Князь Московский

Глава третья

26 мая 1891 года

Москва. Кремль. Николаевский дворец.

Проснулись мы с Элли почти одновременно, но на мои попытки устроить некоторый момент супружеской нежности получил смущенный отказ. Меня, собственно, это даже не особо смутило, мне отчётливы были видны причины её состояния: у моей супруги начиналась интоксикация, которая возникает у всех человеческих женщин в начале беременности.

Елизавета выбралась из моей кровати и, держась за живот, почти побежала в мою уборную. А я, встав и накинув халат, пошел звать горничную супруги. Сейчас ей точно понадобится женская помощь.

Молитвенным правилом сегодня решил пренебречь. И надев мягкие тапочки, двинулся в сторону своего рабочего места, потребовав предварительно у дежурного лакея крепкий кофе и выпечку. Сегодня решил себя побаловать сладеньким.

Прошаркав в свой кабинет с неумытым и по-утреннему взлохмаченным видом, провожаемый удивленными взглядами слуг, сел за свой письменный стол.

Принесли утренний кофе с какими-то пирожками.

Я сидел и потягивал ароматный и очень терпкий напиток и начинал наливаться тёмным и беспросветным унынием.

«Сколько бумаги, — думал, глядя на горы папок, находящихся на стеллажах и моём столе, — а я ещё брата осуждал, что он на себя всё взвалил. Нет. Так я тут потону в этой канцелярщине! Нужен секретарь, а лучше два или три, нет, четыре. Главный секретарь и его суточные помощники. Чтоб постоянно со мною присутствовал кто-нибудь из них. Ведь вчера на собрании никто ничего не записывал, по крайней мере, я этого не видел, а потом напорют отсебятины и скажут, что так и было!»

Когда явился мой адъютант, граф Шувалов, то тут же был загружен распоряжениями как в устном, так и в бумажном виде, был послан в губернаторское присутствие за секретарями. Указал ему, на кого из них обратить внимание и сколько мне их привести сюда, во дворец. Решил сразу посмотреть на работников пера и чернила, а то этот вопрос срочный и неотложный.

Павел Павлович, впечатлённый моей деятельностью, и с некой паникой в глазах решил уточнить у меня, что происходит.

— Сергей Александрович, простите великодушно за моё чрезмерное любопытство, но у Вас во дворце очень беспокойно сегодня! Может, Вы просветите меня, с чем это связано? — решил он издалека поинтересоваться, с чего вдруг я решил увеличить штат бумагомарателей, да и его самого запрягаю в работу с самого утра!

— Не хочу заранее делиться возможно превратной новостью. Думаю, в обед, после осмотра штата секретарей и встрече градоначальников, мы с Вами обсудим свежие новости, — смотря строго на этого любителя неспешных бесед, ответил я.

Чуть позже явился Стенбок и начал почти сразу, после полагающихся приветствий, вот прямо с входа в кабинет, описывать свои и чужие впечатления о вчерашнем приёме. Он был очень восхищен и в разных эмоциональных красках описывал настроения и слова, что услышал на приёме.

Я молча внимал этому бессознательному потоку слов, но через несколько минут понял, что граф может ещё так очень долго изливаться, прервал его:

— Герман Германович, Вы, я так понимаю, после приёма не отдыхали?

Вид у него был слегка помят и с явными отметинами бессонной ночи на его чуть одутловатом лице.

Чуть смутился моими словами, но высказался, что находился и находится в отличном состоянии духа, и он, видите ли, до сих пор под великим впечатлением от моего слова перед собранием.… В общем, его опять понесло в восхищение и благоговение.

Я встал из-за стола и, подойдя к нему вплотную, спросил.

— Вот Вы, граф, потрудились записать мою речь?

Когда Стенбок увидел подходящего к нему меня, он прервал свою речь и с удивлением, можно даже сказать, с неким испугом воззрился на своего Патрона.

