Старые недобрые времена 3

Глава 17 Бизнес как война

Звонок будильника вырвал Георга из тягучего и бессмысленного сна, в котором нелепым образом переплелись реалии современной ему Москвы и крепостничества, с его своеобразными особенностями. Проснулся он не сразу, с минуту пребывая где-то между сном и явью, а когда сознание наконец загрузилось, облегчённо выдохнул.

— Ну его, такие сны, — пробормотал он, не торопясь вставать. В голове ещё тают осколки дурацкого сна, где одновременно была учёба в университетеи проживание в людской у Бориса Константиновича, и ощущение дикого стыда перед однокурсниками из-за своего зависимого, рабского положения.

— Н-да, — сказал попаданец, усаживаясь на кровати и осторожно потягиваясь, — с такими снами… Здесь психолог нужен, а скорее психотерапевт! Только где ж его сейчас возьмёшь? Да и были бы, не пошёл бы.

Встав босыми ногами на толстый ковёр, он накинул на плечи тёплый халат, и, зевая, прошествовал в гостиную.

— Доброе утро, сэ-эр! — приветствовал его Джонни, старательно и не безуспешно имитируя британский акцент, складывая его в копилку своего виденья идеального дворецкого, — Ванна готова, сэ-эр. Сейчас скажу Лиззи, чтобы занялась кофе.

— Доброе, — рассеянно отозвался Георг, — Да, скажи. Доброе утро, Лиззи!

— Доброе утро, масса Джордж, — отозвалась та, выйдя из кухни, — вам как обычно, или как? А то мне Мэри, служанка мистера Стивенса, интересный рецепт подсказала. Мы с Джонни пробовали, и мисс Линдгрен угощали, понравилось.

— Давай попробуем, — согласился Шмидт, — если уж мисс Лидгрен…

Получасом позже, после ванны, обработки раны с помощью Джонни, и кофе, он уселся в гостиной, вяло листая свежую прессу, но почти не воспринимая информацию. Недавнее ранение хотя и не стало опасным для жизни и здоровья, но крови он потерял изрядно, и сейчас организм, перейдя в режим энергосбережения, снабжает мозги по остаточному принципу.

В тот день охране удалось не только отбиться, но и захватить нескольких нападавших, но толку — почти ноль, обычные головорезы из гетто, с пропитыми мозгами, набранные с бору по сосенке. Какую-то информацию из них вытрясти всё ж таки удалось, но расследование, если и приведёт к конкретным результатам, закончится не скоро.

А пока — домашний режим, вялое перелистывание газет, приём визитёров с выражениями сочувствия и негодования в адрес распоясавшихся бандитов, да многочисленные письма с поддержкой, уверениями и соболезновании.

' — … Мы все глубоко возмущены этим покушением, решительно осуждая такие действия, и надеемся, что человек Вашего ума и чести…'

Генри дю Пон, несмотря на все разногласия между ними, так же прислал письмо, полное заверений в своей непричастности, выражений сочувствия и скорейшего выздоровления. Да и другие, причастные к недавней травле, тоже, пусть и не все, высказались в том же духе.

Верить им, конечно же, Георг не собирается… Поддержка от Линкольна сыграла свою роль, но нужно помнить, что она была, де-факто, вынужденной, после выигранного суда и блистательной компании в прессе.

— Письмо, сэ-эр, — Джонни, затянутый в новую ливрею, совершенно неотразимый для окрестных служанок, прошествовал в гостиную, — от мистера Хайрема Барни!

— Благодарю, — кивнул попаданец, принимая письмо и распечатывая. Но, прежде чем, читать, кинул взгляд в спину уходящего слуги, с трудом удержавшись от смешка.

Нет, он ничего не имеет против карьерных устремлений и честолюбия, даже если эта карьера слуги. Но иногда бывает забавно…

Здесь и ливрея, которую Джонни буквально выстрадал у хозяина, апеллируя к лучшим Домам Европы, и, разумеется, такие тонкости, как «сэр» при обращению к Шмидту, и «мистер» по отношению к другим. Единственное исключение, помимо самого Георга, это Президент, да и то, кажется, просто из-за занимаемой должности, а не из-за личности Линкольна.

Открыв письмо, он бегло пробежался глазами, уже приблизительно зная, что там написано… но ошибся.

