Железный Аспид. Мир

Глава 16 О том, как можно просто взять — и без проблем куда-то добраться

По всей палубе модуля валялись части разбитого кейса для мозга. Шиманай тревожно суетился над ними, вот уже который день прилаживая битую колбу к основанию контейнера. Они подлетали к Алливее. Ирмандильо был заносчив, как сердитый байбак, и Эйден проводил время с профессором. С меньшим из двух зол.

— Самое печальное — субстрат разлился, а где взять свежую кислородную сыворотку?

— Я думаю, на планете растений кислород — не проблема, — предположил робот. — Вот увидишь, окажется, что они не знают, куда его девать.

— Не имитируй стыд, андроид. Хотя… рядом с тобой меня скорее вместе с контейнером прихлопнет.

— Можно заспиртовать твой мозг, — предложила амадина. — У меня тут полным-полно эольского токсидра.

Эйден дал ей знак не подливать масла в огонь. Это была его прерогатива.

— Серьезно, Шима, токсидр веселей кислородного субстрата.

— Я пас. И вообще! По мне, так императору недостойно и дышать рядом с бордельными коктейлями.

— Ой, Шима. Не поверишь, сколько достоинства надо растерять, чтобы дышать свободно.

Модульный комм разразился сигналом всеобщей тревоги:

— МЫ ПРИБЫВАЕМ К ГРАНИЦАМ АЛЛИВЕИ. СТАРШЕМУ ПОМОЩНИКУ СРОЧНО ЯВИТЬСЯ НА МОСТИК!

Дорвавшись до реальной власти, Ирмандильо присваивал им должности и звания по мере надобности. Эйден оставил Шиму корпеть над контейнером и поспешил исполнить приказ. Тарталья был пирожком снаружи и силикатным кирпичом внутри. Против его тирании бесполезны оказались не только хитрость и опыт дипломатии, но и, к огромному сожалению Эйдена, сарказм. Если б в уставе звездного флота учли возможность стегать офицеров портупеей, Тарталья не раз попытался бы этим воспользоваться. Но пока длился полет, а летели они целую неделю, цены ему не было. Способный оставаться без сна дольше остальных, он бдел над варп-консолью днем и ночью, отвлекаясь лишь на экспресс-зарядку в своем модуле. Эйден бессовестно дрых первые двое суток, а после готов был простить Ирмандильо абсолютно любую деспотию в свой адрес. Хоть за то уже, что проснулся.

Шима не разделял беспечности синтетика. Он отдыхал только в перерывах между скачками, отвергал робикана-шоты и тщательно избегал личных встреч с Пти. Та исправно подавала отчеты батарей своего модуля, принимала соблазнительные позы и осыпала пыльцой старших по званию (согласно уставу притонно-бордельной службы), Обедала, кажется, жвачкой и видами из окна.

Эйден по трехсотлетней привычке оправил китель перед тем, как взойти на мостик.

— Здравствуй, Ирмандильо, — он занял свое место и звякнул правой кистью о штурвал. По правде, ему нравился этот звук. Не позволял забыть, кто он таков, а то в последнее время у него с этим разладилось.

Пилот деловито кивнул и открыл иллюминаторы. В космосе развернулось что-то невероятное. Планеты Алливея — в привычном смысле этого слова — не существовало в природе. Были только три широких и твердых кольца вокруг пустоты. Одно кольцо ровно входило в другое, а то — в третье. Они вращались в двух плоскостях относительно центра. Издалека это было похоже на гигантский атом, каким его изображают в учебнике.

— И как они там живут? И как они там с них не падают?

Квантовый мозг перебирал варианты приспособления, но не мог найти подходящий для какой бы то ни было углеродной формы жизни.

— На внутренних поверхностях действует центробежная сила, а снаружи якоря гравитации.

— Как на барахолках?

— Нормальные. Внешнее кольцо — атмосфера. Когда оно проходит прямо над вторым, жилым, то насыщает его кислородом и другими газами, — Ирмандильо завел корабль под внешний бублик, и по обшивке застучало. — Но примерно раз в час вместе с воздухом на алливейцев сыпется дождь из осколков стекла.

— Хорошо, что из стекла. Не люблю мокнуть.

— У местных жителей есть врожденное средство защиты, но их физиология мало кому известна.

