"Маяк только один" – 3. "Таможня дает добро"

Часть четвертая «В Кейптаунском порту с пробоиной в борту…» I

С балкона гостиницы гавань была видна как на ладони. В отличие от Зурбагана, город раскинулся на берегах двух смежных бухточек, в окружении холмов, с которых он спускался к морю ясным амфитеатром. Бухточки были отделены одна от другой мысом, на конце которого громоздился крепостной равелин выложенный из серо-жёлтого камня — всё, что осталось от некогда грозных береговых укреплений, разрушенных во время давней войны. Со стороны залива Бурь, гавани ограждала цепочка из трёх скалистых, густо поросших лесом островков — на дальнем траверзе крайнего из них маячили сейчас паруса большого судна. Другие корабли, поменьше, стояли в гавани, и между ними и пирсами сновали лодки и паровые катера.

— Из Лисса идёт, с грузом. — определила Дзирта. — В Покет и Каперну крупные суда заглядывают редко, а те, что следуют из Зурбагана или Гель-Гью обычно проходят мористее острова Рено и подходят к Аламбо с зюйда.

Роман припомнил карту, которую старательно изучал по вечерам изучал в своей каюте. Не так, впрочем, старательно как мог бы, не будь рядом каюты Дзирты, где его — их двоих, если уж на то пошло! –ждало куда более приятное занятие.

— А может, из Гертона? Это ведь тоже на севере, ещё дальше Лисса?

— Это вряд ли. — Дзирта покачала головой. Под конец гражданской войны — дело было давно, почти сто назад, — остатки побеждённых, отступили к морю, в Гертон. И прежде чем эвакуироваться на кораблях на острова, спалили город дотла. Их потомки и по сей день держат Аламбо в своих руках, а память у гертонцев долгая…

— Это во время той войны какой-то генерал напал на Зурбаган? Помнится, у Грина был рассказ…

Девушка кивнула.

— Знаю, читала, ещё на Земле, когда прохлаждалась на Бесовом Носу. В Зурбагане эта история давным-давно стала легендой. Даже памятник охотнику Астароту[1] собирались поставить — только муниципалитет никак не наскребёт денег… Мятежники тогда не смогли захватить город, так что у зурбаганцев к Аламбо претензий нет — торгуют, заходят по разным надобностям, скажем, с развлекательными целями…

Роман нашёл взглядом «Латр», стоящий на рейде в окружении других судов. На фоне парусников и рыбачьих шхун, выкрашенных в яркие цвета, чёрный корпус таможенного крейсера выделялся, как грязное пятно на пёстрой скатерти.

— Но твой «Латр» — не торговое судно и не прогулочная яхта, а военный корабль!

Она пожала плечами.

— Мы относимся не к флоту, а к таможенной службе. А по договору Маячного Союза в который, в числе прочих городов входит и Аламбо, её корабли имеют право посещать любой порт и проверять соблюдение транзитных и прочих правил, относящихся к перевозкам через Фарватеры. Вот я и воспользовалась этим, чтобы зайти сюда… и ты, кстати, тоже, господин таможенный маршал!

Роман кивнул. Узнав, что Дзирта намерена отправиться в поход с заходом в разные порты, он напросился к ней на «Латр». «Я ведь здесь недавно, — сказал он девушке, — и до сих пор, кроме Зурбагана ничего толком не видел. Вот ты мне всё и покажешь….»

— А этот — тоже ваш?

Роман показал на корабль, явно военный, приткнувшийся к стене бастиона в дальнем конце бухты.

— Это «Суан», судно местной береговой охраны. — ответила Дзирта. — Видишь, вымпел не зурбаганский?

Роман прищурился. Действительно, вместо флага с серебряной маячной башни с кормового флагштока свисало красно-зелёное полотнище.

— Он тут вроде украшения. — продолжала Дзирта. — Я сколько раз бывала в Аламбо, но ни разу не видела, чтобы «Суан» дал ход или хотя бы отошёл от стенки — стоит на одном и том же месте с холодными котлами.

— А как ты определяла, холодные они, или нет? Но борт поднималась?

— Зачем? — девушка пожала плечами. — И так понятно, дыма же над трубой нет. Да и народу на палубе почти не видно. Но сегодня, пожалуй, загляну — визит вежливости, иначе никак…

Роман оценивающе оглядел парадный мундир собеседницы.

— Это ты по этому случаю побрякушку нацепила?

Дзирта посмотрела на него, высокомерно вздёрнув подбородок.

— Побольше уважения к почётному знаку таможенной службы ведомства Зурбагана! Полученному, между прочим, за бой с ' Серой чайкой' и поимку работорговцев.

— Так ведь «Латр» тогда подбили! — удивился Роман. — А всю работу сделали артиллеристы «Квадранта»!

— Вот вечно ты так! — Дзирта обиженно фыркнула. — К твоему сведению, «Квадрант» — это частное судно, а мой «Латр» — таможенный крейсер, и он официально представлял Зурбаган. А значит и заслуга наша — и то, что мои люди получили призовые из денег за проданный пароход — это только справедливо!

