Князь Московский

Глава седьмая

Если прошлую неделю я жаловался на монотонность и скуку, то на этой неделе все как с цепи сорвались.

Пасхальные баллы, торжественные приёмы, куча каких-то подарков и невнятных посетителей, благо, что на Пасху можно и так по-простому заходить.

Мне многие традиции не нравились и сильно раздражали. Вот, например, «христосование» — ты должен поцеловаться трижды со своим оппонентом. Да, в общем, то я и не против, особенно если это симпатичный противоположный пол. Но именно с противоположным полом то и нельзя! А требовалось целоваться с потливым грязноватым мужиком, пусть хоть он и граф!

Так и с охраной тоже требовалось целоваться! И со всею прислугою, и с градоначальниками, и с всякими разными высокородными, что были допущены охранкой к моему телу….

Трижды с каждым!

Но ладно. Это просто накипело, здесь так принято, и конечно, буду следовать этим традициям.

Хотя были и любопытные моменты в этом религиозном пароксизме радости.

Меня опять не вовремя охватил исследовательский зуд и я поддался ему.

Каждого кто обменивался со мною «христосованьем», пытался просканировать на предмет общего понимания функционирования организма.

Собственно из-за этих экспериментов, мои «лобзания» и выглядели, со стороны, наверно, слишком сердечно….

Но самое интересное случилось при посещении больниц, а именно, Первой градской больницы и Голицынской больницы.

Собственно, больше нигде я старался так не рисковать, да и сил уже не было.

В четверг 7 мая, после утренней литургии и Крестного хода, на трапезе, меня поставили в известность, что мы сегодня посещаем больницы. На мой удивленный взгляд Герман Германович сказал, что де запланировано всё заранее и мною визировано, и люди нас ждут. Мне было «жалко» людей и я, чтоб не мне одному было весело, велел быть со мною всему моему двору.

Вот честно, почему начальник работает, а они будут радоваться жизни?

Узнав, что мы будем раздавать в больницах освященные яйца и куличи, дал распоряжение, чтобы купили ещё столько же, сколько есть сейчас. Так как был у меня опыт нахождения в бюджетных лечебницах и не понаслышке знаю об их постоянной нужде. Управляющий попробовал было засомневаться, но напоровшись на мой взгляд, решил, что лучше не перечить мне в этом вопросе.

Елизавета Фёдоровна напросилась с нами. И я решил не отговаривать её, надеясь в будущем все попечения о социальных нуждах города спихнуть на её красивые плечи, конечно, если материнство её сильно не изменит. Ей и самой ещё было невдомёк о своей беременности. Она ночью приходила ко мне в спальню и покидала её под утро. Для неё наши отношения были подобны постыдному, но очень желанному секрету, а я старался её не разочаровывать.

В больницы мы направились большим кортежем, состоявшим из нашей охраны, экипажей адъютантов, фрейлин и нашего с Элли гербового ландо.

Первой была Голицынская больница: очень красивый фасад, храм, напоминающий Столичные соборы, и очень плохое состояние больных.

Видно было, что людей, там лечившихся, пытались максимально освежить. Сменить бинты на чистые, проветрить помещения, всё кругом отмыть и почистить. Но, не смотря на всю проделанную работу, дух там стоял очень сильный и смрадный. И если в Голицынской Елизавета ещё терпела, то в Первой градской запах стоял настолько удушающий, что я попросил её остаться в экипаже, на что был награждён благодарным взглядом.

Мы ходили по больницам и раздавали крашеные яйца и куски куличей. Впереди шёл главный врач и какой-то персонал, мне рассказывали о больнице, её достижениях и, конечно, нуждах. А я шел вдоль рядов и раздавая подарки, каждого из больных я немного насыщал магией жизни. Это было интересно и очень любопытно. И чтобы мои задержки у кроватей «подопытных» не вызывали смущения, начинал с ними заговаривать, расспрашивал о каких-то глупостях типа их жизни и самочувствия. А сам смотрел, как моя магия напитывает их больные части организма и ауры. На каждого я старался потратить не более капли, дабы сберечь резерв. Но больных было слишком много….

Ну и конечно, я понимал, что после всех моих манипуляций могут поползти слухи, но мне на тот момент казалось, что это меньшее из зол.

В итоге я увлекся.

Когда и в какой момент закончились подарки, я не понял. И просто продолжал ходить меж больными и расспрашивать про их жизнь, чем болеют, откуда они, как попали сюда

Люди смотрели на меня по-разному, в основном это были настороженно пугливые взгляды, а иногда восторженные и благолепные. А несколько раз были злые и ненавидящие. Первым был старик и его даже трогать не стал, явный раскольник-старообрядец, а второй был юноша с обожжёнными руками и лицом, он смотрел на меня зло, с ненавистью и каким-то даже отвращением.