— Приём… хм, — Шмидт ещё раз вчитался, особое внимание уделяя списку приглашённых, с некоторыми из которых он хотел бы встретиться лично. Подумав немного, он решил таки принять приглашение, заранее объяснив, что приедет ненадолго.

Усадьба Хайрема Барни расположена в верхней части Манхэттена, в районе Спёйтен-Дуйвил, в слияния реки Гарлем с Гудзоном. Она возвышается на склоне, откуда открывается вид на осенний Гудзон и на деревья, на кронах которых держатся редкие медные листья. Сейчас это пригород Нью-Йорка, где живут преимущественно бизнесмены, политики и известные юристы, место очень респектабельное и тихое.

— Мистер Шмидт… — чернокожий дворецкий, безукоризненно вышколенный, почтительно встретил попаданца, выйдя навстречу и отвесив поклон.

— Джентльмены, — дворецкий, уже не так глубоко, поклонился охране, четверым крепким парням с интересным прошлым, с некоторых пор сопровождающим попаданца решительно везде, — можете подождать мистера Шмидта во флигеле возле ворот, там для вас, как и других джентльменов, накрыт стол с закусками.

— Мистер Шмидт… — он снова повернулся к Георгу, — прошу за мной.

На Джонни дворецкий не обратил никакого внимания: подумаешь, чернокожий слуга сопровождает приболевшего хозяина! Дамы вон с собачками приходят…

В просторной зале собралось высшее общество Нью-Йорка, хотя некоторым из них место…

' — А-атставить!' — сам себе скомандовал попаданец, за каким-то чёртом взявшийся оценивать даже не происхождение, а манеры некоторых из гостей, отдающие откровенной подворотней.

— Мистер Шмидт! — владелец дома поспешил навстречу гостю, — Рады, очень рады вас видеть! Очень лестно, что вы сочли возможным посетить приём, несмотря на печальные обстоятельства.

— О, ваш приём, мистер Барни, я никак не мог пропустить! — энергично ответил попаданец, — Очень, очень интересное общество и славная атмосфера, прекрасное сочетание роскоши и уюта!

Несколько минут они пообщались в том же духе, а заодно Хайрем Барни, как хозяин приёма, познакомил Шмидта с теми гостями, с которыми попаданец ещё не пересекался. Впрочем, таковых нашлось немного.

— Прошу прощения, мистер Шмидт, — извинился Барни, — вынужден вас пока оставить.

— Конечно, мистер Барни, — благожелательно отозвался Георг, — Да! И обязательно передайте от меня привет вашей очаровательной супруге! Понимаю, что сегодня на приёме собрались деловые люди, но право слово, ваша супруга, с её красотой и умом стала бы украшением вечера!

Пожонглировав комплиментами, разошлись, и Шмидт отправился бродить по залу, раскланиваясь со знакомыми, роняя несколько слов то тут, то там, и уклоняясь от серьёзных разговоров под предлогом не слишком хорошего самочувствия. Ещё не хватало… мозги сейчас вполнакала работают, а здесь такие волчары собрались, что моргнуть не успеешь, как заключишь контракт, решительно выгодный только партнёру, но никак не тебе! Потом… всё потом.

— Кажется, война затягивается, Сэм, — услышал Шмидт обрывок разговора в десятке шагов от него.

— Да… протянул второй собеседник и пыхнул сигарой, а потом, хмыкнув, произнёс со смешком:

— Длилась бы она подольше, Джим! Цены на перевозки взлетели, как и акции железнодорожных компаний. Ещё пару лет, и я удвою состояние.

— Мы все удвоим, — отсалютовал бокалом третий.

— Да, джентльмены, — поправился железнодорожный магнат, — мы!

— Демократы снова твердят о мире любой ценой! — обильно жестикулируя, сообщил попаданцу подскочивший Хорас Грили, основатель и редактор New-York Tribune, жёсткий аболюционист и противник любых уступок Югу, — Они не понимают, что если мы перестанем воевать, Конфедерация всё равно не сдастся, и сецессия станет неизбежной!

— Разумеется, — согласился Шмидт, задумавшийся о том, что, пожалуй, отделение Юга было бы не худшим вариантом…

Впрочем, с учётом политической ситуации и экономических интересов Великих Держав, это означало бы всего лишь отсрочку перед новой войной, ещё более жестокой и кровавой, поэтому — нет!

