Князь Московский

Глава четвёртая

Когда она проснулась за окном было уже светло.

Слышался обычный уличный шум; стук копыт, скрип телег. Кто-то с кем-то шумно здоровался и где-то ругались мужички. И всему этому шуму аккомпанировал многоголосая воробьиная ругань.

Глаза не хотели открываться, было чудесно и очень уютно нежится на чистых и мягких простынях.

Чистое тело и хорошо вымытые волосы, отсутствие вшей и аккуратно обстриженные ногти.

Она всем телом ощущала эту благословенную чистоту и свежесть.

Это ощущение переносило в далёкое детство, когда ещё жили на этом свете её любимые папа и мама. Когда она была такой маленькой и радостной, и жизнь состояла из веселья, беззаботности и уюта...

Но теперь эти счастливые воспоминания приносили только боль и горечь утраты...

Раньше, после смерти родителей, они приходи к ней только ночью.

А теперь они стали приходить к ней и днём, вечером, утром...

Она будто пыталась выплакать все те слёзы, что сдерживала долгие два года, что прошли после смерти родителей.

И сейчас, когда жизнь её стала налаживаться, и больше не требовалось искать себе пропитание, когда страх разоблачения перед Хитровскими мальчишками больше не довлел на неё, и она теперь может посетить уборную тогда, когда хочет, а не когда будет точно уверена, что её не увидят!..

Теперь ей можно было плакать...

Она свернулась клубочком под тёплым одеялом и слёзы сами стали литься из глаз...

«Не плачь, все там будем», услышала она тихий голос как бы из ниоткуда.

Надя оцепенела от неожиданности и страх сжал её сердце. Она вся превратилась в слух, пытаясь понять кто это в её комнате.

«Ну и что ты замерла? Долго ещё будешь прятаться под одеялом?»

— Кто здесь? — тихонько проговорила Надя так и не вынырнув из-под одеяла.

«Не знаю. А кто здесь?» казалось, что невидимый собеседник пожал плечами.

— Это я здесь! — проговорила она с лёгким возмущением. — Вы, что дразнитесь?!

«Не в коем случае! Просто не понимаю вопроса»...- спокойный, и явно мужской голос звучал непонятно откуда, но был отчётливо слышен.

Буд то говорили прямо в голове...

Надя резко села, и стянув с головы одеяло, стала осматриваться по сторонам.

От резкого движения кровать жалобно скрипнула, и сразу же дверь в комнату открылась, и в спальню девушки вплыла её горничная, она же повар, она же экономка, она же нянечка, она же Фёкла Фоминична.

Была она круглолица и круглобока, будто ожившая сдобная булочка — пышнотелая и румяна. Чистое и аккуратное домашнее платье, и белоснежный передник дополняли эту уютную композицию.

— Ой, барыня, а вы проснулися! А я-то слышу, что кроватка ваша скрипнула и думаю, надо вам водички дать, умыться требуется. Да и ведёрочко отхожее, вот. Дом то этот не богатый, фаянсовых разных штук и нету...

Она сыпала и сыпала словами, вплетая в них и дворовые новости, сплетни и заботливые слова, обращенные к молодой хозяйки. При этом вовсе и не слушая ответов, да и не успела бы Надя ей ответить, слова из её нянечки лились безостановочно.

Сама Фоминична имела небольшой рост, и вкупе с объёмными телесами, напоминала Наде курочку — наседку, что беспрестанно квохчет над своими цыплятами.

Быстро двигаясь по достаточно большой и светлой комнате, споро расставила ширму поставила туда отхожее ведёрко. Распахнула тяжёлые шторы, при этом не на миг не замолкая

Надя даже опомнится не успела, как была вынута из кровати, ножки её были вдеты в тёплые тапочки, а сама была усажена за ширму на «нужник».

Сидя на удобном стульчаке, Наденька с удивлением и некоторой боязливостью прислушивалась к словам и действиям своей домашней управительнице.

Надя жила в этой квартире четвёртые сутки, но так и не смогла привыкнуть к кипучей деятельности своей няньки.

За полтора года своего нахождения на улице она отвыкла от проявлений заботы и добросердечности, а после «дядюшкиного» дома окончательно потеряла веру в доброту и милосердие.

Но та встреча с мальчишкой — Матвеем, на Сухаревской толкучке, где она пыталась продать вещи, которые прихватила, убегая из горящего дома родственника. В её понятии о мироустройстве опять произошёл переворот.

Этот мелкий босяк толкнул её при встрече. Да так сильно, что Наденька упала. А тот увидел это и …извинился. И помог встать, и чаем с хлебом и сахаром накормил. А после выслушал её хоть сам и не любопытствовал, да и помог с ночлегом. Просто так помог, без условий и оплаты…

А потом опять спас ей жизнь, тем что не выдал, никому что она девчонка, и помог найти кров и пропитание. А после помогал и оберегал, не давая даже мысли закрасться местным обитателям в голову, что сними бок-обок живёт женский пол.

А главное, ничего не требуя взамен своего доброго к ней отношения. Он был для неё лучиком солнца в беспроглядной тьме трущоб Хитровки.

