Союз-77. Книга 2. Мы одной крови

9. Игра в игру, которая в игре

— То, что ты живой, — холодно сказал молодчик, севший рядом со мной, — скорее недоразумение, чем закономерность. И недоразумение это мы вполне можем поправить.

— Неужели, — хмыкнул я. — И кто же вы такие, всесильные и бесстрашные?

— Ты иронизируешь что ли? — с угрозой в голосе произнёс он.

— Если вы являетесь представителями государства, — спокойно ответил я и повернулся к нему, — назовитесь и предъявите документы. В противном случае мы будем считать вас преступниками, совершающими похищение.

— Чего? — нахмурился мой сосед и вдруг заржал. — Да хоть инопланетянами. Слыхал про НЛО над Петрозаводском?

— В таком случае мы будем вынуждены предпринять соответствующие меры.

Это были гэбэшники, я не сомневался. Ну, а кто ещё? Хаканская резидентура? Смешно. Лесные братья? Да откуда им взять резервы? Ивашко под арестом, а киллеры в универмагах не продаются, они вообще штучный товар. Сёмушкин? Нелепо. Балагур Весёлкин? Ещё более нелепо.

— Гриш, кто это такие? — удивлённо спросил Юрка и наклонился вперёд, разглядывая наших похитителей. — Пусть скидываются за проезд, если хотят с нами ехать. Вы кто такие, безбилетники?

Юрик сидел у окна, рядом с ним — Зоя, потом я, и четвёртым в наш ряд уселся вот этот громила.

— Успокойся! — воскликнул мой сосед и тоже наклонился, потянулся вперёд и отвесил Юрке звонкую оплеуху. — Сядь на место!

— Ай! Охренел что ли!

У меня аж сердце запеклось от гнева.

Переключившись на Юрика, он отвлёкся и оставил меня без внимания. И даже та железка, которой, как я думаю, он имитировал ствол, перестала давить мне в бок. Более того, если бы я хотел напасть на него, я бы обязательно воспользовался моментом, чтобы врезать ему по нижней челюсти, заставив её хорошенько клацнуть.

— Э, ты понял… — проговорил он, а дальше всё случилось само собой.

Пришлось немного обострить ситуацию. Дело в том, что мне категорически не понравилось, что какой-то хамоватый амбал, обижал моего хорошего товарища. А у меня здесь ещё и подруга имелась, между прочим. Не ждать же мне было, когда он и до неё доберётся.

В общем, потянувшись к Юрику, он навис надо мной, и я не сдержался. Рука взметнулась, как пружина и мгновенно впечатала нижнюю челюсть в верхнюю. Такой, казалось бы, здоровый бугай, а так послушно щёлкнул зубами и запрокинул голову. Ну, и к тому же, он так подставился…

Локтем правой руки я скорректировал направление и придал ему ускорения. Он отлетел назад и долбанулся затылком. Его товарищ, тот что засветился в метро, а теперь сидел напротив меня, мгновенно вскочил и кинулся было на меня, но потом внезапно отступил, опустился на сиденье и заявил:

— Отставить!

Жертва моей атаки заревела, как медведь после спячки, замахала лапами, раздвигая бурелом и…

— Отставить, я сказал! — повторил «засвеченный». — Сядь, Хромченко, и успокойся. КГБ при Совете Министров СССР. Вот моё удостоверение.

Он достал из внутреннего кармана корки, протянул и раскрыл передо мной. В машине было темно, да её ещё и потряхивало, так что прочитать, кто он такой было невозможно, но удостоверение выглядело правдоподобно.

— И чего вам надо от нас? — подала голос Зоя, вероятно, подстёгнутая профессиональной ревностью.

— Увидите, — пожал он плечами. — Так и быть, сопротивление заявлять не будем.

— Я бы вашему Хромченко взыскание заявил, — кивнул я.

— Чего!!! — снова возбудился тот.

— За рукоприкладство.

Домчали нас быстро. Рафик проскочил по переулочкам да закоулочкам, въехал в непримечательные железные ворота и остановился. Нас выгрузили и повели по коридорам. Вели по одному и в разные места.

