Старые недобрые времена 3

Глава 14 Грязные игры

В глубине редакции гремят ротационные машины Хоу, железные валы которых крутятся с адской скоростью, металлическим лязгом выбивая на чуть влажных листах бумаги слова, буквы и идеи, которые чуть позже выплеснутся на улицы Нью-Йорка. Скрежет металла, шипение паровых труб, тяжёлый перестук шестерён, острый запах типографской краски, забивающий обоняние.

Рядом, на деревянных платформах, вертятся деловитые печатники в закатанных до локтей рубашках, с чёрными от краски руками. Одни быстро проверяют оттиски, другие что-то подкручивают в машинах, кто-то подбрасывает уголь в топку паровой машины, остальные делают что-то иное, не всегда понятное человеку, не знающего типографских таинств.

В углу кучкуются репортёры, взъерошенные, возбуждённые, жадно, наспех курящие, перекрикивающиеся, спорящие обо всё разом — о голосовании в Конгрессе, уличных беспорядках, уже ставших в Нью-Йорке чем-то привычным, о положении на фронтах, о моде и светской хронике. Это своя, очень специфическая тусовка, в которой есть и звёзды, и рабочие лошадки, и аутсайдеры, зарабатывающие едва ли многим больше подённых рабочих.

Всё это сливается в единый, ни на что не похожий ритм, в пульс большого города, очень самобытный, интересный, цепляющий что-то глубинное.

Ещё час-полтора, и свежий номер с хлёсткими заголовками разлетится по улицам Большого Яблока, разойдётся по рукам и умам горожан, ляжет на столы в кофейнях и в кабинетах политиков. Здесь делаются новости…

… и репутации.

— Так, так… — Хорас Грили, главный редактор New-York Daily Tribune, тасует бумаги на ходу, хватая глазами не слова и даже не предложения, а абзацы. Круглые очки в тонкой оправе повисли на кончике носа, лоб с высокой залысиной покрылся испариной от волнения, а белый шарф, который он частенько носит вместо галстука, сбился чёрт те куда и повис неряшливо, не падая не иначе как чудом.

— Это… остро, — сказал он наконец Шмидту, оторвавшись от чтения, — я бы даже сказал, дьявольски остро! Аж глаза режет…

Георг, почти незаметно усмехнувшись, кивнул, а потом, чуть помедлив, с видом Санта-Клауса, пришедшего не Рождеству к хорошему мальчику, протянул редактору письмо.

— Написано мистером Уордом, собственноручно, — и он наконец отдал бумаги Хорасу, — прочитайте здесь…

Георг ткнул карандашом в нужные слова, зная письмо не то что наизусть, а до последней запятой, до жирного отпечатка пальца, чуть размазавшего несколько слов. Подробностей, как именно они его добывали, он не знает, но и так ясно, что грязненько, и хорошо, если без крови.

— Однако… — присвистнул редактор, не отрывая глаза от письма и пойдя от волнения пятнами, — сильно! «Устранить Шмидта любой ценой», это…

Он покрутил головой, не находя слов, и подхватив волочащий шарф, обтёр им потное лицо и лысину, а потом небрежно обмотал вокруг шеи.

— Но всё же, мистер Шмидт… — деликатно продолжил он, наклонив вперёд голову, — я понимаю, что в контексте вашего противостояния это звучит вполне убедительно, но…

— А это, — попаданец, не дав ему договорить, протянул следующие бумаги, — записки и письма мистера Уорда, с подтверждённым происхождением. Вы же знаете, мистер Грилли, он человек публичный и ведёт довольно активную переписку, так что нам не пришлось прибегать к… хм, не конвенционным мерам, чтобы достать их.

— А это… — в руки редактора легла ещё одна пачка бумаг, — заключения шести экспертов графологов о том, что почерк на этом письме и на подтверждённых письмах мистера Уорда полностью идентичен.

— А так же… — он протянул ещё одну стопку бумаг, — показания людей, и, сразу оговорюсь, не моих служащих, а юристов из разных контор. Людей, которые были свидетелями графологических экспертиз, во время которых графологам не назывались никакие имена, и вся информация личного характера, с помощью которой можно было понять отправителя, была прикрыта.

— Что ж… — убедили! — шумно выдохнув, энергично кивнул Хорас, подрагивающими руками забирая бумаги, и тут же, забыв о Шмидте, заорал кому-то из репортёров:

— Майк! Кончай трепаться, живо сюда, материал — бомба, и нужно твоё острое перо и ядовитый язык, чтобы она взорвалась с грохотом, который услышит весь Нью-Йорк!

