После совета главнокомандующий отправился в кузню, дабы осмотреть изготовленное оружие, а по пути встретил сестру.
— Есть что рассказать? — придержал Ирхат.
— Она поёт для него, Тарос, — произнесла на выдохе, — потом возвращается в свои покои. И так изо дня в день.
— Уверена, что только поёт?
— Да. Кархем ее не трогает. Для постели у него есть другие. Заканчивай уже, мне надоело шпионить.
— Ты не шпионишь, сестра. Не забывай, я глава охраны чертогов, потому должен все знать.
— Ну да, конечно, — сложила руки на груди. — Давно ясно, в чем твой интерес. Позарился на самку вожака.
— Язык-то прикуси, — и больно дернул ее за косу, отчего Ирхат стиснула зубы, но пыл поумерила. — Сможешь свести нас?
— Тарос, я бы и рада, — глянула на него исподлобья, — но доверие вожака мне дорого. Он приказал следить за ней, никого не подпускать. Что будет, если вас кто-нибудь увидит? Фарата тоже глаз не спускает с девки.
— Ты же сопровождаешь ее на прогулках, а в саду много укромных мест. Не думаю, что Фарата ходит за вами по пятам, у нее своих дел хватает.
— Посмотрю, что можно сделать. Но не обещаю.
— Не поможешь, я отговорю Кархема, и в охотницы ты не пойдешь.
— Войжак, (Урод) — прошипела в ответ и устремилась в сторону чертогов.
А у дверей в покои Эйвы орчанка задумалась. Если Кархем узнает, там не то, что доверия, там скорее головы лишится. Да и Тарос сильно рискует. И все ради какой-то бушты! Хотя, голос у нее что надо, завораживает.
Эйва тем временем стояла у окна, бедняжка истомилась вся. В кухне она постоянно была чем-то занята, в спальне для прислуги порою до глубокой ночи болтала с девчонками, здесь же сидит взаперти. Риа приносит еду три раза в день, однако с ней и поговорить толком не удается, на прогулках за каждым шагом следит Ирхат, а вечерами приходится петь для зверя, терпеть его прикосновения, улыбаться подаркам, которые ей не нужны. И сегодня снова предстоит встреча с ним.
— Идти в сад? — в двери вошла орчанка.
— Да, — и отправилась одеваться.
Два дня назад портниха принесла много нарядов, так что, теперь было из чего выбрать. Эйва достала из шкафа темно-зеленую юбку с запахом, кофточку, едва доходящую до середины живота, и широкий палантин, которым надлежит укрыть все, что осталось доступно глазу. Когда оделась, подошла к зеркалу, и первым на что посмотрела, так это на цепочку на талии. Кархем запретил ее снимать. Как пройдет сегодняшний вечер? Вернется ли она от орка живой? Он ведь сказал, что будет ждать недолго, что скоро возьмет ее, сделает своей наложницей. Оттого каждая следующая встреча страшнее предыдущей. И Макора все-таки узнала, что именно повитуха сказала смотрительнице, а Риа в свою очередь передала её слова: «Незрелая! Не сможет принять орка». А значит, одна из ночей закончится для нее плачевно. Будет ли это сегодняшняя ночь? Кто знает.
Одна радость, сад встретил прохладой и безветрием. Эйва сразу же устремилась в сторону качелей, что затерялись в тени деревьев. Но по дороге до ушей донесся заливистый смех. Оказывается, сегодня на прогулку вышли и наложницы вожака, девушки разместились на лужайке в окружении малинника.
— Мы туда не идти, — преградила путь Ирхат.
— Почему? — на самом деле хотелось хоть с кем-нибудь поговорить, отвлечься от прискорбных мыслей.
— Запрещено.
— Прошу тебя, Ирхат, хоть ненадолго.
— Фарата не разрешать.
— Но ты же будешь рядом. Пожалуйста, я больше не могу сидеть в заточении, — посмотрела на нее со слезами на глазах.
Вдруг за спиной орчанки раздался голос смотрительницы:
— Я разрешать. Все равно скоро ты стать наложницей и войти в гарем, — Фарата обошла Ирхат.
От ее слов на душе стало еще тяжелее, а встречаться с девушками мгновенно расхотелось, но с другой стороны хоть какое-то отвлечение.
Наложницы разом смолкли, когда увидели ту, из-за которой уже неделю не утихают сплетни. Все как одна смерили Эйву презрительным взглядом. Эта мелкая пигалица и в подметки им не годится, однако чем-то смогла привлечь вожака и привлечь настолько, что он изменился, стал еще грубее в постели, еще безразличнее.