Все жили вровень, скромно так:

Система коридорная,

На тридцать восемь комнаток —

Всего одна уборная.

Комната мне досталась обычная стол, два стула, крашеные стены и больше ничего. Я уселся на стул, положил руки на стол, а на руки опустил свою буйную головушку. Чувствовал себя уставшим. Хотелось спать. И это, наверное, притупляло чувство тревоги, злость или раздражение. В молодости я всегда остро чувствовал недосып, а тут он, похоже, собирался стать хроническим.

Опустив голову, я тут же уснул. Вырубился моментально, но спал чутко, постоянно прислушиваясь. Да и что это за сон такой за столом — издевательство сплошное. Прошло несколько долгих и муторных часов, прежде чем в двери повернулся ключ. Она открылась, и кто-то вошёл. Я неохотно поднял голову, выпрямился, потянулся.

Этот кто-то подошёл и сел передо мной. Это был невзрачный человек в сером костюме. Глаза у него были красными, видать, тоже спать хотелось. Я поёжился.

— Я капитан КГБ, — хмуро сказал он и потёр пальцами виски. — Курганов, Виктор Петрович…

— Тоже спать хотите? — понимающе кивнул я. — Чего же тогда не вызвали повесткой, в рабочее время? Боялись, что сбегу? Куда интересно?

— Давай, — кивнул он, — имя, фамилия, кто такой.

— Стрелец Григорий Андреевич, пятнадцатого апреля пятьдесят второго, пятый курс МХТИ.

Курганов открыл тощую папочку и что-то отметил. Сколько их, интересно? Сколько бы нашлось этих картонных папок с информацией обо мне, если бы кто-то захотел их собрать за всю мою жизнь.

— С Хаканом Демиром знакомы?

— Знакомы, — кивнул я и тряхнул головой.

Ясности не хватало… Тумана в голове было много, а вот ясности не хватало.

— При каких обстоятельствах, где и когда познакомились?

— Слушайте, Виктор Петрович, зачем я здесь? Вы же не сказали ничего. Почему я не в тёплой постели, а у вас на жёстком стуле?

— Шастать не надо, где попало. Рассказывай про Демира Хакана.

— В баре он ко мне подсел и заговорил. Прошлой ночью. Сказал, что турецкий историк, мать русская, постоянно проживает в Турции, в Москве находится на научной конференции. Попросил сводить куда-нибудь, показать что-то интересное в области культуры. Это всё.

— А круглый стол по вопросам кибернетики в МГУ?

— Да, был такой, но туда идти не договаривались, там случайно встретились, — объяснил я. — Он пришёл со своим приятелем, тот имя называл, да я не запомнил.

Ну, имя я, конечно, запомнил, и рожу холёную тоже запомнил, но рассказывать пока не торопился.

— Это был учёный?

Точный вопрос, значит и сам всё знает.

— Учёный из какого-то социологического института.

Он снова сделал несколько отметок в бумагах.

— Что за бар, в котором вы познакомились?

— В «Интуристе» на шестом этаже.

— Как оказались в «Интуристе»? У вас есть валюта?

— Нет, валюты нет. Просто шёл и прошёл. Швейцар, наверное, занят был, не заметил меня.

— А расплачивался как?

— Хакан предложил заплатить.

— То есть, с Хаканом у вас была запланирована встреча в «Интуристе»?

— Нет, не была, — помотал я головой. — Мы до этого момента были незнакомы.

— А как тогда?

Капитан ходил по кругу, задавая по многу раз одни и те же дурацкие вопросы, лишь меняя формулировки и попутно выспрашивая побольше обо мне самом.

— Товарищ капитан, вы чего хотите от меня, скажите прямым текстом и пойдём спать. Вы — к себе, я — к себе. А так ерунда какая-то получается.

— Спать — это хорошо, — кивнул капитан, да вот только я в толк взять не могу, как так, комсомолец, с твоих слов член комитета ВЛКСМ, десантник, отличник боевой и политической подготовки вдруг начинает заискивать перед иноземцами? Тебе чего жвачки захотелось или джинсов заморских?