— Речь? Эээ… А зачем? Нет, нет, что Вы! Конечно, понимаю, зачем надо было записывать! Но я, мм… Дело в том, что я наизусть всё запомнил и более того, даже часть записал в своём дневнике и готов переписать… — волнительно и сбивчиво тараторил он, а я думал о том, что мне нужен более строгий управляющий моим двором.

Я напоказ перекрестился и положил свои пальцы на виски моего смущённого и чуть ошарашенного графа. Магия мягкой пеленой жизни окутала его, и взгляд Стенбока остекленел. Лёгкими мазками чуть подправил сердечко графа, в почках раздробил в мелкую дисперсию камень, что явно ему мешал, в общем, немного подправил здоровье своего ближайшего помощника.

И убрав руки от его головы, спросил:

— Так лучше?

Герман Германович стоял пораженный до глубины души. Он и раньше замечал перемены, что произошли с его господином. Но если сплетни и слухи просто записывал в свой дневник, стараясь не обращать на них пристального внимания, так как вокруг высокопоставленных лиц всегда крутилось много чего необычного, а его дневник был на самом деле тайным. А то, что он записывал слухи, так у каждого своё хобби.

И вот он стал свидетелем, более того, участником подобного действия. И от нахлынувших его(на него) чувств он моментально покрылся холодным потом и в глазах помутилось.

Очнулся Герман на стуле возле журнального столика, мундир был расстёгнут и верхняя пуговица сорочки тоже. Ему было странно легко, а в сознании чувствовался некий туман. По въевшейся придворной привычке он тут же привёл себя в порядок и сел с прямой спиной. На столике стоял бокал с водой, явно приготовленный для него, и граф с некоторым стеснением взял его и, поднеся к своим губам, сделал маленький глоток.

— Как вы себя чувствуете, Герман? — произнес я, видя, как граф пришёл в себя.

— Хорошо, Ваше Императорское Величество... Я себя чувствую очень хорошо, — чуть помедлив, ответил мне Стенбок.

«Ээх... наверное, давно стоило заняться своими ближниками, да и императорского соглядатая надо выловить, а то расскажет что-нибудь лишнего, и придётся менять главу государства. А потом опять никакой научной работы, только рутина и административная суета», — думал я, рассматривая своего главу Двора.

— Вам надо побольше отдыхать, Герман. Подберите себе двух заместителей, представите мне их. А сами езжайте с супругой куда-нибудь в Ниццу или на воды на Кавказ. Отдохните, как следует, а то эта суета с переводом, мне кажется, совсем вас доконала. У меня очень большие планы на Вас, — решил подсластить пилюлю отдаления от себя любимого.

Всё мне нравилось в Стенбоке.

Он был верным, умным, у него было чёткое понимание, как устроен этот мир и что требуется для устройства в нём. Но единственное качество, которое мне не нужно было в нём, это его бесхитростность. Он был слишком искренним для той должности, которую занимал. А мне требовался человек жесткий и беспринципный, и одновременно преданный. Мне преданный. И я знал, как могу добиться нужных качеств от него. Но почему-то не хотелось его ломать и перестраивать магией. В общем-то со всеми вещами так. Если работает, то лучше не трогать. А с разумными это коррелирует тем более.

Я провел множество экспериментов по магическому перекраиванию личности. Одно время было очень модно иметь нежных орчанок в гареме или томных гномок. Но мне всегда претило такое отношение к разумным. Мне не жалко было их, мне не претили эксперименты над этими существами, ни в коем случае! Меня всегда только раздражали грубые и глупые подделки! Хочешь исправить существующее создание, сделай это красиво, элегантно. Чтобы твоя работа была гармоничной и не диссонировала с окружающим миром.

Выгнав управляющего заниматься своими делами и напомнив ему об обеде с главами города, наконец-то занялся накопителями из крови мэлорна. Здесь, в этом мире, у него было своё название — амбер. Или если взять русское название — янтарь.

Этот чудесный магический материал просто собирали на берегу моря. И использовали только лишь для декоративных поделок и всяких инкрустаций. Всё.

А самое главное, он был дёшев, и достать его можно было буквально бочками.