— Вы уже друг друга видеть, — опустилась на скамью Фарата, — Эйва одна из вас.
— Тогда почему живет не с нами? — изобразила улыбку Альмари.
— Потому что того не хотеть бэр Кархем. Пока…
В глазах каждой из девушек Эйва прочитала ненависть к себе, но оно и неудивительно, здесь все борются за выживание. Эти наложницы точно такие же рабыни — безвольные, вынужденные терпеть грубость зверя и в то же время до смерти боящиеся оказаться ненужными. Своими ногами сюда никто не пришел, всех пригнали как скот. А Кархем жестокий монстр, не знающий ни жалости, ни сочувствия.
Увы, общения не вышло, и очень скоро Эйва ушла вглубь сада к тем самым качелям. Ирхат долго наблюдала за тем, как она просто сидит и смотрит в одну точку, отчего орчанке стало не по себе, даже как-то обидно.
— Ты не переживать из-за них, — уселась на траву у дерева, — они ревновать.
— Знаю, — печально улыбнулась. — Скажи, Ирхат, — вдруг подалась вперед, — а вас не обижает то, что ваши мужчины держат наложниц?
— Сказать по сердцу, ни одной оручек это не нравится. Ни старой, ни молодой, — снова достала кинжал, затем взяла с земли ветку и принялась стругать ее, — когда твой орук делить постель с другой, а потом идти к тебе. Бэ (Фу), — скривилась.
— Неужели у вас все мужчины заводят гаремы?
— Не все. Только важные, уважаемые. Или воины-одиночки, кто ходить в дальние походы, они часто с собой брать наложниц и, как правило, не возвращать их обратно. Женщины не выдерживать такого, — вот теперь на лице орчанки появилось искреннее сочувствие.
— А у тебя есть возлюбленный?
— Кто-кто? — свела брови у переносицы.
— Ну, орук по сердцу.
— А-а-а-а. Нет. Ко мне боятся подходить, — расплылась улыбкой, блеснув белыми кликами. — Из-за старшего брата, он всех распугать.
— Волнуется за тебя.
— Если бы. Брата все обходить стороной, потому что он очень, — и задумалась, — горячий. Убить может, если что не по его. А раз так, то и ко мне не подходить.
— У меня тоже есть братья. Два младших.
— Они здесь?
— Хочется верить, что нет. Они совсем маленькие. Десять и пять лет.
— Детеныши, — закивала, — хорошо, если твоя семья успеть спрятаться или уйти. Здесь их ничего хорошего не ждать.
На что Эйва закрыла глаза. Она бы сейчас все отдала за то, чтобы увидеть родных, обнять. Но, увы, скорее всего им больше не встретиться. Поначалу была надежда, что Кархем отпустит, но теперь-то ясно — не отпустит, он с каждой встречей подбирается все ближе и смотрит каждый раз таким взглядом, от которого холодеет внутри.
А Ирхат продолжала ломать голову, стоит ли помогать брату. Трогать чужую самку — это табу, неужто Тарос не понимает, чем рискует? Кархем считает его своим другом, доверяет ему, сделал главнокомандующим, и если узнает о предательстве, быть большой беде. Нет, не пойдет она у него на поводу.
К вечеру орчанка вернула подопечную в покои и отправилась домой, но у гулума ее встретил Тарос.
— Подумала? — навис над сестрой.
— Подумала.
— И?
— Не буду я вас сводить. Ты сам не ведаешь, что творишь. Твоя прихоть может стоить нам чести рода. Эйва принадлежит Кархему, она его самка. Ты все равно не сможешь ее забрать, а Кархем ни за что ее не отдаст. Смирись, брат.
— Ирхат… — но она не дала договорить.
— Тарос, за предательство нас могут изгнать или вообще казнить. Чем она так привлекла тебя? — всплеснула руками.
Однако ответа не последовало. Тарос не знал, что ей ответить. И она права, слишком большой риск, но от одной только мысли об Эйве сердце заходится. Вот и сейчас, стоило подумать о ней, вспомнить запах, как грудь точно огненным обручем стянуло. А сестра поняла, тогда положила руки ему на плечи, подтянула брата к себе и уперлась своим лбом в его.
— Ты его друг, — произнесла негромко, — не предавай, не губи себя. Уступать самку всегда больно, но куда больнее остаться без сородичей.
— Бэригет, сестра, — погладил ее по голове, — ступай в гулум.
— Все равно не послушаешь, да?
— Не бойся, я знаю, что делаю. А тобой бы очень гордились мать с отцом.
Ирхат проводила брата взглядом, после чего зашла в шатер, где выхватила кинжал из ножен и со злостью запустила в столб.
— Гирак! (Дурак!)