— Здрасьте, — развёл я руками. — Приехали. Вы чего такое говорите, Виктор Петрович? Я ж вам русским языком объясняю. Сижу, выпиваю, подсаживается. Сам. Не я к нему, а он ко мне. Подсел и говорит, то что я вам сто пятьсот раз рассказал уже.

— Сто пятьсот! Математик!

— Где здесь фигурирует жевательная резинка? Она, кстати, выделяет огромное количество частиц микропластика. Я её вообще не употребляю.

— Так что, сам не употребляешь, значит на продажу что ли?

— Ой, да перестаньте вы. Спросите у тамошних ментов, видели они меня хоть раз раньше. Был ли я замечен, как фарцовщик? Ерунда это всё. Да вы сами посмотрите, джинсы на мне индийские, из ГУМа, в прошлом году купленные.

— Ладно, а что тогда, если не вещи? Чем он тебя так очаровал?

— Ну, вы даёте, товарищ капитан. Очаровал. Он не девица, чтоб меня очаровывать. Говорю же, вам, я человек советский, и Родиной своей горжусь. Не только историческим наследием и достижениями инженеров и хлеборобов. Я горжусь Москвой, горжусь людьми, нашей повседневной культурой, молодёжью, которая не наркотиками ширяется под забором, как в их Америках и Англиях, а интересуется литературой, музыкой, кибернетикой, в конце концов!

— То есть на открытый стол по кибернетике вы его пригласили?

— Нет, он со знакомым учёным приходил.

— И вы случайно там встретились, хочешь сказать?

— У-у-у-у…

— Ты не мычи, отвечай.

— А что такого в этом Хакане, интересно? — прищурился я.

Видать, птица важная, раз меня так мурыжат…

— Ладно, посмотрим на события с другой стороны. Кто был на этой вечеринке? Вы знаете каких-то людей, присутствовавших на мероприятии?

— Только Владимира Семёновича. Но он исполнил несколько патриотических песен и убыл. А мы остались.

— Ну, а, например, Борис Кагарлицкий присутствовал на вечеринке? Гефтер, Левада? Кто вам показался наиболее интересным?

— Я таких имён-то сроду не слышал. Кто это? Диссиденты какие-нибудь?

— А ты подумай. Ведь ответственный человек в первую очередь думает об активной гражданской позиции. И заключается эта позиция в помощи органам государственной безопасности, а не в связях с иностранцами и прочими подозрительными элементами.

— Так я и думаю. Понять только не могу, вы из какого управления? Контрразведка или борьба с идеологическими диверсиями? И к чему вы клоните, товарищ капитан? Я ни на то, ни на другое не подхожу. Сами же цитировали выдержки из моей биографии.

— Смотрите, какой грамотный! Это ты где такие слова-то нашёл? Иностранец просветил? Или эмигрантскую периодику почитываешь?

— Да какую периодику, — хмыкнул я. — Грабовский Алексей Михайлович мой просветитель. Ваш, кстати сотрудник.

Капитан Курганов нахмурился, завис на пару секунд, а потом покачал головой:

— Циркач, понимаешь… Сразу не мог сказать?

Не хотел, думал сам отстанешь…

— Ну, жди тогда…

Он встал и вышел, а вот я остался. Лучше бы наоборот, честное слово. Я устроился поудобней, на сколько это было возможно, и снова задремал.

— Подъём, — отчеканил Балагур.

— Привет, Алексей Михалыч, — ответил я, не открывая глаз.

— Засыпался, говорят, на связи с иностранцем? — усмехнулся он.

Я встал, потянулся.

— В туалет надо.

Грабовский был одет в импортный спортивный костюм и короткую спортивную куртку.

— О, привет физкультурникам, — удивился я.

Он открыл дверь и показал, в какую сторону двигать. Я умылся ледяной водой и немного взбодрился. Вернулся и уселся на стул.

— Не садись, поедем прокатимся. Позавтракаем где-нибудь, поговорим о делах наших скорбных.

— Что, прямо скорбных? — хмыкнул я.

— Это я так просто. Дела в порядке.

— А с этим… с капитаном Кургановым что?

— Ничего, — пожал он плечами. — Сказал ему спасибо, что сообщил о задержании. На этом всё. Пойдём-пойдём.

