Старые недобрые времена 3

Глава 8 Война как бизнес

Гул птичьих голосов на рассвете прорезал выстрел из артиллерийского орудия со стороны Армии Конфедерации. Несколько пристрелочных выстрелов, поправки… и пушки заговорили в полный голос, а птицы замолкли.

— Уходим, — резко скомандовал Георг, опуская бинокль, — в тыл!

— По местам! Расчёты к орудиям! — хриплый голос капитана Мэйсона прорезал разрывы.

— Опустить винтовку! — почти тут же рявкнул Георг, подскочив к одному из студентов, увязавшегося за ним на передний край.

— Но, сэр! — возмутился было ушастый третьекурсник с тщательно лелеемыми жидкими усиками и густым самомнением, — Мы с Джейми…

— Мы не военные, — резко перебил его Шмидт, — и не в мундирах, участие в боевых действиях для нас — преступление, за которое будут судить! Притом не только южане, стоит нам попасть к ним, но и свои!

— Но как же обоз, сэр? — чёртиком из табакеркивстрял Джейми, худощавый некрасивый паренёк с лицом, испещрённым следами от оспы, хвостиком таскающийся за старшим товарищем.

— Защита имущества, — небрежнопарировал Георг, — на тот момент не принадлежащего Армии США. Живо, живо! Уходим, парни!Сейчас здесь будет слишком жарко!

Ворча, студенты всё ж таки пошли за ним с демонстративной неохотой, оглядываясь назад с тоской, решительно непонятной попаданцу. Он-то навоевалсявдосталь, притом без собственного на то желания, и понимать людей, желающих влезть в мясорубку, пусть даже с патриотическими лозунгами, ему сложно.

Патриотизм, высокие идеалы… тысячу раз да! Но умирать и убивать из-за этого? Добровольно? Нет уж, спасибо… наелся.

Ядра уже летят вовсю, глухо воя в полёте, собирая свою жатву. Пехотинцы Севера, собирающиеся в глубоких траншеях для отражения атаки, в этом кровавом боулинге отнюдь не игроки, акегли!

— Живо, живо! — поторопил студентов Шмидт, беспокойно оглядываясь по сторонам, — Если хотите помочь Армии, в госпитале всегда нужны руки! Бегом, бегом!

Они едва успели отбежать на пару сотен ярдов, забежав в неглубокую узкую лощинку, как развернулась яростная артиллерийская дуэль, жестокая и непримиримая. Но и в этом неглубоком тылу далеко не безопасно!

Тяжёлый удар о землю, и ядро, размером едва ли не волейбольный мяч, начало крутится вокруг своей оси, рассыпая искры от горящего фитиля.

— Мама… — тихо сказал Джейми, падая на задницу и глядя на бомбу в ярде от себяглазами перепуганного оленёнка.

— Мать твою… — сдавленно ругнулся попаданец, и, как когда-то в Севастополе, быстро добежал до бомбы и выдрал фитиль.

— Ну! — рявкнул он на парней, с трудом удерживаясь от того, чтобы придать им ускорение пинками, — Что встали? Бегом, бегом!

Отойдя достаточно далеко и вручив студентов попечению магистра Джонса, коренастого вальяжного коротышку с красноватым лицом, Георг взобрался на невысокийхолм, и, развернувшись в сторону позиций, приставил бинокль к глазам.

Сквозь редкие, чудом сохранившиеся деревья видны густые ряды фигур в сером, с винтовками наперевес. Идут, не кланяясь пулям… как это принято сейчас по всему миру. Сотни и сотни…

Ядра мячиками заскакали по земле, сбивая их, а потом пришёл черёд картечи. Атака отбита… но ничего ещё не кончено.

— Чёрт меня занёс… — пробормотал попаданец, спускаясь с холма и, сам толком не зная, зачем,направляясь в сторону госпиталя.

— Чёрт… — повторил он несколько минут спустя, оценив количество носилок с ранеными возле палаток, — а ведь ещё ничего толком не начиналось!

Качнувшись на носках, Георг прикусил губу, а потом, раздражённо выдохнув, направился к доктору Ли, сортировавшему раненых.

— А, Георг, — вяло отреагировал тот, — Руку, уж простите, пожимать не буду, — сами видите…

— Да уж вижу, — отозвался попаданец, с тоской глядя и на количество раненых и отходящих в иной мир…

… так и на окровавленные рукава сюртука доктора Ли.

