Держи врага ближе

1

Вивиан Велфорд

- Неважно выглядишь, Велфорд.

В полной мрака темнице высокий мужчина с фонарем в руке подходит ближе к прикованной пленнице.

Каждый его шаг гулко отражается от стен.

Стражи, впустившие внутрь посетителя, по ту сторону тяжелой двери возятся с замком и уходят прочь.

Мне достаточно одного его голоса, чтобы понять, кто незваным гостем пришел в раскинувшееся под дворцом подземелье насладиться зрелищем – поверженным офицером одного из главных орденов империи, обвиняемом в предательстве.

Здесь далеко не так роскошно, как наверху, в просторных залах великолепного замка – резиденции императрицы - по которым ходят обутые в дорогую обувь, украшенную бриллиантами, ноги придворных.

Тут сыро и темно, а запах плесени – лучший, из того, что может коснуться вашего носа.

Крики же тех, кто оказался неугоден короне, никогда не смолкают, они совершенно не похожи на музыку, сладким нектаром льющуюся в стенах дворца во время многочисленных балов и приемов.

Некому поведать о том, насколько глубоки подвалы этой подземной тюрьмы. Далеко не каждому везет выйти отсюда живым.

За неделю пребывания в подземелье мои глаза успели позабыть о том, что когда-то видели солнце.

Влажно и душно, дышать тяжело не только из-за практически осязаемого воздуха, но и из-за ужасного смрада, часть которого исходит от меня самой. Запекшаяся кровь, пот, грязь, высохшая рвота - худшее из того, что со мной приключалось, однозначно.

К счастью, камера досталась мне одиночная.

Каменные стены и глухая тяжелая дверь, не пропускающая даже отблесков факелов со стен запутанного коридора темницы, редкие, долетающие эхом отчаянные крики и цоканье по холодному камню крысиных лапок – все в моем личном распоряжении. Зарешеченное крохотное окно у самого потолка –несбыточная мечта.

Обращение, достойное презренной предательницы империи.

Руки связаны за спиной, во рту кляп, присутствие которого вовсе необязательно.

Я не буду кричать, не буду плакать и молить о пощаде глумящуюся стражу. Когда-то, они и головы поднять не могли в моем присутствии. Да, когда-то…

Офицер рыцарского ордена, белый мундир, меч, освященный в водах святого озера. Все это стало осколками сбывшейся мечты, которые теперь вонзились и режут мое глупое, все еще трепыхающееся израненной птицей в груди, сердце.

Моргаю усиленно, чтобы отвыкшими от света глазами наконец взглянуть на того, кого я не видела уже давно.

Эштон Эйдж.

Молодой мужчина с черными как ночь волосами и бесцветными, словно серое зимнее небо, глазами, меряет меня взглядом, возвышаясь над моим жалким телом, на котором едва ли найдется живое и чистое от синяков и ран место.

Его лицо вопреки происхождению по-дворянски красивое, но слишком уж надменное.

Веревки за спиной натянуты от скованных рук к впаянному в стену крюку, так что даже если мне и не хочется, я все равно стою на коленях перед обутыми в сапоги из дорогой кожи черной змеи мужскими ногами.

Отчасти я даже благодарна: если бы не этот пресловутый крюк и бечевка, то я бы валялась на каменном полу как побитая псина в ногах незваного врага.

Пусть перед давним знакомым моя поза и постыдна – кто захочет преклонить колени перед своим соперником – но уж лучше так.

Два дня, с тех пор как приходила сестра, кормившая меня супом, во рту и росинки не было. Быстрее, чем дождусь казни, я умру от жажды. Стража здесь особой заботы о политических преступниках не проявляет. А уж ко мне и подавно.

- Очевидные вещи говоришь, - язвлю сипло в ответ, просто потому что не хочу оставлять реплику Эйджа без ответа, когда его рука грубо вытаскивает изо рта грязную тряпку и избавляет меня от кляпа, отбросив ткань куда-то прочь.

Язык чувствуется каким-то инородным органом. Сухой, опухший, весь покрытый язвами. Каждое слово из-за этого дается с болью.

Кто бы сомневался, видок у меня наверняка еще тот! Внешний вид никогда не был главной моей заботой, но если я выгляжу так же, как себя чувствую, то облик у меня паршивее некуда.

