"Маяк только один" – 3. "Таможня дает добро"

VII

— Что это за хреновина?

Роман недоумённо вертел в пальцах кожаный браслет из толстой кожи с кольцом для большого пальца и вставкой в виде медного, испещрённого мелкими углублениями диска. Рассмотрел и так, и эдак, надел на руку, продев в кольцо большой палец — вставка при этом оказалась у его мясистого основания, с внутренней стороны ладони.

— Это гардаман или, как его ещё называют, платан. — отозвался Сергей. — Им пользуются при починке парусов, когда делают швы, чтобы проталкивать иглы сквозь сложенную в несколько раз ткань. Видишь этот кругляш — в него упирают тупой кончик иглы, как в обыкновенный напёрсток. Незаменимая вещь для матроса парусного судна. Если собираешься остаться на «Квадранте», тебе тоже такой понадобится — если, конечно, не хочешь ходить с исколотыми ладонями.

И со значением покосился на собеседника. Роман спрятал вздох — это была третья за последние полтора часа попытка завести разговор о его планах на будущее. Пока он увиливал, отделываясь фразами вроде «там видно будет» — или, как сейчас, неопределённым пожатием плеч.

— Ну, хозяин барин, хочет живёт, хочет — удавится… — не стал настаивать Сергей. — А гардаман всё же купи, как и прочий матросский приклад — набор парусных игл, пару мотков суровых ниток для починки парусов, складной нож со свайкой, кусочек пчелиного воска… Ну и нож конечно — раскладной, со свайкой и шилом. Какой ты будешь матрос без ножа?

С покупками покончили быстро. В лавчонке, куда они заглянули, едва сойдя на пирс с борта «Штральзунда» — так называлась посудина, на которой Сергей прибыл в Зурбаган, — было всё, необходимое в матросском быту. Вдобавок к перечисленным аксессуарам приобрели клеёнчатый шлюпочный плащ, просмоленную шляпу-зюйдвестку, в точности как те, что носили матросы с парохода, и две пары рукавиц из толстого спилка — пригодится работать с канатами, пояснил Сергей, без них руки до костей обдерёшь…

Роман хотел заплатить за купленное из своего аванса — Врунгель не обманул и перед отбытием на берег выдал двадцать пять увесистых золотых кругляшей с корабликом на реверсе. На аверсе имелась надпись латиницей и римская единица. Сергей эту попытку решительно пресёк — «найдёшь ещё, на что потратить, а у меня здесь неограниченный кредит…» Роман сложил покупки в специально для этого приобретённый парусиновый мешок с плечевыми лямками и просмоленным репшнуром, затягивающим горловину, и вслед за провожатым покинул заведение.

Следующие часа полтора они бродили по городу. Глаза у Романа разбегались — Зурбаган не походил ни на один из городов, которые ему приходилось видеть когда-нибудь. Он весь был словно составлен из кусочков разных мозаичных картин: припортовые кварталы с домами, выстроившимся вдоль причалов, словно на полотнах Душана Крадлеца сменялись рядами пакгаузов, в проездах между которыми громоздились штабеля бочек и досок; вместо них возникали торговые улицы, щеголяющие многочисленными витринами, одесскими (или, может, парижскими?) бульварами с каштанами и чугунными столбами газовых, погашенных по дневному времени фонарей.

Пройдя ещё немного, они попали в лабиринт узких, взбирающихся ступеньками в гору, переулков, заставленных домишками с узкими, на два-три окна, фасадами и миниатюрными, утопающими в зелени палисадниками. Круглые, обкатанные морем булыжники под ногами сменились тёсаными гранитными брусками, гравием, кое-где даже дощатыми тротуарами. По улицам, улочкам, переулкам катились экипажи, при взгляде на которые Роман припомнил слово «фиакр», открытые ландо, телеги, гружёные разнообразным барахлом. Раза два опались почти лондонские кэбы с парой высоченных колёс и кучером на высоком сиденье за спиной седока. И пешеходы, парочки, группки, одиночки, разнообразно одетые, спешащие, неторопливо прогуливающиеся, глазеющие на витрины магазинов и лавочек…

У одной из таких витрин — на центральной улице, которую Сергей назвал 'улица Полнолуния, — они задержались. За зеркальными стёклами, на бархатных подушках и подставках из благородного полированного дерева красовалось оружие, самое разнообразное — револьверы, охотничьи двустволки, карабины, шпаги, сабли, кинжалы, охотничьи ножи… Спутник Романа сделал приглашающий жест, но он отрицательно мотнул головой.

