Князь Московский

Глава одиннадцатая

После попойки у Александра я вернулся в покои, куда нас с Элли поселили в Гатчине. Елизаветы Фёдоровны ещё не было, и я прямо в одежде рухнул на кровать, будучи изрядно набравшийся коньяку.

Александр пытался меня подпоить и вызнать, как творю чудеса и можно ли их поставить на поток.

Но какими бы габаритами ни обладал бы царь, а мага ему все-таки не перепить. Сашу буквально отнесли четверо слуг, а меня просто сопроводили, чтоб не запутался в местных коридорах.

Но с каждой секундой мне становилось всё хуже и хуже, волны боли захлёстывали меня и в какой-то момент этой пытки сознание моё отключилось. Видимо, до меня добралось отравление эманациями боли и смерти, которые вместо нормальной магии наполнили мой источник, когда находился в больнице и в столице империи, что буквально пропитана смертью…

Меня качало на волнах боли. Яд, что сидел до этого времени в сосредоточии силы, начал проникать в магические каналы и жечь их. Чувствовал, что меня будто пронзает изнутри, раздирая заживо и сшивая на живую.

И в какой-то момент моя личность будто бы растворилась в этой боли.

Приходил в себя я достаточно долго. Ощущения были подобны некоему тяжелому всплыванию из сновидения. Не мог понять, где я, кто я, почему мне так плохо и больно, так как болело буквально всё. Мне казалось, что болели даже волосы на бороде и кончики ногтей.

Но привычка взяла своё, начав структурировать информацию, которая была мне сейчас доступна.

Разобравшись со своей личностью, решил подать голос:

— Воды... — тихо прошептал я, и тут же моих губ коснулся поильник, и, открыв глаза, увидел повторение картины, что случилась со мной в поезде.

Елизавета Фёдоровна давала мне напиться воды, вид у неё был растерянный и очень озабоченный.

— Серёжа! Как ты нас всех напугал! Что с тобой случилось? Ты двое суток лежал и бредил, и у тебя был сильный жар... - она меня о чём-то спрашивала и по временам вставляла неосознанно в свою речь немецкие слова.

— Мария Фёдоровна сказала, что вы праздновали излечение Императора? Но чем он был болен?..

Я смотрел на неё и думал, что если у нас родится девочка, то будет изумительно красива.

— Ты опять глупо улыбаешься! — прервала мои мечтания возмущённая Элли. — Вы с Императором пьёте, а я сижу и не знаю, что с тобой происходит!

Из её глаз покатились слёзы, и она их промокнула взятым из рукава платочком.

— Милая моя Елизавета Фёдоровна, — проговорил я ещё слабым голосом, — смотря на тебя, думаю, что у нас будут изумительной красоты дети! — произнёс с улыбкой я.

Элли смущённо улыбнулась и чуть порозовела. Мы ещё долго разговаривали, к нам приходил Сашин лакей справиться о моём самочувствии, потом пришёл слуга от Марии Фёдоровны, тоже справлялся о моём здоровье.

А я лежал и думал о своём источнике. Он остался, и даже каналы были целы, их, конечно, прижгло, и они серьёзно болели, но главное — остались, а всё остальное поправимо.

На обед я не стал вставать, чувствовал в себе слабость после пережитого отравления. Элли сказала, что это коньяк и зря я его столько пил, разве можно сравниться в этом с Императором?

После обеда пришёл Саша, выглядел он бодро, настроение у него было явно отличное, и энергия била из него ключом. Но, увидев меня, он чуть растерялся и стал более сосредоточенным. Мы чуть пообщались втроём, а потом он очень тактично попросил Элли оставить нас наедине.

— Что с тобой, Сергей? — без всяких обиняков спросил он у меня.

— Ты троечник, Саша, — сказал я тихо и улыбнулся, — плохо учил естествознание, брат. Если что-то откуда-то убыло, то обязательно куда-то прибыло. Стой! Не придумывай себе ничего! Это мой выбор. Просто таковы законы Творца, — негромко произнёс я.

А Александр тем временем начинал себя морально накручивать.

«Давай, братец, накручивай себя. Ты мне должен, и должен много», — думал я и строил планы на своего простодушного родственника.