Через несколько часов пришла Элли. Она вошла без стука и с неким раздражением, сильно печатая шаг, подошла к моему столу. Встав напротив, скрестив руки на груди, она вонзила свой строгий взгляд в мою макушку. А я сидел и давал понять, что ничего не замечаю вокруг. Собственно, до её прихода так и было, у меня были жутко интересные расчёты, меня захватили перспективы работы с янтарём, ведь материал был уникален по своим свойствам!

— Сергей! — голос моей супруги вырвал меня из размышлений, видно, она достаточно долго простояла у моего стола, и это явно не умягчило её настроение.

— Да, дорогая? Прости меня, милая, я что-то совсем заработался. Ты зашла, а я даже не обратил внимания! Горе мне! — я вскочил из-за стола и начал накручивать словесные кружева вокруг своей супруги.

Главное в любых отношениях с женским полом — это проявить сочувствие, участие и теплоту. На и если есть возможность создать некий уют, то тебе простят почти всё.

Так и произошло с Элли: несколько опешив от моего напора, не смогла оказать мне сопротивление. Поэтому была усажена в кресло, накрыта пледом, и в руках у неё оказалась большая чашка с кофеем.

— Серёжа… — тихо проговорила она и сделала машинальный глоток, чуть скривилась и поставила чашку на стол. — Серёжа, ты знаешь, почему мне так дурно? Уже почти всё утро меня тошнит и раздражает всё на свете? — испытующе смотрела на меня Елизавета Фёдоровна.

Некоторое время я молчал, взвешивая разные варианты событий. И решив, что иногда искренность приносит добрые плоды, произнёс:

— Да, знаю. Ты ждёшь нашего ребёнка, и у тебя просто токсикоз... — сказал я тихо и отхлебнул из той же посуды, что отставила Элли, чуть остывший кофе. «Хм, и правда — дрянь, но что делать? Чай тут ещё хуже», — подумал, разглядывая напиток в чашке.

— Что?! И ты так спокойно об этом говоришь?! — и тут же расплакалась.

Так мы и сидели. Элли всхлипывала на моей груди, я же нежно обнимал её и придумывал вслух имя для нашего ребёнка. Мне пока не было ясно видно, какой пол у него, поэтому просто нёс чепуху для успокоения Елизаветы.

Всласть проплакавшись и успокоившись, будущая мама, взяв с меня чёткое подтверждение, что, да, она беременна, и всё будет точно хорошо, начала разводить бурную деятельность. Сначала она построила кучу планов, где мне слова, в общем-то и не давали, а после, чмокнув меня в губы, умчалась по своим очень важным делам.

Было уже почти два по полудню, когда в кабинет постучались, и из приоткрывшейся двери высунулась голова Шувалова. На меня мой адъютант производил странное впечатление. Граф был уже взрослым и состоявшимся мужчиной, имел боевые награды, но иногда в нём проскальзывало что-то непосредственное, будто сидит в нём безусый юнец; постоянное правдорубство, или пренебрежение этикетом — вот как сейчас.

— ВашИмператрскВысочество, Сергей Александрович, секретари в приёмной сидят. Какие дальнейшие действия? Посмотрите на них, или может, пусть ещё потомятся? — проговорил он спешно и громко, будто делал это напоказ, чтоб там, за дверью, его тоже услышали. «Или хорошо притворяется дурачком, вполне возможно, он один из императорских доносчиков» — молча рассматривал я этого артиста. Тот заволновался, у него забегали глаза, и что-то, решив для себя, граф весь зашёл в кабинет.

— Павел Павлович... — произнёс я тихим и спокойным голосом. — Объяснитесь. Что это за выступление на публику?

Шувалов застеснялся и стал отнекиваться, а я смотрел на этого актёра и думал, что, скорее всего, это просто особенность его натуры, но исключать злонамеренность не будем.

— Хорошо, довольно слов. Попросите их зайти.