' — Гигиена? Нет, не слышали' — съязвил внутренний голос.

… а дальше мысли и вовсе улетучились, потому что одному из раненых прямо под навесом начали наживую отпиливать раздробленную ядром ногу, и, право слово, человек не должен так кричать!

— Ах ты ж дьявол… — ругнулся Ли, поспешив туда, — Джонс! Джонс! Да чтоб тебя…

— Не санитары, а чёрт те что, — пожаловался он Шмидту, — чуть что, так в обморок норовят упасть!

— Кстати, Джордж, — голос его стал вкрадчивым и просительным, — вы, кажется, не из неженок?

— Ассистировать? — попаданец приподнял бровь, уже почти сдавшись, — Юджин, я далёк от мира медицины!

— Да ладно вам, Джордж! — отмахнулся доктор, загораясь идеей, — Не вам такое говорить! Знаний у вас побольше, чем у иного третьекурсника, и уж точно, вы не будете падать в обморок при виде крови. А сейчас у нас, вы сами видите…

Георг ещё раз оглянулся, скривившись при виде раненых, которых становится всё больше…

… и, сбросив сюртук на руки подскочившему чернокожему лакею, закатал рукава сорочки.

— Вот и славно! — неподдельнообрадовался Ли, хватая его за руку, — Пошли, Джордж! Нам сейчас предстоит славная ампутация!

До глубокого вечера он подавал инструменты, пилил по живому… и, за неимением лучших кандидатур и большой спешки, извлёк несколько десятков пуль и осколков…

… и к вечеру выглядел, как вурдалак, да и чувствовал себя так же! Кровь, вопли раненых, скрежет пилы по кости… Впечатлений за эти несколько часов он хапнул, пожалуй, не меньше, чем за времябитвы при Чёрной речке в Севастополе.

… а о количестве людей, умерших у него на руках, и думать не хочется. Особенно о том, сколько из них выжили бы, если бы вместо него доктору Ли помогал хоть сколько-нибудь компетентный медик.

— Ещё несколько боёв, — коротко выдохнул доктор Ли вместе с клубами табачного дыма, усевшись рядом, — и из вас получится славный хирург!

' — Не дай Бог!' — мелькнуло в голове попаданца. А потом, умывшись кое-как и переменив рубашку, он решил, что подучить медицину, пожалуй, всё же стоит. Просто ради собственного спокойствия…

С остервенением поскребя намыленную голову ногтями, Георг, зажмурив глаза, экономно промыл голову из кувшина с еле тёплой водой. Открыв глаза, Шмидтбрезгливопосмотрел на землю, на которой остались хлопья мыльной пены, окрашенной розовым.

— Сейчас ещё принесу, масса, — заботливо сказал старый негр, прислуживавший попаданцу, и зашоркал по земле босыми плоскими,разношеннымиступнями.

ОтмывалсяГеорг долго… и только когда пересушенная от мыла кожа начала чесаться, он несколько успокоился, вытерся, и переоделся в чистое.

— Да уж… — если слышно пробормотал попаданец, оглядывая пальцы, испещрённые многочисленными порезами, оставшимися операций, — гигиена. Здесь тебе и сифилис, и столбняк, и вообще, полный набор! Оптом, с большой скидкой.

— Сэра? — осторожно окликнул его переминающийся чернокожий, уловив раздражение в словах Шмидта, но не понимая сути.

— Да, спасибо, — опомнился Георг, — можешь идти! Хотя погоди…

Покопавшись в карманах, кинул слуге серебряный доллар и вручил сигару.

— Спасибо, сэра, — растрогался слуга, — если что, вы меня хоть среди ночи зовите, старый Джо знает своё дело, он хороший слуга!

' — Домовой эльф, мать его, — отозвался внутренний голос, — один к одному! В третьем лице, н-да…'

В мастерских ещё ведутся работы — сейчас, после боя, хлопот очень много, и всё, разумеется, срочно, важно, жизненно необходимо… и это, увы, не преувеличение.Здесь же, около наскоро сложенной, но вполне добротнойпечи, столы, на которых, заботливо прикрытаякрышками и укутанные тряпками, томится в кастрюляхнехитрая снедь.

— Мистер Шмидт… — ужинающие рабочие начали вставать при виде начальства.

— Сидите, — отмахнулся Георг, — не на светском приёме.

