Князь Московский

Глава вторая

25 апреля 1891 г. Российская Империя.

Москва. Николаевский вокзал.

На вокзал мы прибыли шумно и дымно.

Нас встречала толпа народа, звучало пение гимна, подавали хлеб и соль.

Во главе встречающих был генерал от артиллерии, Апостол Спиридонович Костанда, исполняющий на сей момент обязанности генерал-губернаторства Москвы.

И конечно нас встречал Дмитрий Андреевич, князь Долгоруков, что являлся прошлым генерал — губернатором. Он был явно стар, ему было нелегко стоять, но он мужественно терпел, и мы по местному обычаю обнялись и пожали друг другу руки.

Долгорукий правил Москвой двадцать шесть лет, и отставка сильно ударила по нему. На его лице была печать гнева, впрочем которую он держал при себе.

Были ещё много первых лиц города, но для меня они слились в один нескончаемый поток, со всеми надо было поздороваться и поручкаться.

Но наконец эта встреча закончилась и мы двинулись к экипажам. Мне что-то говорили и спрашивали, я кивал и молчал. Елизавета Фёдоровна шла со мной и скромно улыбалась присутствующим.

Я был в шоке! Даже не так. Я был ошарашен и подавлен!

Нет, конечно, память Сергея была мною изучена и можно сказать, что усвоена, но всё равно, такого не ожидал...

Дым и пар от паровоза, светильники по периметру вокзала, которые, по сути, ничего не освещают, люди вокруг что-то поют, но больше кричат. И всё это великолепие венчает сборище местных церковнослужители, которые по моему сошествию на перрон, начали совать в лицо местный религиозный символ.

Я, конечно же, знал, что надо делать и как поступать, но было некое опасение...

Перекрестившись и приложившись к кресту в руках церковнослужителей, почувствовал некоторое томление в груди.

Магия! Тонкий и еле слышный отголосок магии! Мой источник чуть наполнился! Совсем чуть-чуть, буквально на каплю, но главное она есть рядом!

Оглушенный шумной встречей, чувством радости и надеждой на получение столь желанной мною энергии. Двигаясь сквозь толпу приветствующих нас людей, я пытался сконцентрироваться на поиске так нужной мне силы.

Уже сидя в экипаже, почувствовал, как мои пальцы были сжаты тонкими пальчиками Елизаветы Фёдоровны. И подняв на неё глаза, поймал её ободряющую улыбку.

«Вот что не так? В поезде она меня избегала, а сейчас мне улыбается?» Улыбнувшись ей в ответ, попробывал ментально задать этот вопрос, но конечно это у меня не получилось. А тем временем наш экипаж двинулся в сторону Московского Кремля.

«Собственно, а что я ожидал, что будет лучше?» — размышлял я, пока наш ландо двигался по улицам города.

Дорога была выложена камнями, и нас сильно трясло. На меня это наводило раздражение и недовольство всем вокруг.

А находящаяся со мной супруга была спокойна и с любопытством разглядывала окружающие дома и людей, городовых выстроившихся на обочинах дороги по пути всего нашего следования.

Полицейские почему-то стояли к нам лицом, видимо это от нас они должны были защищать горожан…

А народ что-то кричал приветственное, снимал шапки у картузы, кланялись нашим экипажам.

По обеим сторонам дороги стояли фонарные столбы, и по случаю вечернего времени в них горели огоньки, света особого они не давали, но выглядело это празднично.

В общем, на меня такая встреча произвела приятное впечатление: люди, как мне показалось, искренне радовались нашему приезду, и это несколько сглаживало моё общее раздражённое состояние.

Конечно, всё как-то очень шумно и архаично, но, наверное, для местных это было в порядке вещей.

Сергей часто бывал в Москве и некоторое время даже рос здесь, и недалеко, в Усово, у него (а теперь и у меня) своё имение, где с молодой супругой он проводил «медовый месяц».

Но сейчас мы двигались в Николаевский дворец, что находился в Кремле и был подготовлен к нашему приезду.

Тряслись мы достаточно долго, я мог сполна обновить воспоминания реципиента.

Сам город был невысок и пахуч. Канализации тут не было, а были выгребные ямы, что находились на задних дворах всех жилых построек.

Архитектура меня не поражала, да и в целомгород был похож на какой-нибудь уездный городишко, только растянутый на многие километры вширь. Улицы в основном были серо-белого цвета, чистые, дома в основном побеленные, но хватало и с резными кирпичными фасадами. На домах — цветные вывески, были они аляповаты и на мой взгляд не уместны.

