Врач из будущего. Подвиг

Глава 14 Интерлюдия Алексей Морозов — Лешка. Молот и наковальня

19:15. Штаб обороны Белостока.

Тикали настенные часы. Этот мерный, назойливый звук был громче далёкой редкой канонады. Он заполнял комнату, набитую тягостным молчанием и ожиданием.

Морозов стоял у карты, но не видел её. Его взгляд был прикован к трём маленьким флажкам, обозначавшим дулаги западнее города. Он ждал, они все ждали.

Первая радиограмма пришла в шестнадцать ноль-пять. «Гроза-1. Объект „Берёза“ взят. Семена собираются. Битые яблоки грузятся в телеги». Расшифровали быстро. Первый лагерь освобождён. В штабе выдохнули. Но облегчение было коротким.

Прошёл час, второй… О втором и третьем лагерях — ничего, совершенно никаких сведений. Радист, бледный как полотно, каждые пятнадцать минут выходил в эфир на короткий сеанс. В ответ — статический шум.

— Может, связь прервалась? — глухо спросил начальник связи, капитан Лисицын, вытирая пот со лба. — Пеленгацию могли навести…

— Пеленгацию навели бы и на первую группу, — отрезал Морозов, не оборачиваясь. — Молчание — это тоже информация. Ждём.

Но напряжение росло. Подполковник Зайцев, пехотный командир, нервно прохаживался из угла в угол.

— Шесть часов на всё про всё дали, Алексей Васильевич. Уже три с лишним прошло. От одной группы весточка. Если другие попали в переплёт… Все сроки полетят. Немцы очухаются, подтянут резервы к тылам, и «Молот» сам попадёт в мясорубку. Может, уже пора думать о плане «Б»? Оборона по периметру?

— План «Б» — это пусть к поражению, Пётр Семёныч, я верю в наших парней, — спокойно, но с такой сталью в голосе, что Зайцев замер, ответил Морозов. — Пока у нас нет данных о разгроме двух оставшихся групп, мы действуем по плану «А». Танки Ветрова и люди Носова не подведут. Просто сидим и ждём. Ответил Лешка, но никто из штаба обороны города не знал, да и не мог знать, как не легко давалось Лешке это спокойствие и уверенность, что он внушал своим подчиненным…

Его лицо было маской ледяного спокойствия, но это была именно маска, он просто не имел права показывать, какая буря бушует внутри. Только пальцы, сжимавшие край стола, были белыми от напряжения. Он не показывал страха, не потому что не боялся. Потому что знал: если дрогнет он — дрогнет весь штаб, а за ним и весь гарнизон.

20:47

Радист вздрогнул, прижал ладонью наушник. Все в комнате замерли.

— Принимаю… Принимаю! «Гроза-2»! — он лихорадочно заскрипел карандашом записывая данные радиопередачи.

Шифровальщик практически выхватил у него листок, нервы людей были на пределе, он вырвал блокнот у помощника. Его пальцы летали по страницам. Тиканье часов заглушил стук собственного сердца в ушах у каждого.

— Готово! — выдохнул шифровальщик и протянул листок Морозову.

Тот прочитал про себя, и по его лицу впервые за вечер пробежала тень — не улыбки, а жёсткого, делового облегчения.

— Всем слушать, — он прочёл вслух, переводя код. — «Двадцать сорок пять. „Гроза-2“. Объект „Дуб“ взят. Задержка из-за „грибов“ на дороге. „Грибы“ выкорчеваны, но „телега“ повреждена, семена собраны. Битые яблоки — половина погружена. Движемся к „реке“. Прошу уточнить график».

Морозов посмотрел на Орлова. Тот понимающе кивнул.

— «Грибы» — это немецкий заслон. Патруль или подразделение. «Телега повреждена» — потеряли технику. БТ-7 или грузовик. Но задачу выполнили.

— И главное — связь есть, — добавил капитан Лисицын, уже не скрывая облегчения. — Значит, радиостанция цела, управление сохранили.

— Ответьте, — приказал Морозов. — «График сохраняется. Двигаться к „реке“. Ждать „Грозу-3“».

