Заговорщики Гора (Джон Норман) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава 45

Незадолго до наступления девятого ана я уже была в большом коридоре, ведущем к большим дверям. Двигалась я очень осторожно, прижимаясь спиной к левой стене. Я находилась в нескольких ярдах от дверного проёма, когда один из часовых повернулся, но окинув меня быстрым взглядом, снова обратился к своему товарищу. Вскоре после этого, в нескольких ярдах от дверей, две рабыни, это были Джейн и Ева, начали толкаться и кричать друг на дружку. Через мгновение они уже катились по полу, казалось бы, в полной решимости вырвать друг дружке волосы. Девушки вцепились одна в другую как взбесившиеся от течки самки слинов перед самцом, присевшим поблизости в ожидании, пока не выяснится победительница, которую он схватит за загривок и потащит в свою нору. Оба часовых обернулись, и с интересом уставились на вопящих, визжащих, якобы царапающихся и рвущих друг дружке волосы рабынь. Драки, иногда вспыхивающие среди рабынь, могут быть довольно отталкивающим зрелищем. Но кюры, и, боюсь, некоторые мужчины, находят их забавными.

Я проскользнула в дверной проём, оставшись незамеченной. Сказать, что я была напугана, это ничего не сказать. Я пересекла порог без разрешения. Теоретически, я знала, что уже только за это меня могли выпороть, растянуть на дыбе или даже убить. Мину за это кюры собирались съесть заживо, и если бы не вмешался Трачин, пожелавший выкупить её и имевший для этого монеты, так бы и произошло.

Оказавшись снаружи, я принялась испуганно озираться.

Обычно я определяла гореанское время по звону сигнальных гонгов, общественных или расположенных в доме. Однако Грендель, пока мы жили в Аре, научил меня определять время по маленькому хронометру, который он держал в своём кошельке. Несомненно, он не забыл об этом, и, наверняка, это имело немаловажное значение. Ночью у меня было время, чтобы обдумать его странные слова о том, чтобы идти к шестому ану. Очевидно, что раз уж он сказал мне, что идти надо будет всего несколько енов, не предполагалось, что мне придётся попытаться продержаться на ногах в течение нескольких анов, до наступления шестого ана почти сутки спустя. Тогда что он мог иметь в виду? Я была плохо знакома с принятыми на Горе направлениями, казавшимися для меня тёмным лесом, к тому же, у меня не было компаса, да и я в любом случае была не в состоянии прочитать надписи на нём. Единственное, что я знала наверняка, это то, что стрелка гореанского компаса всегда указывала на Горы Сардара. Так что, поразмыслив немного, я догадалась, что Грендель давал мне направление, в котором мне следовало двигаться. Также, было ясно, что он принял как данность, что я его пойму. Его уверенность во мне, хотя и льстила, вовсе не была гарантирована, поскольку в этом вопросе хватало подводных камней. Я привыкла думать о времени с точки зрения ударов гонга, а не стрелок хронометров. Кстати, о гореанских хронометрах я знала крайне мало, ведь тот случайный урок в Аре был очень коротким. Оставалось попытаться вспомнить его максимально точно. Самым опасным моментом было то, что хронометры, с которыми я была знакома в своём прежнем мире, не только по-другому делили день, но и отмечали его части в другом порядке. На Земле стрелки хронометров движутся слева направо, тогда как в ваших хронометрах всё с точностью до наоборот. Таким образом, ваше понятие «по часовой стрелке» будет противоположно тому, к которому я привыкла. Поэтому, думая о гореанском времени с точки зрения хронометра, я всегда представляла его по аналогии с хронометрами моего прежнего мира, таким образом, в моём представлении пятый ан находился справа от двадцатого, а не там, где он должен находиться с вашей точки зрения, то есть слева. Но Грендель-то, конечно, должен был думать с точки зрения гореанского хронометра. Соответственно, если бы большой гореанский хронометр был помещён перед входом в пещеру, и нужно было двигаться к шестому ану, необходимо было бы идти налево, а не направо. В любом случае, едва оказавшись за дверями, я метнулась туда, где предположительно должен был лежать воображаемый шестой ан.