Александр сидел рядом с моей кроватью на резном стуле, на котором ждала моего пробуждения Елизавета Фёдоровна. И в нём боролись противоречивые чувства: он и радовался отличному самочувствию, и огорчался состоянию брата, который ясно дал понять, что эта болезненность из-за него. И явно отнекивался от награды за свои страдания хотя было ясно, что он просто желает получить больше чем сейчас готов предложить ему его царствующий брат, но это не отменяло того, что услуга им нежданно оказанная, была воистину божественная.

Императору было тяжело это признать, но за время его правления он растерял всех друзей и приятелей беззаботного детства. Они стали для него ниже по положению, и он не мог поделиться с ними своими заботами, а их хлопоты стали для него слишком ничтожны.

А в этот нелёгкий момент жизни, он узнал своего младшего брата с совершенно другой стороны.

И у очень одинокого, по сути своей, Властителя огромной территории, затеплилась надежда, что он нашёл в брате не только вынужденного единомышленника, но и настоящего друга. Да и что греха таить, не смотря на всю самодержавную политику, что насаждали его правящие предки и он сам, в глубине своей души понимал, это направление устарело и требовалось разделить власть. Но как это сделать и не ввергнуть всю державу в пучину революционного хаоса? Ведь пример его отца стоял у него перед глазами, и ту волну безумия которая захлестнула его отечество, и унёсшая с собой множество жизней верных сыновей родины, он и его семья с огромным трудом смогли пережить.

И сейчас он ясно увидел, что есть рядом с ним человек, чьё желание помочь своему Императору доминирует над личными интересами.

Ведь ничего его так не тяготило в его высоком положении, как холод одиночества перед ответственностью за судьбу страны, ведь даже жена, его Минни, его любовь, всё же была иностранкой и просто не могла почувствовать весь спектр нюансов, что и создавали Российскую Империю.

А министры его правительства, хоть и были в основном своём числе патриотами своей страны, но они были слишком низкого положения, для того чтобы стать рядом с ним.

— Я могу тебе чем-то помочь? — не громко и чуть хрипло спросил у меня Александр.

— Конечно, брат, позови для меня священника, пусть помолится со мной.

И увидев его чуть растерянный вид, пояснил:

— Да не хороню я себя, просто плохое самочувствие, а своё молитвенное правило не выполнял, вот священник и помолится со мной, — успокоил я брата и чуть улыбнулся ему.

Собственно, на этом и закончилось наше общение с Императором.

Через час пришёл священник, пухленький и бородатенький. Начал благословлять и в итоге сорвался на чтение проповеди. Я его оборвал, на что он чуть недоумённо вытаращил на меня свои маленькие глазки. «Только псалтырь, отче. Всё остальное потом, я себя плохо чувствую».

Он молча и утвердительно качнул бородой. Достал Псалтырь из кармана рясы и начал тихонечко бубнить псалмы.

А я погрузился в медитативное состояние и стал рассматривать свой магический источник. Ну что я хочу сказать, могло быть хуже. То, что я видел, походило на скрученный из двухцветной нитки клубок, одна была яркая ниточка, белая, с чуть зеленоватым отливом, а другая — чёрная, с серыми искрами. «М-да, о таком я даже и не слышал, — думал, разглядывая эту ахинею, — жизнь и смерть в одном флаконе. Я теперь и лечить нормально не смогу, и на костяного дракона меня не хватит. А почему? А потому! Теперь любое сильное воздействие меня убьёт из-за резонанса с противоположной силой! И вообще, я живой тут лежу только потому, что тут около нулевое насыщение магией общего мирового фона. Магии нет, вот она и сплелась в такой клубок, что ещё раз доказывает мою теорию о полу- разумности этой энергии. А если я не помру в ближайшие пять лет, то вполне возможно мой источник переродится во что-то более приемлемое». С такими мыслями я и уснул.

20 мая 1891 года

Москва. Кремль. Чудов монастырь.

Церковь во имя Чуда св. Архистратига Михаила.

В храме было многолюдно и торжественно, я стоял у правого придела за колонной и вспоминал поездку в Гатчину.

Мы вернулись из вынужденной поездки вчера утром. Вагон первого класса меня порадовал в этот раз диванчиками, то есть можно было вытянуть ноги и поспать почти в нормальных условиях. Нас встретил на Николаевском вокзале только Стенбок с четырьмя казаками. Так что в Кремль мы вернулись достаточно спокойно, хотя народ, мимо которого мы проезжали, кланялся нам и что-то крича радостно, и махали нам своими головными уборами.