Напряжение спало, но не исчезло. Теперь ждали последнего, самого важного доклада. Третья группа была самой дальней, её маршрут — самым сложным.

21:30

Радист снова встрепенулся. На этот раз его лицо озарилось, будто парень получил долгожданную весточку из родного дома…

— «Гроза-3»! Сильный сигнал!

Расшифровка заняла минуты, но они показались вечностью. Морозов взял листок, и на его губы дрогнули в этот момент, почти незаметно, неуловимо, вскоре его лицо озаряла простая радостная улыбка по которой Лев узнал бы своего простого и веселого друга, того самого «Лешку», а не сурового полковника НКВД…

— Двадцать один двадцать, — зачитал он чётко, и в его голосе впервые зазвучали веселые нотки простого парня из лаборатории, друга, врача, а не «стального командира», что не знает сомнений. — «Гроза-3». Объект «Осина» и «прилегающая роща» очищены. Встретили «стадо кабанов» — это означало до батальона пехоты. «Кабаны» разбежались, часть загнаны. Потери: две «блохи» (лёгкие танки БТ-7) укушены, но идут своим ходом. «Семян» — в избытке. «Битых яблок» — много. Все колонны движутся к «реке». «Кузнечик» (Носов) докладывает: «Готовим удилища для большой рыбалки».

Телеги, блохи* — каждая из трех групп имело свое название техники, так посоветовал Лев, так сложнее переводить радиоперехват нацистам. Нет общего названия техники.

В штабе вместо безудержной радости воцарилась тишина, но теперь это была тишина сосредоточенной уверенности, пришло время тяжелой работы…

— Батальон, — произнёс Орлов с профессиональным одобрением. — Значит, на них вышли не патрулем, а целым батальоном. И наши отбросили фрицев. Теперь, наши это примерно пять тысяч бывших пленных с винтовками, пулеметами и гранатами — это уже сила. Не просто придется «сверхчеловекам»…

— «Две блохи укушены» — два БТ-7 подбиты, но на ходу, — добавил Зайцев. — Потери приемлемые, главное — задачи все выполнены, все три дулага освобождены.

Морозов отложил листок. Он подошёл к карте и провёл рукой от дулагов к точке сбора, а от неё — к вчерашнему участку прорыва у Белостока.

— Всё. Колесо завертелось. Теперь его не остановить. — Он обернулся к командирам. — Первый этап пройден. «Молот» собрал силы. Теперь всё зависит от нашей решимости и профессионализма. Через семь часов начинаем операцию «Рассвет». Капитан Гусев, ваша артиллерия спит последние часы. Проверьте связь с каждым орудием. Майор Орлов, экипажи КВ и Т-26 — отдыхать. Даже если танкисты не захотят спать они ОБЯЗАНЫ, от ваших танков зависит половина успеха всей операции! Подполковник Зайцев, пусть ваши люди поужинают и попытаются уснуть, выдать по 100 грамм «фронтовой нормы». В три ноль-ноль — общее построение, постановка задач.

Сто грамм фронтовой нормы еще не введены в войсках, но по совету Льва, Лешка опережал развитие событий, не было ни времени ни средств на психологов, а стресс у бойцов нужно было снимать…

Он взглянул на часы. Тиканье теперь звучало не мукой ожидания, а отсчётом до часа «Ч».

— Всем спать, — приказал он, хотя знал, что сам не сомкнёт глаз. — Завтра мы не просто обороняемся. Завтра мы вышибаем дверь из этой мышеловки. И вышибем её так, чтобы осколки летели до самого Берлина, до их безумного фюрера…

Командиры, получив долгожданные приказы, разошлись, уже не с тревогой ожидания, а с четко поставленными боевыми задачами. Морозов остался один в опустевшем штабе, он подошёл к окну. Над городом, затянутым вечерней дымкой, уже зажигались первые звёзды. Где-то там, в двадцати километрах к западу, по тёмным лесным дорогам, шли колонны. Его колонны. Несшие спасение одним и смерть — другим.