Эштон Эйдж - человек, который сделал себя сам и достиг высот, что обычного бедняку, коим он является по происхождению, не могли присниться и в самом прекрасном сне. Правая рука наследницы престола и верный пес короны, инквизитор, капитан ордена черных рыцарей, мой однокурсник и бывший партнер по спаррингам…которого я в честном бою не смогла одолеть ни разу.

Кто мог подумать, что бросивший учебу недорыцарь вернется с войны героем, заслуги которого отметит сама императрица и лично возьмет его под собственное крыло! В тени правительницы Эйдж обогнал в звании всех свои ровестников и бывших товарищей по учебе, в том числе и меня.

Я поняла, что проиграла еще до нашей сегодняшней встречи, до того, как он увидел меня поверженной узницей, готовящейся лишиться головы.

Возможно, мы изначально не были друг другу соперниками. Если бы знала раньше, давно бросила бы все попытки потягаться с ним в силе.

Кто знает, может это решение сохранило бы мне жизнь? Однако, в этом мире нет лекарства от сожалений.

История не знает сослагательного наклонения. А моя и вовсе подходит к своему логичному концу.

Встречаюсь взглядом с давним врагом, каким всегда считала Эйджа.

Поразительные перемены. Нелюдимый одинокий изгой, каким я запомнила Эштона-сокурсника остался в безвозвратном прошлом.

Тот, кто сейчас передо мной - страшный и опасный человек, закаливший клинок в крови на поле битвы. В его присутствии мне будто не хватает воздуха, а в груди селится зыбкий первобытный страх.

Он всегда был таким? Разве может человек настолько перемениться? Как только ему удавалось скрывать эту удушающую ауру во времена учебы?

Игрушка для битья и издевательств, молча сносящая придирки и нападки благородных сокурсников…забавно, как поворачивает колесо фортуны судьба.

Зачем Эйдж здесь? Пришел отомстить?

Есть за что.

В миру святой я не была, особенно доставалось этому безродному бедняку, но сам виноват, кто просил его выигрывать каждый раз, когда мне так отчаянно нужна была победа.

Однако, не слишком ли мелочно, за подростковые обиды, спустя семь лет требовать возмещения? К тому же, мне, итак, недолго осталось.

«Смотри, Вивиан» - шепчет ехидная совесть.

«Каждый получает то, что заслужил. Можешь быть хоть сто раз невиновна, это никого не волнует. Ни отца, перед которым так пыталась выслужиться, ни мать, которой всегда было наплевать – оба родителя после ареста так и не навестили, предпочтя делать вид, что тебя не существует».

Но ведь на самом деле они давно уже вычеркнули меня из своих жизней. Давно…Задолго до моего приговора и заключения.

Как жаль, что осознала я это только сейчас, когда отведенных мне дней почти не осталось. Кому и что хотела доказать? В темной камере времени подумать было много.

Зато сестра, которую едва ли удостоила за все свои неполные двадцать четыре года жизни добрым взглядом и словом, исправно приходит и кормит меня с ложечки наваристым бульоном домашнего приготовления, про себя глотая горькие слезы и сокрушаясь над моей жалкой судьбой.

Если бы я могла понять все раньше, если бы небеса подарили мне шанс исправиться…несбыточные мечты.

Эштон присаживается напротив, согнув колени, ставит фонарь на пол подле себя, наши лица оказываются на одном уровне.

Он рассматривает меня так, словно его забавляет увиденное. Будь я на его месте, наверняка бы тоже не смогла сдержать чувство внутреннего удовлетворения от вида поверженного противника.

Эйдж не улыбается, его лицо как обычно – холодная маска. Но я знаю его достаточно, чтобы понять, что часть его ликует. А другая…ее мотивы мне неизвестны.

Я смотрю мутными от гноя глазами, фокусируясь некоторое время на его погонах и гербе империи на золотых пуговицах мундира, поблескивающих в свете фонаря.

Когда-то на моих гордых плечах тоже был похожий предмет одежды. Погоны и медали, почет и уважение…

Никто не верит мне. И не поверит. Гордость, рыцарская честь…

Не лги себе Вивиан, не держись за давно порушенные твоими же руками идеалы. Задолго до приведших меня в темницу событий я уже лишилась права носить мундир. Совершенно нормально, что я в темнице, что день казни уже назначен.

В ушах звенят предсмертные крики подчиненных, пальба пушек и звон мечей.

Не моя вина? Бессмысленно обманываться. Не я это начала, не этого хотела, но мои люди – моя ответственность. Это я повела их на смерть.

