Заговорщики Гора

Глава 5

— Эй, рабыня, — окликнула меня она. — На колени!

— Ты же не свободная женщина! — возмутилась я. — Ты что, чем-то отличаешься от меня? Тот лоскут ткани, который на тебе надет, является такой же насмешкой над одеждой, как и то, что ношу я! Или Ты думаешь, что я не вижу металлическое кольцо, окружающее твою шею, которое, я уверена, заперто на замок? Если я не права, то сними его, и я сразу встану перед тобой на колени.

— Ах Ты, варварка! — прошипела рабыня.

— А разве мы чем-то отличаемся? — поинтересовалась я. — Мы теперь — то же самое, что варварки, что гореанки!

— Нет! — воскликнула она.

— Меня могут продать за столько же, за сколько и тебя, а может даже больше! — заявила я.

Эти замечания, как и те, что последовали далее, перечисленные ранее, не были чем-то беспрецедентным в пикировках между рабынями гореанского происхождения и чужестранками вроде меня, товарами, привезёнными с Земли, особенно когда они незнакомы друг с дружкой. К этому времени я провела на вашей планете три месяца и четыре руки перехода. Как вы, наверное, могли заметить, я была не лишена тщеславия ошейника. Я буквально предположила, что на торгах за меня могли бы дать больше чем за неё, хотя она была гореанкой. Безусловно, тут многое зависело от покупателей. Мне не потребовалось много времени на то, чтобы понять, что ко мне и другим, таким как я, гореанские женщины, как свободные, так и рабыни обычно относились с презрением. Зато я вскоре обнаружила, что мужчины, хотя и зачастую расценивают нас как низших и никчёмных, не были так уж неуязвимы к нашему очарованию. Конечно, они азартно торгуются за нас, предлагая всё более высокую цену. Они очень даже не прочь увидеть на нас свои ошейники. А мы нуждались в мужчинах и лелеяли надежду быть купленными ими, поскольку только они могли предоставить нам защиту от женщин. Мы должны были всего лишь служить им с нетерпеливым и презренным совершенством и всеми, какие только возможны, рабскими способами. Ясно, что во всё это вовлечено нечто большее, чем простая враждебность женщин, как к некой конкретной сопернице, так и ко всем остальным в целом, или обычная подозрительность к тем, что хоть в чем-то отличается от тебя, неважно в лучшую или в худшую сторону. А мы, импортный товар, стоим дорого и приносим хорошие прибыли. Несомненно, с одной стороны, это было результатом иного, экзотического оттенка товара, но с другой, и я думаю, ни у кого не возникало в этом сомнений, цена, заплаченная за нас, была следствием качества предложенного товара. Когда город пал под напором завоевателей, или караван взят налётчиками, мужчины обычно добавляют к своей цепи всё, что попадается под руку. Но если есть время, чтобы раздеть женщину и исследовать, её могут плетями прогнать от воинского лагеря или от догорающих фургонов. К своему унижению и гневу, она была отвергнута. Она оказалась недостаточно привлекательной, чтобы быть рабыней. Её получилось бы продать, в лучшем случае в качестве кувшинной девки. И наоборот, к отбору девушек, привозимых с Земли, очевидно, подходили с большой тщательностью, учитывая их красоту, интеллект и, я подозреваю, так или иначе, хотя мне не до конца ясно, как это можно оценить, латентную и, в конечном итоге, не поддающуюся контролю, страстность. Откровенно говоря, я не вижу причин полагать, что женщины Земли, в целом, в чём-то превосходят или уступают своим гореанским сёстрам, как и, конечно, что те лучше или хуже в сравнении с нами. На мой взгляд, мы практически идентичны. Как ни крути, все мы — женщины и люди. С другой стороны, у гореан есть эпитет: «рабски красивая», что ясно даёт понять, что женщина достаточно красива, чтобы быть рабыней. Соответственно, женщины в ошейниках, гореанки они или нет, чаще всего являются тем видом человеческих самок, которые представляют интерес для мужчин. И, как вы могли бы вспомнить, прошу меня простить за напоминание, импорт с Земли приобретён не наугад, скажем, в силу военных действий или набега. Товар отбирается с большой заботой, очевидно, мужчинами или женщинами, являющимися профессионалами в таких вопросах. Я часто вспоминаю миссис Роулинсон, которая, как я подозреваю, приложила руку к моей судьбе и, возможно, к судьбам многих других землянок. Интересно, забавляет ли её, вспоминая о нас, представлять, во что мы могли бы теперь превратиться. Временами мне казалось, что её голос звучал как-то по разному, то он был молодым, то, казалось, принадлежал женщине взрослой, умудрённой опытом, занимающей определённое положение в обществе. В общем, я пришла к тому, что стала подозревать, что она была не той за кого себя выдавала, что она была внедрена в наше женское сообщество с некоторой целью. Помнится, как-то раз она, говоря о себе, использовала формулу «свободная женщина». В то время я была просто озадачена, но теперь эта её оговорка казалось мне фактом весьма значимым. Она обмолвилась об этом незадолго перед тем, как потребовала, чтобы мы встали перед нею на колени. Если миссис Роулинсон была гореанкой, или как-то сотрудничала с гореанами, то она, конечно, попала туда, куда надо, в то самое место, где можно было исследовать и оценить множество надменных, тщеславных, умных, культурных, красивых молодых женщин, причём женщин удачно собранных в одном месте, женщин, удобно размещённых и доступных, в некотором роде, самоотобранных красавиц, которые, оказавшись в ошейниках, могли бы представлять интерес для мужчин. Я часто вспоминала о Еве, Джейн и других своих сёстрах по нашему сообществу. Особенно меня интересовала судьба смазливой, высокомерной Норы, которая теперь могла бы оказаться по другую сторону хлыста. Я упоминала о тщеславии ошейника. О да, я быстро изучила, что это такое. Я узнала, что была той, о ком говорят рабски красивая, как и о том, что рабыня является самой желанной и возбуждающей из человеческих самок. Какая женщина смогла бы устоять перед такой лестью, даже если это была лесть цепей, туники, ошейника и плети? Какая женщина, при её-то тщеславии, оказалась бы нечувствительна к такому комплименту, пусть и сделанному ей с помощью шнуров и наручников? Как она смогла бы не понять данную ей награду, оказанную ей честь, и плевать, что при этом её бросят среди самых низких и самых никчёмных из животных, среди рабынь, среди самых желанных из женщин. Так что, я быстро научилась гордиться своей красотой и её значимостью. Ошейник можно рассматривать просто как аксессуар, устройство, предписанное Торговым Законом, идентифицирующее рабыню и часто, если на нём сделана гравировка, то и её хозяина. Свободные женщины могут расценивать его как знак неполноценности и деградации, и с социальной точки зрения, возможно, небезосновательно. Но, с моей точки зрения, и, что ещё важнее, с точки зрения мужчин, это ещё и знак качества, символ того, что женщину нашли достаточно желанной, достаточно красивой, достаточно интересной для мужчин, чтобы на неё надеть ошейник. Так что, неудивительно, что свободные женщины, вынужденные скрываться под бременем своих неудобных одежд и, возможно, как знать, кипя от потребностей, подозревая, какие радости сулит ошейник, так ненавидят нас.