Я не услышала ни окрика, ни рева, раздавшегося за моей спиной, и предположила, что внимание часовых всё ещё сосредоточено на забавном зрелище двух поссорившихся рабынь.

Мой путь пролегал по неровной, предательской местности, загромождённой множеством скал и пересечённой щелями. Местами приходилось протискиваться в узкие проходы между валунами и острыми обломками. Подъёмы и спуски были усыпаны камнями и местами огорожены узкими выступами скал. Передо мной были то скалы, залитые ярким утренним солнцем, то вдруг, через мгновение, я оказывалась перед почти непроницаемой тенью, подобных пещере проходов между скалами. В таких местах можно было легко спрятаться, либо что-нибудь спрятать. Временам, оказавшись на возвышенности, я оглядывалась назад, ища взглядом вход в Пещеру. Я пытался держать направление, отчаянно надеясь, что оно было верным, что я правильно поняла намёк Гренделя. Внезапно я вспомнила ларла, которого видела однажды, стоя у больших дверей, возможно, одного из множества подобных хищников, обитающих поблизости от Пещеры. Я испуганно сглотнула и продолжила двигаться дальше. Мои ноги болели, ведь никаких сандалий у меня не было. Также меня начало знобить, камиск был крайне неподходящей одеждой для прогулок в горах в это время года. Я чуть не соскользнула в щель, но вовремя прижалась к скале, и медленно, тщательно выбирая куда поставить ногу, пробралась вперёд. Могучие валуны были рассеяны вокруг, некоторые свежие, зазубренные, другие старые, сглаженные за столетия ветрами и дождями. Могли ли ножи расширяющейся, замерзая в трещинах, воды, вырвать на свободу камни, некоторые их которых были величиной с небольшую гору? Я задавалась вопросом, не был Волтай в своём далёком прошлом свидетелем океанов льда проходивших у его ног, океанов, которые могли нести на своих спинах скалы, словно караваны каменных кораблей. Какие силы, спрашивала я себя, могли породить могучий Волтай.

Я торопилась обойти валун, когда вскрикнув от страха и неожиданности, я погрузилась в протянутые руки огромной, мохнатой фигуры, прижавшей меня к себе. Её ноздри, раз за разом, то расширялись, то почти закрывались, втягивая запах с моей шеи и плеч. Массивная лапа прижалась к моему рту, так что и не могла издать ни единого звука. Всё, что я могла, это немного корчиться. Но затем, он отпустил меня, и я смогла отстраниться. Трудно было с чем-то перепутать эти провалы высохшей ткани, в которых когда-то пылали большие, блестящие глаза.

— Вы живы! — прошептала я.

Конечно же, он не мог понять меня, потому что у него не было переводчика. Но, похоже, что услышав мой голос, он испытал что-то вроде шока или изумления. Конечно, ему были знакомо звуки, издаваемые людьми, его похитителями, зеваками в зоопарке. Он слышал человеческую речь и в доме Эпикрата, и в Пещере, возможно, даже до своего пленения, и после короткого возвращения, вплоть до изгнания оттуда. Теперь, увидев перед собой этого зверя, не изголодавшего до крайности, не полумёртвого, а сытого и настороженного, я поняла, чем объяснялись частые отлучки Гренделя из Пещеры. Он кормил и поддерживал слепого кюра. Это был один из его собратьев, пусть и предавший его, но это предательство было понято и прощено Гренделем. Именно для того, чтобы вернуть этого покалеченного, ослеплённого зверя к его товарищам, Грендель и предпринял рискованную экспедицию в горы Волтая, экспедицию, неожиданно открывшую тайны огромного политического и военного значения. Конечно, теперь у меня не было сомнений, что целью моего похода в горы должен был стать контакт с этим зверем, которого мы договорились называть Терезием.

Он словно рассматривал меня.

Я была уверена, что он не станет нападать на меня. В конце концов, он должен был узнать меня по запаху. Ведь это именно меня однажды послали на рынок Цестия для встречи с ним.

Но как я смогу дать ему понять о том в какое тяжёлое положение попал Грендель, и даже если у меня получится это сделать, то какую помощь сможет оказать ему этот хотя и сильный, но настолько покалеченный зверь?