Предательство? Я лишь исполняла приказ…но кто мне поверит? Есть ли в этом мире хоть одна душа, которая мне поверит?

Даже так, все равно расплатой за грехи может быть только смерть. Вряд ли меня можно назвать достойным человеком.

Какой же глупой нужно было быть, чтобы служить у отца на побегушках?!

Развязать путы местных надзирателей много труда не составило. Честно говоря, можно было бы сделать это и раньше, мастерство стражи не блещет талантами.

- Ты сможешь убить меня, не причиняя боли? – хриплю я, прямо уставившись в лицо своего давнего неприятеля.

Просить о повторном расследовании, заверять, что я невиновна…будь на месте Эйджа кто-то другой, может, я бы так и поступила.

Но мне прекрасно известно, что мужчина передо мной даже бровью не поведет в ответ на мои мольбы. Зачем сотрясать воздух попусту?

Руки за спиной тянутся к плохо лежащему в кладке на полу камню.

Эйдж же, не замечая моих осторожных шевелений, поднимает руку и выуживает из кармана пузырек с неизвестной жидкостью.

Не могу понять, какого она цвета, мешает бьющий в глаза свет фонаря посетителя.

- Убить? Велфорд, считаешь меня убийцей? – насмехается мой давний враг, взбалтывая содержимое флакона.

Его глаза внимательно следят за тем, как поднимается со дна пузырька осадок. На меня смотреть, очевидно, Эйдж считает ниже своего достоинства.

Яд? Или…

Слышала, что есть среди высокопоставленных чиновников те, что любят поразвлечься напоследок с приговоренными к смерти. Достаточно «особого» зелья, и принявший его полностью теряет свою волю, позволяя поступать с собой как заблагорассудится, становясь послушной безропотной куклой.

Вполне в духе Эштона напоить меня этим лишающим рассудка снадобьем, и бросить в общую камеру на потеху другим преступникам. Как ни крути, а ненависть его ко мне очевидна. Уверена, он бы остался и глумливо наблюдал, упиваясь свершенным возмездием.

Или действительно яд?

В таком случае, вряд ли мгновенного действия.

Хочет, чтобы я умоляла о смерти в муках? До моей казни три дня, неужели капитан черного ордена лишен всякого милосердия?

Ха, и то верно. Я усмехаюсь. Глупо надеяться на снисхождение. Я никогда не проявляла к нему даже капли доброты, так о каком милосердии теперь может быть речь?

Кинжал мне принесла сестра.

Как только удосужилась пройти с оружием, чтобы местные блюстители порядка не обыскали?

Девчонка, язык не поворачивается назвать ее женщиной, пусть она уже замужем и родила, тихо плакала и всем своим видом показывала, что боится, что со мной может сделать охрана. Смешная. Будто назначенная на субботнее утро казнь еще не решенный факт, и приговор мне не вынесен.

Какая разница, если жить осталось считанные часы?

Пытки ли, насилие… все это уже неважно, когда близится миг, в который моя голова отделится от остального тела. Палач наверняка уже готовит свой любимый топор.

Но, что странно, перед лицом врага хочется держать лицо до самого конца. Попранное самолюбие, глупость, гордость – называйте, как хотите. Я не хочу перед Эйджем опуститься ниже букашки под ногами. Не хочу остаться в его памяти жалкой…

- Тебе идет черный. И этот меч, - кошусь на ножны Эйджа, который на мгновение замирает, занятый непонятными мысленными изысканиями. – Из сокровищницы поверженной Агроны? Думала, он навсегда утрачен.

- Есть еще силы распознать этот клинок? – фыркает брюнет, качая головой, словно отбрасывая последние сомнения. - Поразительно. Что и ожидалось от мастера эфира.

От такого же мастера слышу. И все равно, в устах Эйджа признание результата моих упорных тренировок звучит издевкой. Даже этого мастерства оказалось недостаточно, чтобы победить.

Эштон больше не отвлекается и откупоривает пробку пузырька с загадочной жидкостью. Много чести ждать от него объяснений происходящего.

Внутри меня все холодеет. Носа касается едва различимый запах. Что-то знакомое или мне кажется?

Не будь мой нос давно сломан, возможно, труда узнать вещество по одному лишь запаху не составило бы.

Последние остатки надежды во мне умирают, агонизируя и распространяя по телу полное смирение с судьбой. Вперед, приближаясь к моему рту, тянется рука Эйджа, зажимающая в пальцах склянку.