— Герман Германович, — обратился я к сидящему рядом графу, — А что, собственно, происходит, откуда столько радости у окружающих и оживления при узнавании нашей персоны? И не надо мне рассказывать о радости при виде брата монарха! — сразу отмёл возможность начать подхалимничать и лебезить, так как была у него такая привычка с этого начинать любую беседу со мной или с Елизаветой Фёдоровной.

Граф несколько растерялся от моего прямолинейного пассажа, но как настоящий профессионал быстро собрался и стал докладывать по делу. А дело было в слухах, что вышли из больниц, которые мы посетили в Светлый Четверг со свитой. Там случилось аномальное количество выздоровлений и, конечно, это начали приписывать моему посещению. А уж про студента-бомбиста какие только байки не ходили.

— Кстати, граф, а где этот студент? — задал я очень неудобный вопрос своему управляющему. Тот даже не вздрогнул и равнодушно пожал плечами.

— Сергей Александрович, я специально не следил за его судьбой, много, знаете ли, забот. Но я уточню у полицмейстера.

«Ну, по крайней мере, этого можно убрать из списка подозреваемых, во всяком случае, из первых рядов. Перенесём со второго места на восьмое или на седьмое», — думал я, разглядывая Стенбока. Тот от моего задумчивого взгляда занервничал и начал суетливо отчитываться о работах по приведению в порядок присутствия градоначальника, что на Тверской.

Вообще поездка в Гатчину выдалась очень плодотворной.

Договорился о создании такого политического инструмента как секретное подразделение полиции, которая будет подчиняться лично мне. Основная роль будет заключаться в уничтожении бомбистов и тех, кто будет им способствовать или помогать.

Мы с Александром спорили и ругались до хрипоты, он никак не хотел, чтобы в таком деле участвовал кто-то из царской фамилии. Так как если, не дай Творец, кто-то что-то узнает, мы никогда не отмоемся. А я ему противоречил тем, что даже если узнают, будет лучше, мы покажем себя не слабовольными правителями, что не могут порядок в своём доме навести, а решительными и сильными хозяевами, которые сами скажут, какие законы нужны их подданным.

Да и вообще, что за преклонение перед гуманитарными ценностями, пускай кто их придумал, тот их и соблюдает. А то сначала нам навязывают свободу слова и демократические ценности, а сами такое в колониях своих творят, что кровь стынет в жилах. Ну и, конечно, мы будем придерживаться максимальной секретности. Чтобы можно было полегче вылавливать преступные элементы, хе-хе-хе.

Место размещения, финансирование, кадровые вопросы я полностью взял на себя. Единственное, что попросил у него, это помочь с грамотным заместителем. А лучше, чтоб рассмотреть можно было несколько кандидатов и выбрать более подходящего. Саша возмущённо навел на меня свой тяжёлый взгляд, помолчал пару секунд, а потом начал покрывать всё и вся площадной бранью, направляя её на министров-чиновников и всех этих административных чинуш, что сидят сиднем и делать ничего не хотят. Конечно, я в некоторой степени опешил от этой экспрессии, что изливалась из самодержца, но, собственно, был к этому готов. И когда он немного поуспокоился, предложил присылать мне всех, кого не жалко, а я уж устрою им экзамен. Александр взмахнул рукой, мол, что хочешь, то и делай, и мы продолжили спорить о моих нововведениях.

За все время, что мы общались с Императором, я для себя вывел один очень весомый аргумент в отношениях с Сашей. Он понимал и уважал только силу. Силу в любых ее проявлениях: физическую, силу эмоций, силу веры. Царь терпеть не мог слабых и жеманных людей, тех, кто не мог постоять за свое мнение. Для него, человека на самой верхушке социальной пирамиды, слабоволие было чем-то мерзким, противным его сути, и поэтому все его окружение состояло из людей сильных и непростых.

Но со мной ему было еще более комфортно, у него наконец-то появился почти равный ему по положению и устремлениям, да еще и родственник, да к тому же и человек по-настоящему верующий и наделенный Силой свыше.

Короче. Он не хотел меня отпускать обратно. Его интрига была проста и незатейлива, и когда до меня дошла информация, что он хочет перевезти наши дворы с Елизаветой Федоровной в Гатчину — «Ну, конечно, для нашего удобства», — проворчал этот человек-гора, я посмотрел ему в глаза и сказал: «Богу это не угодно!» Он, конечно, ещё некоторое время побурчал, но «божьей» воле перечить не мог.