— Лорд Грендель, — наконец сказала я, а потом повторила снова, снова и снова.

Я надеялась, что, возможно, он узнает это имя, поскольку в доме Эпикрата он достаточно часто слышал его от Леди Бины, да и от меня самой. А ещё я надеялась, что он сможет распознать предчувствие, безумное беспокойство, просительные интонации, звучавшие в моём голосе.

Слепой кюр внезапно зарычал и вскинул голову. Я увидела его обнаженные клыки, в киках-то футах от своего лица. Тогда я повернулась, и сделала несколько шагов то той же дороге, по которой пришла в это место. Я думала, что он мог бы последовать за мной, если понял меня правильно. В любом случае я давала ему направление. Внезапно он прыгал вперёд, и я вскрикнула в страхе, когда он подхватил меня и, уложив на левую руку, прижал к своей широкой, мохнатой груди. Я услышала, как бьётся его мощное сердце за решёткой его рёбер. Мои ноги были холодными как ледышки, из множества порезов текла кровь. Я с благодарностью прижалась к этому большому теплому телу, наполовину зарывшись в его длинный, возможно, зимний мех. Его правая лапа, вытянутая вперёд, иногда задевала за каменные стены скал. Кюр начал быстро двигаться вниз по тропе, по которой я поднялась сюда. И тогда я поняла, что он был хорошо знаком с окружающей местностью. Наверное, с такой же относительной непринужденностью слепой человек мог бы передвигаться по своему собственному дому, зная каждый порог, местонахождение каждого предмета мебели. Похоже, это место за недели изгнания стало для Терезия именно таким домом, его территорией. Возможно, он много раз проходил по этому маршруту, чтобы встретить Гренделя. Иногда, в верхних точках этого пугающего прохода, когда кюр выпрямлялся во весь рост, я могла различить большие двери. Однажды я вскрикнула от страха, и плотнее вжалась в мех Терезия. Не больше чем в дюжине шагов от нас поверх скалы я увидела поднявшуюся голову ларла, широкую, треугольную, озадаченную. Кюр, похоже, отлично знал об этом, по крайней мере, его голова повернулась к тому месту, уши сканировали то же направлении, а ноздри с шумом втягивали чужой запах. Затем Терезий, не предпринимая каких-либо предосторожностей, продолжил двигаться по тропе. Ларл не напал. Я предположила, что он недавно насытился до отвала. Как и большинство плотоядных животных, и в отличие от людей и кюров, он охотится только когда голоден. Позже я обнаружила, что в это было вовлечено нечто большее. Мне понадобилось намного больше времени на то чтобы добраться до логова Терезия, чем ему на то, чтобы донести меня до прохода, который выходил на открытое место, на относительно плоский склон скалы, расположенный не далее, чем в сотне шагов от входа в Пещеру. Это было место, насколько я поняла, где он встречался с Гренделем. В любом случае, я думаю, что это была граница его территории. Зверь становился позади угла скалы, где нас невозможно было увидеть от дверей, и аккуратно поставил меня на ноги. Я, подойдя к краю скалы, осторожно, стараясь не высовываться слишком далеко, выглянула из-за угла.

— Грендель, — прошептала я, оглядываясь назад, уверенная, что зверь знал это имя.

Фигурой, появившейся из дверей, был Грендель, связанный и ведомый на привязи. С ним вышли два кюра с большими топорами в руках.

Терезий протянул ко мне свою лапу, и несколько раз выпрямил и согнул пальцы. «Он же считает, — догадалась я. — Он хочет, чтобы я посчитала». Тогда я сначала схватила рукой один его палец, а затем взяла другой рукой ещё один и сжала их вместе, дважды сдавив.

Кюр негромким ворчанием приветствовал моё действие.

Я не знала, где должна была произойти казнь, но предположила, что вряд ли они будет отходить далеко от дверей.