Мы — настолько же естественная и реальная часть вашего мира, как его чистый, незагрязненный воздух, который вы вдыхаете. Вы даже не задумываетесь о нашем присутствии, не больше, чем о любом другом из других ваших домашних животных. Вы видите нас на своих улицах, на ваших рынках, делающими покупки, краем сознания отмечаете нас, прикованных цепью к уличным кольцам за шеи или лодыжки, в ожидании наших хозяев. Конечно, вам случалось видеть нас по праздникам, идущими на поводках, за нашими, прогуливающимися владельцами. Разве мы не повсюду? Не мы ли торопимся по поручениям наших господ? Не мы ли работаем в ваших домах, кухнях и полях. Не мы ли обслуживаем вас в пага-тавернах, иногда нагими, если не считать ошейников и шнурка с колокольчиками? Не мы ли, степенно одетые в длинные туники, как рабыни-служанки, помогаем вашим свободным женщинам с их сложными украшениями, духами, одеждами и вуалями? Уж не думаете ли вы, что мы не собираем для них сплетни и не приносим их для того, чтобы они могли использовать эту информацию в своих мелких интригах и кознях? Не мы ли сопровождаем их паланкины? Разве не нас вы найдёте в военных лагерях и стойлах? Не мы ли обслуживаем вас в ваннах? Разве не считается большим удовольствием для ваших гостей, иностранных послов и прочих чужаков, увидеть нас на улицах ваших городов и, несомненно, сравнить с теми, кого они видели у себя дома? Не мы ли так хорошо подходим к вашей красочной архитектуре, вашими широким бульварами, прекрасным статуям и фонтанам и, конечно, к вашим обширным, тенистым общественным садам и паркам с их уединенными, извилистыми тропинками? Конечно, ваши рабыни — одно из восхищений, одно из удовольствий и радостей вашего мира. Не трудно понять, почему вы не ни за что и никогда даже не задумаетесь о том, чтобы позволить нам ускользнуть из наших ошейников. Вы хотите видеть нас в них, и мы в них останемся. Действительно, кто, как не дурак освободил бы рабскую девку?

Отрицайте, если вам так хочется, но я обнаружила, что в вашем мире такие как я не только приняты в качестве одного из видов ваших домашних животных, но и, в некотором смысле, ценимы. Уверена, вам известно много шуток и песен на эту тему. Не мы ли самый разыскиваемый товар вашего мира? Не ради нас ли штурмуют цитадели, ходят в набеги, нападают на караваны, не ради того ли, чтобы сковать нас голых караванной цепью и отвести на ваши рынки? Уверена, вы не сможете отрицать нашу важность, какой бы незначительной она ни была. Разве мы не самый особенный вид среди ваших животных, пусть обычно нас продают дешевле слина, а за тарна дадут в десятки раз больше чем за самую красивую из нас? Думаю, что всё именно так и есть. И я думаю, что вы не захотели бы обходиться без нас. Нет. Разве мы плохо работаем? Разве мы не красивы? И вы находите много чего, для чего нас можно было бы использовать.

Иногда меня поражает ваш мир.

Здесь, в отличие от моей прежней планеты, рабство для таких как я не подвергается сомнению. Его полезность, ценность, естественность и уместность поняты и приняты. Разве в мире, живущем по законам природы, там, где естественный порядок вещей усовершенствован и усилен ритуалами, традициями и институтами цивилизации, не найдётся места для таких как мы? Разве это не естественное право естественного владельца владеть рабыней или рабынями? И разве это не естественное право естественной, страдающей от потребностей рабыни, стоять на коленях перед своим владельцем? То, что начиналось в пещерах с верёвок, сплетённых из сухожилий убитых животных, вполне может процветать на бульварах, где тонкие, изящные браслеты надёжно удерживают миниатюрные женские запястья за их спинами.

