Князь Московский

Глава девятая

— Schatz, was steht im telegramm? (Дорогой, что в телеграмме?) — произнесла Элли.

У неё была особенность: когда она волновалась и нервничала, вот как сейчас, тонеосознанно переходила на родной немецкий.

Повернувшись к ней лицом, передал ей телеграмму.

«Дорогой дядюшка! Я буду в Москве четвертого июня, ты же не будешь против, если погощу у тебя? Папа сказал, что ты стал чудотворцем. А мне, наверное, поможет лишь чудо. Твой Георгий». - прочла вслух Мария Петровна, которой, не глядя, протянула послание Елизавета Фёдоровна.

В столовой воцарилась гробовая тишина. Все окружающие смотрели на меня, будто чего-то ждали.

Взмахнул рукой, отпустив фельдъегеря с ответом, что, конечно, его ждём и будем рады, ну и всё, что по случаю требуется, будет готово. И сел обратно завтракать, хотя аппетит пропал напрочь.

«Ну, вот и последствие моих экспериментов. Сейчас Джорджа, потом Никсу с раной от нихонского самурая. В итоге стану царским лекарем, конечно, это лучше, чем заниматься управлением огромным генерал-губернаторством, но статус и возможности не соизмеримы. Это требуется как следует обдумать». — С такими мыслями машинально завтракал и вёл необременительную беседу с дамами.

Покончив с завтраком, попросил супругу распорядиться о покоях для Георгия, ну и свиты его, если, конечно, она будет.

В целом, новость о приезде племянника была положительной.

Хоть Элли, когда увидела фельдъегеря, испугалась и сильно побледнела, из-за этого и не смогла прочесть самостоятельно телеграмму. Но это было нормально, такие эмоциональные вспышки обычны у беременных, тем более она мужественно справилась со своей слабостью и продолжила завтракать, правда, без особого желания.

После обязательного кофе собрался в генерал-губернаторское присутствие. У меня сегодня встреча с купцами-миллионщиками-старообрядцами, а после них буду общаться с еврейским старшиной. Этих толстосумов организовал для меня Юрковский Евгений Корнилович. Точнее не он, а кто-то из его подчинённых, но меня этот момент пока не занимал, так как глава полицейского департамента меня вполне устраивал. Основным моим интересом сейчас стали деньги, а точнее их отсутствие.

Оказалось, что моего содержания как родного брата императора, выделяемого империей, катастрофически мне не хватает. И генерал-губернаторство, что на меня повесили, тоже особого дохода мне не приносит.

Оказалось, что мы бедны!

Тех денег, что получаю, мне едва хватает на те прожекты, которые уже затеял. А впереди ещё такие "авгиевы конюшни", при взгляде на кои дрожь берёт. Так что будем трясти купцов и прочих местных богатеев.

И жидов надо брать в оборот, чтоб, если конечно всё сладится, сами мне деньги несли.

А ещё голод на юге империи грядёт!

В общем, дел и задач очень много, а на их выполнение средств с паучий хер!

Из Кремля до присутствия решил прогуляться пешком. Солнышко светило, было достаточно тепло, и мне совсем не хотелось трястись по булыжной мостовой в местном «тарантасе», а хотелось мне в лес или на море. Так что, взяв с собой двух казачков охраны, двинулся в сторону Тверской.

Кремль покинул через Никольские ворота. Сегодня меня посетило хорошее настроение, и я взял с собой денег разными монетами, решил пошалить, ну и конечно, познакомиться с москвичами поближе.

Из ворот вышли просто, так как на мне было партикулярное платье, то меня, кажется, и не узнали. Мои сопровождающие тоже внимания не привлекали, обычная ситуация — штатскому в помощь выделены помощники.

Подошли к спуску у Иверской часовни, там была очередь из разномастного люда, человек в двадцать: тут были крестьяне в лаптях и с котомками, купчишки и разные мастеровые, стояли в очереди дамы в шляпах, мальчишка-разносчик. На мне был сюртук первого чина, но без знаков различия, поэтому его можно было принять и за гражданский мундир. Мимо проезжали экипажи, стоял грохот колес, а из арки Воскресенских ворот он возвращался наружу многократно умноженным эхом.