— О, они только ждут нашей слабости, — влез в разговор владелец сталелитейного завода конторы, — а между тем, плебс совсем распоясался! Рабочие бастуют, требуя повышения жалования, ирландцы, эти бандиты, требуют равной оплаты труда с белыми, а чёрные беженцы наводнили город. Неужели они не понимают, что в трудное для страны время мы все должны пожертвовать что-то на Алтарь Отечества⁈

Георг от такого спича чуть не поперхнулся, с трудом удержавшись от неуместного смешка. Живое воображение подкинуло кадры, где радетель возле Алтаря Отчества, в жреческом одеянии, принимает дары — в пользу себе и немного Богу.

— Мистер Шмидт, — к нему поспешил известный юрист, издали протягивая руку и улыбаясь, как могут улыбаться только акулы, мошенники на доверии и адвокаты, — рад вас видеть здесь!

— Мистер Дампси, — Георг пожал протянутую руку, — взаимно! Слышал о вашем деле «Хейгл против Кэмпбелла», поздравляю! Прекрасная работа, Куинси Смит очень высоко отзывался, да и я, признаться, немного понимаю в юриспруденции, и был впечатлён.

— Ну если уж вы и Куинси Смит впечатлены, то лучшего комплимента и представить нельзя, — негромко рассмеялся юрист.

Поделившись комплиментами и договорившись встретится через три-четыре недели для более подробного обсуждения о сотрудничестве, они разошлись, и…

— Мистер Шмидт! — к нему уже спешит один из столпов издательского бизнеса, — Рад, очень рад…

Приём шёл своим чередом, Георг успел пообщаться едва ли не с каждым, ответив на десятки однообразных вопросов о самочувствие, дальнейших планах, политических взглядах и театральных премьерах. Всё как всегда…

… почти.

Попаданец сам не понял, что заставило его насторожиться, но…

' — Турчин!' — он медленно выдохнул, а потом постарался дышать размеренно, но… чёртовы воспоминания!

В памяти, будто это было вчера снова Севастополь и Крым, и…

… ныне генерал Армии Союза, и говорят, дельный.

Впрочем, о нём вообще много говорят! Своеобразный человек…

С одной стороны — безусловно толковый офицер, выделяющийся на, в общем-то, отнюдь не блистательном фоне американских полководцев.

С другой — человек, с репутацией мясника, и, чёрт подери, заслуженной! «Марш Турчина» при взятии Афин в Алабаме закончился страшной резнёй, насилием и жестокостью, беспрецедентной по меркам патриархального американского общества.

А главное…

… его знаменитая фраза, обращённая к солдатам, что он закрывает глаза на происходящее в городе! Это — не случайный инцидент, не сорвавшаяся с поводка солдатня, а, как ни крути, преступный приказ.

Полковника Турчина судил военный трибунал и его признали виновным в «попустительстве к разграблению»…

Но вмешался президент Линкольн, и вместо наказания Турчин получил звание бригадного генерала! Этот случай вызвал большой резонанс в обществе, и далеко не все сторонники Линкольна согласились с его решением.

Решением тем более спорным, что оно не только ожесточило правила ведения войны, но и сплотило южан!

А ещё…

… попаданец, тогда ещё Ванька, раб, лично сталкивался с ним в Севастополе.

Вряд ли высокопоставленный офицер и блестящий генштабист запомнил его, да и времени с тех прошло немало… Но здесь и сейчас решительно всё одно к одному, и когда генерал Турчин пошёл в его сторону, попаданец решительно развернулся спиной.

— Прошу прощения, мистер Барни, — выдавил он подоспевшему хозяину дома, улыбаясь через силу, — но я вынужден попрощаться с вами. Самочувствие, сами понимаете…

— Конечно, конечно, мистер Шмидт, — закивал Хайрем Барни, невольно бросив острый взгляд в сторону Турчина, — вы ещё не восстановились после ранения! Да и вообще…

Барни ещё раз коротко глянул за спину Георга, и подхватил его под руку, провожая к двери.

— Я вас хорошо понимаю… — проникновенно сказал хозяин дома, уже стоя у дверей, — очень хорошо!

Недосказанные и несказанные слова повисли в воздухе.

— Благодарю вас, мистер Шмидт, что нашли силы и время, — в чувством сказал Барни, — и… ещё раз благодарю…

' — За то, что не стал устраивать скандал' — мысленно договорил попаданец.