Мы прошли по коридорам, спустились в гараж и сели в чёрную «Волгу». Грабовский уселся за руль, я рядом. Город просыпался, начинался новый рабочий день, неминуемо приближающий нас всех к торжеству коммунистического труда. Небо было чистым и обещало тёплый солнечный денёк.

— Алексей Михайлович, — начал я но он приложил палец к губам и махнул рукой, в смысле, не стоит в машине о важных вещах говорить и я резко подыграл. — Погода сегодня хорошая будет.

— Да, синоптики обещали плюс шестнадцать, — сообщил он.

Мы поехали в сторону общаги, но не доезжая, свернули в сторону парка «Северное Тушино», к каналу. Съехали с дороги и остановились на небольшой площадке уложенной железобетонными плитами. Других машин не было.

— Пройдёмся, — кивнул Балагур и потянулся на заднее сиденье за спортивной сумкой. — У меня тут термос с кофе и бутерброды. Там есть лавка с видом, как знаешь, в кино над Лос-Анджелесом. Не такая, конечно, но тоже сгодится.

Мы пошли по дорожке мимо облетевших деревьев.

— Что-нибудь выяснили? — спросил я. — Кто меня заказал?

— А ты думаешь, тебя прямо заказали? Это тебе не папины дружки сказали?

— Из КПК? — как бы удивился я. — Я думал вы этим делом занимаетесь. Пацана-то этого вы же забрали?

— Забрали. Пока ещё не ясно, выясняем. Он совсем с головой не дружит. Дело в том что остальных его подельников не пойму с какого перепугу забрал КПК. Сейчас мы их возвращаем себе, Пельше не в курсе, но Воронцову уже дан приказ. Так что, когда соберём весь пазл, можно будет говорить о том, кто и как и зачем. И не случайно ли ты попал под раздачу.

Вот же бляха! Я промолчал, пытаясь не проявить неудовольствия. Собака, забирает себе. А Ивашко расскажет кое-какие подробности, которые я бы хотел оставить неизвестными для Грабовского. Например факт моего сотрудничества с Прокофьевым… Блин… Надо было срочно позвонить, да только сначала требовалось отделаться от этого Балагура…

— А сегодняшний инцидент? — спросил я.

— Что? Считай никакого инцидента нет.

— Но след с моим именем у них в управлении останется? Этот Курганов из какого, кстати?

— Из второго, отдел по работе с иностранцами. Пришлось председателя задействовать, чтобы тебя с крючка снять. Но следы остаются от любого действия, так что ступать нужно стараться легко, понимаешь?

— Странно, — покачал я головой.

— Что?

— Странно, что разработкой занимается второе управление, а слежка была такой топорной и неумелой. Я в этом деле не спец, но гориллу с тяжёлым подбородком сразу заметил и запомнил.

Грабовский засмеялся.

— Это игра, — подмигнул он. — Они по Хакану плотно работают. Он в Москве частенько бывает, имеет интересные контакты. Роли его пока не знают, но копают хорошо. Ну, а чтобы создать иллюзию, что он не вызывает особого интереса, топтунов ему вешают время от времени таких, чтобы за три версты видно было. Хакан посмотрит, увидит слежку и успокоится. Вот если бы не было никого, это бы рождало неопределённость, то ли есть, то ли нет, а так всё ясно, контролируют, но как лоха, не как матёрого шпионищу.

— А он матёрый?

— Конечно.

— А Уразов?

— Уразов хитрожопый наймит империалистов. Внедряет в сознание руководства деструктивные идеи конвергенции.

— А ему эти идеи передаёт Хакан?

— Хакан устраивает ему приглашения на различные международные конференции и симпозиумы. Он британский разведчик, проживающий в Турции. Сеет «разумное доброе вечное» через Уразова, даёт инструкции. А на конференциях другие люди вдувают Уразову в уши нарративы про свободу и несвободу, про демократию, без которой невозможно развитие, движение в будущее и прогресс. Что такое, по-твоему, демократия в начале следующего тысячелетия?

— Франшиза, — пожал я плечами.

— В каком смысле? — удивился Грабовский.