Один из репортёров, плотный кривоногий коротышка с лицом, на котором отпечатались следы сотен кулаков, и неожиданно острыми, умными глазами, не вяжущимися с физиономией типичного ирландского забулдыги, живо откликнулся и поспешил к редактору.

— Простите, мистер Шмидт, — несколько рассеянно сказал Грили, на несколько секунд оторвавшись от обсуждения материала с репортёром, — сами понимаете…

— Да, мистер Хорас, конечно, — несколько запоздало сказал Шмидт уже в спину уходящему редактору.

Усмехнувшись, он покачал головой, но, чёрт подери, совсем не обиделся! Реакция такого рода — лучшее, что он мог ожидать.

— Завтра, — прошептал он, — все газеты Нью-Йорка будут орать «Кто стоит за Уордом⁈» и таких статей будет много, и каждая статья — удавка, сжимающаяся не на шее, но на репутации Фрэнка Уорда…

… но в те же минуты, когда статья в York Daily Tribune готовилась к печати, в других газетах готовился совсем другой материал!

«Подозрительный иностранец на военных подрядах в США!»

«Человек без прошлого! Кто он, Георг Шмидт⁈»

… и в каждой — требование отстранить, разоблачить… и отдать, наконец, патент на динамит в руки настоящих американцев!

Несмотря на войну, Нью-Йорк растёт бешеными темпами, ведь именно сюда, в порт, где ещё нет статуи Свободы, в город, где нет знаменитых в будущем высоток, и прибывают иммигранты, задерживаясь здесь на месяцы и годы, а то и навсегда. Город растёт, но всё ещё много пустырей, на которых пасут коз и коров. Пустырей, на которых стоят жалкие лачуги, и рядышком — богатые кварталы, с газовыми фонарями, охраной и людьми, у которых порой одна пара запонок стоит больше, чем зарабатывает за год квалифицированный рабочий.

На афишных столбах, вперемешку, китчевые афиши спектаклей и пропагандистские плакаты разного рода, зовущие в армию, говорящие о сплочении и единстве нации, призывающие жертвовать на Победу.

— Джентльмены, — хрипло вещает дед библейского вида, одетый в старую, многажды залатанную военную форму, болтающуюся на нём, как на пугале, — жертвуйте на нужды Армии! Даже если вы можете дать один цент, давайте, не раздумывая! Это порох, это свинец, это пуля для нашего солдата, и может быть, именно эта одноцентовая пуля и поставит решающую точку в Войне!

— Мистер… — он перевёл взгляд на Георга, и тот, впечатлённый образностью речи, отсыпал ему серебряных долларов, не жалея.

— Спасибо, мистер… — библейский персонаж, прищурившись близоруко, узнал Шмидта, и коротко, но очень чётко, отдал честь.

— Спасибо, мистер… — у деда задрожали губы, — Я… у меня все мои мальчики там…

Коротко кивнув, Георг поспешил прочь, желая убраться подальше от человеческой трагедии. Вживаясь в эту эпоху, он чем дальше, тем больше перестаёт воспринимать людей компьютерными персонажами, кем-то, чьи судьбы давно взвешены и исчислены. Каждый — личность, со своими бедами…

… но всем, увы, не помочь.

— Заявление Фрэнка Уорда! — надтреснутым фальцетом мальчишка-газетчик насилует слух всей улицы, — Дело о патенте принимает новый оборот! Это должен знать каждый американец!

— Военная повинность! — хрипло орёт его конкурент на другой стороне улицы, — Президент требует введение воинской повинности, Конгресс настаивает на поправках! Читайте! Это может коснуться каждого!

Хмыкнув, Георг кинул ему монету в пять центов, подхватил газету подмышку и поспешил прочь, спеша вернуться в офис. Переходя дорогу, он старательно вертел головой по сторонам, опасаясь попасть под колёса омнибуса или конские копыта. Нью-Йорку ещё далеко до легендарных пробок будущего, но прообраз, чёрт бы его подрал, закладывается уже сейчас!

Центр города кипит и клокочет деловой жизнью и развлечениями, всевозможных пролет, дрожек, экипажей и омнибусов — пруд-пруди, а вот правил дорожного движения пока нет, и, насколько попаданец помнит, не скоро появятся! А «поправка на дурака» сейчас включает ещё и «поправку на лошадь», которая, скотина такая…

… да просто скотина, чего уж там, с человеческими мерками подходить к ним глупо. Напугаться чего-то понести, взбрыкнуть… собственно, это и есть основная причина дорожных инцидентов.