Общение с губернаторскими секретарями произошло быстро и безуспешно: эти господа были опытными чернильными душами. Были они прожжены в своём лицемерии и фальши, ни один из них меня не устроил. И дав им задание написать по одному пространному эссе на тему монаршей власти, — вдруг кто-то из них обладает великим литературным талантам? — отправил восвояси.

«Ну что ж, отрицательный результат тоже результат, надо придумать что-нибудь другое».

— Так. Павел Павлович, мне требуется нормальный секретариат, а не эти пиявки. Кстати, мы не назначили сроки испытания этих чернильниц. Пусть будет к завтрашнему утру, да, к завтраку буду ждать их сочинения, — задумчиво проговорил я. — И подайте объявления в газеты, что мне требуются секретари. Пусть будет конкурс на должность главного секретаря и его четырёх помощников. Допустим — экзамен будет проходить в три этапа. Первый этап — это предоставление характеристик и рекомендаций, ну и, конечно, диплом с отличными оценками. Сословия не учитываем, — задумавшись на минуту, заметил, что граф не записывает. — А почему вы не записываете, граф?

— Так, мне и не надо, память у меня идеальная, позже слово в слово запишу.

Да, точно, что-то такое припоминалось. Были уже подобные случаи, и Шувалов поражал своей памятью, может, поэтому и некая эксцентричность.

— Ладно. Тогда продолжим. Второй экзамен организуем, как в школе: парты, духота и диктант на скорость и красоту почерка. — Я встал из-за стола и, пройдя несколько шагов, продолжил: — Мне требуются физически крепкие и выносливые секретари, так что кандидат должен обязательно уметь хорошо держаться на лошади и желательно хорошо танцевать. Но последний пункт не обязателен. — Я почесал в затылке для улучшения кровообращения головы.

— И последний этап — собеседование с нами. Надо придумать ещё бальную систему оценки качеств кандидатов и обязательно всестороннюю проверку полицией каждого претендента, прошедшего в третий тур. Прошедшим, но не подошедшим мне по какой-то причине, положим приз, ну, пусть будет одну тысячу рублей. И вот ещё: если есть награды за ранения или какие-либо другие, этим кандидатам приоритет, — и подумав, подвел итог:

— Когда напишете, принесите мне на проверку, может, ещё что-нибудь вспомнится.

На этом прогнал Шувалова работать, а сам позвал лакея, для этого позвонив в электрический звонок — у меня разыгрался аппетит.

Через несколько секунд в дверь постучали, и, предварительно подав голос, вошёл мой камергер.

— Гаврила, что там с обедом? — обратился к этому прохвосту.

«Есть некая странность в моём окружении, — размышлял и слушал в пол-уха этот подобострастный доклад. — Мало того, что мой предшественник специально выбирал ближников по имени-отчеству, так ещё и выбирал их с чудачествами. Ведь сам до такого не додумаешься, это кто-то должен на мысль навести! Это же надо такого чудика найти в камердинеры, Гаврила Гаврилович Гаврилин…. М-даа».

— Так! — сказал я и хлопнул руками по подлокотникам кресла. — Сходи, посмотри, ежели приглашённые в сборе, то распорядись о костюме для меня и узнай, будет ли с нами Елизавета Фёдоровна. Если нет, то водочки поставь на стол, ну и, наверное, коньяку тоже. Да, вот ещё, там должен был прийти журналист, Гиляровский, если здесь, зови его сюда, приму его.

Камердинер умчался с озабоченным видом, а я вышел из-за стола и подошёл к окну, откинул тяжёлую штору и, уперевшись руками в подоконник, коснулся лбом чуть мутноватого стекла.

«Сколько я здесь? Мне кажется, вечность. Время прошло всего ничего, а количество дел увеличивается с каждым днём. А прошлые так и остаются нерешёнными».

В дверь опять постучали и доложили, что Гиляровский здесь.

— Зайдите! — крикнул я, не оборачиваясь.

Сзади послышались шаги, и бодрый низкий голос доложился:

— Ваше Императорское Высочество, Сергей Александрович, здравия желаю!

— Владимир Алексеевич, а вот вы деньги любите? — сказав эти слова, повернулся к журналисту.