Хранители Седых Холмов

Глава 42

Ледорез взгромоздился на стул и сложил на столешнице пудовые кулаки. Зыркнул исподлобья.

— Пива и койку.

Дородная шинкарка смерила его цепким оценивающим взглядом и мгновенно сделала необходимые выводы.

— Серебряк, — бросила коротко, с ленцой протирая плошки.

Яр был готов к такому повороту.

— Дров наколю, — сказал он.

Шинкарка усмехнулась.

— Добре. — Отставила одну плошку и тут же принялась за другую. — А ежели в поленницу по уму разложишь, ушным спотчую.

Посул вышел более чем заманчивым.

— Идёт, — сказал Яромир и, меньше, чем через полсвечи, уплетал сочное, жирное, ароматное, щедро сдобренное растопленным маслом ушное ложка за ложкой: не работать же на голодное брюхо, в самом-то деле.

Постояльцев было немного: троица приличного вида торговых гостей — судя по долгополым, подбитым бобром зипунам, с Западных окраин, — угрюмый скиталец с усталым лицом, да четверо бравых ребят с плечами в сажень. Они заинтересовали особенно, и Яр, попивая горькое пиво из тёмного солода, украдкой поглядывал на компанию.

Молодые. Крепкие. Рослые. С наглыми рожами и подстриженными на модный лад бородками. Ржут, аки кони, а на поясах — мечи. Навершия оголовий в виде ока скованы.

— Думаешь, Небесная стража? — нахмурился Марий.

— Не иначе, — тихо ответствовал Яр.

— Какого ляда они здесь забыли? — пробормотал Полумесяц. — До большака с полверсты.

— Мир хранят, — с издёвкой фыркнул Яромир и, наклонив миску, выхлебал бульон от ушного.

Колоть он отправился под утро. До рассвета, ещё затемно. Уложил на колоду первую чурку, поплевал на ладони, взялся за колун, и дело пошло: полешки так и отскакивали одно за другим. Яромир вспотел, аки пёс, и стянул сырую рубаху. Промозглый осенний ветер студил разгорячённую кожу, путал взмокшие волосы и уносил прочь летящие из-под колуна щепы.

Славное доброе дело.

Но не только за ради поленьев Ледорез выбрался на двор ни свет ни заря: он наблюдал.

Первым поссать вышел окраинный купец. Шагал он бодро и выглядел трезвым, свежим и отдохнувшим. Насвистывал даже. Выспался, видать. Справив нужду, торговец сполоснул рожу в бочке, отплевался и спешно юркнул обратно в харчевню. На колющего дрова Яромира он не обратил ни малейшего внимания.

Потом, много позже, на дворе показался угрюмый скиталец. Он глядел на Ледореза долго и многомудро, будто что-то хотел сказать, но так и не сказал; а насмотревшись вдоволь, глубже натянул капюшон дорожного плаща и двинул к большаку, тяжело опираясь на длинный посох.

С первыми петухами выскочила на крыльцо шинкарка. Выплеснула помои, дала поросям объедков и наградила Ледореза улыбкой и крынкой тёплого парного молока.

Тот, кого Яромир ждал, появился, когда ленивый осенний рассвет едва-едва лизнул небо, прочертив у горизонта длинные тонкие красные полосы.

Бравый мо́лодец заметно пошатывался. Ноги его заплетались, морда горела, а перегаром несло так, что даже Марий сморщился. Добравшись до угла, небесный страж вознамерился опорожниться.

Ледорез беззвучно подобрался ближе, встал за спиной и сложил на груди руки. Отвлекать парня от важного занятия не стал: решил обождать, а то мало ли…

Молодец стряхнул последние капли, затянул тесёмки, оправился и, развернувшись, дёрнулся от неожиданности.

— Совсем сдурел, окаянный? — заплетая языком, упрекнул он. — А ну поди прочь!

Яромир не сдвинулся с места.

— Мне нужна твоя кольчуга, — отчеканил гробовым голосом.

— Ч-чего-о? — протянул здоровяк, набычившись.

— Кольчуга, — повторил Яр. — А ещё меч и лошадь.

— И плащ, — добавил Марий и, зевнув, поёжился, — а то по утрам чёт как-то зябко.

— И плащ.

Мо́лодец нахмурился и медленно моргнул, переваривая услышанное. Переварил.

— Ах, ты, пёс смердящий! — пророкотал, хватаясь за меч. — Да я тебя на куски пору…

Больше ничего сказать он не успел, как не успел и обнажить клинка: упал, сражённый коротким и точным ударом в челюсть.

