Князь Московский

Глава четырнадцатая

И всё же я очень устал.

Бессонные ночи, что провёл за написанием гремуара, ночные ритуалы, да и последствия экспериментов тоже не добавляли мне бодрости. Голова была тяжёлая, и источник магии по временам выдавал болезненные импульсы. Всё-таки перенапрягся я знатно.

Но чувство надвигающихся проблем не оставляло меня и постоянно подстёгивало спешить и укреплять свои позиции...

После окончания завтрака, который был очень насыщен разговорами и общением, попрощался с Чеховым, и когда жал ему руку, чуть подлечил его лёгкие. Последствия принятия спиртного убирать не стал. Пусть у него будет чуть размытая картина о происшедшем.

Объявил адъютантам, что сегодня все дела отменяются, и они могут идти куда угодно вместе с теми бумагами, что с утра пораньше притащили мне на рассмотрение.

Возвратившись в столовую, застал там Георгия, что общался с дамами, извинившись перед ними за кражу собеседника, чуть приобняв племянника за плечи, отвел его к стульям, что стояли вдоль стен, и, усадив его, сел рядом.

От такого «панибратства» мой родственничек несколько опешил, но чего-то негативного в его чувствах не возникло.

— Джорджи, послушай меня внимательно, — проговорил я серьёзным тоном. — Меня беспокоит твоё поведение по отношению к Марии Петровне. Не перебивай! — негромко шикнул на него, когда тот попробовал мне что-то сказать. — Всё, что связано с тобой, связано и с нашей страной, с нашей державой. Я знаю, что это тебе повторяли всю твою жизнь, но именно сейчас ты на перепутье! Понимаешь?!

Конечно, двадцатилетний юноша, что являлся вторым сыном Императора Всероссийского, этого не понимал.

Его мучила жажда жизни и жажда свободы! Он хотел чего угодно, но только не думать о политике. А сейчас все желания его сместились в сторону молодой княжны Трубецкой.

Но воспитания и образования хватает, чтобы понять: их отношения являются мезальянсом.

И сейчас, сидя передо мной на стуле, он злился на меня, хотя и принимал мою правду.

— Я тебя понимаю, дядя. И не строю воздушных замков... Но что мне делать? — В его словах было столько эмоций, что я почти почувствовал их жар на своей ауре.

«О, дорогой и наивный племянник, ты будешь очень удивлён, если узнаешь мои планы на тебя» — промелькнула у меня довольная мысль.

— Первое: не отчаивайся и не впадай в крайности, — уверенно проговорил я, смотря в глаза Джорджи. — Второе: с твоей болезнью всё не так и плохо, и сейчас идут испытания одного лекарства, Чехов, Антон Палыч, в курсе и сказал, что надежда есть, — решил и в этом обнадёжить его. — Но главное, у меня есть мысли, как можно помочь твоей сердечной муке. Самое важное, это Александра Александровича убедить, что мой замысел принесёт пользу Империи.

Мы ещё немного пообщались и, уточнив планы друг друга, разошлись по своим покоям.

Меня уже буквально начинало пошатывать, когда я добрался до своей спальни. Сбросил прямо на пороге туфли, мундир, пока расстёгивал крючки, кажется, что-то порвал, стянул через голову сорочку и, упав на кровать, стянул с себя брюки.

Сон пришёл ко мне мгновенно. Вот я барахтаюсь на кровати, стягивая с себя форменные брюки, и раз — сижу на крыльце своего дома, в котором жила моя семья до того злополучного дня…

Мне раньше часто снился этот сон.

Я сидел на деревянной ступеньке крыльца, что примыкало к нашему дому. Тогда было жаркое и пыльное лето.

В самом доме было свежо и прохладно, весь потолок был увешан пучками душистых трав и мешочками с разными смесями сухих ингредиентов, а я только что проснулся и, откинув своё лоскутное одеяло, вылез из своей кроватки. И прошлёпав голыми пятками по дощатому полу, распахнул входную тяжёлую дверь на крыльцо, сел на ступеньки ждать маму.

Уже тогда, в самом голоштанном возрасте, у меня был сильный талант к манипуляциям магической энергией.