— Вот допустим, Алексей Михалыч, решили мы с тобой продвигать демократию. Дело как бы хорошее. Ещё несколько проверенных людей взяли, договорились обо всём и начали. Приходит к нам… Вася Пупкин. Хочу, говорит, в ваш клуб. Давай, дружище, конечно! Только у нас есть ряд условий. Если хочешь считаться свободной и демократической страной, будь добр эти условия выполнять. Используй нашу «шкалу ценностей», наши технологии и вообще, делай то, что мы предлагаем. А мы со своей стороны обеспечим тебе материалы наглядной агитации, международную поддержку, примем в клубы и общества, где ты будешь с независимой миной делать то, что прикажем мы. Ну, и деньга будет.

Мы подошли к скамейке, стоявшей недалеко от воды и с видом на противоположный берег. Справа поодаль я увидел шпиль речного вокзала.

— Деньга, говоришь, будет? — повторил Балагур и достал из сумки термос и свёрток с бутербродами. — Бери, угощайся. Сервелат, естественно, финский.

На белоснежных овалах батона лежали тёмные кружки колбасы и издавали восхитительный манящий запах. Я взял один и с удовольствием откусил.

— Будет, будет деньга, — кивнул я, продолжая мысль. — Только мы сами посчитаем и решим, сколько именно. Неплохо, да? Если он всё делает правильно, то и живёт нормально. Как бы. Потому что, если, например, его людям вдруг чего-то не понравится и они скажут, что, мол, не хотим, чтобы педерасты вели пропаганду в школах или, наоборот хотим дружить с теми, с кем не велено, то мы с тобой скажем, что у него выборы фальсифицированы, лишим права голоса, устроим акцию протеста, да мало ли чего мы с тобой можем? В конце концов, отзовём у него лицензию и назовём диктатором. Потому что только мы с тобой можем определять, что такое демократия.

— Так ты против народовластия? — усмехнулся Грабовский наливая в металлическую крышку термоса горячий дымящийся кофе.

— Нет, конечно. Наоборот, я за народовластие. Я всего лишь против англо-американской франшизы на демократию.

Он задумался. Взял ещё один бутерброд, съел его, прожевал. И тогда только изрёк:

— А есть ли смысл огород городить, если такая франшиза уже имеется? Что-то, насколько ты помнишь, никто кроме Суркова нашего, ни о какой суверенной демократии даже не заикался.

— Так на это только гиганты способны. Наши-то дурачки, когда на поклон шли, думали, что их в клуб на равных примут. Ну, ещё бы, ведь они внесли в качестве вклада одну шестую часть суши. А им что? Шиш. Подпишите договор с владельцем франшизы и выполняйте это, это и это. И не забывайте поглубже приседать, когда произносите «Ку».

— А ты-то, Григорий Андреевич, чего хочешь? — с усмешкой спросил он, отхлёбывая кофе.

— Чтобы не было бедных, Алексей Михайлович. У нас, кстати, в конституции неплохо всё прописано. База для народной демократии имеется. Ещё бы подправить кое-что. Можешь сорвать принятие конституции?

— Обалдел что ли? — поперхнулся кофе Грабовский. — Через неделю внеочередная сессия Верховного Совета. Целый год текст согласовывали и вдруг отменять? Да генсека раньше времени кондратий хватит. Это надо было года на два назад хотя бы. А чего там?

— А зачем нам союз независимых государств? Ты, Алексей Михайлович, чем править хочешь — империей или национальным государством?

Он задумался. Править империей всегда заманчиво. Правда, это требует самоотверженности. А вот быть наместником в стране, превращённой в колонию гораздо проще. И бабла больше. И что было у него в голове я не знал.

— Ладно, — покачал головой Грабовский. — Вернёмся к нашим баранам.

— Вернёмся. Чего Хакану надо от меня?

— А это мы и должны узнать. Но не сейчас. Сейчас он ничего не будет предпринимать. Ему скоро уезжать. А потом, когда вернётся, организует с тобой «неожиданную» встречу и начнёт уже крутить. Подарков надарит, добрых слов наговорит. Но это не прямо сейчас. Когда он вернётся, мы и тебя тоже вернём.

— Стоп. Откуда вернём? И ещё вопрос. А чего ему надо от меня?