Далее, не обращая на них внимания, поел, не без труда удерживаясь в рамках хороших манер. Целый день без еды, на одном только табаке, виски и кофе, дал себя знать, и есть… хотя скорее жрать, хочется, как из пушки.

— Кофе, мистер Шмидт? — негромко спросил повар,высокий плотный эльзасец,переманенный некогда из ресторана средней руки. Ценный специалист, который знает высокую кухню, и может наскоро, в полевых условиях, приготовить нехитрые, но вполне вкусные блюда чёрт те из чего.

— Спасибо, Вилли, нет, — вяло отозвался попаданец, — кофе сегодня аж в ушах плещется, сделай мне чаю, пожалуйста.

Дожидаясь чая, достал трубку и вяло принялся набивать её табаком, чувствуя приятную сытость и некоторую сонливость. Хорошая еда, удобное плетёное кресло с тонкой подушкой под задницей, и предвкушение скорого свидания с кроватью несколько примирили его с действительностью, так что ситуация стала казаться не столь пугающей.

Конфедераты отбиты, потерь среди рабочих и студентов, по счастью, не случилось, и, если верить командованию, весьма маловероятно, что завтра атака повторится. А ещё день-два, и он, оставив Макклеллану станки и оборудование, и получив вместо этого рекомендательные письма, покинет действующую армию. Дом, милый дом… но ненадолго — так, чтобы только отдать распоряжение, нанести несколько визитов, а потом — Вашингтон, округ Колумбия.

— … да, да, я решил, — раскуривая трубку, он услышал резковатый, не переломавшийся толком подростковый голос, — не отговаривайте, парни!

Чуть повернув голову, Георг увидел Мэтью Уэйнрайта, того самого тощенького, невзрачного с виду студента-первокурсника, отличившегося при защите обоза…

… а сейчас, судя по синему, плохо отстиранному синему мундиру со следами штопки и крови — солдату Армии США.

' — Ожидаемо' — равнодушно констатировал он, подтянув к себе глиняную кружку с чаем и делая первый глоток.

Мэтью… своеобразный человек, более чем. Его спокойствие и уверенность в битве — не от добродетели, а от привычки.

Вражда кланов, кровная месть… и первый убитый в двенадцать лет, а к четырнадцати годам он был, по факту, опытным бойцом, привыкшим убивать и терять близких. Стрельба из засад, поджоги домов, дуэли на ножах и прочий набор юного головореза, включая умение стрелять на звук, отрезать головы и снимать скальпы.

Подробности Георг не знает, да и, если честно, они не слишком ему интересны. Здесь и сейчас таких историй — пруд-пруди. Даже в Нью-Йорке хватает семей, и притом вполне почтенных и уважаемых, враждующих на протяжение поколений. Суды, адвокаты… есть и это, но есть и наёмники, и выстрелы в спину, и дуэли…

В глубинке местами куда как веселей, хотя, разумеется, везде по разному. Если где-то доминируют квакеры или меннониты, там по спокойней. Аесли сборная солянка из разных конфессийи национальностей, да притом одни укоренились в семнадцатом веке, а другие, понаехавшие в восемнадцатом, не хотят играть по чужим правилам, то бывает такой трэш, что на ночь глядя не хочется об этом думать даже ему.

За прошедшую неделю Шмидт не терял времени даром.

Он сумел наладить хорошие контакты не только с генералом Макклелланом, но и с большинством значимых офицеров из его окружения. Покер, выпивка, солдатские байки, бесконечные разговоры о лошадях, фураже, погоде и стратегических заблуждениях противника…

… и, конечно, беззастенчивое лоббирование собственных интересов.

Потому что это — США. И так тут играют.

Это не коррупция.

Это другое.

В покер он проиграл, по меркам его состояния, не слишком много — не более пяти тысяч долларов. Впрочем, не все партии приходилось сливать нарочно: офицеры Армии США, как оказалось, люди далеко не глупые, а карты здесь уважают — и не только географические.

Как бы скептически Шмидт ни оценивал общую профессиональную подготовку офицерского корпуса, полезных людей среди них оказалось предостаточно, а интерес к связям «на после войны» был вполне обоюдным.

Профессор Лоули, хоть и слегка оторванный от земной реальности, показал себя куда более ценным союзником, чем ожидал Георг.

Выходец из «хорошей семьи», с сорокалетним стажем преподавания в одном из лучших университетов страны, он обладал сетью знакомств, которой впору было завидовать. А уж придать этим связям нужное направление — тут он справлялся не многим хуже лоббиста с Капитолийского холма.