Мама меня научила закручивать воздух в спираль и удерживать в этом импровизированном смерче всю пыль и мусор, что попали в него. Смерч у меня выходил маленький, едва ли по колено взрослому. Но зато таким образом я помогал маме по хозяйству, подметал дом и убирался на улице, чем всегда очень гордился и чувствовал всю важность выполняемой работы. А так как скотины у нас не было, то и работы по дому было немного, и я сам справлялся с уборкой.

Моя мать была деревенской знахаркой, а отец был лесным эльфом- рейнджером, что иногда забегал к моей матери на «огонёк»…

Впервые я его увидел, когда мне было года три.

Я на улице познакомился с деревенскими мальцами, которые сначала отнеслись ко мне положительно, а потом стали дразнить меня и щипать за длинные уши. Конечно, мне было больно и обидно. В какой-то момент я закипел от гнева и боли и закричал… Но не звуком, открывая рот, а как бы внутренне, всем своим существом закричал, своим гневом и обидой.

Моих обидчиков накрыла волна из пыли, грязи и глины, ведь к тому моменту они загнали меня в самую большую лужу в деревнеи стали кидать в меня разным мусором.

Мальчишки ко мне больше не приставали, да и вообще со мной больше никто из деревенских не общался — боялись…

Вечером того же дня и появился «отец». Он именно появился. Просто возник посередине комнаты. Я даже не испугался: таким уставшим был.

— У моего сына был первый выброс, — мелодичным голосом проговорил эльф. Он не поздоровался, не проявил хоть каплю добрых и приязненных чувств. Просто появился и объяснил в пяти словах, почему это сделал.

А мама явно обрадовалась ему и, улыбнувшись, встала от моей кровати и, протянув руки к гостю, увлекла его в свою мастерскую.

Последнее, что я увидел, это руна сна, что, как искра, проскочила от моей мамы до меня.

Утром следующего дня она мне рассказала и объяснила, кто это был и как мне стоит к нему относиться.

Ждать родительницу на тот момент жизни было моим обычным и привычным состоянием. Иногда я задрёмывал, но в основном гонял воздушными потоками пыль и грязь с дорожки, что соединяла наш дом с деревенской улицей.

На крики в деревне я сначала не обратил внимания. Там всё время что-нибудь происходило.

Но когда на дороге появился народ, устремляющийся в поля и леса, меня охватило сначала беспокойство, а чуть позже страх.

Смотря на обезображенные ужасом лица, я решил спрятаться. Мама мне показывала, куда бежать в случае любых неприятностей.

И, спрыгнув со ступеней, я устремился по неприметной тропинке в лес. Она вела через травянистый луг, что был за нашим домиком, стоявшим на самой окраине поселения.

Жёсткие и сухие травинки хлестали меня по лицу и по ногам, но меня это не останавливало. Моё сердце пыталось своим стуком вырваться из-за решётки тоненьких рёбер, но крики страха и отчаяния, что раздавались со стороны нашей деревушки, заставляли меня лететь вперёд и не оглядываться. Всё дальше и дальше убегая от родного дома и почти долетев до кромки леса, я почувствовал, как какая-то сила отрывает меня от земли, и перед лицом возникает оскаленная зеленокожая орочья морда.

И здесь всегда мой сон обрывался...

Меня тогда стукнули по голове, и когда я пришёл в себя, на моей шее уже красовался рабский ошейник.

Орки, что были в ловчей команде, хвастались амулетами моей мамы. Я тогда сидел в клетке, и видел, и слышал, как они делились впечатлениями о ловле и насилии, что творили в той деревне. Хвастались тем, как было тяжело накинуть серебряную сеть на местную шаманку. И как они, изнасиловав её, отрубили ей голову и сожгли, так, на всякий случай.

А амулеты забрали, да, смотри какие, будто эльфийские!

Я стоял на коленях, вжав до боли свое лицо в толстые прутья решётки рабской повозки, и у меня не было сил даже закричать...