— А из чего состоит жилое кольцо?

— И этими знаниями я не располагаю. А внутреннее кольцо — то самое, черное, меньше всего изучено.

— Вот те на. Это по сравнению с чем?

— По сравнению с… по сравнению… я попрошу впредь не использовать методы сатирического изобличения в отношении меня.

Они спустились ниже, и орбитальные базы алливейцев вышли на связь. Тарталья сцапал комм:

— Говорит командир звездолета «КРУ-19». У меня на борту имперский робот и два нарушителя закона. Если нам запретят приземление, мы не будем возра…

— Портал ускоренной посадки открыт, — торопливо перебили его.

— И я не уверен, что в трюмах нет запрещенки.

— Таможенного контроля не будет.

В плотные клубы облаков робот заходил нарочито медленно, будто опасался, что с Алливем синтетик даст деру прямиком на Ибрион. Атмосфера жилого кольца была неоднородна. Облака из пара и смеси газов опускались к его поверхности и плавали там среди долин и холмов, как жемчужные призраки. С высоты звездолета второе кольцо напоминало тонкое, но плотное кружево. Это переплетались сложным узором корни и ветви. Леса, рощи, луга и сады — здесь невозможно было найти голого клочка земли.

— Алливея! — воскликнул Шима, ступив на мостик. — Какая богатая флора — здоровая, сочная. Будь здесь Самина…

Профессор осекся, наблюдая за Эйденом. Робот притих у иллюминатора, и профессор не стал продолжать. Они снизились достаточно, чтобы рассмотреть столицу и астропорт. У алливейцев среди зелени оказалось неожиданно много современных материалов и электроники. Хотя удивляться было нечему: забота об экологии здесь стояла во главе угла, а это требовало самых цивилизованных технологий. Атмоферу порта гостеприимно поменяли на нейтральную. Шиманай усмехнулся:

— Даже не верится, что мы вот так просто взяли и добрались. Целая неделя без проблем, кто бы мог подумать!

— Да. Вот будь здесь Самина…

Андроид покинул мостик, а из порта навстречу гостям вышли алливейцы. Это были личный доверенный принцессы и его свита. Алливейцы не носили одежды, но их нагота здесь никого не смущала: они все были прозрачны, как статуэтки из гибкого хрусталя. В глаза бросался их внутренний мир. Сквозь мягкую стеклянную кожу (или правильно — кору?) были видны голубые и зеленые сосуды. Из-за еле различимых ребер, будто сквозь граненый кристалл, глядели сердце и другие органы. С головы мужчин и женщин густой копной спускались тончайшие ветви с мелкими чешуйками. Тянулись они до самых пят.

— Чешуйки — это листья, — подсказал Шима. — Они обычно прижаты, ну, вроде как оборачивают волосы. Не знаю, зачем они им.

Доверенный энергично приближался и глядел сквозь Ирмандильо на синтетика. Свита осталась на почтительном расстоянии.

— Господин риз Эммерхейс, я граф Канташ, — посол игнорировал приветствие офицера Тартальи, чтобы перейти к делу. — Это большая удача, что Вы прибыли сейчас! Трансфер до дворца уже ждет. Все подробности я сообщу по дороге. И лучше, если Вы поедете один.

Эйден обернулся к Шиме.

— Профессор Кафт — доктор медицины, к тому же один из немногих бранианцев, кто знаком с вашей расой. Он поедет с нами.

— Но наш случай не терпит…

— Мне показалось, ваш случай не терпит замешательства.

Сдержанная внутренняя борьба графа длилась не дольше секунды.

— Как скажете. Только скорее, Ваше Величество, скорее…

Синтетик не стал поправлять алливейца. Опытный вельможа делает лишь намеренные оговорки. Лесть в его случае означала: дело настолько серьезно, что во дворце готовы забыть о веках лояльности Бране.

В карфлайте Шима усердно держал себя в руках. Он не знал древнего языка алливейцев, и представил, как оскорбляет графа, швыряясь мячиками. Но Канташ сам держался напряженно и терзаний профессора не замечал.