Мы живём под вашими плетями и носим ваши цепи.

Уверена, это достаточно очевидно.

Но так ли несчастна наша судьба?

Женщины отличаются от мужчины. Очень отличаются. Разумеется, вам это известно.

Здесь женщины, такие как я, находят себя очень реальной частью очень реального мира. Здесь мы точно знаем, кто мы и кем мы должны быть.

Здесь у нас есть роль и идентичность, к слову сказать, неизбежная и наложенная на нас, хотели мы того или нет, роль и идентичность животных, всего лишь рабынь. Но присмотритесь к нам и к нашей природе, пусть и нет никакого смысла в том, чтобы присматриваться к рабыням. Вы же не думаете, что у рабынь нет природы, даже притом, что их природа настолько презренна, что едва ли стоит того, чтобы её стоило замечать?

Да, у нас действительно есть наша природа.

Или, может быть, вы думаете, что все удовлетворение и удовольствие достаётся владельцу? Так вот нет. Почему мы обычно выглядим такими довольными, буквально сияющими от счастья? Неужели вы никогда не задались вопросом, как такое может быть? Многие из нас, будучи однажды порабощены, брошены к ногам мужчины, наконец-то находят себя. Оказавшись в неволе, мы узнаём, что принадлежим к рабскому полу. С этого момента, всё чего мы желаем от всего своего сердца, это быть рабынями, рабынями достойными наших владельцев. Можете ли вы, свободные, понять это? Лично я подозреваю, что ваши свободные женщины могут. Не исключено, что они просыпаются посреди ночи от собственного крика, комкая мокрые от их пота простыни.

Ваш мир — мир природы, в котором существуют доминирование и подчинение, и здесь я узнала, что не являюсь той, кому положено доминировать. Безусловно, я знала это и раньше, ещё на своей планете, на которой такие вещи также со всей очевидностью признаны, но яростно отрицаются. Зато этого никто не отрицает здесь, и я изучила это стоя на коленях и глядя в глаза рабовладельцев.

Кому-то надо быть рабынями, а кому-то господами.

Почему рабыня не должна быть рабыней, и господин — господином?

Как долго мы ждали наших владельцев! Как мы нуждаемся в них! Как драгоценны для нас наши хозяева, и как мы, дрожа от страха и страсти, спешим служить им, ублажать их, причём, именно как рабыни!

И я, со своей стороны, довольна. Я принадлежу своему ошейнику. Так что, держите меня в нём.

И всё же, при всём при этом, я — всего лишь рабыня и порой я вздрагиваю от ужаса. И мы не можем выбирать наших хозяев. Нас могут купить и продать, обменять и подарить, использовать в качестве ставки в пари и украсть. Нас можно игнорировать, презирать и избивать. Кто знает, к чьим плетям мы должны будем покорно прижимать губы в следующий момент?

Меня взяли прямо в вестибюле общежития.

Я услышала мужской голос, звавший меня снизу. Удивлённая и несколько напуганная, я спустилась по лестнице, уговаривая себя, что это, конечно, были рабочие, вызванные миссис Роулинсон. Вот только куда подевалась она сама? Я встряхнула головой. Дело было ближе к вечеру. Я помню, как косые лучи осеннего солнца проникали через окна. Так или иначе, необъяснимо для меня самой, прикорнув после обеда на часок, я проспала почти до заката. Но где же всё это время была миссис Роулинсон? И куда пропали мои сокурсницы, мои сёстры по женскому сообществу? Общежитие, это большое здание, казалось вымершим.

Внезапно я испугалась по-настоящему. Мои смутные подозрения о том, что в доме кроме меня никого из студенток не осталось, теперь переросли в уверенность. Я вдруг осознала, что пробежать мимо мужчин у меня не получится. Ещё один встал позади меня, другой заблокировал лестницу.

— Кто вы? — спросила я, постаравшись, чтобы мой голос не дрожал и звучал достаточно любезно. — Что вы здесь делаете? Чем я могу вам помочь?

Трое из собравшихся мужчин поставили передо мной стулья, повернув ко мне спинками, уселись на них верхом, сложив руки на спинки, и уставились на меня.

Я отступила на пару шагов.

В голове билась мысль, куда подевались мои сокурсницы? Где миссис Роулинсон?

Один из торшеров у стены комнаты был опрокинут. Тут и там, на ковре были разбросаны обрезки лент, красные и белые.

— Что вам нужно? — спросила я. — Несомненно, вас вызвала миссис Роулинсон, администратор нашего общежития, но для чего, с какой целью мне не известно. Я думаю, что дом в порядке. Здесь всё в порядке, насколько я знаю. Вероятно, миссис Роулинсон сейчас здесь нет. Но, несомненно, она появится позже. Могу ли я чем-то помочь вам? Или вы могли бы вернуться позже.

— Сними с себя одежду, — потребовал мужчина, сидевший на стуле в центре. — Полностью

Я уставилась на него, не в силах поверить своим ушам.

— Команда должна быть повторена? — осведомился он.

Мой испуганный взгляд дико заметался по комнате.

Было что-то знакомое об этом его вопросе. Мне показалось, что я уже слышала что-то подобное прежде, или где-то когда-то читала это.

Рефлекторно я вскинула руку ко рту.

— Кричать бесполезно, — спокойным тоном сообщил мне один из мужчин, — тебя никто не услышит.

Я в отчаянии посмотрела на того из них, что сидел на центральном стуле. Именно он, как мне показалось, был у них за старшего.

— Живо, — ответил он на мой умоляющий взгляд.