Грендель и два конвоира какое-то время продолжали двигаться в сторону нашего убежища, и затем, отойдя от двери шагов на шестьдесят, и не доходя примерно сорок шагов до нас, остановились. Я в ужасе увидела, что они поставили Грендель на колени, а потом один из кюров оттянул его голову, подставляя его шею под удар. Мне было совершенно очевидно, что Терезию, слепому калеке, было бы неразумно нападать на двух вооруженных кюров, уже не говоря о том, что ему для этого необходимо было пересечь открытое пространство относительно плоской скалы при ярком дневном свете.

Терезий ничего не мог мне сказать, но его лицо было повёрнуто ко мне. Он словно смотрел на меня, и мне показалось, что выражение его было почти человеческим.

И тогда я шагнула из-за скалы и негромко сказала:

— Тал!

Оба кюра были явно поражены, увидев здесь, вне Пещеры, человека, да ещё и кейджеру.

Ни у кюров, ни у Гренделя не было при себе переводчика. Грендель к тому же был лишён большей части его обычной сбруи. Я предположила, что так было положено.

— Тал, — повторила я, делая пару шагов в их сторону.

Меня не раз можно было заметить в компании Гренделя, и я надеялась, что меня могли бы запомнить как его предполагаемую ухаживающую рабыню. С другой стороны, насколько мне было известно, многие кюры не слишком интересовались тем, чтобы уметь отличать одного человека от другого. В особенности это касалось тех, кто не имел с людьми близких дел. Вполне возможно, для них было бы нелегко отличить меня от нескольких другие также одетых темноволосых кейджер. Вот вы, например, смогли бы отличить одного урта от другого, если бы все они были одного размера и окраса?

Мгновением позже я уже была совершенно уверена, что ни один из них меня не узнал, за исключением, конечно, того факта, что перед ними человеческая женщина, причём носящая кюрский ошейник рабыня.

Я не планировала подходить к ним слишком близко, поскольку должна была быть в состоянии повернуть и добежать до укрытия позади меня.

Одни из кюров махнул своим топором в сторону двери, прозрачно намекая, что я должна вернуться в Пещеру. Разумеется, я осталась там, где была.

Он повторил жест, но я снова не сдвинулась с места.

«Команда должна быть повторена?» — вопрос, который ужасом сковывает сердце рабыни, поскольку повторная команда обычно — причина для наказания. Обычный ответ на такой вопрос — торопливое: «Нет, Господин», сопровождаемое непосредственным согласием. Другое дело, если команду не расслышали и не было ясно практично ли повиноваться таковой.

— Вонючие животные! — крикнула я им. — Трусы! Сыновья уртов! Братья тарсков!

При них не было переводчиков, так что, ни охранники, ни Терезий, понять меня не могли.

Грендель, владевший гореанским без всякого переводчика, конечно, мог меня понять, но у него не было никаких причин снабжать охранников переводом. Боюсь, поступи он так, и исполнение приговора могло бы ускориться без лишнего официоза и долгих речей.

Однако я была уверена, что моего выражения, тона, гримас и жестов, которыми я сочла целесообразным сопроводить свои эпитеты в их адрес, было вполне достаточно.

Я повернулась и побежала назад, к проходу среди валунов, полагая, что после моей оскорбительной, грубой провокации, начнётся ответное преследование. Такая реакция, характерная для многих животных, знакома даже людям. Далее я полагала, что последовать за мной мог только один из них. Второй, несомненно, должен был остаться с Гренделем, ноги которого не были связаны.

Я даже представить себе не могла, как стремительно может перемещаться кюр. Вскоре я услышала за своей спиной скрежет когтей по пологому склону скалы. Когда кюр встаёт на четвереньки, он может двигаться гораздо быстрее, чем может бежать человек. К счастью для меня, зверь не выпустил из рук свой топор, так что вынужден был передвигаться на двух ногах. Но даже в этом случае очень немногие из людей могли опередить его. Конечно, расстояние, которое требовалось преодолеть мне, было намного меньше того, которое, должен был пробежать преследовавший меня кюр, но даже при этом я успела запрыгнуть за угол скалы, позади которой поджидал Терезий, на считанные мгновения раньше него. Внезапно до меня дошло, что меня больше никто не преследует.

Я обернулась и тут же поспешила отвести взгляд в сторону. Терезий медленно откручивал голову зверя от тела, затем раздался хруст и он положил тело и голову у отвесной скалы. Их нельзя было заметить снаружи, вплоть до того момента, пока не окажешься в проходе.