Потом была клетка, куда меня засунули вместе с остальными детьми... И мы дрались насмерть за миску каши, а наши надсмотрщики делали ставки, кто из нас всё же поест сегодня, а кто умрёт в углу с переломленными рёбрами.

Они относились к нам так, потому что дети ничего не стоили, мы слишком были глупы и слабы... Меня спасала магия. Я укутывался в неё, как в одежду, и меня не пробивали кулаки и пятки моих ровесников, что сидели со мной в клетке.

Я укутывался в нее, как в одеяло, и она спасала меня от ночных холодов.

Только от голода она не спасала, и тогда я впервые убил...

Меня продали на рудник в «Снежные горы», там добывали серебро и свинец, и это был самый страшный рудник в нашей Империи. Ведь он граничил с землями проклятых дроу.

Очень часто, и я сам был тому свидетель, когда взрослые рабы, узнав, куда их везут, предпочитали броситься на копья стражи или удавиться в клетке, чем попасть в «Снежный», или, как его ещё называли — Паучий рудник.

Именно с этого рудника чаще всего рабы попадали на алтари Ллос…

Об этом мы, дети, узнали, конечно, впоследствии нашего пребывания. Ну, те, кто не умер в первые месяцы.

Нас, детей, ставили на самые лёгкие работы, собирать упавшую с вагонеток руду. Это было не тяжело, да и кормили нас неплохо.

Основная тяжесть нашей участи заключалась в самом детском коллективе.

Мы были заперты там навечно. И дети постарше помыкали и командовали детьми помладше. И часто это было гораздо хуже работы. Ведь дети не знают жалости и стыда, особенно дети рабов, что родились на руднике…

Меня пытались бить, но магия защищала меня, тогда меня стали обливать водой, и моей энергии не хватило, чтоб защитить меня. А когда старшие стали отбирать мою порцию еды, стало совсем плохо.

Однажды вечером после работы на морозном воздухе, после картин унижения и побоев, когда надсмотрщики просто забили раба, что упал и опрокинул вагонетку с рудой, которую до этого тащил в плавильный цех, я просто не пошёл за вечерней порцией каши.

Устал от постоянного понукания и криков, от постоянного страха перед кнутом, который был в руках у молодых охранников, присматривающих за маленькими рабами. Устал и отчаялся до той степени, что не был готов терпеть опять унижение и насмешки. Поэтому тихо забрался в заброшенную и неохраняемую штольню, примыкающую к детским пещерам. Её, штольню эту, опять недавно открыли, и поста караула там ещё почему-то не было.

Да и не сильно нас и сторожили в самих шахтах.

Мне хотелось найти уединенное место и там просто умереть. Я уже полгода был на этом руднике. И каждый новый день был немного хуже предыдущего. Сейчас я уже понимаю, что всё было не так и плохо, бывает жизнь гораздо хуже, и за неё всё равно цепляются, но тогда мне было всего восемь лет, и надежды у меня не было.

Мне никогда раньше не снились сны о том времени, я старался всеми силами забыть и вычеркнуть из памяти то время и те события...

Зайдя в старую штольню, нашёл каморку для инструмента. Кое-где ещё попадались встроенные магические светильники. Видно, их подновили, когда опять открыли этот проход в глубь горы.

В каморке валялись старые мешки и разный прочий мусор.

Стряхнул мешки, соорудил себе подобие спального места и залез в него. Мешковина была сырая и воняла крысами, но мне было уже всё равно. Мне хотелось уснуть, и чтоб мне приснилась мама...

Сколько прошло времени, я не знаю, в какой-то момент почувствовал, что меня куда-то несут, дневной свет пробивался через мои веки, но открывать глаза не было ни сил, ни желания.

Я очнулся от пения лесных птиц, всем телом ощущая мягкость постели и запах душистых трав. Мне вдруг представилось, что то время на руднике и события, что предшествовали этому, это всё было просто страшным сном. И так мне стало радостно на душе и светло, что я открыл глаза и закричал.

— Мама! Мамочка... - всё тише начал звать её я.

Вокруг был не мой дом.

Это была светлая комната, с большим окном и столом перед ним, за которым сидел мой отец. Мне сразу стало понятно, что это именно он.