«Да, почти миллион человек жителей, и нет канализации и центрального водопровода. Вот подарочек от старшего братца! За что он так не любил Сергея? …Ещё эти революционеры… Нет, надо бежать отсюда, найду источник силы и переберусь в другой мир. А не найду, сложу «зикурат» из этих вон горожан, правда, потери энергии будут катастрофические, но ничего, поставлю накопители по меридианам и главное, вывести правельный преобразователь из праны в магическую энергию и как следует, перепроверить формулы, а то получится как в прошлый раз».

Так и размышлял я весь оставшийся путь. Временами поглядывал на Елизавету Фёдоровну, она улыбалась, вид у неё был чуть мечтательный, хотя мне было видно, что она устала от поездки.

«Что же мне делать с тобою, а, Элла? Слишком ты близко ко мне находишься. Ведь заметила перемены в своём супруге. Кажется, тебе придётся скоро умереть».

Видимо почувствовав мой взгляд, она повернулась ко мне и чуть ободряюще улыбнулась, лик её был в этот момент выхвачен светом фонаря, и сия картина получилась на диво как хороша.

«А может, и не придётся. Время покажет».

Я ласково в ответ улыбнулся. А наш кортеж продолжал свой путь.

Сергей Александрович выехал из Санкт-Петербурга в Москву раньше, чем это планировалось. Все основные торжества по встрече императорского брата и нового хозяина города планировались на месяц позже. Ни кто не собирался устраивать праздник в Великий Пост.

Но Сергею попала «вожжа под хвост», и вот он в Москве.

Где с огромным трудом смогли приготовить только минимум из того, что планировалось. Поэтому и лица встречающих его чиновников были скорее постными, чем радостными. Хотя все натужно и усердно улыбались.

Когда подъезжали к Кремлю, нас встречал колокольный звон, не могу сказать, что мне понравилось, но был впечатлён, да.

Мы въехали на Красную площадь, и у меня в груди заволновался магический источник. Покрутив головой, увидел «Лобное место», оно было, как бы окутано туманом, невидимым и неосязаемым, но хорошо ощущаемым в магическом спектре.

Это была аура смерти, очень нехорошей и гибельной. Она почти иссякла, была еле видна, уже почти не чувствовалась. Но так как магического фона не было, это место было как маяк в ночи, но только не дающий свет, а наоборот, забирающий. Как труп, глубоко не закопанный, ты его не видишь, но смрад разложения всё равно чувствуется.

Я смотрел на этот «некротические очаг», до тех пор, пока наш экипаж не въехал внутрь Кремля. Здесь горели большие масляные фонари и нас встречали церковнослужители под пение и звон колоколов. Кортеж остановился, и мы, выйдя из него, прошли под своды храма Чуда Архангела Михаила, где начался очередной молебен. Люди чего-то пели, дьяконы рычали какие-то здравицы, а я механически обмахивал себя крестным знаменьем в положенных местах богослужения и чувствовал, что мой источник, капелька за капелькой, наполняется. Ведь там, где-то под землёй, глубоко бьётся маленький источник «первоначальной силы».

Я стоял на молебне и думал, что мне делать. Чувство магии было прекрасным, но тот резерв, что оставался у меня, говорил о том, что на серьёзные манипуляции с силой могу рассчитывать лет через триста. Да у нас с таким источником даже в слуги не берут!

Но не это самое главное: я понимал, что отсюда никуда и никогда не выберусь и дорога в другие, более прогрессивные миры мне не светит. Магический фон этого мира таков, что какой бы «зикурат» из жертв я б не сложил, он не сможет дать нужную концентрацию энергии, так как фоновые потери были бы катастрофические, а накопители просто не выдержат, так как вся сила, что в них будет закачена, уйдёт на поддержания аккумулирующих плетений!

Значит, у меня остались только небольшие вмешательства, маленькие ритуалы...

Но с начала поправим здоровье, укрепим организм, чуть усовершенствуем это тело и потом, со временем, что-нибудь придумаем.

В какой-то момент я заметил, что по моей щеке бежит слеза. Священники, которые поглядывали на меня, видно, подумали, что я расчувствовался, и тут же запели ещё более торжественно и громко.

Наконец эти церемонии закончились, усталость навалилась на меня тяжким грузом, и хотелось только лечь и уснуть.

Мы перешли через галерею, соединяющую церковь и Николаевский дворец, зайдя в него, поднялись на второй этаж и разошлись по своим опочивальням.

Я был уставший, по этому не рассматривал обстановку дворца, было и так слишком много впечатлений…

Снимать мундир и сапоги мне помогал камердинер, был он тоже уставшим, но при этом с явным запахом спиртного. Решив не обращать внимание на этого прохвоста, потребовал приготовить ванну и чаю.