А там, где он по каким-то причинам пасовал — подключался прагматичный и юридически подкованный, изобретательный попаданец.

Покер, неофициальные переговоры, профессорские лекции, и живое участие членов экспедиции в решении технических задач Армии сделали своё дело:

Шмидт получил ряд выгодных контрактов, пусть пока ещё частично предварительных, а Университет Нью-Йорка, представленный профессором Лоули, подписал с Армией меморандум о сотрудничестве.

Нью-Йорк, особняк на Вашингтон-Сквер. Поздний вечер. Гостиная, затянутая сигарным дымом.

Комната обставлена сдержанно, но со вкусом: массивная мебель из тёмного дерева, зелёные шёлковые гардины, приглушённый свет двух ламп с латунными абажурами изящной работы . Пах нет старым табаком, дорогим бренди и слегка гарью — в камине потрескива ют угли.

— … Телеграмма пришла вчера, — сказал Сеймур, склонившись над кофейным столиком. Его пальцы, длинные, уверенные, ловко раскладывали бумаги, будто карточный шулер выкладывал выигрышную комбинацию, — Написано сдержанно, ничего лишнего, но каждое слово — в цель.

— Это мы уже поняли, — тихо отозвался судья Эмсли, полулёжа в глубоком кресле. Он был худ, сух, как карандаш, в безупречно выглаженном сюртуке. Его пальцы сцепились в плотный замок, а глаза полуприкрылись, — Шмидт, при всей своей… эээ… необычности, не выскочка. Он системен. Последователен. А это делает его либо опасным… либо ценным.

— Скорее второе, — пробасил Брукс, отдувая пепел в каминную решётку с видом бывалого кота у огня. Его плотное, полноватое тело казалось укоренившимся в кресле, — Помню, как двое из нас (не будем показывать пальцем, да?) пытались слегка… ммм… соскрести с него золото. Через поставщиков. Через маленькие «ошибки» в формулировках. Через старого Блейка из мэрии, которого мы так трогательно приучили читать между строк…

Он хмыкнул.

— Не вышло, господа. Не тот случай.

Сеймур криво усмехнулся, не возражая. Судья чуть приподнял брови, но даже не раскрыл глаз.

— Мы ведь думали, — продолжал Брукс, — что он из тех, кому нужна твёрдая рука. Наставник. Покровитель. А он… не любит, когда на его шею кладут руку. Даже если ласково.

— Это не значит, что он в нас не нуждается, — возразил Сеймур, отставляя бокал бренди, — Но, согласен, он может обойтись. И если мы не хотим быть теми, кто потом догоняет паровоз с криками «подождите!», пора брать билет. В первый вагон.

— Поддерживаю, — коротко сказал Эмсли, открывая глаза. Взгляд у него был спокойный, тяжёлый. — Я выдвигаюсь в Конгресс, и не хочу туда приехать на развалюхе. А Шмидт… Шмидт — это локомотив. С огнём в топке и паром из клапанов.

— Да уж… — промолвил один из джентльменов, бледный и узкоплечий, прикуривая сигару дрожащими пальцами. — Хорошее сравнение.

— Я постоял у него на рельсах, — он затянулся и выдохнул сизую струю, — не понравилось.

Комната ненадолго притихла. Сквозь приглушённый гул улицы донёсся отдалённый звон трамвая — будто кивок судьбы.

— Значит, так, господа, — заговорил судья, выпрямляясь и перекладывая одну ногу на другую. Голос его стал чётким, с металлической ноткой. — Хотим, чтобы он стал частью команды? Придётся признать: он не фигура. Он игрок. А значит, играть нужно честно.

И — на равных.

— Как минимум, без камня за пазухой, — хмыкнул Брукс, глядя на Сеймура поверх очков, — В нашем возрасте, знаете ли, от этого только спина болит.

Кто-то тихо рассмеялся. Кто-то глотнул бренди. Было видно — решение принято.

— Ладно, — подытожил судья, вставая. В каминных отсветах его фигура выглядела костяком в чёрной мантии. — Завтра нанесу пару визитов, потревожу старую гвардию. А вечером напишу Шмидту лично, своей рукой.

— Играем, — кивнул Сеймур, сдвигая бумаги в аккуратную стопку, — На равных.

— Пора, — затянувшись, проворчал Брукс, — вцепиться в паровоз, пока он не ушёл с перрона.