— С вашего позволения, Сергей Дмитриевич, я лучше сюда.

И показал на соседнюю лавчонку. Витрины у неё не было — вместо этого над приоткрытой дверью покачивалось на ветру ажурное отчеканенное из тонкой меди изображение скрипки и флейты поверх надписи латиницей.

— «Продажа нот и музыкальных инструментов». — прочёл Сергей. — Признаюсь, молодой человек, вы сумели меня удивить — все, кому я раньше показывал Зурбаган, обычно стремились посетить именно оружейный магазин. Ну, да коли есть желание — отчего бы не зайти? Мне даже любопытно — что вы там выберете?

— Банджо? — Сергей озадаченно крякнул, рассматривая покупку. — Нет, хорошая вещь, я не спорю… но почему не гитара? Я не специалист, но, по-моему, тут есть весьма достойные экземпляры.

— Банджо я освоил ещё во время учёбы в Универе. — принялся объяснять Роман. Мы с ребятами собрали тогда группу, исполняли джазовые композиции. Я тогда действительно играл на гитаре, но когда перешли на кантри, пришлось переквалифицироваться…

И он постучал согнутым пальцем по мембране, натянутой под четырьмя струнами, и инструмент отозвался звенящим гулом.

— А тут увидел, и сразу решил, что беру! Гитару на судне сберечь будет трудновато — отсыреет, дека покоробится, фанера расслоится и всё, можно выбрасывать! А тут массив красного дерева — хоть водой поливай, что ему сделается? Ну, может, мембрана попортится от сырости, так её и сменить недолго… А винты какие, колки — это вам не серийная штамповка, посеребрённая латунь, ручная работа! Крепкая вещь, в любой угол можно засунуть, хоть под койку и будет там лежать безо всякого вреда…

— …С фортепьяно и полмили не пройти,

Скрипка сырости не терпит, пропадёт.

И орган по Нилу вверх не провезти,

Чтобы в тропиках звучал среди болот… — прочитал нараспев Сергей.

— … Ну а я качаюсь в ранце за спиной,

Сжато кофе и беконом с двух сторон.

И когда отряд ползёт как неживой,

Слышен тотчас подгоняющий мой звон… — подхватил Роман. — Я как-то хотел переложить «Песнь банджо» на музыку, всё руки не доходили…

Сергей улыбнулся — он явно был доволен.

— Может, теперь дойдут. Я ведь, не поверите, тоже когда-то пел Киплинга, правда, под гитару. И «Пыль-пыль-пыль», и «Фузи-Вузи», и «Наше море кормили мы тысячи лет…» Давно это было, лет тридцать назад…

Роман кивнул. Он уже знал удивительную историю собеседника, перенесшегося через Фарватеры на десятки лет вперёд.

Сергей взвесил инструмент на руках, провёл ладонью по полированной древесине, прикоснулся к струнам.

— Да, для кубрика самый раз будет. Парни порадуются, им не хватает в рейсе развлечений. А так — вечерком, после вахты… приходилось слышать песни шанти? Их только под банджо и петь….

Роман кивнул. Он знал об особых, морских песнях, которые моряки пели при разных судовых работах — одними отмеривали ритм, работая со снастями, другие — тягучие, длинные — пели на отдыхе, под третьи все разом выбирали шкоты или подтягивали к реям тяжёлые полотнища парусов.

Сергей словно прочёл его мысли, и покосился — исподлобья, испытующе.

— Вы что же, решились всё-таки остаться у старины Бонифатьича? Если да — не могу не одобрить!

«Уже пятый раз. — отметил, едва удержавшись от вздоха, Роман. — Пора с этим что-то делать…»

— Давайте договоримся, Сергей Дмитриевич. — он постарался, чтобы голос звучал официально. — Когда решу — я сам об этом скажу, и не нужно всё время торопить и переспрашивать. Вы лучше рассказали бы, что у вас творится — а то сплошные урывки, намёки. Как тут что-то решать?

— Хорошо, будь по твоему! — Сергей хлопнул его по плечу. — Только давай договоримся: дальше на «ты», не настолько уж я тебя старше. А сейчас — бери свою балалайку и пойдём, в самом деле, в «Белый дельфин». У тётушки Гвинкль морская кухня лучшая в Зурбагане — пальчики оближешь, а уж эль… Возьмём по паре пинт, посидим, я всё и объясню. Только уж и ты расскажи насчёт парохода с беженцами — очень меня эта тема интересует. Нельзя её просто так взять и задвинуть подальше, никак нельзя…

— Всё, больше не могу, лопну!