Когда я подошёл в конец очереди, люд отхлынул от меня и с опаской покосился. Меня не узнали, нет! Но важность чина почувствовали и попытались расползтись в стороны, на что я нахмурил брови и слегка мотнул головой: мол, «стойте, где стоите, меня здесь нет». В итоге получилась какая-то комедия; слух о «чиновнике» дополз до часовни и внутрь её нырнул. Поп, что служил молебен, выглянул из-за створок дверей, но меня не узнал и продолжил голосить песнопения.

Наконец подошла и моя очередь. Зашёл в часовню, там было тоже людно, и пришлось потерпеть еще чуть-чуть. Пару черноризцев допевали молебен, видно было, что делают они это не впервой, и особо старались не надрываться.

Я всё ждал, когда же почувствую хоть маленькое магическое эхо, но нет. Вся часовня была пропитана эмоциями, но не было и крупицы маны. Не могу сказать, что был разочарован, ведь, в отличие от обывателей, я чувствовал пустоту магического фона буквально кожей.

Но чуда хотелось, да...

Приложился по обычаю к иконе, мои сопровождающие — тоже. Священник общался в уголке с каким-то мастеровым и, увидев, что я отошёл от образа, взялся нас помазать елеем. Видно, он всё же разглядел, кого помазывает, так как глаза его распахнулись, и с губ его сорвалось невнятное мычание.

— Молчание — золото, батюшка. — С этими словами сунул ему в руку пятирублёвую монету. Тот закрыл рот, поджал губы, а так как он был уж сильно бородат, то получилось, будто рот его прямо провалился в бороду. А мне с трудом пришлось сдерживать улыбку — больно вид у попа был нелеп.

Выйдя из часовни, неосознанно вздохнул, казачки вместе со мной перекрестились, и мы двинулись через площадь к часовне Александра Невского.

Мои охранники мне не мешали, двигались на шаг позади меня, а самое главное, что молчали, и это было очень приятное обстоятельство.

Я заглянул на Охотные ряды, прошёлся вдоль прилавков и лавок. Зашёл на Обжорный ряд, но долго там находиться не стал, больно дух там стоял премерзкий. И выйдя на Тверскую, стал не спеша дефилировать в сторону генерал — губернаторского дворца. По пути заходил в магазинчики и пекарни. В общем — гулял.

Так прогулочным шагом и добрался до присутствия.

_________________________________________________________________________

Свет электрических ламп был необычен для моего глаза, не то, чтоб резал глаза или был слишком ярок, нет, просто непривычен — видно, волновое излучение другое. Не знаю, есть ли в этом Мире исследования на эту тему, надо дать указания, чтоб проверили.

Повернул голову к Шувалову, и когда тот наклонился ко мне, тихо произнёс:

— Надо узнать, есть ли научные работы на тему, как влияет свет от электрических ламп на зрение обывателей. И узнай, сколько стоило электрифицировать это здания, ну и тонкости разные тоже уточни.

На встречу со старообрядцами я явился раньше, чем планировал. И чтобы не терять время, решил заняться бумагами, скопившимися за моё отсутствие. А так как секретариат работал плохо, разной писанины накопилось много.

Собрал всех «чернильных душ» и стал устраивать им учения, как надо и как не надо, что должно задерживаться на столе у секретаря, а что должно относиться мне тут же. Построил их вдоль и поперёк; не могу сказать, что это поможет общему процессу бумагооборота, но душу отвёл — это да.

После выволочки секретариату взял Шувалова, бумаги, которые хотел прочитать вдумчиво, ну и пару проектов — для развлечения.

Так и сидел. Огромный зал красных тонов, большие хрустальные люстры, оборудованные электрическими лампочками, колонны, пилястры, лепнина и в центре стол для совещаний на двадцать персон. Стулья с красивыми, но абсолютно неудобными спинками, поэтому, как сел я на него, поёрзал и приказал привезти из своего кабинета нормальное седалище.

Так и работал, пока лакей не известил меня, что все купчины в сборе, и по взмаху моей руки начал их запускать.