И тут я вспомнила, откуда мне знаком этот вопрос. Он встречался в одной или даже в нескольких из прочитанных мною книг, тех самых, компрометирующих, конфискованных у нас миссис Роулинсон.

Это был гореанский вопрос.

И я знала к людям какого сорта, к женщинам какого сорта, мог быть адресован такой вопрос. От людей такого сорта ожидалось, что они выполнят любую команду без промедлений и сомнений. Я сразу заподозрила, что отказ сделать это, был бы неблагоразумен, и моя рука потянулась к верхней пуговице моей блузки.

— Кто вы? — дрожащим голосом спросила я через несколько мгновений, уже стоя перед ними голой.

— Встань прямее, — приказал их старший. — Теперь медленно повернись, а затем снова встань лицом к нам.

— Ну, и что Ты думаешь? — поинтересовался он у одного из своих товарищей.

— Сорок, — ответил тот, — возможно шестьдесят.

Их обмен фразами был совершенно для меня непонятен.

— Спиной к нам, — бросил мне их главарь, — скрести запястья сзади.

Едва я успела выполнить его требования, как на мои запястья оказались плотно притянуты одно к другому двумя или тремя витками шнура, тут же завязанного на узел. Мои руки были надёжно связаны за спиной.

Я вспомнила слова, «сорок, возможно шестьдесят», и у меня перехватило дыхание. Должно быть, это могло означать сорок или шестьдесят тысяч долларов. В тот момент я заподозрила, что меня собирались похитить, чтобы отправить куда-нибудь на Ближний Восток, возможно, для гарема некого богатого мужчины.

Я попыталась высвободить руки, но всё было бесполезно.

Главарь похитителей встал со стула, обошёл меня и встал прямо передо мной. В руке он держал довольно длинный, несколько футов длиной, отрезок ленты, шёлковой ленты белого цвета. Мужчина дважды обернул ею мою шею, а затем завязал на моём горле прямо под подбородком. Резко дёрнув за концы ленты, он затянул узел в тугую. На мгновение я почувствовала давление на задней стороне моей шеи.

— Ты — белый шёлк, — сообщил мне он.

Из прочитанных книг я помнила значение белого шёлка, но откуда им было знать, что я не была «открыта для удовольствия мужчин», что я была девственницей? И тут мне вспомнился мой странный сон, приснившийся спустя несколько дней после вечеринки. А что если это не было сном? Тогда им не составило бы труда определить это, возможно, в тот момент, когда я окончательно провалилась в беспамятство.

Я вздрогнула. Один из похитителей присел рядом со мной. Через мгновение я услышала сухой щелчок и почувствовала холод металла на моей левой лодыжке. На меня надели ножной браслет. Анклет!

— Я догадываюсь, что Вы имеете в виду, — сказала я. — Но у вас всё равно ничего не выйдет. Вам не дадут вывезти меня на Ближний Восток! Вы не сможете продать меня на вашем секретном рынке!

— А кто тебе сказал, что Ты поедешь на Ближний Восток? — усмехнулся их лидер. — И тот рынок, на котором тебя продадут, не будет тайным.

— Вы, правда, собираетесь продать меня? — удивилась я. — По-настоящему?

— Твои формы небезынтересны, — заметил один из его подельников.

— Это было ясно из видеозаписи, — сказал другой.

— Видеозаписи? — озадаченно повторила я.

— Сделанной на вечеринке, — пояснил мужчина.

— Ты очень даже неплохо выглядишь в камиске, — сообщил мне их предводитель.

— Вы знаете это слово? — поразилась я.

Ответом мне был их весёлый смех.

— Безусловно, — сказал один из них, — это был излишне скромный камиск.

Меня бросило в жар от стыда, ведь в тот момент я фактически была наполовину голой. Представляете, каково мне было узнать, что кем-то был сделан некий видеоотчет о моём, а также о Евы и Джейн, позоре, о нашем наказании. Я ни на секунду не усомнилась, что миссис Роулинсон могла не знать о том, что на вечеринке велась видеосъёмка. Возможно, даже она сама это всё устроила, записав вечеринку на видео, поскольку она могла представлять интерес для гостей. Но как эти мужчины могли узнать об этом, как им удалось посмотреть запись? Может они её украли? Или получили от кого-то? Например, купили?

— Возможно, пройдёт много времени, — хмыкнул другой мужчина, — прежде чем тебе снова разрешат предмет одежды, прикрывающий столько же, сколько скрывает камиск.

— У вас не получится увезти меня на Ближний Восток! — крикнула я.

— Никто тебя и не собирается везти на Ближний Восток, — пожал плечами их лидер. — Тебя отправят на Гор.

— Нет такого места! — воскликнула я. — Его не существует!

Я изо всех сил попыталась высвободить руки. Конечно, мои усилия были бесполезны.

Я остро чувствовала металл, плотно прилегавший к моей левой лодыжке, белую шёлковую ленту, двойной петлёй окружавшую мою шею и завязанную узлом на горле прямо под подбородком.

Я стояла перед мужчинами, голая, со связанными за спиной руками. Я была совершенно беспомощна.

— Нет такого места! — простонала я. — Его не может быть!

В этот момент мужчина, неслышно приблизившийся ко мне сзади, заткнул мой рот кляпом. Двое других, тут же подскочив ко мне с двух сторон, аккуратно уложили меня на ковёр, после чего один скрестил мои лодыжки, а другой быстро связал их. Теперь я лежала у их ног на полу, с кляпом во рту, связанная по рукам и ногам.

— В фургон её, — скомандовал их предводитель.