Мне стало интересно, и я, подойдя к нему, стал задавать стандартные вопросы, кто он и как попал сюда. Задавал автоматически, даже не слушая ответы. Я смотрел на него и думал, что мне с ним делать. Потом подошел к нему поближе, сел на краешек его койки, при этом положил руку ему на плечо, чему он крайне был удивлён, и, глядя ему в глаза, спросил:

— Почему Вы так меня ненавидите, сударь? Что я, Вам, сделал?

Его взгляд заметался, и множество эмоций пробежало по его перебинтованному и грязному лицу за долю мгновения, потом его, в сущности, очень молодое лицо озарила решимость.

— Вы и весь Ваш род — убийцы и пиявки! — хрипло крикнул он.

От удивления я даже немного отстранился от него и убрал руку с плеча.

— Вы держите в рабстве миллионы людей. Вы гоните их на бессмысленные войны! Вы запрещаете учиться одарённым детям и не даёте им жить, как они хотят! Вы сгоняете людей с мест их жительства, только потому, что они другой национальности и веры! — он говорил громким шёпотом, но его слышали все окружающие. Через грязные бинты, что покрывали его лоб и один глаз, просочились капли крови. Он прерывисто дышал, в его эмоциях была жгучая боль и уверенность в своей правоте.

«А вот и ещё один фанатик, ведь явно взрывчатку варил на кухне, ну что ж, тем лучше».

— Как Вас зовут, сударь, представьтесь, пожалуйста, — попросил его я.

— Андрей Семёнович Терехов, студент третьего курса московского Императорского университета, к вашим услугам! — этот борец с террором так произносил слова, что создавалось ощущение, что сейчас он шёл на свою собственную Голгофу, и у меня даже возникло чувство одобрения и уважения к этому, по сути, ещё мальчишке.

— Андрей, ты веришь, что Христос умер и Воскрес в третий день, ради всех людей? Ради нас с тобой? — спросил я, взяв его за плечо.

Он ошарашенно смотрел на меня, так как ожидал чего угодно, но явно не проповеди.

— Просто ответь. Веришь ли ты Ему или нет?!

— В..верю… — прошептал он и закрыл единственный целый глаз и чуть прослезился, а я смотрел на его слезу и понимал, что сейчас сделаю необратимый шаг.

— Да будет тебе по вере твоей, — произнеся эти слова, положил руку ему на глаза, при этом зачерпнув почти до донышка остаток своего магического резерва, и направил энергию в повреждённые места ауры и тела. Тут же появился не учтённый фактор, в виде слабого свечения исходящего из мои рук.

Со стороны моих сопровождающих раздался вскрик, громкие голоса и удивлённые возгласы. Не обращая внимания на суету вокруг, направлял исцеляющий ток магии по телу этого бунтаря.

Конечно, полностью я его не излечил, удалось восстановить глаз, нервы в перебитых пальцах, чуть подправил смещение костей кисти, убрал все лишние и поражённые ткани, ну и заодно исцелил ожоги на лица.

Для меня эти действия длились очень долго, я буквально из ничего создавал его глаз, удаляя из глазницы все омертвевшие ткани и перерабатывая их в строительный материал для кожного покрова, при этом старательно складывая кости раздробленных взрывом пальцев. Меня так захватил этот процесс, что я буквально силком заставил бросить исцеление неоконченным.

Всё это время я держал руку на лице юноши и наизусть читал молитвы, благо мой предшественник знал их великое множество. Через некоторое время понял, лимит на чудеса сегодня исчерпан. И сняв руку от лица юноши, крепко спавшем в лечебном сне, поднялся с его кровати.

Повернулся к стоящим за спиной моим сопровождающим. За моей спиной, пока я занимался целительством, столпились люди, они стояли в проходах меж кроватей, в коридоре. Многие были на коленях, крестились с благоговением и обожанием смотря на меня, это вызывало оторопь и некоторое недоумение. Решив, что разберусь с этим позже, перекрестился и, обратившись к главврачу, произнёс:

— Николай Иванович, государственные дела требуют моего внимания, прошу простить, но нам требуется покинуть вас.

— Да, конечно, Ваше Императорское Величество, спасибо вам огромное, что посетили нас и поздравили..!

Не дожидаясь, когда этот чиновник от медицины прекратит свои словоизлияния, кивнул своим адъютантам, и направились из больницы.

Мы шли обратно к экипажам, и я чувствовал, что мой источник, так мною напрасно вычерпанный почти до дна, начинает наполняться. Будто вся сила, что я потратил, возвращается ко мне тоненькими ниточками, но только ощущение от этой силы были просто мерзопакостные. Если из себя я отдавал чистую прозрачную родниковую воду, то обратно я получал болотную дрянь с яркими нотками черноты и тухлятины!

«А вот и обратная сторона эльфийской чистоты, к ней липнет вся грязь. Как к магниту, что притягивается только противоположной полярностью».

Уже когда садился в экипаж, меня посетила мысль, что все эльфы должны быть отличными некромантами. Но почему в моём мире это было не так? Или просто это очень хорошо скрывалось, ведь мне сама некромантия давалась очень легко?