Поднявшись из-за стола, пошёл пожимать руки богатеям. Список из имен, фамилий и кто как выглядит, был мне предоставлен ранее. Все купцы были не столько торговцами, сколько фабрикантами. Ну и, конечно, все были раскольниками-старообрядцами, и все они принадлежали к Рогожской общине.

Первым, кому подал руку для приветствия, был Морозов Викула Елисеевич, имевший несколько фабрик по производству различных тканей. Круглый и явно добродушный старик, с мягкими руками и добрыми глазами, которые меня вовсе не ввели в заблуждения, так как все его чувства были спокойны с налётом обречённости, но глубоко внутри него сидела чёрная ненависть, направленная, по какой-то причине, на меня.

Следующим, кому я пожал руку, был Рябушинский Павел Михайлович, фабрикант и банкир. Рослый и могучий старик, с седой гривой волос и цепкими ясными глазами. Ему уже было семьдесят лет, но его рука была как деревянная лопата, такая же твёрдая и сухая. Он был деловит и спокоен, с нотками злого любопытства в чувствах.

Третьим был Солдатенков Козьма Терентьевич. Был он низок, упитан и с живым добродушным лицом, эмоции его были подобны предрассветному озеру. И он соответствовал почти идеальному примеру того человека, на которого не лёг бы магический ошейник.

Это были самые сильные и богатые раскольники, их суммарный капитал был больше двенадцати миллионов рублей.

Моё поведение было явно неправильным, положение брата императора было на порядок выше в иерархии, чем старообрядцев. Грубо говоря, мне достаточно было пожелать, и все их финансы станут моими.

Но мне нужны были эти люди сами. Ведь что такое раскольник в Российской Империи? Это человек, что де-юре не может иметь свою собственность! А?! Каково! Эти люди создали миллионные капиталы в той стране, где они формально не могут ничем владеть! Вот поэтому я приветствовал их стоя и жал им руки.

Сев обратно на своё место и указав им, где им сесть, махнул Шувалову, чтобы организовал чаю.

— Я пригласил Вас, господа, для того чтобы предложить вам дело. Это дело нужно для России, для Москвы, для вас и для меня, — произнёс я и отхлебнул чая. — Мы с вами сейчас находимся на стыке веков, и следующие сто лет будут ещё более технологичными, чем предыдущие. И кто будет управлять нововведениями, тот и будет играть ведущую партию в мировом ансамбле. Мне кажется, что вы понимаете, что наше отставание в промышленном плане катастрофическое. Я специально узнавал, сколько российских станков стоит на ваших производствах. Ноль. Ни одного...

Я замолчал, купцы тоже молчали. Для них мои слова были пусты, ведь предложение не было озвучено.

— Вы всё это и так знаете. А также понимаете, по какой причине это происходит... - и сделав секундную паузу, продолжил: — Раскол — вот основная первопричина того безумства, что творится в нашем отечестве. Мы погрязли в пьянстве и разврате, собственный народ толкаем в латинянство и безбожие. Церковь Божия превратилась в чиновничий аппарат, с бюрократами в рясах.

Мои слова были подобны тому, будто волк кается овцам, что недавно драл их и жрал.

И у моих собеседников было тоже очень смешанное эмоциональное состояние: с одной стороны, мои слова полностью совпадали с их мнением, а с другой стороны — слышать их от меня было неприятно.

Ведь это именно Романовы были теми, кто совершил действия, приведшие к расколу.

— Только не подумайте, что я насмехаюсь над вами или, наоборот, пытаюсь выпросить прощение. Что было, то было, и быльём поросло — нам нужно стремиться вперёд и возделывать ту землю, что поручил нам Господь наш, — на этих словах я перекрестился, и старообрядцы тоже, только они сделали это двумя перстами.

Повисла тишина. Я взял чашку и отпил из неё.

— Вернусь к своим первым словам. Дело, ради которого я вас сюда собрал. Москве нужен свой банк. Город задыхается без денег, при этом капитала на руках у обывателей так много, что они буквально купюрами устилают полы в различных ресторациях. Нужны кредиты на ремонт и обновление коммуникаций города. Требуется нормальный инструмент расчёта и подсчёта доходов, страхования. И вас пригласил, чтобы вы стали пайщиками этого банка. У вас будет половина долей, остальные будут мои, вы зайдёте в это дело деньгами, я же — городским имуществом и своим покровительством. Мне нужно, чтобы был создан прецедент успешной работы государства и старообрядцев.