Только тогда, я набралась смелости, чтобы посмотреть на него снова.

Потом я изобразила движение, словно собираюсь выйти в щель между скалами, но Терезий зарычал, и я остановилась. Определив мои намерения по звуку движения, он указал за свою спину, и я вернулась в проход, отойдя приблизительно футов на двадцать или тридцать назад, подальше от угла скалы. Тогда Терезий нащупал и поднял топор конвоира, и я вдруг потеряла его из виду. Он исчез позади каких-то валунов. Не могу сказать, что его исчезновение меня обрадовало. Разумеется, я предпочла бы иметь его, пусть и слепого, между собой и горлом прохода, поскольку я небезосновательно ожидала скорого появления другого охранника, теперь настороженного и любопытного. Он обязательно должен был появиться там, конечно после того, как Грендель будет обездвижен, по-видимому, с помощью привязи, наложенной на его лодыжки. Мне самой довелось познакомиться с такими узлами ещё во время моего нахождения в доме Теналиона. Это весьма распространённый способ дать понять связанной рабыне, что такое быть неподвижной и беспомощной. Я не думала, что конвоир, оставшись в одиночестве, ударит Гренделя, пока тот не будет надёжно обездвижен, ведь он мог бы дёрнуться, и даже вскочить или убежать. А когда тот будет связан, то не будет и нужды в спешке. К тому же, ему наверняка было любопытно узнать куда мог подеваться его товарищ. Неужели он всё ещё гонялся за разозлившей его, своенравной кейджерой?

Прошёл один ен напряжённого ожидания, потом второй, а затем я услышала хриплое рычание кюрского языка. Прошёл ещё один ен прежде чем он позвал снова, на этот раз в его ворчании слышалось раздражение.

На некоторое время наступила тишина. Я едва могла дышать. Я была уверена, что он приближается, и в какой-то момент ощутила, что он подошёл вплотную к проходу, а то и зашёл внутрь. Вдруг я увидела лезвие топора, высунувшееся из-за выступа скалы. За ним появилась рукоять, а затем и всё оружие целиком, зажатое в мохнатых лапах кюра. Не думаю, что я смогла бы убежать от него, даже если б очень захотела.

Было очевидно, что зверь был озадачен. Он видел меня, стоящую в проходе в нескольких шагах от него, но пока не мог видеть того, что осталось от его товарища.

Как бы это не показалось абсурдно, но он сказал мне что-то на кюрском.

Мне оставалось только покачать головой. Ни я не могла понять его, ни он меня, если бы я вдруг смогла выговорить хоть слово.

Кюр приблизился ко мне ещё на пару шагов, а затем, внезапно, застыл на месте, поднял голову и с шумом втянул воздух в свои широкие тёмные ноздри. Я была уверена, что он почуял кровь.

А потом я не удержалась от крика и закрыла глаза. Топор первого конвоира, зажатый в руках Терезия, появившегося сзади из-за валуна, обрушился на второго охранника, замершего в узком проходе. Удар, насколько я поняла, получился не слишком удачным, поскольку Терезий не мог видеть своего противника, хотя и более-менее точно представлял, где тот находился. Впрочем, хотя лезвие и не попало в центр головы, оно, снеся часть черепа вместе с левым ухом, разрубило плечо и наполовину углубилось в рёбра. Можно было не сомневаться, что топор, приготовленный для исполнения приговора, был хорошо наточен, тем не менее, я думаю, что это был удар такой силы, нанести который за исключением кюра вряд ли кто-либо способен.

Я стояла в нескольких футах от места действия, и всё же кровь долетела и окропила скалы рядом со мной. Весь проход, вокруг упавшего кюра, был залит его кровью. Терезий присел около убитого им зверя и сдёрнул с трупа его сбрую. Затем он бросил ремни мне и нетерпеливо заворчал. Грендель всё ещё не присоединился к нам, следовательно, сделать это он был неспособен.

— Да, — прошептала я, вытащив из ножен кюрский нож, — да.