Он потянулся, хрустнул позвонками. Ледяное спокойствие на лице сменилось усталой, но непреклонной решимостью. Первая, самая трудная часть — неопределённость — позади. Теперь оставалась только работа. Жестокая, кровавая, но такая необходимая работа. Бой за Белосток только начинался.

8 июля 1941 года, 04:30. Наблюдательный пункт полковника Морозова, западный сектор.

Тишина была обманчивой. Она не была пустотой. Она была натянутой струной, гудела в ушах напряжением десяти тысяч людей, замерших в ожидании. В этой тишине звенели далёкие выстрелы — редкие, нервные. Немцы на передовой, должно быть, уже слышали движение в своём тылу, но ещё не понимали масштаба надвигающейся на них катастрофы.

Алексей Морозов стоял не в окопе, а в тесном блиндаже, превращённом в КП. Его мир был ограничен смотровой щелью, глазом стереотрубы и разложенной на грубом столе картой, испещрённой стрелами и кругами. Отсюда, с высоты, ему был виден весь западный фас «котла» — изрытая воронками земля, жалкие остатки немецких укреплений, развороченные вчера «Таранном», и дальше — лес, где сейчас, по его расчётам, должен был сосредоточиться «Молот». Они были «неправильные русские», окруженцы пробивались на восток к своим, удар «Тарана» на Запад, туда куда гнали пленных, где организовывали дулаги, был неожиданным и потому принес успех. Основные и самые сильные укрепления усиленной дивизии, немцев, что держала в кольце оборону полковника Морозова были на восточном направлении…

Лешка перестал принадлежать сам себе, теперь он полковник НКВД был слишком ценным активом, чтобы высовывать голову. Его жизнь теперь измерялась не личными рисками, а километрами удерживаемого фронта и количеством удерживаемых полков врага, потому он не высовывался и наблюдал через стереотрубу, он не мог позволить себе роскоши личной храбрости и риска. Морозов просто не имел права погибнуть и подвести всех этих людей, что собрал вокруг себя…

В ушах мягко шипела рация, настроенная на частоту «Молота». Тишина радиоэфира, тишина перед бурей. Ветров держал режим молчания. Так и должно быть.

— Товарищ полковник, — голос начальника артиллерии, подполковника Гусева, был глуховатым в тесноте блиндажа. — Батареи к бою готовы. Миномётные роты на позициях. Ждём сигнала.

Морозов кивнул, на секунду оторвавшись от окуляров. Сигналом будет грохот. Грохот десятка танковых двигателей и орудийных выстрелов с запада.

05:17.

Тишину разорвало.

Сначала — далёкий, но ясный, сухой выстрел танковой пушки. Затем ещё. Потом — частый, яростный треск пулемётов, сливающийся в сплошной рёв. Это был не перестрелка. Это был взрыв. Звук битвы, рождённой в чистом поле, пришёл с запада, взорвав собой рассвет. «Молот» начал работу.

Морозов увидел, как на далёких немецких позициях, отмеченных на карте как предполагаемое местонахождение 1-го и 3-го полков 162-й пехотной, замелькали вспышки ответного огня. Немцы просыпались. Профессионально, быстро. Но их огонь был хаотичным, растерянным — их били в спину. «Неправильные русские» вырвавшись из «котла» зачем-то вернулись, а не бежали в ужасе роняя тапки. Такое поведение было странным, непонятным, не рациональным и пугающим. Русские, «неправильные русские» прорывались из большого котла в малый, зачем⁈

— Артиллерия, всем батареям! — Голос Морозова в наушниках полевого телефона был ровным, как лёд. — Квадрат «Сталь», всеми калибрами! Огонь на подавление. Беглый, на три минуты. Миномёты, не «стесняемся» присоединяемся к веселью. Снарядов не жалеть!

Его не слышали на западе. Но его услышала земля его «Наковальни».