Купцы морщили лбы и переглядывались. Ни один из них не притронулся к угощению, хотя всё было по канону, без пирожных и восточных сладостей — только сдобные баранки, мёд и орехи. Ну и чай, конечно же, чёрный с какими-то травами.

Молчание затягивалось. За прошедшее время эти раскольники не проронили ни слова, только при входе в зал проговорили несколько положенных слов. И меня это начало раздражать.

Нет, конечно, я понимал резоны такого их поведения: мне слишком мало лет, да и у власти нахожусь без году неделя. Но уважение-то надо иметь!

Видно, самый старый из этой компании понял, что они зарываются, решил сгладить их дерзость.

— Сергей Александрович, ты уж не серчай на нас, мы старые и пожившие жизнь люди. Не прими за дерзость мои слова, но в священном писании сказано, что всяк человек ложь, а от Романовых мы добра не видели. Были нам иногда послабления, да и то внешние, — проговорил Солдатёнков Козьма Терентьевич. — А ты здесь произнёс очень сильные слова, за это тебе честь наша. Но это только слова, а денежки ты хочешь всамделишные. Да, дело, что предлагаешь, стоящее, но, заключая с тобой ряд, мы должны просто поверить тебе! А ведь мы и верой разные, да и веса разного.

Пока этот пройдоха речь свою толкал, я рассматривал эмоции остальных своих молчаливых собеседников.

Морозов был подобен изваянию: за всё то время, что сидел в моём присутствии, только один раз голову чуть повёл в мою сторону. Кремень старик. Да и в эмоциях он был спокоен, даже когда я признал вину Романовых, ничего не поменялось в нём.

Только пожар ненависти стал ещё более чёрным, этот тёмный огонь будто вытягивал все краски жизни из этого раскольника.

«Хм, а вот и враг. Натуральный такой, всамделишный. Ну что ж, будет на ком проводить опыты», — думал я, разглядывая Викулу Елисеевича. Тот даже и не поморщился от моего интереса к нему. Так и сидел застывшим идолом.

А рядом с ним сидел Рябушинский. И его эмоции мне нравились. Он был весел. Нет, он не насмехался и не радовался, его смешила вся эта ситуация. Я в его глазах был подобен уличному мальчишке, что побил стёкла конкуренту, да ещё и остроумно обругал незадачливого владельца. Смешно, куражно и прибыток есть.

Павел Михайлович тоже не был мне другом, но и врагом смертельным его было не назвать. Просто конкурент, и это давало возможность на сотрудничество.

И, решив прервать речь Козьмы Терентьевича, хлопнул ладонью по столу.

— Ладно, купцы! — сказал я. — За то, что обиду мне нанесли своим недоверием, положу на вас виру, сослужите мне службу малую. А за то, что своего держитесь, хвалю. А сейчас довольно разговоры разговаривать. У всех нас дел много, а угощенье моё вам не по нутру.

И, обращаясь к адъютанту, произнёс:

— Павел Павлович, проводите наших дорогих гостей. — А сам демонстративно пододвинул к себе бумаги и стал их рассматривать.

_________________________________________________________________________

— Скажите мне, зачем русским жидовины в Москве?

Передо мной стоял Соломон Алексеевич Минор, главный раввин Москвы. Был он крепок телом, хоть и притворно сутулился, лицо его украшал большой нос, и венчали его нестриженые седые волосы с кустистой бородой.

После того как я выгнал купцов-раскольников, выслушал пространный спич от Шувалова: дескать, «они свиньи и плюют в руку, что их кормит, а вы, Сергей Александрович, зря перед ними распинаетесь» — на этой мысли я его прервал и послал за обедом.

По окончании легкой трапезы велел пригласить этого Зелика.

И вот он передо мной, с грустными глазами и весь такой несчастный.

— Так зачем нам, христианам, нужны те, кто полностью противопоставляет себя нам, ответьте мне, Соломон Алексеевич?