Яромир подхватил здоровяка под мышки, оттащил к амбару и раздел под заунывное мычание коров. Стянул сапоги мягкой кожи и с удивлением обнаружил, что они тоже пришлись в пору. Повезло! Облачившись в шерстяную тунику и стёганку, Яр напялил кольчугу (она оказалась чуть коротковата), опоясался чужими ножнами и проверил, справно ли ходит меч. Клинок был хорош. Конечно, не гномья сталь, но видно — кузнец постарался на славу: холодные блики плясали вдоль дола обоюдоострого лезвия, рукоять удобно ложилась в ладонь, а сработанная под углом крестовина позволяла легко крутить клинок так и эдак.

— Ну как? — спросил Марий.

— Сойдёт. — Яр отправил меч в ножны. — Пойдём искать лошадь.

На конюшне возникли затруднения.

Выяснить, какая именно коняга принадлежала незадачливому небесному стражнику, не представлялось возможным. Зато купеческих коней Яр определил без труда: особая порода — окраинный рысак — отличалась затейной, серой в яблоках, мастью. Их трогать Ледорез не стал, как оставил без внимания невзрачного рыжего мерина и старую кобылку с шерстью цвета пыли. Эти, вне всякого сомнения, являлись собственностью хлебосольной шинкарни. А вот четыре жеребца — могучие, под стать хозяевам — сбили с толку: какой из них тот самый? Яр не знал. Поэтому, не мудрствуя лукаво, оседлал того, который больше глянулся. Тёмно-гнедой черногривый красавец фыркнул, смерив Яра угольным взглядом, и сердито дёрнул ухом.

— Ничего. — Яромир потрепал его по холке и сунул ногу в стремя. — Привыкнешь.

Сразу за воротами Ледорез пустил коня в галоп. Он не знал, сколько времени пройдёт, прежде чем Небесные стражи пустятся в погоню, а рисковать не хотелось: куда как проще оторваться и запутать следы. Яр привстал в стременах, и жеребец лихо перемахнул через изгородь на всём скаку. Большак остался позади, а впереди замаячил густой ельник, полный быстрых лесных ручьёв.

* * *

Яромир запомнил Златобор другим. Совсем другим. Величественный, яркий, златоглавый да белокаменный, он поражал столичным размахом и гудел, точно улей. Шум, гам, толчея, суматоха и вечная спешка — таков был красавец-Златобор.

Сейчас же город молчал, погружённый в зловещую гулкую тишину, и только вороньё с гаем кружило над теремами. Яр двинул бы в объезд, если б не дорожил временем: путь сквозь Совиные Дебри увеселительной прогулкой не назвать, а переправу через Перевал — так тем более. Златобор же — град столичный. Здесь большой торг, площадь, широкие мостовые из крепких досок и две добрые пристани по обе стороны Закатной. Туда Яромир и нацелился: лодок у причала извечно пруд-пруди, и найти попутную проще простого. К тому же, теперь у него имелись деньги: золотые филины Перелесья обнаружились в мошне поверженного небесного стража. Так что… При монетах, мече, на горячем караковом скакуне да в плаще с меховой опушкой Яромир вполне мог сойти за знатного боярича, на что и уповал. Ради поддержания образа даже умылся в ручье и кое-как разгрёб пальцами сальные лохмы.

— Красавец! — подколол Марий, за что был обласкан злобным взглядом и пригоршней ледяной воды.

За ворота Яромир попал не сразу — караульные долго упирались, расспрашивали, разглядывали и вообще не проявляли должного гостеприимства: то подорожную требовали, то какую-то грамоту, подтверждающую, что не чародей, то поручительства княжьего с печатью Ордена Всезрящего Ока. В конце концов, утомлённый беседой Ледорез бросил на обочину решающий аргумент — золотого филина. Схватка, которая за этим последовала, неожиданно позабавила. Экие скопидомы! Разнял караульных старшой. Разнял, обругал, пристыдил, наградив парой оплеух, и отобрал монету. Попробовал на зуб, сунул за пазуху и тут же сердито зыркнул на молча сидевшего в седле Яромира.

— Проезжай и не шали боле, — строго изрёк он и велел своим отпереть ворота.

Так Яромир оказался в стольном граде, из которого бежал целую вечность назад, прихватив с собой шаманский череп.

— Интересно, какой бы шум поднялся, узнай они, что впустили самого́Кощея Бессмертного? — философски вопросил Марий, обернувшись.

— Никакой, — уверенно заявил Яр.

— Почему это?

— У них нынче другие заботы. — Кивком Яромир указал в сторону площади, где на косых крестах висели женщины в изорванных одеждах.

Мёртвые. Прибитые гвоздями. Изуродованные. Исполосованные хлыстом.

Кто-то особенно добрый отсёк им уши, выколол глаза и начертал кинжалом на лбах слово. Всего одно.

«ВЕДЬМА»