— Я вынужден начать издалека, — говорил он, гипнотизируя синтетика. — Три перехлеста назад — это примерно ваш месяц — трое подростков из дворца отправились в поход. Сын принцессы Ампаль еще мал, но упросил мать и его отпустить. Дети обещали пикник в перелеске, рыбалку, ночь под звездами в гамаках… Выглядело уж так безобидно, что принцесса согласилась. Аруска растет без отца. Понимаете, иногда кажется, излишняя привязанность к юбке только навредит мальчику…

— Вы отвлекаетесь.

— Да, простите. В общем… из похода дети вернулись на следующий вечер, и все было хорошо. Кроме, пожалуй… ну, понимаете, когда начинаешь вспоминать мелочи, уже зная, к чему все привело, они кажутся очевидными, а тогда… короче говоря, юный принц был, пожалуй, необычайно молчалив. Почти ничего не рассказывал о походе.

— Что там случилось?

— Не знаю. Но я объясню.

Граф старательно подбирал слова, и робот больше его не торопил.

— Знаем только — от одного из мальчиков — что на самом деле они проникли на внутреннее кольцо планеты.

— А что было той ночью, когда они вернулись?

— Старшего из подростков нашли мертвым. Дворец огромный, родители спали в другом крыле. Слуги вроде бы слышали удары и какие-то стоны из крыла, где спал паренек, но не решились войти. К полуночи на этаже запахло дымом, людей начали выводить, а когда взломали его дверь… Мальчик был весь черный, как уголь. То есть… это уголь и был. Пострадали только он и прикроватный коврик — больше не согрело ничего вокруг!

— Версии?

— Паренек был сыном верховного судьи. Мы сразу подумали о мести кого-то из осужденных, начали расследование. Но с походом, конечно, не связали. А затем — дня через три — пропал второй мальчик. Сын камердинера! Уж простите, но кому он сдался? К концу первой недели его тело нашли в болоте. Он уже начал прорастать, так что…

— Начал что?

— Прорастать, — со вздохом повторил граф. — После смерти мы становимся теми растениями, которые вы привыкли видеть у себя дома и звать живыми… а для нас это мертвецы. Предки, если хотите.

— Ясно. Он начал прорастать, и вы не смогли определить причину смерти?

— Ну, точно не огонь. Вероятно, он утонул или… кажется, сломал позвоночник. Версии о дворцовых интригах тут же отмели. Заподозрили связь между теми, кто был в походе, испугались за принца, разыскали третьего мальчика…

Канташ перегнулся через кресло к пилоту. Отрывисто прикрикнул на него по-алливейски, карфлайт дернулся и помчал еще быстрее.

— Сразу-то мы третьего не нашли. Дело осложнилось тем, что родные внезапно увезли его из дворца и уехали сами, а еще — начались серьезные проблемы с маленьким наследником. С Аруской. Он вдруг стал страшно неуклюж, падал со стульев, валился ночью с кровати, спотыкался. Когда он с разбегу не вписался в дверь, принцесса заподозрила неладное. Он делал это нарочно! Мы не переставая водили его в больничное крыло и наконец были вынуждены оставить его там. В тот день, когда мы нашли его третьего друга, принцесса звонила мне и плакала: Аруска переломал себе пальцы, оставшись без присмотра. А позже медики сняли его с распахнутого окна в башне. Ужасно. А что было с Ампаль…

— Итак, вы обнаружили третьего.

— Да. К вечеру я уже знал, что с мальчиком, которого увезли, происходило все то же. Но чуть быстрее, чем с принцем.

— И он был чуть старше.

— И Вы уловили эту закономерность! — возбужденно закивал граф. — Так вот, когда мальчик начал умышленно причинять себе вред, его родные решили, что он сошел с ума из-за смерти друзей. Они увезли его за город. Там он дважды падал с крыши сарая, чуть не утопился, а когда подпалил себе волосы, его, отчаянно кусающегося и буйного, заковали в ремни. Мне удалось поговорить с ним… если, конечно, это можно назвать беседой. За полчаса он не раз пытался откусить себе язык и все бился головой о стену. Даже связанный по рукам и ногам, он хотел нанести себе максимальный вред!

— Что-нибудь удалось из него вытянуть?

— Я лишь понял, что мальчики добрались до третьего кольца и столкнулись там с чем-то… необычным. С чем-то, что не давало им покоя. Сперва мы решили, дело в повстанцах с Урьюи, шчерах. Беглые пауки обитают на третьем кольце. Среди их диастимагов есть те, кто заставляет людей причинять себе вред.