Роман сыто икнул и, ничуть не смутясь, откинулся на спинку стула. Да и с чего смущаться — нравы в заведении царили самые простецкие, под стать заполнявшей его публике.

— Случалось мне бывать в разных рыбных ресторанах — и на Кипре, и в Италии, и на островах Греческого Архипелага — знаете, такие маленькие, словно из позапрошлого века, там готовят по бабушкиным рецептам — но до здешней кухни, кажу я вам, им всем далеко! Устрицы, запечённые под винным соусом — это нечто, а уж буйябес!..

Они с Сергеем сидели в «Белом дельфине» уже второй час и за это время успели продегустировать несколько фирменных блюд, запивая их ледяным элем из большого запотевшего глиняного кувшина, вмещавшего, как сообщила подавшая его хозяйка заведения, четыре полные пинты. Сейчас кувшин был пуст почти наполовину, и останавливаться на этом никто не собирался.

— Ну, это всё же не совсем буйабес… — заметил Сергей. Он тоже был сыт, вполне доволен жизнью и добродушен — и намерен был оставаться таким, пока не дошло до серьёзного разговора, ради которого они сюда и зашли. — Этот суп именуется «зурбаганская уха». А есть ещё «ланиферская» — в неё вместо устриц и креветок кладут гребешков, непременно что с острова Ланифер. В отличие от колонии Ланифер из одноимённого рассказа, он не в далёких тропических морях, а милях в трёхстах на запад от Зубрагана, если идти вдоль побережья. С колонией есть регулярное каботажное сообщение, вот и возят оттуда этих гребешков — в здоровенных плетёных корзинах, переложенными мокрыми водорослями. Тут вся соль в том, чтобы довести моллюсков живыми, иначе вкус будет не тот…

— Похоже, здешняя география сильно отличается от той, что описана у Александра Грина. — Роман задумчиво посмотрел на большую, в половину стены, карту, висящую рядом с портретом писателя. — Он ведь тут побывал, верно?

Сергей нацедил в оловянную кружку эля. Сдул густую, с коричневым оттенком, пену, отхлебнул и подцепил двузубой вилкой устрицу.

— Бонифатьич успел рассказать? Да, побывал, и даже впутался тут в какую-то загадочную историю — я тебе потом пасскажу… А сейчас — давай-ка к делу.

— Это про пароход? Я же всё уже рассказал…

— Всё, да не всё. Вот, к примеру — никто из украинцев не упоминал, куда они, собрались идти из Зурбагана? Я понимаю, тема не для обсуждения — но может, кто случайно проболтался? Куда-то ведь они везли этих бедолаг, собирались передать, продать… что, так ни разу и не похвастались будущими барышами?

— Не было ничего, говорю же! Может, они и сами не знали? Я бы не удивился, по виду чистые громилы с куриными мозгами… А вот кто знал наверняка — это тот скандинав, Улоф, который меня допрашивал.

— Да, помню. — кивнул Сергей. — Вот кого бы подержать за кадык… Но сие, увы, невозможно — сбежал, мерзавец, скрылся вместе с пароходом и невольниками!

— Ну, так он снова появится! Если рейс удачный, приносит прибыль — наверняка захотят повторить.

— Захотят, верно… — Сергей повертел вилку в пальцах. — Но тут вступают в дело законы Зурбагана. Ты ведь заметил, что ваш пароход — кстати, он называется «Серая Чайка», запомни на будущее — не входил на внутренний рейд?

— Заметил, конечно. Стоял на бочке, на внешнем рейде, меня ещё пацан, бакенщик, там подобрал.

— Фитильщик. Они называют себя фитильщиками, это важно.

— Да хоть фонарщиками. При чём тут внешний рейд?

— В нём всё дело. Здесь разделяют те суда, что проходят Маячный Мир без задержки, транзитом, и те, что задерживаются в Зурбагане. Первые не заходят на внутренний рейд — остаиваются на внешнем, берут, если нужно, нового лоцмана, пополняют запасы, и следуют дальше. По закону они не могут задерживаться больше, чем на сутки. Если просрочат или пройдут всё-таки через проход в брекватере на внутренний рейд — переходят в категорию, подлежащих досмотру. Предполагается, что они могут оставить в Зурбагане какие-нибудь грузы или что-то отсюда взять — а это уже в ведении таможенников. Они имеют право досмотреть груз, наложить пошлину, а то и вовсе конфисковать товары и даже судно — если, конечно, найдётся, за что.