Секунду спустя небо над немецкими передовыми окопами разорвалось. Сначала не прицельно, работая по площадям. Десятки орудий и миномётов выли, выплёвывая в предрассветное небо снаряды, которые были на вес золота в любом другом месте, но здесь, в Белостоке, тут снаряды были дешевле жизни артиллериста. Грохот стоял такой, что в блиндаже задребезжали стёкла стереотрубы. Земля дыбилась сплошной стеной разрывов, дыма и летящих комьев грязи. Это была не подготовка. Это была зачистка.

05:21.

Морозов перевёл дух. Три минуты. Немцы в первых траншеях сейчас глохли, гибли, цепенели.

— Орлову «Наковальня», первая волна. Вперёд!

На линии, скрытой в складках местности, задвигались тёмные громады. Десять КВ-1 майора Орлова выползли из укрытий. Они шли будто на параде не спеша, с тяжёлой, неотвратимость, как сама судьба. Их широкие гусеницы вминали в грязь то, что осталось от проволоки. За ними, цепляясь за броню, перебежками, двигалась пехота — отборные батальоны, костяк обороны. Они шли молча, пригнувшись, сохраняя силы для рукопашной.

Артиллерия продолжала бить, но теперь огонь стал смещаться вглубь, на вторую линию немецкой обороны, куда должны были отползать уцелевшие фрицы. Орловские КВ подошли к краю нейтральной полосы. Из дымящихся развалин немецких окопов брызнули первые, редкие очереди. Пулемётные трассы цокали по непробиваемой лобовой броне КВ, оставляя лишь белые следы. КВ ответили выстрелами своих пушек и двинулись вперед. Они давили уцелевшие пулемётные точки гусеницами, их 76-мм пушки методично, как молотки, разбивали любые очаги сопротивления.

05:35.

— Орлову. Вторая волна. Вводи резерв.

Из-за спин КВ, из оврагов и с флангов хлынула вторая лавина. Это были не тяжёлые танки. Это была масса. Т-26, больше похожие на подвижные пулемётные точки с пушкой, бронеавтомобили БА-10, чьи 45-мм пушки били по амбразурам, БА-20 и ФАИ, поливавшие свинцом окопы. И снова пехота — больше, плотнее.

Именно в этот момент, когда немецкая оборона на западе уже трещала по всем швам, с запада донёсся новый, яростный рёв моторов — не тяжёлый гул КВ, а высокий, стремительный вой БТ—7. «Молот» капитана Ветрова ввёл в бой свои главные силы и одновременно последние резервы.

С запада, из леса, выскочили элегантные, не легендарные «тридцатьчетверки», в стремительные «бэте» с ходу ведя огонь. А за ними, нестройной, но неудержимой лавиной, поднялись те самые пленные примерно 5000 бойцов сводных батальонов. Они не шли в атаку — они заливали немецкие тылы. Их сила была в ярости, а не в выучке и слаженности подразделений. Они стреляли длинными, расточительными очередями из новых ППШ, не целясь, лишь бы держать врага прижатым к земле. Винтовка заела? Швырнуть, поднять трофей, стрелять дальше. Их поддерживали оставшиеся Т—34 «Молота» — стальные кулаки, бившие по любому организованному сопротивлению. Легкие танки сила, очень серьезная сила, когда они не прорывают укрепления, а работают под прикрытием КВ или Т—34…

Немцы оказались в классических клещах. Но эти клещи были не из стали, а из мяса, ненависти и безумного, желания отомстить садистам и захватчикам. С востока давили непробиваемые КВ и масса пехоты. С запада — стремительные БТ, крепкие Т34 и обезумевшая от мести толпы вчерашних пленных. А сверху, до самого последнего момента, сыпался шквал артиллерийских и миномётных снарядов, которые здесь, в Белостоке, не экономили.

Это был не бой. Это было уничтожение! Профессионализм немецких офицеров и стойкость солдат разбивались о простой тактический факт: их позиции были разворочены вчера, укрепления не восстановлены, а противник сосредоточил на узком участке весь свой наличный бронекулак и всю накопленную ярость.

06:10.