Меня подняли и вынесли из дома через заднюю дверь, за которой уже ждал фургон. Меня уложили в кузове, прямо на гофрированный металлический пол. Я предположила, что такая конструкция была сделана в интересах груза, чтобы сохранить его на случай возможных протечек жидкости, которая стекала бы в канавки и отводилась в стороны, также это могло быть сделано, чтобы снизить трение и облегчить погрузку или выгрузку коробок, ящиков и прочих предметов. Само собой, это было не самой удобной поверхностью для того, чтобы лежать, да ещё и ехать, и вскоре мне предстояло убедиться в этом на собственном опыте. Двери закрыли, но один из мужчин остался в задней части фургона вместе со мной. Вскоре машина уже была в пути.

Где-то спустя пару часов езды, я не выдержала и начала стонать. Моё тело затекло. Саднила каждая клеточка. Особенно досаждали неровности дороги, резкие торможения и разгоны, твердость и неровности пола. Думаю, на моей коже чётко отпечатались все гофры настила кузова.

Мужчина ничего не сказал, но снял с себя куртку, свернул и подсунул её мне под голову и плечи.

Я с благодарностью посмотрела на него сквозь слёзы, застилавшие мои глаза. Потом я откинулась на спину и задумалась. Не ждал ли он, пока я не начну стонать? Может специально он выжидал, когда я попрошу?

И я знала, что, в конечном итоге, мои стоны были именно просьбой. Вот только я не знала, понравилось ему это или нет. Но я попросила.

Прошёл ещё примерно час. Стемнело. Должно быть, уже наступила ночь. Мужчина щёлкнул переключателем на плафоне, и в кузове фургона зажёгся свет, осветив меня, лежавшую перед ним голой на ребристом полу.

Он повернулся и, пододвинув к себе коробку, стоявшую слева от него, достал термос и небольшой пакет, из которого вытащил бутерброд, развернул упаковку и начал есть.

Спустя некоторое время, он посмотрел на меня и поинтересовался:

— Голодна?

Я жалобно кивнула и изо всех сил попыталась принять сидячее положение. Я была не только голодна, я ещё и замёрзла, дико хотела пить, а связанные руки и ноги затекли и мучительно болели.

— Мы уже выехали за пределы обжитых районов, — сообщил мне мой надзиратель. — Так что кричать не советую, услышать тебя никто не сможет, а вот себе Ты хуже сделаешь.

Я кивнула.

— На колени, — приказал он. — Приблизься ко мне.

Встать на колени со связанными руками и ногами было непросто, но мне кое-как это удалось, и я, с трудом добралась до него.

— Повернись, — бросил мужчина.

Снова мне пришлось потрудиться, но я справилась, и он развязал завязки и удалил кляп.

— Лицом ко мне, — услышала я его команду и опять принялась извиваться.

Он налил немного жидкости из термоса в крышку и поднёс к моим губам. Наконец-то я смогла утолить жажду! В его термосе оказался тёплый чай.

— Достаточно, — объявил незнакомец, забирая чашку, и спросил: — Есть хочешь?

Я снова закивала, причём так отчаянно, что захрустела шея.

Мужчина уже заканчивал доедать свой бутерброд, но даже тот небольшой остаток он не дал мне целиком, а отломил совсем маленький кусочек и положив на руку, держа её перед моим лицом.

Я вытянула шею к нему, в надежде поскорее получить кусочек бутерброда, но мужчина немного отодвинул руку, вынуждая меня наклониться вперёд, чтобы добраться до вожделенной еды. Лишь когда я сделала это, он позволил мне схватить пищу губами.

Этот незнакомец хорошо преподал мне, что именно он контролировал мою еду.

Остаток бутерброда мужчина сунул себе в рот и, жуя, понаблюдал за тем, как я приканчиваю разрешённую мне подачку.

— Можешь облизать мою руку, — бросил он, когда я проглотила последние крошки, и я действительно облизала его запястье и тыльную сторону кисти его руки, выражая тем самым ему благодарность за то, что меня напоили и покормили.

— Могу ли я говорить? — спросила я.

Эти слова слетели с моих губ естественно и достаточно разборчиво, поскольку я боялась. И всё же, едва я успела их произнести, как задалась вопросом, почему я использовала именно эти особые слова и именно таким особым способом. Конечно, они казались соответствующими, но также они казались знакомыми. Это было, как если бы я слышала их прежде или где-то читала их. И в следующее мгновение меня словно молнией ударило понимание того, что эта фраза, или некая ей подобная, встречалась в тех книгах, которые миссис Роулинсон к моему ужасу и позору обнаружила в моей комнате.

— Нет, — отрезал мужчина и поинтересовался: — Мне вставить кляп на место?

Я поспешно мотнула головой, всем своим видом демонстрируя понимание ситуации.

Я же не забыла его слова о том, что мы находились в безлюдной местности, что кричать бесполезно, и что результат может оказаться для меня плачевным. На то, что он меня не обманывал, указывала неровность дороги, по которой мы ехали последние пару часов. О, как я за это время возненавидела кляп. Какой беспомощной чувствует себя женщина, когда ей отказывают в речи! К тому же, мой надзиратель был мужчиной сильным, и у меня не было причин сомневаться, что одного его подозрения на то, что я могу закричать, будет достаточно, чтобы заработать удар, который мог бы отправить меня в бессознательное состояние. Я обратила внимание на то, какие у него большие мощные руки, и нисколько не сомневалась, что они, если ему потребуется, легко смогут сломать мою шею.

Так что, желания кричать у меня не было ни малейшего.