Клинок был обоюдоострый, длиной приблизительно четырнадцать хортов, но рукоять, сделанная для руки кюра, была слишком большой для меня, так что мне пришлось держать обеими руками. Терезий снова зарычал, по-видимому, предупреждая меня от того, что он, должно быть, интерпретировал как потерю времени. С максимальной осторожностью пробираясь по проходу мимо распростёртого на камнях тела, я выбирала место, куда поставить ногу. Терезий не был столь скрупулезен, и мех его ног и рук был пропитан кровью. Через пару мгновений, миновав проход, я добралась до того места, где лежал связанный по рукам и ногам Грендель. Нож легко рассёк ремень привязи, стягивавший его лодыжки, а в следующий момент и верёвки на его руках. Кюр сел и, оглянувшись на двери, протянул лапу, в которую я вложила нож.

Вот для его ладони рукоять ножа оказалась впору. Он снова бросил взгляд назад, а затем подтолкнул меня к проходу, из которого я появилась.

Когда мы добрались туда, то увидели, что Терезий тащит тело второго кюра, по-видимому, решив поместить их рядом с головой и телом первого. Я поспешила поскорее миновать и отойти на несколько футов от того места, где был нанесён ужасающий удар, срубивший второго конвоира. Стоя там, трясясь от пережитого, я ждала пока Грендель и Терезий закончат общаться. Их разговор шёл на кюрском, так что я не понимала о чём они говорили, но в конце каждый из них сунул руку другого себе в рот. Я непроизвольно вздрогнула, когда массивные, клыкастые челюсти, сомкнулись на их руках. Как выяснилось, боялась я напрасно. Даже кожа не была прокушена. Я заключила, что это был некий знак доверия, товарищества, уважения, возможно, даже привязанности. Каждый из них мог запросто оторвать руку другого, но не повредил даже кожу. Внезапно Грендель повернулся ко мне, и я немедленно опустилась на колени и склонила голову. Он встал передо мной, и я подняла голову и улыбнулась. Разве он не рад? Разве он не должен быть благодарен? Разве я не преуспела? Разве я не сыграла важную роль в спасании его жизни, по крайней мере, в настоящий момент? Я ожидала, что он заговорит, что он меня похвалит, но Грендель отвернулся, и снова заговорил с Терезием.

Не веря своим глазам, я уставилась на его, повёрнутую ко мне спину. Мои глаза заволокло слезами.

Я ещё острее, чем прежде, ощутила свой камиск, ошейник на моей шее, отметину, которую носила на своём бедре.

Я была рабыней!

Рабынь не благодарят. Кому в голову придёт благодарить животное?

Фактически я просто сделала то, что, как ожидали, я должна была сделать, что, в действительности, меня проинструктировали сделать. Я просто повиновалась. Как можно благодарить рабыню за то, что она повинуется. Это именно то, что она должна делать.

Насколько глубже я осознала свою неволю в эти мгновения!

В действительности, слова благодарности рабыню могут скорее напугать, чем обрадовать. Что это может означать? Не предупреждение ли это, не намёк ли на то, что она ведёт себя слишком во многом как свободная женщина, которая как раз таки ожидает благодарности? А может это — уловка? Не думает ли он о ней с точки зрения тугих цепей или рабской плети? А что если он подумывает о её продаже? А вдруг она уже продана или отдана?

— Господин, — негромко окликнула я его, — могу ли я говорить?

— Да, — кивнул Грендель, повернувшись ко мне лицом.

— Произошедшее могли заметить часовые с поста у дверей, — сказала я. — И даже если они ничего не заметили и предположили, что конвоиры решили увести вас подальше в горы, то со временем, когда они не возвратятся, начнётся расследование. Будут поиски, а потом и преследование. Вам нужно бежать.

— Я не закончил свои дела здесь, — ответил он. — Есть ещё кое-что, что должно быть сделано.

— Вы ничего не сможете сделать в одиночку, — попыталась переубедить его я. — Они выследят вас. Они беспощадны. Вы должны бежать.

— Что насчёт тебя? — осведомился Грендель. — Как Ты себя чувствуешь?

— Я замёрла, — призналась я. — Я поранила ноги, и теперь хромаю.