— Ну, как скажешь… — согласился Роман. — И когда ты собираешься на этот… «Суан»?

— Вот прямо сейчас и пойдём. — девушка взяла его за руку. — Ты ведь не оставишь меня одну, да ещё и в таком обществе?

— Полагаешь, моряки в Аламбо все дурно воспитаны? — Роман иронически ухмыльнулся. — Впрочем, твоя правда — с таким темпераментом за тобой глаз да глаз, сама кому угодно голову вскружишь…

— Фу, дурак!… — Дзирта шлёпнула его ладошкой по плечу. — Очень они мне нужны, одно слово, что офицеры… Скажи, чтобы подали экипаж, и поедем. А то до застрянем на этом корыте до темноты, а у меня на сегодняшний вечер другие планы! В Аламбо, чтобы ты знал, замечательный парк с тропическими растениями — прогуляемся там, поужинаем в хорошем ресторане, а потом…

И многообещающе улыбнулась, проведя кончиком розового язычка по губам.

Это началось ещё в госпитале, куда Дзирту переправили с острова Валуэр. Роман был тогда занят отчётом о деле «Серой чайки», улаживая заодно иные, сугубо таможенные дела — но неизменно находил время для посещения болящей. Визиты эти становились продолжительнее, и каждый раз молодой человек являлся с букетом и коробкой сладостей из лучшей кондитерской, до которых девушка оказалась большой охотницей. Когда врачи позволили пациентке прогулки, Роман сопровождал её — благо, в разбитом при госпитале парке хватало укромных уголков, где не нужно было опасаться нескромных взглядов.

Эта идиллия продолжилась бы до самой выписки Дзирты — но тут вмешались обстоятельства, не зависящие от её непосредственных участников. Комиссия Лоцманской Гильдии рассмотрела наконец обвинение, выдвинутое против смотрителя ньюфаундлендского маяка, и уже на следующее утро курьер доставил на дом Роману (он обитал на Смородиновом, под крылышком матушки Спуль) бумагу, предписывающую таможенному маршалу Рамону Меркадеру принять необходимые меры для того, чтобы наказать отступника. И пока он отсутствовал — выполнение гильдейского распоряжения потребовала визита на Землю, — Дзирта успела не только выписаться из госпиталя и вернуться на службу, но и привести обратно в Зурбаган отремонтированный «Латр» вместе с командой. За что и получила «побрякушку» — так неуважительно Роман отозвался о «Маячной Звезде», вручённой ей дядюшкой-адмиралом, поверившим, наконец, что племянница взялась за ум.

Встреча после месячной разлуки бурной и закономерно закончилась в постели. Ни Роман, ни его пассия и раньше не слишком сдерживали свой темперамент (упомянутый выше парк при госпитале давал в этом плане массу возможностей) но на этот раз они заперлись в спальне на трое суток, покидая ей лишь по сугубо гигиеническим надобностям. А когда, наконец, выбрались на свет божий — то отправились прямиком на «Латр» и вышли на нём в море, держа курс на Гель-Гью. Команда, включая и офицеров, отнеслась к этому «свадебному путешествию» с пониманием; в результате за полторы недели таможенный крейсер кроме Гель-Гью посетил Дагон, Лисс, и Гертон, где поучаствовал в «празднике моряков», устраиваемый в честь появления на рейде фрегата «Минерва». Событие это, спасшее от гибели остатки населения, случилось ещё во времена гражданской войны — и с тех пор ежегодно шумно отмечалось горожанами.

Простояв в Гертоне трое суток, «Латр» зашёл в Каперну (Роман не отказал себе в удовольствии расспросить местных жителей о девушке Ассоль и её удивительной судьбе), после чего направился в Аламбо, где и встал на очистку котлов. Дзирта же, оставив судно на попечение старшего офицера, проводила время на берегу, совмещая продолжение «свадебного путешествия» с официальными визитами — вроде посещения «Суана», куда они и катили сейчас в элегантном ландо, нанятом на всё время пребывания в городе. Роман предпочёл бы прогуляться пешком — центр город напоминал ему историческую часть Одессы, где он успел побывать до известных событий 22-го года — но Дзирта была непреклонна. «Не подобает капитану зурбаганского флота разгуливать по улицам на потеху зевакам, — объяснила она. — В нашем местном консульстве найдётся доброжелатель, который сообщит об этом дяде-адмиралу, и он по возвращении в Зурбаган устроит мне выволочку. Старик и так не вполне ещё смирился с моим выбором, — добавила она с лукавой улыбкой, — так что не стоит дразнить его лишний раз…»

В итоге любоваться красотами города Роману пришлось с колёс. Ландо весело тарахтело железными ободьями по вымощенным известняковыми плитами мостовой. Ближе к порту сходство с «жемчужиной у моря» постепенно сошло на нет, да и реплики многочисленных прохожих ничем не напоминали неповторимый одесский говорок — приморские кварталы Аламбо вызывали в памяти скорее, города на Адриатике, вроде Триеста или Дубровника. Роман предоставил спутнице раскланиваться со встречными военными (их было здесь неожиданно много, что в чёрных флотских, что в малиново-песочных армейских мундирах) а сам стал перебирать в памяти подробности недавнего визита на Землю.