— Ляг на живот, — приказал он, что я сделала, положив голову на его куртку.

Мужчина проверил шнуры на моих запястьях и лодыжках и не стал ничего поправлять. Очевидно, всё было в полном порядке.

Теперь я лежала животом на ребристом полу фургона, куда-то мчащегося по просёлочной дороге. Снаружи уже стояла глубокая ночь, но внутри было довольно светло, незнакомец не стал гасить свет.

Я буквально кожей ощущала, что он рассматривал меня, связанную, лежащую перед ним, освещённую тусклым светом потолочного плафона. И в какой-то момент я, задрожав, начала подозревать, какие мысли и желания могли бы появиться у мужчины от вида женщины в таком положении. К тому же, женщины, насколько я знала, весьма привлекательной. Я это могу сказать без ложной скромности, в конце концов, меня приняли в наше женское сообщество благодаря моей красоте, по крайней мере, частично. Впрочем, это касалось и всех остальных моих сестёр по сообществу. Мы же были домом красоток. Само собой, мы дразнили молодых людей, насмехались над ними, отвергнув многих из них, искавших нашей дружбы. И при этом мы отчаянно конкурировали друг с дружкой в том, чтобы заарканить самых лучших и завидных парней институтского городка. Конечно, я не должна была просто лежать перед ним. Но он был сильным мужчиной, а я была совершенно беспомощна. Не напоминала ли я стреноженную овцу, оказавшуюся рядом с тигром? Я боялась зубов и когтей такого зверя, но при этом, я задавала себе вопрос, каково бы это было, почувствовать их на своём теле. Внезапно я с новой силой ощутила анклет, окружавший мою левую лодыжку, шёлковую ленту, двойной петлёй обвившую мою шею. Но я должна была попытаться отвлечь его.

— Я прошу разрешить мне говорить, — попросила я.

И снова, у меня появилось стойкое ощущение, что эти слова были так или иначе мне знакомы. В любом случае они точно передавали то, как отчаянно я хотела говорить.

— Можешь говорить, — разрешил он.

— Развяжите меня, — жалобным голосом попросила я. — Позвольте мне убежать!

— С какой стати, — как от назойливой мухи отмахнулся от меня мужчина.

— Я голая, — пожаловалась я.

— Я вижу, — усмехнулся он.

— Куда Вы везёте меня? — спросила я. — Что со мной собираются сделать?

— Тебя везут к месту сбора, — снизошёл до ответа мой охранник, — оттуда тебя отправят дальше.

— Значит, есть и другие, — заключила я.

— Несколько, — подтвердил мою догадку он.

— Такие же как я? — полюбопытствовала я, немного покручивая связанными руками.

— Да, — ответил мужчина.

Насколько же беспомощной я была!

— Освободите меня, — попросила я. — Я могу заплатить вам. Хорошо заплатить. У меня много денег! Я не останусь в долгу. Вы не пожалеете!

Мне вспомнилось, как один из похитителей упоминал о сорока, возможно, о шестидесяти, в ответ на чей-то вопрос. Я могла заплатить вдвое или даже втрое тех сорока или, ещё лучше, шестидесяти тысяч долларов, лишь бы вернуть себе свободу. Причём речь шла о немедленно доступных ресурсах и счетах.

— В независимости от того, что Вы и ваши товарищи, могли бы получить за меня, — добавила я, — я смогу дать вам больше. Намного больше! Только позвольте мне убежать!

— А что насчёт других? — осведомился похититель.

— Уверена, они так же богаты, как и я! — сказала я.

— Вовсе нет, — хмыкнул мужчина. — Среди тех, кого мы берём, много тех, кто мало что может предложить, за исключением своей экстраординарной красоты, высокого интеллекта и скрытых, пригодных для использования потребностей.

— Если они не могут заплатить, — пожала я плечами, — тогда пусть с ними будет сделано то, что вы для них запланировали.

— Именно это с ними и будет сделано, — усмехнулся он.

— А что с моими сёстрами по женскому сообществу? — спросила я, охваченная испугом.

— Они все в надёжных руках, — заверил меня незнакомец, и я сразу подумала о миссис Роулинсон.

— Они все богаты, — заметила я.

— Нет, — бросил он, — все они бедны и беспомощны, точно так же как Ты.

— Я не понимаю, — растерялась я.

— Если бы тебя освободили прямо сейчас, — сказал мужчина, — то очень скоро Ты обнаружила бы, что все твои ресурсы, счета и средства, которые у тебя были, исчезли, испарились, за исключением разве что твоего тела, которое, полагаю, могло бы некоторое время приносить тебе что-то на улицах.

— Что Вы имеете в виду? — опешила я.

— Есть способы, обходные пути, поддельные документы, закрытые переводы, — пояснил он.

— Вы шутите, — прошептала я.

— Ничуть, — хмыкнул мой похититель.

— То есть Вы уже забрали у меня всё, что я могла вам предложить? — заключила я.

— И даже немного больше, — сказал он.

— О чём Вы? — не поняла я.

— О тебе самой, — ответил похититель.

— Вам это не сойдёт с рук! — заявила я.

— В вашем мире, — сказал он, — вы ревностно охраняете свои вещи, свои автомобили, яхты, драгоценности, золото, почти всё, но не своих женщин. Мы не допускаем такой ошибки в отношении наших женщин. Ваши женщины всё равно, что фрукты в общественном саду, созревшие, сочные, свежие и соблазнительные, висящие, что называется, только руку протяни. Собирать здесь урожай одно удовольствие.