— Мы разведём огонь, — пообещал он.

— Но этого нельзя делать, — воскликнула я. — Дым заметят. Вы должны бежать!

— Когда они доберутся до костра, — сказал кюр, — нас там уже не будет.

— Огонь будет отвлекающим манёвром? — уточнила я.

— И даже лучше, — усмехнулся он.

— Господин? — не поняла я.

— С наступлением темноты, — продолжил Грендель, — Ты пойдёшь к дверям, но будешь держаться у стены, справа от входа. Там тебя не заметят. Затем, выбрав подходящий момент, проскользнёшь в Пещеру.

— Но как я узнаю, что момент подходящий? — спросила я. — Там ведь часовые, кюры.

— Ты поймёшь, — заверил меня Грендель. — Дело уладит наш друг Терезий.

— Вы должны бежать, — попыталась настоять я. — Вы оба.

— Мы спрячемся, — успокоил меня он.

— Где здесь можно от них спрятаться? — поинтересовалась я.

— Там, где они не будут нас искать, — усмехнулся Грендель.

— Бегите! — попросила его я.

— У меня есть дело, которое должно быть сделано, — повторил он.

Я увидела приближающегося Терезия. В руках он держал какие-то короткие, скрюченные ветки и целый куст с корнями, на которых ещё оставались комья земли. Также я отметила, что на нём теперь была надета кюрская сбруя.

Грендель подхватил валявшийся на камнях топор второго из своих конвоиров и поднял его над головой. Это было тяжёлое оружие, с двойным лезвием и длинной рукоятью, но он обращался с ним с той же лёгкостью, с какой я махала бы прутиком.

— Господин, — позвала я его.

— Что? — откликнулся он.

— Терезий не может понимать нас, — сказала я. — У него нет переводчика.

— Так, — согласился Грендель. — И что?

— Разве я не преуспела? — поинтересовалась я.

— Ты всё сделала блестяще, — признал кюр.

— Господин доволен? — уточнила я.

— Я доволен, — кивнул он.

— Неужели меня нельзя поблагодарить? — спросила я.

— Ты — свободная женщина? — осведомился он.

— Нет, Господин, — ответила я.

— Ты — рабыня? — задал он следующий вопрос.

— Да, Господин, — признала я.

— Тогда тебя не нужно благодарить, — подытожил кюр.

— Я поняла, — вздохнула я.

— Я не уверен в этом, — сказал Грендель.

— Я не понимаю, — растерялась я.

— Это — доброта, — пояснил он.

— Я не понимаю, — покачала я головой.

— Это — урок, — сказал он. — Это может спасти твою жизнь.

— Господин?

— Рабыня не должна быть озабочена собой, быть своекорыстной или корыстной вообще. Это для свободной женщины. Это свободная женщина думает о себе. Рабыня думает о своём хозяине и надеется, что он будет доволен ею. Рабыня служит самоотверженно, полностью отдаваясь господину. Она принадлежит ему как тарск или сандалия. Она повинуется не ради того, чтобы быть вознаграждённой. Она служит не ради благодарности. Она — рабыня. Для неё, как для его животного, есть только повиновение, без сомнений, без промедлений и без благодарности. Это — то, для чего она нужна.

— Уверена, господин мог бы бросить ей леденец или подарить ей ласку, — сказал я.

— Да, — согласился Грендель, — но не обязан этого делать. Скорее пусть она будет благодарна за любое внимание, которое хозяин может уделить ей.

— Но я хочу служить так, — призналась я, — беспомощно и покорно!

— На Горе, — заверил меня он, — у тебя не будет никакого иного выбора, кроме как служить именно так.

— Да, Господин, — вздохнула я.

— Итак, — сказал Грендель, — ты всё ещё хочешь благодарности?

— Нет, Господин, — ответила я.

— Но, — продолжил он, — возможно, Ты хотела бы узнать, довольны ли тобой?

— О да, Господин! — воскликнула я.

И тогда положил свою огромную лапу мне на голову и легонько взъерошил мои волосы, как кто-то мог бы одобрительно потрепать по голове домашнего слина.

— Я доволен тобой, — сообщил мне он.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила его я.