Он был всё в таком же камуфляже, как в первую нашу встречу. Те же ножи на поясе, та же высокомерная мина на молодом и безупречном лице. Он сидел на стуле, положив ногу на ногу, и, видимо, ждал, когда я проснусь.

— Твоя мать убита «охотниками за рабами» — орками, их самих я не нашёл, зато мог найти тебя. — Его равнодушный и притом очень красивый голос звучал тихо, но его слова я запомнил на всю свою жизнь. — Хоть это и было нелегко, но я выкупил твою жизнь, и теперь ты принадлежишь мне. Но это неправильно: держать родственную кровь в рабах, так что я дарую тебе свободу!

И столько напыщенной важности было в этих словах, что в тот момент во мне явственно промелькнула мысль: «Лучше бы я умер в той кладовке..» И видимо, что-то прочитав на моём детском лице, он поспешно добавил:

— Но к себе я тебя не возьму, в Светлом Городе не место тому, на ком стоит печать Паучихи, будь проклято её имя! — И на миг задумался, как бы взвешивая все «за» и «против», продолжил: — Так что живи пока здесь, книги тут есть, деревня тоже недалеко, — сказал он и встал.

— Да, вот тебе ещё немного денег, а то я подъел местные запасы. — И он кинул на стол мешочек с монетами.

Это был последний раз, когда я видел своего «отца».

Уже через много-много лет, отучившись в Академии, практикуясь во многих магических аспектах, я так и не нашёл ту печать, о которой мне поведал родственничек.

И вот теперь, когда уже прожито мною несколько веков в постоянном магическом совершенствовании, попав в абсолютно другой Мир, я увидел эту печать.

Она была похожа на водяного паука, который построил себе домик прямо в средоточии моего магического ядра.

И чтобы избавиться от него, мне надо разорвать свою душу на составляющие.

________________________

Я лежал в великокняжеской кровати и бездумно пялился на ткань балдахина своего мягкого одра.

За окном был ещё день, и в солнечном луче, что прорывался сквозь не до конца закрытые тяжёлые шторы, танцевали пылинки.

Они мне напоминали паучков. Маленьких таких, всепроникающих...

«Если в этот мир явится Паучиха, то ему конец, — отрешённо думал я. — Местным просто нечего даже противопоставить ей. Им прошлые войны покажутся легкой музыкой. Я же сам все наработки по переработке праны в манну передал этим тварям из Академии... И теперь весь мой опыт здесь, в огромно мире... В котором некому сдержать эту тварь, что сидит во мне..»

В моём источнике возникло лёгкое возмущение, будто камень кинули в водоём, и круги, что возникли от падения, начали скатываться в слова... слова — в фразы... А фразы — в осмысленные предложения...

«Ну, что ты волнуешься, дорогой, одним Миром больше, одним меньше, какая разница? Их бесчисленное множество, и нам с тобой их хватит на вечность! Не волнуйся, милый мой «жнец», это первые пару Миров тяжело, а потом приходит наслаждение… Ха — ха-ха!»

Сначала меня охватила паника, потом отчаяние, но чем больше я всматривался в вибрации, что производила печать Ллос, тем сильнее меня начинало мучить любопытство.

Ведь не было никакого стороннего канала, подключённого к печати. Она питалась только мной и моей энергетикой...

«Вот видишь, дорогой, нет во мне ничего страшного, я просто часть тебя. Но только знания у меня, как у самой богини. Да-да! Ведь для создания такой, как я, печати высшего порядка, вкладывается часть своей души! А если это богиня делает, то по большому счёту она создаёт эмбриона бога, настоящую личность со всей информацией, что владеет сама! Конечно, будь мы в том же мире, где и Она, то я бы была просто послушной аватарой, а точнее, её направленной волей. Но здесь... Здесь мы свободны!!!

И все знания её у меня! Только энергии нет, но это дело поправимое, да, мой милый «жнец»?»

И на последних её словах меня скрутила боль, нет, БОЛЬ!

Будто из меня выдёргивали нервы. Каждую мою клеточку охватило огнём, и мне стало ясно: это конец...