К полученному от Гильдии предписанию как можно скорее уладить неприятное дело с ньюфаундлендским маяком Кейп-Спир, прилагался чек на солидную сумму — для покрытия текущих расходов, в числе которых первой строкой значился найм судна и Лоцмана. Что Роман и сделал, обратившись к Врунгелю — тот успел набить руку в пользовании астролябией и вполне мог сам провести шхуну по Фарватерам. Остальная часть указанной в чеке суммы, была обращена в золотые монеты для конвертации в земную валюту, — и всего сутки спустя Роман мог любоваться с палубы «Квадранта» суровой северной красотой берегов Ньюфаундленда.

Сам визит произвёл на него, как и на вызвавшегося сопровождать его Казакова — «я всё же Маячный Мастер, подскажу, посоветую…» — тягостное впечатление. Они ожидали, что проштрафившийся смотритель — худой, долговязый канадец лет семидесяти с гладко выбритым лицом и черепом — начнёт юлить, отрицать и вообще, всячески выкручиваться. Но ничего подобного не случилось. Смотритель несколько раз прочитал предъявленный документ, затравленно посмотрел на Казакова — тот стоял рядом с Романом, как бы невзначай положив ладонь на коробку «маузера» (знаю я этих, с Фронтира, чуть что, сразу за револьвер хватаются!) и тихо сказал, что со всем согласен, претензий не имеет, готов подписать все нужные бумаги. Покончив с формальностями, смотритель попросил время, чтобы собраться — ему предстояло отправиться вместе с ними в Зурбаган, чтобы предстать перед гильдейским судом. Отказывать причин не было и визитёры (беседа шла в домике смотрителя, приткнувшегося к маячной башне) устроились за столом, на котором красовался кувшин с домашним пивом. Они опорожнили кувшин почти наполовину, когда за распахнутым по случаю хорошей погоды окошком что-то мелькнуло, раздался глухой шлепок — словно кусок сырого мяса с размаху бросили на железный стол. Роман, обуреваемый скверными предчувствиями, выскочил наружу — и увидел распростёртое на гранитных плитах у подножия Маяка, тело.

На столе в комнате они обнаружили запечатанный конверт. Казаков после недолгого колебания вскрыл его и прочёл предсмертную записку. «Понимаю, нехорошо это, неправильно…» — сказал он, оправдываясь, — только с этого типа станется оставить пару строчек насчёт Фарватеров и всего прочего. А ведь ему и о Бесовом Носе известно — сведения открытые, внесены в Реестр и он, как смотритель одного из земных Маяков, имеет к ним доступ…' Роман в ответ пожал плечами — сам он не усмотрел в действиях спутника ничего предосудительного, нормальная мера предосторожности, — хотя и сомневался, что проделал на его месте то же самое.

Ничего криминального в предсмертной записке не оказалось — обычные в подобном случае просьбы простить и никого не винить. Родственников у смотрителя не было; на фотографиях, которые нашлись в комнате, была на одной женщина средних лет, а на другой — простая надгробная плита с надписью «Маргерит Дженн Хаммингс» и двумя датами — «1953 — 2006».

Письмо они оставили на месте, как и прочее имущество покойного. Забрали только маячные книги, куда заносились все перемещения по Фарватерам — для этого пришлось подниматься на самый верх башни. Заодно сняли «особое», изготовленное в Зурбагане зеркало — его, разобранное на отдельные концентрические сегменты, пришлось с массой предосторожностей спускать сверху на тросе.

Возня с зеркалами досталась на долю троих матросов и боцмана, присланных Врунгелем. Они упаковали ценный груз в ящики с опилками и переправили их на «Квадрант», и шхуна, выбрав оба якоря, длинным гудком попрощалась с одинокой могилой на верхушке утёса Кейп-Спир и, развернув паруса, направилась к зюйду.

Казаков и Роман не принимали в этом участия. Запершись в каюте с дюжиной бутылок чёрного покетского рома, они не появлялись на палубе трое суток, а когда выбрались таки наружу — то шатались, хватаясь за снасти и распространяли вокруг себя густые ароматы пота пополам с запахами застоялого похмельея. Проветрившись на морском ветерке, они отправились на полубак, окатили друг друга морской водичкой из шланга (Врунгель с мостика смотрел на происходящее с осуждением, однако вмешиваться не стал), после чего, пополнив запасы алкоголя и закусок, удалились в свой склеп ещё на трое суток. Шхуна тем временем спустилась к зюйду вдоль берегов Северной Америки, прошла Наветренным проливом и, оставив за кормой Кубу, Гаити и Ямайку, взяла курс на Панамский перешеек.

[1] Персонаж из рассказа А. Грина 'зурбаганский стрелок. Во время нападения на Зурбаган он вдвоём с другим героем рассказа преградил путь целой армии.