Елизавета Фёдоровна развлекала себя общением с царскими детками и, конечно, с самой императрицей. Я всё ждал, когда эта «лиса» доберётся до меня, но, кажется, она уже всё выяснила и через супружеское ложе, и через слуг, которых здесь было какое-то абсолютно избыточное, на мой взгляд, количество. А ведь Александр был очень умерен в тратах на свой комфорт. Что же творилось при нашем отце? Мой реципиент вообще никогда не обращал внимания на прислугу, для него, собственно, как и почти для любого члена императорской семьи, эти люди были не больше, чем ходячая мебель. А ведь сколько покушений уже пережили!

Мария Фёдоровна явно готовила для меня ловушку. В отличие от своего супруга, она не спешила и не торопилась. Через слуг она знала о моём каждом шаге и, поняв, что мы не остаёмся, так как её дражайший супруг не смог меня переубедить, решила ловушку захлопнуть. Видя эти приготовления, я решил ей немного подыграть.

Я сидел в беседке у пруда и ждал.

— Сергей Александрович, как же тяжело вас застать одного, — произнесла императрица, присаживаясь ко мне на скамейку.

«М-да, грубовато, конечно, все женщины во всех мирах начинают беседу с мужчинами одинаково, с обвинения», — думал я, никак не реагируя ни на её обвинение, ни на её появление.

Я слышал её шаги задолго до приближения ко мне, да и платья, что носят при дворе, не отличаются бесшумностью.

— Зачем вам это, Мария Фёдоровна? — решил я ускорить развязку нашей беседы. Когда она подходила, не встал и не повернул голову в её сторону, и когда она села ко мне на скамейку, даже не пошевелился, так и продолжал разглядывать чудную беседку, выполненную в античном стиле, находящуюся на противоположном от нас берегу пруда.

— Мне кажется, что вы забываетесь, Сергей, — решила она восстановить свой статус.

— Отнюдь, ваше Императорское Величество. Вы хотите чуда. Вы пришли ко мне... - тихим голосом проговорил я. — Господь наш даровал вам хорошее здоровье и крепких детей. Он дал вам любящего мужа и огромное богатство. Вы будете жить долго и счастливо. Но всего этого вам мало, вы ещё хотите и красоту свою женскую поправить, — обернувшись к ней, произнёс я. — Зачем вам это, Мария Фёдоровна?

Императрица отвела от меня взгляд и чуть сжала губы.

Ей было уже почти сорок четыре года, и её женская красота увядала, их близость с супругом была привычна и скучна. Подходя к зеркалам в одной сорочке или вообще без неё, она вспоминала, какой была соблазнительной для своего мужа. А сейчас она не чувствовала на себе его жарких взглядов, и ей становилось горько и безрадостно.

А ещё она прекрасно помнила пример своего тестя, и от этого становилось ещё и страшно. Ведь молоденьких вертихвосток вокруг всегда много.

Видя всю ту бурю эмоций и переживаний, что за долю секунды пролетели по лицу царицы, я произнёс:

— Ваше Императорское Величество, конечно же, понимает, что все поступки в этом мире имеют последствия?

Она смотрела на меня с решимостью в глазах, она была готова почти на всё, чтобы вернуть былую красоту.

— Я бы очень хотел, Мария Фёдоровна, чтобы Вы посетили нас с Элли в Москве и помогли ей организовать работу медицинских служб в городе. Государь очень меня просил на этот счёт, а Елизавета Фёдоровна пожелала мне в этом помочь. Но я боюсь, что будет много непонятного для неё в этом деле.

Императрица смотрела на меня, чуть прищурив свои красивые глазки. Потом, видимо, приняла какое-то для себя решение и молча кивнув мне на прощание, встала со скамейки и не оборачиваясь ушла.

А я тоже решил пренебречь этикетом и не встал прощаясь, да и молчал, когда она собралась уходить. Даже взглядом её не проводил, а просто продолжил разглядывать беседку на противоположном берегу.

Я чувствовал, что за нами наблюдали, и, скорее всего, по движению губ могли прочитать нашу беседу.

Император может казаться простаком, но казаться не значит быть им.