Уже лёжа в горячей ванне и прислушиваясь к пульсации своего магического источника, перечислял мысленно, какие ритуалы и где их могу выполнить. Больше всего сейчас хотелось избавиться от болей в спине, и я тихонько, буквально чуть уловимым дуновением желания, направлял тепло своего источника на повреждённый участок спины.

Кажется, даже задремал, лёжа в ванне, так как очнулся от того, что из-за двери послышался голос слуги.

— Ваше Высочество, Сергей Александрович! Её Высочество, Елизавета Фёдоровна, спрашивает, будет ли Вам угодно отужинать с Нею у неё в будуаре?

Не могу сказать, что горел сейчас желанием, но мой опыт общения с женщинами говорил мне, что если сама зовёт, то лучше прийти.

— Да, буду, приготовь мой корсет и иди сюда, поможешь встать.

Пока я вытирался и надевал нижнее бельё, слуга приготовил, а после и помог мне надеть корсет — мой предшественник носил его часто. Сразу стало легче, и спину чуть отпустило.

И тут я понял, что поступаю неправильно, не так, как делал мой предшественник. Он был очень религиозен, и вечером не ужинал, а читал молитвы, а его супруга просила прийти и по сложившемуся обычаю всегда получала отказ.

«Ладно, сейчас отличное время менять поведение, — думал я, запахивая халат, — тем более надо разобраться со своими чувствами к Элле».

Будуар Елизаветы был обставлен мягкой мебелью с резными ножками и спинками, обстановка выполнена в тёмно-зелёных тонах, было достаточно уютно.

Освещалась вся эта композиция немногочисленными горящими восковыми свечами, находящимися в витых канделябрах.

Элла смотрела на меня чуть растерянно и удивлённо. Она была в тёплом домашнем платье и каких-то мягких тапочках. Волосы её были убраны в платок, видимо она тоже только что из ванны.

— Schatz, ich bin überrascht(Дорогой, я удивлена), — проговорила она, а я чуть наклонил голову и приподнял бровь в ответ.

— Прости, я просто не ожидала, что ты посетишь меня, — произнесла она уже по-русски своим журчащим голосом, а я опять завис, любуясь ею.

«И вообще, чего я теряюсь, сколько мне здесь находиться, я не знаю, так что буду расслабляться и получать удовольствие», — подумалось мне, и, решив чуть похулиганить, произнёс:

— Милая моя Элла, когда я в последний раз признавался тебе в любви? — сказал я после того, как сел на соседнее с ней кресло.

— Сергей, ты меня смущаешь, и мне кажется, что там, в поезде с тобою что-то произошло, — произнесла она и серьёзно посмотрела на меня. — Эти шутки про священное ты бы раньше себе никогда не позволил, — продолжила она, напористо всматриваясь в моё лицо.

А я сидел и просто любовался ею.

— И что ты опять на меня так смотришь?! — уже чуть возмущённо сказала она.

— Просто любуюсь тобой, ты очень домашняя и милая в этом платье.

Элла чуть смутилась, но не оставила свой немецкий прямолинейный напор.

— Вот я про это и говорю!..

Тут слуги стали заносить ужин, накрывая столик, стоявший между нами, и Елизавета замолчала, но взглядом показывая, что разговор ещё не окончен.

Нам подали свежие булочки, мёд, какие-то засахаренные фрукты, орешки и чай с разными маленькими сладостями.

Мы ужинали молча. Элла у меня ничего не спрашивала, а я украдкой любовался её отточенными движениями.

Разлив чай по чашечкам, я решил прервать наше молчание.

— Там, в вагоне, мне показалось, что я увидел наше будущее, — начал я её мистифицировать, — и оно мне не понравилось, да более того, оно ужасно. Мне было указано, что нельзя разглашать это, но ты моя супруга, и с тобою я могу поделиться хотя бы намёками.

Елизавета смотрела на меня, широко раскрыв свои безумно красивые глаза, которые в сиянии многих свечей, казались небесно-голубого оттенка, и создавалось впечатление, будто свет рождается внутри этих глаз.

И я понял, что не хочу её обманывать, но рассказать правду было бы опрометчивым поступком.

— В тот момент мне стало понятно, что очень мало уделяю тебе времени. И что Творцу не требуются мои молитвы, ему нужны мои дела, и если рядом будет несчастлива моя жена, то и дела мои так и останутся песком, который унесёт ветер времени. — я нёс эту чушь вдохновенно и с придыханием.

Но глубоко внутри у меня рождалось понимание, что ответственен за эту, по сути своей, девочку, что ничего в этом мире и не видела.

Мы ещё поговорили о всяких пустяках, и, нежно поцеловав Элли в щёчку, пошёл спать.