Судьба…

Хотя бы это. Хотя бы то немногое, что у меня осталось…позвольте самой распоряжаться им – отмеренным мне временем.

Я, не отрываясь, смотрю в глаза Эштона и поднимаю из-за спины руку с зажатым в пальцах кинжалом, унимая насколько возможно усилием воли рождающуюся в груди и разбегающуюся по телу дрожь.

Но едва успевает на губах мужчины расцвести знающая усмешка – неужто думал, что собираюсь на него напасть - содрогаясь всем телом от дрожи и нахлынувшей слабости, ноги меня едва держат, я подношу лезвие к шее.

«Смелость, отвага и честь, мы, рыцари, приносящие клятву верности, готовы поднимать меч во имя цели, что стоит дороже собственной жизни…» - слышатся из далеких воспоминаний приносящие клятву ордена голоса моих павших товарищей.

Они словно зовут меня.

- Веревки. Когда ты успела… - не договорив бросается вперед Эштон, но мои руки быстрее.

Достаточно одного движения.

На такую «чистую» работу способен лишь мясник или мастер клинка.

Боль такая, как будто разрываются легкие и сердце. Глупо было надеяться на ее отсутствие. Что ж, придется немного потерпеть, пока все не кончится.

Окровавленный кинжал вылетает из мокрых пальцев, гулко позвякивая, и исчезает где-то во тьме камеры особо опасной преступницы.

В рот пламенным потоком поднимается кровь. Она течет сквозь разомкнутые уста, капает с подбородка, заливая пол и подошвы мужских сапог.

Я просто хотела…статуса, славы, внимания отца. Нет, не так.

С булькающим звуком выдавливаю последний свой смешок. Хотела, чтобы меня любили. Только этого, лишь этого.

Улыбаюсь. Эштон Эйдж тянется вперед и хватает мое тело, прежде чем оно успевает завалиться на ледяной пол.

Мой давний враг держит меня в своих объятьях! Я бы расхохоталась, не будь так невыносимо больно.

Капитан суровых рыцарей сидит на каменном полу темницы, на котором страшно даже представить сколько грязи, и осторожно, словно я младенец, поддерживает мою голову рукой на сгибе своего локтя, пытаясь тщетно зажать глубокий на шее порез пальцами.

Хочет спасти?

Кого? Меня?

Какая ирония!

Жизнь скоротечна. Она напрасна и хрупка. Совершенно бессмысленная.

Кровь утекает прочь стремительно, как и короткие секунды, которые мне остались.

Хотела бы отвернутся или закрыть глаза, но сил нет совершенно. Я смотрю наверх, в нависающее надо мной лицо, борясь за каждый свой последний полный хрипа вздох.

Глупое человеческое тело, рассудок все уже давно решил, но ты продолжаешь держаться за жизнь! Продолжаешь отчаянно бороться, когда пора бы уже сдаться.

Вот так я и уйду? Такая короткая и мимолетная судьба…Что я сделала за отмеренное время?

Губы Эштона шевелятся, но мне не слышно, что он говорит. Да и дела уже нет никакого до его речей. Наверняка чертыхается, казнь должна была быть грандиозной, но без моего участия она, несомненно, лишится своей помпезности.

Не будут маячить в толпе родители погибших, не будут лететь в мое и без того слабое тело камни и тухлые яйца. Не на ком будет выместить народную злость. Не будет болтаться в петле до следующей казни мое на потеху прохожим гниющее тело…Тело….

Где меня похоронят? А похоронят ли вообще? Скорее всего, выбросят тело в лесу за пределами замка, на корм зверью. Вряд ли в глазах окружающих я заслуживаю быть преданной земле.

Один за другим воспоминания проносились мимо, словно гонимые ветром опавшие с цветущих деревьев лепестки, и увядали, как память о всем, что случилось со мной в этой жизни. В конце концов не осталось ничего. Даже ненависти.

Чьи-то пальцы гладили кожу щек, но это прикосновение едва ощущалось и казалось, вовсе, мерещилось. Вряд ли Эйдж способен так нежно прикасаться… И точно не ко мне.

Слабость берет свое. Я уже не пытаюсь дышать. Время пришло.

В последний раз взглянув в серебристо-серые глаза своего неприятеля, в которых в свете фонаря отражаются мои собственные, синие, я завороженно любуюсь получившимся цветом и тем, как в безбрежном зеркале отражается река, на глади которой пляшут мерцающие в небосводе звезды – увидеть бы ночное небо еще хоть раз…