, — просто…
— Идем, Эйва, — взял за руку. — И книгу возьми.
Кархем привел птичку в свои покои, где она даже испугаться не успела, ибо вожак сразу отпустил, отошел в сторону и начал раздеваться — снял пояс, жилет, выбрался из сапог, после чего опустился в кресло и прикрыл глаза.
— Ты ела? — спросил, не гладя на неё.
— Нет еще.
— Тогда садись. Здесь на всех хватит, — указал на стол.
Эйва какое-то время стояла, смотрела то на орка, то на большую глубокую чашу на столе, в которой исходило паром тушеное мясо с кореньями, и боялась сделать шаг. Но Кархем выглядел настолько расслабленным, спокойным, что она все-таки села, причем забралась в кресло с ногами, а книгу приткнула рядышком.
— И? — приоткрыл один глаз. — Я сам себе буду накладывать?
— Ох, простите, — моментом подскочила, схватила его тарелку.
— Эйва, я лишь попросил еды, — заметил, как она напряглась, как вытянулась в струнку, — а не приговорил тебя к смертной казни. Садись уже и ешь.
Фарата учила не смотреть на него лишний раз, не говорить, пока не разрешит, но ведь он хочет говорить, видно, что хочет. А ее страх его словно обижает. Возможно, стоит рискнуть?
— Вы устали? — зацепила вилкой кусок мяса.
В ответ Кархем уставился на неё с каким-то особым интересом. Да, вороки его задери, с ней рядом приятно просто быть. Садат велела подготовить самку, расположить к себе. Что ж, видимо ему тоже предстоит кое-чему научиться.
— Устал.
— Я могла бы вам почитать, это помогает. Или спеть.
— Нет. Сейчас я хочу другого.
И Эйва замолчала. Ясное дело, чего он хочет. Скоро они доедят и пойдут в кровать. От одной только мысли ладони вспотели, а мясо чуть в горле не застряло. Однако кроме страха было и еще кое-что — тяга.