Да, это было грязно и страшно. Были насекомые и жуткая вонь. Люди, что походили на чудовищ внешне, так как были грязны и опухши от постоянного пьянства. Да и внутренне они порой тоже были чудовищами…

А там, у «дядюшки», все люди были чистые и ухоженные. Но они были ещё большими монстрами, чем хитровская голытьба.

Эти напыщенные и благовоспитанные горожане, что посещали «весёлые вечера» родственничка. Тихие и мирные игр в карты, где на кону часто бывали юные отроковицы...

Где после проигрыша можно было спустится в подвал и там, на мягких диванах «наказать» ту, что не принесла удачи. Хотя должна была! Ведь смотри какие мы тебе платья купили, ну или купим, если ласковая будешь…

И когда она встретила то страшное существо на крыше, с ужасными красными глазами, Наденьке было понятно и ясно, кто это был перед неё. Ведь кто-то должен всё же карать эту нечисть в человеческом обличии.

Ведь если Бог не хочет марать руки об эту мразь, то он пошлёт дьявола, что покарает и накажет всех этих насильников и убийц!

Ведь не могут же они остаться безнаказанными…

В её сердце горел тёмный пожар жажды мести. И она с радостью принесла клятву тому страшному существу.

Хоть там, в каретном сарае он и был в другом обличии, но она его всё равно узнал. У неё с самого детства была очень хорошая память на голоса и музыку, и ей всегда легко давались занятия с учителем фортепьяно.

Но все её надежды на лучшее будущее рухнули, когда после бани её привели в эту квартиру в Столешниковом переулке.

«Господин приказал снять для тебя жильё. Обустраивайся, возможно скоро он тебя посетит. Завтра приведу служанку, будет жить с тобой», произнёс Окунь равнодушным голосом и ушёл, не забыв закрыть за собой дверь на замок.

И что она могла подумать, как ни то что её просто взяли в содержанки!? И что все слова и обещания были ложью!?

Надя тогда села на стул в отчаянии, её одолевала безысходность и сердце мало-по-малу покрывал иней равнодушия…

После того пожара в котором сгорела вся семья дядюшки, к ней в голову часто закрадывались мысли, о том, что как-бы там не было стыдно и противно, но там было тепло и чисто, а ещё там кормили. А порой и в театр водили.

И сейчас понимая всё своё безвыходное состояние, она не могла найти в себе силы вернутся опять на Хитровку, спать под нарами на тухлой вонючей рогоже, постоянно чувствовать на себе укусы многочисленных насекомых, и постоянный голод, холод и страх.

На это у неё больше не было сил, из неё будто выдернули внутренний стержень, что поддерживал ее все эти долгие и страшные дни.

И тогда её захлестнула беспросветная тьма равнодушия и апатии...

Утром вернулся Окунь.

Он застал Наденьку на том же месте где с ней и расстался, то есть сидящей на стуле в прихожей.

Её глаза были пусты и безжизненны, спокойное лицо, расслабленная поза, только рука её теребила нашейную серебряную цепочку с янтарной бусинкой. Эта цепочка заменила кожаный шнурок, так как в бане он почему-то порвался.

Из-за спины Окуня выплыла, а по-другому и не скажешь, будущая Надина домоправительница, походу своего движения достаточно бесцеремонно пододвинув своим круглым бедром, застывшего в растерянности бандита.

Она за охала, и стала буквально осыпать вопросами и ничего не значащими фактами, при этом развив бурную деятельность вокруг "бедной и несчастной сиротки, что вынуждена мучиться без должного внимания и обхождение", при этих словах бросив такой красноречивый и многозначительный взгляд на Окуня, что тот хоть и был равнодушным душегубом, чуть покраснел и устыдился, хотя и не знал, что он сделал не так.

Надю подняли, раздели и уложили в мягкую кровать, где её сразу и накрыл целебный сон.

Днём разбудили, покормили и опять в кроватку…

Так и потянулись дни.

Наденька просыпалась, умывалась, кушала. Потом пыталась листать газеты, что приносила домработница, но читала их недолго и не внимательно. Так как опять приходили слёзы, и она начинала молча плакать. И оставив прессу на столе, ложилась в кровать, чуть поплакав там — засыпала.

Вечером её будила домработница, умывала, кормила, и укладывала снова в кровать.

По временам заглядывал Сергей Сергеевич, он же Окунь.

Он перебрасывался несколькими словами с экономкой, безразличным взглядом окидывал комнату, задавая несколько ни чего незначащих вопросов Надежде, и не получив ответа, спокойно уходил.

А сегодня появился этот голос...

Завтрак обычно был плотный и сытный, Фёкла Фоминична готовила прекрасно. Утром у неё были в обычаи подавать яйца пашот, молочную кашу с цукатами и какую ни будь выпечку. Например, сегодня у неё были миниатюрные пряжёные пирожки с бараниной.

После каждой трапезы Надя наедалась так, что ей было сложно дышать, но это было восхитительным чувством. Особенно для бывшей хитровской жительницы.