Наблюдая в стереотрубу, Морозов видел, как в режиме реального боя штабные синие прямоугольники на его карте расплывались, превращаясь в клубки хаоса. Отдельные очаги сопротивления — там, где засел унтер-офицер с пулемётом, где офицер сумел собрать вокруг себя горстку солдат — гасли один за другим, раздавленные массой или уничтоженные точечным ударом танка.

Связист протянул трубку полевого телефона. На связи был Ветров, похоже телефонисты где-то уже установили связь и у командира групп появилось время выскочить из танка и связаться с командующем обороной Белостокского рубежа, а значит операция удалась. Морозов услышал сиплый голос, перекрываемый грохотом боя.

— Товарищ полковник! Встреча с Орловым на отметке! «Гости» в панике! Ломаем врага! — В голосе слышалось ликование и упоением боем.

Затем — был голос Орлова, глухой, усталый:

— Первая задача выполнена. Продавили. Территория под контролем. Потери есть, уточняем.

— Молодцы парни! Вы просто молодцы! Действуйте по оперативной обстановке! — Совсем не по уставному ответил Морозов и положил трубку. Он не спрашивал подробностей. Он смотрел на часы. Всё уложилось в расчётные сорок минут основного побоища.

— Всем подразделениям, — сказал он в микрофон штабной рации, и его голос разнёсся по всем штабам батальонов. — Закрепляйтесь на достигнутых рубежах. Зачистка. Трофеи — собрать. Наших раненых — немедленно в тыл, по коридору. Ибо раненых и ослабленных людей в дулагах было в 2–3 раза больше тех, кто мог держать оружие и участвовать в бою, именно для них пробивали коридор.

Он оторвался от стереотрубы. В блиндаже стояла та же напряжённая тишина, но теперь в ней висела усталость и… недоумение. Слишком быстро. Слишком по плану, полковник выглядел в глазах подчиненных настоящим фокусником.

Морозов вышел на воздух, всё же подняв бинокль. Поле боя дымилось. Там и тут горели подбитые БТ-7 и Т-26. Один КВ стоял с перебитой гусеницей. Но среди этого дыма уже сновали санитары, а красноармейцы с радостными лицами собирали оружие, стаскивая немецкие MG-34 и ящики с патронами.

Победа, тактическая. Три полка, если не уничтожены, то разгромлены и отброшены. Кольцо прорвано, коридор на запад открыт, остаткам дивизии придется отступать. Да немцы пригонят не менее армейского корпуса взять в кольцо «неправильных русских», но когда это еще будет? Просто так в условиях блицкрига, снять с фронта армейский корпус не просто, уйдет 3–4 дня, а то и все 5–6 суток согласования в высоких штабах. Практически вечность в реалиях современной войны…

Но глядя на это поле, Морозов видел не триумф. Он видел потраченный ресурс. Два его КВ вышли из строя, смогут ли починить и вернуть в строй не понятно. Несколько лёгких танков и броневиков горели. Десятки, сотни лучших бойцов — убиты и ранены. И самое главное — он выложил на стол все свои козыри. Весь мобильный резерв, весь бронекулак, всю накопленную ярость. Теперь у него за спиной была мощная, но статичная оборона и тылы, набитые ранеными. А перед ним — разъярённый, оскорблённый враг, который теперь точно знал силу и решимость гарнизона и не пошлёт на усмирение всего одну пусть и усиленную дивизию.

Он повернулся к адъютанту, молоденькому лейтенанту, глаза адъютанта были наполнены счастьем и обожанием, верой в своего командира. Он видел победу, видел разгром немецкой дивизии. Не понимая, что это возможно последняя их победа и смертный приговор…

— Передать всем командирам. Поздравляю, теперь — работа, раненых — в госпиталя. Пополнение из пленных — распределить по учебным полкам рано им еще в строй, надо бы подкормить, дать сработаться в новых подразделениях. Да! Мы создаем новый рубеж обороны. На семь километров западнее сегодняшних позиций. Все. Действуйте у нас очень мало времени.

Патроны, снаряды, стрелковое вооружение, еда форма этого было безумно много на складах. И единственное, что таяло быстрее всего время, время жизни его гарнизона, запасов было куда больше, чем им оставалось жить…