Роман некоторое время обдумывал полученную информацию, не забывая прихлёбывать эль.

— И что же, не бывает контрабанды? Можно ведь и на внешнем рейде перегрузиться…

— Случается, но редко. Всё ведь на виду, а наказание за нарушение одно-единственное — проштрафившихся выдворяют с запретом появляться в Зурбагане, неважно, транзитом, или с заходом в порт. Запрет накладывается бессрочно, как на судно, так и на капитана, отменить его нельзя.

— А лоцман? Они ведь тоже могут ловчить, разве нет?

Сергей нахмурился.

— А вот это вряд ли. Стоит лоцману попасться на таких махинациях — всё, прощай Гильдия, причём навсегда.

— То есть, если даже «Серная чайка» снова явится сюда с беженцами на борту — ничего с этим сделать нельзя? А как же власти Зурбагана? Они готовы терпеть работорговлю?

— Считается, что это не их дело. Иначе пришлось бы задерживать все суда с пассажирами, расспрашивать каждого, выяснять, по своей воле он отправился в путь, или по принуждению? Прикинь, сколько на это уйдёт времени!

Роман кивнул.

— Уже прикинул. Стоянка в порту стоит денег, платить никому неохота, вот и закрывают глаза… Скажи, а тебе, или Бонифатьичу приходилось перевозить пассажиров? Не так, чтобы одного-двух, а помногу?

Сергей утвердительно кивнул.

— Приходилось и ещё придётся. Мы постоянно ходим туда-сюда с Земли, с Онеги в Мир Трёх Лун, возим переселенцев — и на «Квадранте», и на «Клевере». Даже иногда на «Штральзунде», хотя туда много не впихнёшь, человек пять-шесть, от силы… Но да, возим, и заметь — каждый раз заходим на внутренний рейд, чтобы портовые власти расспросили пассажиров и убедились, что насилием тут не пахнет.

— И что же, вас проверяют?

— Поначалу — да, проверяли. А как иначе? И суда досматривали, и команду опрашивали, и пассажиров, даже переводчика для этого нашли со знанием русского языка! Но потом уяснили, что мы законов не нарушаем, и теперь ограничиваются формальным досмотром. Репутация — она дорогого стоит!

— А если будет заранее известно, что на судне невольники — неужели нельзя устроить проверку?

Сергей пожал плечами.

— Как? Законом подобное не предусмотрено. Вот если они войдут на внутренний рейд, — тогда конечно… но только они не войдут.

Роман помолчал, пытаясь отыскать в рассуждениях собеседника слабое место. Не нашёл.

— То есть ничего сделать нельзя? Но это же… это неправильно!

Собеседник помедлил.

— Есть один вариант. Где, ты говоришь, они вошли на Фарватер, в Греческом Архипелаге?

— Ну да. А что, это важно?

— Ещё как! — Сергей оживился. — Понимаешь, в теории войти на Фарватер можно, воспользовавшись любым — вообще любым! — маяком. Это не так уж сложно, справится любой Лоцман, состоящий в Гильдии. Нужна только правильно настроенная астролябия — это прибор такой, потом покажу… Фокус в том, что большинство Лоцманов имеет право водить суда только по зарегистрированным Фарватерам, пользуясь маяками, внесёнными в Реестр. Для того, чтобы использовать другие маяки, прокладывать новые Фарватеры, нужна особая лицензия, а её дают далеко не всякому. У мастера Валуэра, моего наставника, такая была.

— А у тебя?

— Недавно получил. А вот Лоцман, который привёл «Серую Чайку», её не имеет, я проверял.

Когда только он успел, удивился Роман, с тех пор, как они сошли со «Штральзунда» на берег, ни разу не расставались… Или у них тут какие-то особенные способы связи?

Но вслух, разумеется, ничего не сказал.

— ТО есть, этот Лоцман нарушил закон?

— Да. Если удастся это доказать — то когда «Гриза», 'Серая чайка в смысле, снова объявится в Зурбагане — можно будет добиться её ареста и возбудить расследование. Но сперва нужно доказать, что они воспользовались маяком вне Реестра.

— И как это сделать?

— Пока не знаю. Но мы обязательно что-нибудь придумаем. Вот покончим с ужином — так сразу и займёмся…

И нацелился вилкой на последнюю оставшуюся на тарелке устрицу.

Конец первой части