Она стояла у окна и разглядывала прохожих.

Её было страшно от того что неизвестный голос молчал, хотя пока продолжался завтрак она совсем про него забыла. Но теперь, когда она осталась одна, и холод одиночества опять стал промораживать её маленькое сердечко, набралась смелости опять обратится к этому неизвестному.

— Вы здесь? — шёпотом проговорила она

«Здесь, здесь» — эхом прозвучал ответ в её голове.

— А где вы?

«Не знаю… Мне кажется, что я в тебе» — голос был задумчивый и слегка смущённый.

— К-как во-мне? — испугано с запинкой спросила Надя и стала судорожно себя ощупывать, пытаясь найти лишние детали у своего тела.

Вроде ни чего лишнего?

«Ну что? Всё ощупала, лишнего ничего не нашла? Точно везде посмотрела?» с ехидцей в голосе произнёс неизвестный.

Наденька на миг задумалась, а потом щёки её стали заливаться румянцем.

«О-хо-хо, как хорошо, что я не слышу твоих мыслей!»

На миг она растерялась, но жизнь на улице приучила её отстранятся от потока чувств, что раньше легко управляли её мыслями. Внутренне отстранившись от каскада своих эмоций и сосредотачиваясь прикрыла глаза. И тут же распахнула их.

Кончики её пальцев коснулись янтарной бусинки…

«Ого! А ты не девочка не промах! Быстро сообразила!» — в голосе слышалось одобрение и некая покровительственная нотка.

И тут Наденька не выдержала. Тот эмоциональный фонтан, что она сдерживала, всё-таки прорвался сквозь платину её воли, от переизбытка чувств ноги её подкосились, и она осела на пол.

«Тише, тише, всё хорошо. Что ты так разволновалась? Дело-то житейское!» сквозь шум в ушах пробился к ней этот голос.

В гневе она вскочила. Её возмущению не было предела!

— Да ты...! Да вы…! Какое житейское дело!? Вы что, издеваетесь надомной!? — возмущённо воскликнула она.

За стенкой что-то упало и послышался вскрик.

«Повернись к окну и сделай вид, что не чего не случилось!»

— Зачем? — попыталась перечить девушка.

«Быстрее! Потом объясню!»

И только Наденька повернулась, как дверь чуть приоткрылась и в образованную щель просунулась голова Фоминичны.

— Госпожа, у вас всё в порядке? — в её голосе чувствовалось участие и нешуточное волнение.

«Извинись и скажи, что на улице какой-то мелкий подлец неприличные знаки показывал»

Надя нахмурилась, ей совсем не понравилось, что этот, кто-бы-он-там-ни-был, диктует что требуется делать или говорить. Но ситуация была глупой, поэтому было проще смириться, чем приператся по мелочам, и она, повернувшись, проговорила.

— Простите! Там, за окном какой-то сорванец дразнился, я вот и возмутилась… — она в смущении потупила глазки.

Домработница полностью зашла в комнату, при этом радостно и облегчённо улыбалась, ведь прошлые дни её молодая хозяйка проявляла только равнодушие ко всему, да ещё и плакала постоянно.

А тут и в окошко наблюдает, смущается и извиняется!

— Ох, батюшки! Да не сетуйте так, это ж мальчишки! У них пока жены нормальной не случитися, они так и будут бегать с глупостями своими до седых волос бегать!..

Засуетилась и за квохтала эта добродушная женщина, она очень переживала за свою подопечную. Что бы там не говорил этот Сергей, но девочка пережила явно очень тяжёлый момент жизни и ей нужна помощь, человеческое тепло, общение.

На столе появился большой и горячий чайник-заварник, маленькие восточные печенюшки и розочки с разным вареньем.

Надя продолжая стоять у окна, и взирала с некой оторопью на возникновение этого натюрморта.

«М-да. Электровеник какой-то…» — таинственный голос был удивлён не меньше Наденьки.

А той стало очень любопытно, что за аппарат такой странный, но вслух произнести побоялась. Но видно каким-то образом тот понял, и перед внутренним взором девушки возник домашний веник в платье домработницы с белым передником. А сзади, там, где у людей талия переходит в седалище, были прикреплены крылышки стрекозы, которые очень быстро вращались, и тем самым носили веник по всей комнате.

Картинка была настолько смешная и уморительная, что Наденька не удержалась и прыснула от смеха в ладошки.

Ком из холодного одиночества и тоски, что находился в её грудной клетки, стал потихоньку превращается обратно в живое сердечко юной девушки.

Только один страх у неё оставался острым и колючим.

Он посилился в ней совсем недавно. Он был заботливо укрыт другими страхами. Но сейчас, когда лёд отчуждённости и застарелой боли начал трескаться в её душе, и на краткий миг показалась та весёлая и беззаботная Надежда Алексеевна, что могла от беспричинной радости, целыми днями бегать и прыгать. На миг из тёмной глубины подсознания блеснул вопрос, тёмным ужасом накрывая сознание Наденьки.

Когда придёт Он?

И когда потребует исполнения клятвы?..

Конец первой книги.