Его выражение «в вашем мире» показалось мне странным.

— И к сбору урожая мы подходим со всей возможной рассудительностью, — продолжил он, — выбирая только самые прекрасные плоды, везде, где их можно найти. Япония, Англия, Германия, Франция, Дания, вся Земля — поле нашей деятельности. Мы люди разборчивые и привередливые.

— Я должна считать себя польщённой? — поинтересовалась я.

— И Ты и твои так называемые сёстры по вашему сообществу, — сообщил мне странный незнакомец.

— Понимаю, — вздохнула я.

Моё тело саднило, окоченело от холода, затекло даже притом, что я лежала на его куртке.

— Замечала ли Ты во время вашей вечеринки, какими глазами смотрели юноши на тебя и на твоих, одетых в камиски подруг? — поинтересовался он.

— На Еву и Джейн? — уточнила я. — Да, это трудно было не заметить.

— Возможно, это был первый раз, когда на тебя смотрели подобным образом, — предположил похититель.

— Да, — вынуждена была признать я. — Но вообще-то, на пляже мне случалось ловить на себе взгляды мужчин.

— Тот белый купальный костюм зарытого типа, — хмыкнул он, — выглядел на тебе забавно. Наверное, предполагалось, что он достаточно скромен, но при этом он смотрелся весьма, хотя и ненавязчиво, выразительно.

Он знал о моём купальнике!

— Тебе нравилось дразнить молодых людей, надевая его, — заметил мужчина, и, не дождавшись моего ответа, добавил: — А затем, когда они попадались на удочку твоего соблазна, когда они были уверены, что Ты поощряешь их смелость, приветствуешь их ухаживания, замораживала их взрывом холода, глядя на них, играя удивление, негодование и оскорблённую невинность. Насколько полезным оказался этот небольшой купальник в твоих мелочных играх девичьего тщеславия.

— Отпустите меня, — всхлипнула я, — позвольте мне убежать.

— Уверен, Ты знаешь, что я могу сделать с тобой, если мне этого захочется, — сказал он.

— Да, — задрожав от страха, ответила я.

Признаться, в тот момент я задавалась вопросом, каково бы это могло быть, если тебя использует в своё удовольствие такой мужчина. Не какой-нибудь мальчишка, а зрелый мужчина.

— Существуют позы осмотра, — сообщил мне незнакомец.

— О чём Вы, — не поняла я.

— Ты изучишь их, — не обратил на моё удивление внимания мой собеседник, — и будешь принимать их немедленно, стоит прозвучать соответствующей команде.

— Мне страшно, — всхлипнула я. — Пожалуйста, отпустите меня. Я не создам проблем. Я никому ничего не скажу. Я не пойду в полицию.

— Ты думаешь, что у нас нет связей в полиции? — усмехнулся мужчина и продолжил: — На улице Ты будешь ходить, опустив голову. Любой сможет запросто остановить тебя, рассмотреть и оценить.

— Оценить? — ошеломлённо прошептала я.

— И на вашей вечеринке молодые люди смотрели на тебя иначе чем обычно, не так ли?

— Да, — признала я, задрожав. — Но я была полуголой, и должна была вести себя определенным образом, должна была быть послушной, услужливой. Меня наказывали, если кому-то казалось, что я не справлялась, точно так же как Еву и Джейн!

— А разве тебя не возбуждало быть одетой в такую одежду, действовать по тем правилам, ловить на себе оценивающие взгляды? — осведомился незнакомец.

— Возбуждало? — переспросила я.

— Сексуально, — уточнил он.

— Как Вы смеете! — возмутилась я.

— Ага, вижу, что так всё и было, — усмехнулся мой сопровождающий.

Я снова задёргалась, пытаясь высвободить руки из стягивавших их шнуров. Мои глаза заволокло слезами стыда.

— Как, по-твоему, тебя тогда рассматривали? — поинтересовался мужчина.

— Я не знаю, — всхлипнула я.

— Ты была полуголой, и с ошейником на горле, запертым ошейником, — подсказал он.

— И что? — попыталась увильнуть я.

— Как, по-твоему, мужчины рассматривали тебя? — повторил свой вопрос незнакомец.

— Я не знаю, — простонала я.

— Говори, — потребовал ответа похититель, и в его голосе прорезались стальные нотки.

— Как на рабыню! — выдавила я.

— Ты и все твои сёстры по вашему сообществу являетесь мелочными, тщеславными, испорченными, продажными, бессмысленными стервами, — заявил он. — Все вы — ничего не стоящие, никчёмные существа.

— Нет, — воскликнула я. — Нет!

— Представь, — предложил он, — что стало бы с тобой, встреть Ты не мужчин своего мира, мальчишек, покорных полумужчин, прячущих глаза, страдающих от чувства вины, опозоренных, искалеченных внутренне, приученных скрывать свою природу, подавлять мужественность, а других мужчин, естественных, спокойных, простых, властных, уверенных в себе и своих силах, мужчин, смотрящих на женщин как на удивительные, восхитительные создания природы, которые было бы правильно привести в пределы диапазона их власти, чтобы владеть ими и использовать.

— Неужели такие мужчины могут существовать? — ужаснулась я.