— А я тебе говорю, — краем уха услышал он обрывок разговора двух немолодых джентльменов, — шпионы южан, они повсюду! Сколько у них сторонников в Сенате и Конгрессе? Вот то-то! А уж в Армии…

— … шайки с Бауэри, — донёсся до него другой разговор, — и я тебе давно говорил, Фред, что этих чёртовых ирлашек и макаронников нельзя пускать в нашу страну! Одни бандиты, как есть шваль, даром, что считают себя белыми!

— Мистер Шмидт! — окликнул его знакомый владелец кафе, круглолицый и румяный немец, упорно, и без всяких на то оснований, считающий попаданца своим земляком, притом (и здесь обошлось без участия самого Георга) даже «вычисливший» его происхождение и «настоящую» биографию.

— Герр Шмидт! — повторил он, сделав несколько шагов, — Зайдите, не пожалеете! Я же помню, вы ценитель хорошего чая, а мне из Колоний как раз прислали немного на пробу, и это, я вам скажу, чудо, просто чудо! И Марта, как знала, ваш любимый Bienenstich испекла!

— Хм… а пожалуй, — согласился Шмидт, ещё не завтракавший с утра и изрядно оголодавший после прогулки, — вы меня ещё ни разу не подводили, герр Кох. Тем более… хм, Марта. Это, некоторым образом, бренд, повезло вам с супругой.

Сияющий владелец, гордо оглядываясь по сторонам, поспешил в кафе, на ходу раздавая приказания. Он, некоторым образом, поклонник Шмидта…

— Наша семья всегда была вашими вассалами, герр… Шмидт, — заговорщицки подмигнул он, подавая Bienenstich с кремовой начинкой и карамелизированным миндалём сверху.

— Да-да, я помню! — закивал он в ответ на укоризненный взгляд, — Сложности с с этими чёртовыми пруссаками, инкогнито… и желание начать всё сначала, не оглядываясь на прошлое! Я не болтун, герр… Шмидт!

К разговорам такого рода попаданец давно привык, какое только происхождения ему не приписывали…

… и не угадал ни один, даже близко. Особо не мешает, и ладно… да и слухами такого рода тоже можно жонглировать в свою пользу, и в общем-то, получается.

— Мистер Тейлор, — кивнул он секретарю,- доброе утро.

— Доброе утро, мистер Шмидт! — подскочил Ларри, держа в руках список новых бумаг.

— Есть что-то спешное? — поинтересовался Георг, взяв их, но не спеша читать.

— Н… не знаю, мистер Шмидт, — замялся секретарь, потея от волнения, к чему попаданец уже привык — ну, есть у человека такой недостаток, мнительный, трусоватый человек…

… но специалист-то хороший! А что инициативы маловато, так не всем же такими быть, верно?

— И всё же, — повторил Шмидт, — я знаю, вы немного мнительны, но чутьё на неприятности у вас, мистер Тейлор, имеется, помню несколько случаев, когда я сильно пожалел, что не прислушался к вам.

— С… спасибо, мистер Шмидт! — порозовел Ларри, — Д-да… не знаю вот, паранойя у меня разыгралась, как… хм, бывало, но знаете, мистер Шмидт, не нравится мне эта проверка от налоговой!

— Это где? — нахмурился попаданец.

— Магазин на Ирвинг-Плейс! — зачастил секретарь, — с самого утра, вот недавно информация поступила! Знаете, мистер Шмидт, так-то и ничего, но где-то это видано, чтобы чиновники с самого утра работать начинали? Понятно, что в офис они с утра приходят, но чтобы вот так, ещё до открытия магазина?

— Благодарю, мистер Тейлор, вполне уместное замечание, — похвалил его Георг.

— Б-благодарю, — закивал секретарь.

— Так… — попаданец задумался ненадолго, — мистер Меркель на месте? Нет? Ну, придёт, скажешь, я просил зайти.

— Мистер Шмидт… — Ларри осторожно поскрёбся в дверь, прерывая совещание.

— Да? Входи, — приказал Георг, и секретарь просочился с виноватым видом.

— На завод приехала инспекция лицензий на взрывчатые вещества.

— Та-ак… — медленно протянул попаданец, и секретарь затрепетал.

— Это война, — коротко сказал Мюллер, и спорить с ним никто не стал.