— Но их способности не действуют на большом расстоянии, к тому же с такой отсрочкой.

— Правильно. И тогда мы обратились к нашей истории.

Канташ протянул андроиду свиток из прозрачного силикона. Внутри плясали и дергались символы, похожие на тонкие корявые ветки.

— Это древний язык алливейцев, — пояснил граф. — Теперь мы его не используем и давно перестали изучать в школе. Остались лишь немногие жесты, совершенно безобидные, которые служат традициям и этикету. Мальчики не могли их достать — таблицы давным-давно хранятся в репозиториях музейных архивов, с ними работают специалисты. Но… сами же видите…

Эйден рассмотрел таблицы. В них символика действий была разделена на столбцы и отмечена разными цветами. Белый — повседневные бытовые фразы. Синий — абстрактные понятия. Красный — чувства и эмоции. Зеленый — все, что касалось здоровья и лечения. Желтые — приветствия, знакомства и прочий этикет. Все, что произошло с мальчиками, когда те вернулись из похода, собралось в небольшом, но зловещем сером столбце.

— Это все — предостережения, крики о помощи и сигналы тревоги, — постучал граф пальцем в уголке листа.

Робот передал таблицы Шиме.

— Выходит, на кольце у шчеров дети столкнулись с чем-то дико опасным. — задумчиво бормотал Кафт, разглядывая свитки. — Они решили скрыть это от взрослых, чтобы избежать наказания, но их тела насильно вернулись к древней символике. Для чего? Чтобы предупредить остальных? О чем? Тот мальчик, которого Вы застали в живых, так и не сказал, что именно они там увидели?

Алливеец только развел руками:

— Дети и сами не поняли, чему стали свидетелями. Но древнейшие гены заставили их рассказать об этом. Ценой жизни рассказать… Только о чем? Мы так и не знаем.

— Так что с принцем? — спросил Эйден. — Чем я могу помочь?

— Принцесса Ампаль нашла его в тлеющем камине позавчера, — тяжело сказал граф. — Мальчик свернулся на углях, без сознания, весь в страшных ожогах. Мы уже знали, что убийцу искать не стоит… что он сам… Вытащили, подключили к аппаратам. Но вот уже третьи сутки он в глубокой коме. Ампаль от горя стало так плохо, она впала в истерику, потом в ступор — пришлось усыпить ее. Дело в том, что пролонгация властных полномочий Ампаль как регента — через треть перехлеста, а у нас… Мы не знали, что делать, и вдруг — мне докладывают о вашем корабле.

— Почему вы не обратились к врачам на Роркс или Халут? Их медики лучшие в Альянсе.

— Мы не можем выносить его болезнь из дворца, ни в коем случае! Среди дворян Алливеи сильны междоусобные распри. Время, пока наследные принцы еще дети, удачно для всякого рода смут, дворцовых переворотов. Скорее конкуренты на трон подкупят или запугают медиков Альянса, чтобы те избавились от наследника.

Трансфер подходил к концу, и синтетик знал, что от него ждут решения. Нет, от него ждут чуда. Он вздохнул:

— Я понимаю. Но Канташ, я ведь не врач. Давно уже. И не знаком с вашей формой жизни. В гуманоидах я разбираюсь, в растениях — нет.

— Увы, это наша последняя надежда, — отчаянный, измученный за эти дни, Канташ чуть не плакал. — Я слышал, Вы буквально с того света достать можете!

— С того света — не могу.

— Эйден, мы знаем о…

— Я понял. — резко оборвал андроид.

Карфлайт сел в живописном дворцовом палисаднике с навесом от стеклянного дождя. Снаружи было прохладно и ветрено. Вдоль дороги каталось облако цвета парного молока. Всего за несколько шагов — от парковки к воротам лечебного крыла — тело Кафта создало внутри привычную среду для его мозга. Эйдену потребовались еще целый холл и два коридора, чтобы приспособиться. Слишком много кислорода, ультрафиолета и солнечной радиации. Он поднял руку, чтобы толкнуть дверь палаты, и увидел, что его кожа стала полупрозрачной. Не как у алливейцев, конечно. Но сквозь нее виднелись шестерни и микросхемы, те, что ближе к поверхности. Вид был завораживающий, но жутковатый. И уже совсем бесчеловечный.