И надо признать, мне было чего бояться, потому что я отлично сознавала, что перед такими мужчинами, и я, и мои подруги, и мои соперницы, при всей нашей бессмысленности и никчёмности, недостойны быть чем-то большим, чем рабынями. Но одновременно меня терзала крамольная мысль, что лучше быть презренной рабыней такого мужчины, чем избалованной любовницей богатого слабака того вида, в распоряжение которого наше происхождение и характер наших жизней направили бы нас. Если ты принадлежишь настоящему мужчине, то можно не сомневаться, что ты будешь изо всех сил стремиться понравиться ему. Тебе не останется ничего другого, кроме как дрожать от страха и надеяться, что он останется доволен тобою

— Такие мужчины есть, — ответил он мне, — и даже на Земле.

— Конечно же, их не существует! — не поверила ему я.

— Но в мужчинах Земли нет ничего неправильного, — сказал незнакомец. — Они — точно такие же, как и те, о ком я говорю. Это вопрос культуры. Возможно, лет через тысячу земляне придут к пониманию того, что с ними сделали, и тогда они снова найдут себя.

— Мои средства, моё богатство, действительно исчезли? — спросила я.

— Да, — подтвердил он.

— Выходит, я не смогу ими воспользоваться, чтобы купить себе свободу, — подытожила я.

— Верно, — согласился похититель.

— Нисколько не сомневаюсь, что там было намного больше, чем можно выручить за меня, — заметила я.

— Конечно, — признал мужчина.

— Но и мою ценность, — заявила я, — нельзя назвать незначительной.

— Давай угадаю, — хмыкнул он. — Тебе любопытно узнать, сколько за тебя можно выручить.

— Да! — не стала отрицать я и, не без труда повернув к нему голову, увидела, что он улыбается.

В тот момент мне было невдомёк, что могло его развеселить. Уже позднее до меня дошло, что признал меня тем видом женщины, на которую могла быть установлена цена.

— Сейчас трудно сказать, — ответил мой похититель. — Мы прикинули, что Ты могла бы уйти за что-то между сорока и шестьюдесятью.

— Значит, получается, что за красивую девушку, например, за красавицу вроде меня, доставив её на арабский невольничий рынок, можно выручить от сорока — шестидесяти тысяч долларов — заключила я.

— Что-то я не понимаю о чём Ты, — нахмурился он.

— Но вы же собираетесь продать меня на Ближнем Востоке, — высказала я своё видение ситуации, — какому-нибудь шейху или богатому бизнесмену.

— Нет, конечно, — отмахнулся он.

— Чтобы держать меня пленницей в неком отдалённом дворце в пустыне.

— Это совсем маловероятно, — заметил мужчина.

— А может, он купил бы меня как жену? — предположила я.

— Едва ли, — усмехнулся он.

— Конечно, не для меньшего, — заявила я. — Уверена, не в качестве простой наложницы!

— Не угадала, — осадил меня незнакомец.

— Тогда? — внезапно севшим голосом прошептала я.

— Вот именно, — хмыкнул он.

— Нет, нет! — простонала я.

На некоторое время в фургоне повисла тишина. Потом я ощутила, что пол подо мной немного накренился. Фургон в очередной раз куда-то свернул.

— Я — свободная женщина! — заявила я.

— Свободные женщины, — усмехнулся мой сопровождающий, — расценивают себя как бесценных. А Ты этого не сделала.

— И что теперь? — поинтересовалась я. — Кто я, по-вашему?

— По-моему, это должно быть очевидно, — сказал он.

Я опять принялась бороться с опутавшим мои запястья шнуром. Без особого успеха, само собой.

— Но тебя не отправят на Ближний Восток, — успокоил меня незнакомец.

— Куда тогда? — спросила я, замерев в нехороших предчувствиях.

— На Гор, — ответил он.

— Зачем Вы издеваетесь надо мной, — простонала я. — Будьте добры! Будьте милосердны! Не надо издеваться над раздетой, беспомощной пленницей!

— На Гор, — невозмутимо повторил он.

— Это — фантастика, — сказала я. — Он существует только в книгах, только в романах, только в сказках для взрослых!

— На Гор, — как ни в чём не бывало, повторил мужчина.

— Я уже говорила вам ещё в общежитии, — заплакала я, — что такого места не существует! Его нет! Его не может быть!

Но тут фургон остановился. Понятия не имею, что это было за место. В следующее мгновение я почувствовала, как мужская рука погрузилась в мои волосы, сжалась в кулак и потянула меня вверх и назад, вынуждая выгнуть спину и запрокинуть голову. А потом сбоку, слева, появился квадрат мягкой, сложенной в несколько слоёв белой ткани. Ткани была влажной и пахла каким-то химикатом. Мужчина быстро, не дав мне опомниться, плотно прижал ткань к моему лицу, закрыв нос и рот. Несколько мгновений я боролась, пыталась задержать дыхание, но затем вдохнула и провалилась в темноту.

— Ты хорошо выглядишь в цепях, — похвалил мужчина.

Факел в его руке горел достаточно ярко, так что я была хорошо освещена.

— Пожалуйста, дайте мне одежду! — взмолилась я.

— В одежде нет необходимости, — заявил он, — Ты — рабыня.

— Я не рабыня! — попыталась протестовать я.

И тогда он, молча ткнул пальцем вниз, указав на свои ноги.

Плохо понимая, что я делаю, я подползла к нему, гремя цепям, тянущимися по большим, плоским камням за моими запястьями и лодыжками, и, опустив голову, прижалась губами к его ногам.

— Видишь? — спросил мужчина.

— Да, — прошептала я, — Господин.

И тогда он развернулся и, пригнувшись в низком дверном проёме, вышел из комнаты. Железная дверь закрылась за его спиной. Мгновением спустя, я услышала скрежет ключа, повернувшегося в замке. Я осталась одна в темноте.

И тут я поняла, что нахожусь на Горе.