Инспекция на несколько дней парализовала работу по впуску динамита. Поскольку это совершенно новое взрывчатое вещество, не прошедшее ещё все стадии проверки от государства, придираться инспекторы могли со вкусом, буквально к любой мелочи.

— Нет, мистер Джексон, — терпеливо объяснял главному инспектору Шмидт, приехавший на очередное разбирательство, — мы не будем давать вам полный расклад по производству динамита, без постановления суда это незаконно. Любой предприниматель имеет свои секреты, и технологический процесс производства — один из них.

Джексон, высокий худой мужчина средних лет, внешностью и повадками похожий на стервятника, сощурился в ответ, злорадно улыбаясь.

— Вы понимаете, мистер Шмидт, что без допуска я не дам вам разрешение на проведение работ? Динамит ещё не лицензирован должным образом, и если вы будете противиться требованиям властей, лицензирование может затянуться надолго.

Это «надолго» он протянул со вкусом, с несколько гнусавым, даже гипертрофированным южным акцентом.

— Понимаю, мистер Джексон, — ответил Шмидт, произнося слова столь же гипретрофированно, но уже с обратным, северным, нью-йоркским акцентом, — Встретимся в суде!

Главный инспектор нахмурился и ссутулился, ещё больше походя на стервятника. Отвечать, впрочем, не стал, и удалился, не попрощавшись.

— Падальщик, — почти беззвучно выдохнул ему в спину Шмидт, но судя по тому, как напрягся Джексон, что-то он всё-таки услышал.

— Это можно будет обыграть в суде, — негромко сказала мисс Линдгрен, — его акцент и ваш ответ…

— Займитесь, мисс Линдгрен, — несколько рассеянно ответил Георг, — дельное замечание! Ещё одна соломинка на весы правосудия будет не лишней.

Он уже собрался было уходить, но что-то как будто мешало… Пройдясь по цехам, Шмидт поговорил с рабочими, уверив их, что всё будет хорошо, и, самое главное, никто из них не отправиться в неоплачиваемый отпуск, и все из заработки, весьма немалые в виду некоторого риска, связанного с производством, сохранятся в полном объёме.

— Может, придержать выпуск? — осторожно предложил Штрассер, подстраиваясь под шаги начальника.

— Придержать? — вопросом на вопрос отозвался попаданец, — Хм… а знаешь, нет!

Пришедшая ему в голову идея отдавала откровенным популизмом… и некоторыми убытками, но убытками — здесь и сейчас, а в целом…

— Готфрид! На стороне Союза есть добровольческие соединения, не так ли?

— Да, — несколько неуверенно отозвался инженер, — В каждом штате есть добровольческие части, и хотя они несколько выпадают из-под юрисдикции Армии США…

— В том-то и дело, — хищно улыбнулся попаданец, — в том-то и дело, дружище!

— Смотри, — он остановился, — мы не можем поставлять динамит в Армию Союза, пока он не прошёл проверку по всем инстанциям. Линкольн…

Георг поморщился, не проговаривая очевидное. Власть президента в США, даже в военное время, ограничена Сенатом и Конгрессом, не говоря уже о судебной системе. Да и сам президент вынужден прислушиваться к тем или иным кругам… даже если ему это совершенно не нравится.

— Динамит в Армию Союза мы не можем поставлять, — повторил он.

— Зато, — снова усмехнулся попаданец, — мы можем поставлять пробные партии добровольческим формирования штатов. Бесплатно…

Штрассер недолго замер, переваривая информацию, а потом расплылся в широкой, искренней улыбке, которая бывает у человека, поставившего на верную лошадь.

— Письма от солдат… — негромко сказал он.

— Пресса… — так же негромко подхватил Георг.

— Одни будут хвалить, — Готфрид заулыбался ещё шире, — а другие требовать дать им динамит!

— И ругать власть, — отозвался Шмидт, — готовую расплачиваться кровью солдат за свои политические амбиции и желания навариться на честном предпринимателе!

— О да…

… но всё это — потом, очень не сразу.

А пока — лавина инспекций, бумаг и газетных статей, заказанных и проплаченных его противниками.

Утешает только, что даже проплаченные статьи, не найдя, к чему толком придраться, раздувают какую-то совершеннейшую ерунду, и на этом фоне ответные статьи, проплаченные уже Шмидтом, выглядят куда как выигрышней!

А ещё то, что всё это ненадолго… Данные о противниках, о их действительных и мнимых связях с южанами и британцами, собираются, и скоро — жахнет!