— Всего хорошего, мистер Барни!

— Всего хорошего, мистер Шмидт!

Северная Джорджия, лагерь Армии Теннесси под командованием генерала Брэкстона Брэгга, конец февраля 1863 года.

В палатке тепло и уютно, потрескивает походная печка, на краю которой, чтобы не остыл, стоит дымящийся кофейник.

— Дорогой кофе, конечно, — оторвавшись от бумаг и заворочавшись, вздохнул Константин Борисович, — ну так не дрянь же из кукурузы пить… Лёвушка, налей-ка мне чашку, да сливок не забудь, ну и себе, если хочешь.

— Да, папенька, — отозвался упитанный юноша в мундире лейтенанта Конфедерации, встав со складного парусинового стула, — вам сахару как обычно?

— Да, пожалуйста, — кивнул отец, снова погружаясь в бумаги, — эхе-хе… грехи наши тяжкие!

Он истово перекрестился, принял от сына чашку с кофе и сделал маленький глоток, смакуя.

— Да уж… — пробормотал он, — не то что у полковника Паркера! Угощали давечакукурузным кофе, так чуть не исплевался!

За годы, минувшие после отъезда из России, Константин Борисович изрядно постарел, несколько вылинял и поблек, утратив былой лоск. Впрочем, жизненного задора опытный интендант не потерял, да и в целом, жизнь у них с младшим сыном складывается куда как неплохо.

Пусть он и потерял немалую часть состояния, но старшие сыновья, оставшиеся в Российской Империи, остались при своих, а откуда у них, собственно, средства, власти не спрашивали. А начни кто спрашивать, он мно-ого мог бы добавить к тем треклятым бумагам!

А что ему с младшим пришлось начинать жизнь в новой стране, так и пусть! Война не завтра закончится, а к тому времени он успеет взять своё…

… кто бы в ней не выиграл.

Да и после… люди, умеющие делать деньги, не упустят шанса. А он, полковник-квартирмейстер Армии Конфедерации, это умеет, как никто. Да и Лёвушка талантами в отца пошёл, не пропадёт!

— Вот смотри-ка… — позвал он сына, — по бумагам, уничтоженный полк Читэма получил свои пайки в полной мере, видишь? Подписи, печати… так учись сынок, набивай руку! Да и с варёным яйцом заниматься не забывай: перекатать печать, оно дорогого стоит.

— Да, папенька, — закивал сын, — каждый день тренируюсь, а потом в печь, прислуге не доверяю. Ну их, этих негров… Крепостные, даром что русские и православные, и то нет-нет, да и выкидывали что-то, а что у этих в голове, они и сами не разберут.

— Н-да… — крякнул батюшка, в котором слова сына пробудили ненароком не лучшие воспоминания, — то-то и оно, Лёвушка, то-то и оно…

— Да, батюшка, — сын поспешил занять его разговором, видя дурное настроение, — Я вот думал к Пиктэрну подойти, да вот придумать не могу, как именно.

— Не вздумай! — нахмурился отец, отставив чашку, — Он честный, да не только потому, что дурак, а потому, что плантатор, и ох какой не бедный! К таким особый подход нужен, а лучше и не лезть. Лучше, Лёвушка, вот этак, задним числом, аккуратненько. Когда так, а когда и нападение на конвой организовать, но и здесь думать надо. Своих не трогать, а ежели с бору по сосенке, из возвращающихся в Армию из госпиталей, да сделать всё ладком, то и расследовать не будут.

— Кхе… — он кашлянул, сделал глоток кофе и прикурил сигару.

— Ты, Лёвушка, — продолжил он, — думай как следует, да как продумаешь всё, так и ко мне — глядишь, и подскажу что дельное, да и от ошибок уберегу.

— Вроде как штабные учения! — негромко выпалил юноша, захихикав.

— Вроде! — согласился Константин Борисович, засмеявшись вслед, — В нашем интендантском деле, Лёвушка, голова на плечах нужна получше, чем у штабных офицеров! За солдатиков с них всё едино никто не спрашивает, а вот с нас могут! Суворов, он же по интендантской части показал себя, это уж потом в полководцы и генералы выбился.

— Так что, — усмехнулся мужчина, — полководческие таланты, они не пустом месте у него! Служба интендантом, Лёвушка, это те ещё шахматы, только куда как жизненней.