— Тут имеются варианты и цель его нужно будет выяснить. Я так думаю, связано это с твоим знанием будущего.

— А он-то откуда может знать?

— Ну… кто-то сообщил, надо полагать. Тут вообще без вариантов. Можешь найти ещё хотя бы одну причину, по которой он захотел бы вступить с тобой в контакт? Причём, он ведь понимает, что ты знаешь, каков его интерес. Значит будет действовать решительно. Ты ешь-ешь.

— А кстати, моих товарищей отпустили?

— Да. Они уже в общежитии. А вот тебя не отпускают. Ты ведь ударил представителя власти. При исполнении. Это, я тебе скажу, дело серьёзное. Придётся тебе посидеть за решёткой.

— Здрасьте. И сколько? Полгода?

— Следствие и дольше может идти.

— Отлично вообще. А диплом? У меня выпускной курс, если ты помнишь.

— С ректором я уже поговорил. Диплом у тебя будет. Только он вряд ли понадобится.

— Ребята будут шум поднимать.

— Кто? Ментовка? Шутишь что ли?

— То есть я правильно понял, что ты меня хочешь прямо сейчас в Бишкек запулить?

— Не Бишкек, а Фрунзе. И да, ты правильно понял. Там сейчас интересный замут происходит и туда приезжает какой-то перец из Афгана. Или из Пакистана. Начинают интересные события развиваться. Время не ждёт. Сейчас поедем в Шереметьево и оттуда ты полетишь в Питер. Там проведёшь три дня. Получишь все необходимые инструкции и вылетишь во Фрунзе. Оттуда позвонишь Сёмушкину и скажешь, что игра началась. Ты ешь-ешь. Кофе налить ещё?

Самолёт шёл на посадку. Вдали были видны заснеженные хребты и вершины. Степь, степь, равнина и вдруг могучие горы. Но это вдалеке. Лётчик заложил вираж и горы скрылись из виду, уступив сцену бескрайнему небу.

Через пять минут шасси нашего ТУ-154 ударили по полосе, двигатели заревели, закрылки вздыбились и мы понеслись по бетону, сбрасывая скорость. Всё эти вибрации, шумы и удары усиливали тревогу. Впереди лежала неизвестность, и я чувствовал беспокойство. Второй раз Весёлкин практически без подготовки забрасывал меня хрен знает куда…

— Уважаемые пассажиры, — раздался мелодичный голос круглолицей стюардессы. — Наш самолёт произвёл посадку в аэропорту Манас города Фрунзе. Температура плюс пятнадцать градусов, местное время семнадцать часов двадцать минут…

Когда я вышел на трап, в лицо ударил прохладный воздух с запахом керосина и пыли. Низкое солнце золотило зубчатые арки длинного бетонного терминала, а вдалеке виднелись заснеженные вершины Тянь-Шаня. Помимо обычных Ту-154, Ил-62 и Як-40, я увидел Ту-144.

Внутри зала ожидания воздух был чуть влажный, со слабым запахом табачного дыма. Огромные окна пропускали мягкий рассеянный свет, а люди сновали туда-сюда с чемоданами, коробками и ящиками. Багажа у меня не было, только сумка, поэтому я двинул сразу на выход. Мне нужен был Миша.

Я остановился и начал высматривать невысокого плотного армянина с большим носом и печальными глазами в широкой кепке и кожаной куртке. Мы увидели друг друга одновременно. Я кивнул и пошёл к нему.

— Миша? — спросил я.

— Он самый. А ты Гриша Стрела?

— Да, — кивнул я.

— Пойдём.

Мы сели в бордовую «шестёрку» и Миша дал по газам.

— Полчаса и мы на месте, — глубоко кивнул он. — Машин мало, мигом долетим. Дорога прямая, ровная, красота. Через Чуйскую долину идёт, вот так.

Я с интересом посмотрел в окно. По обеим сторонам гладкого асфальта тянулись поля и пастбища, местами вдоль трассы виднелись ряды молодых посадок из деревьев. По мере приближения к Фрунзе деревенские дома сменялись многоэтажными кварталами типовой застройки. Появились провода городского троллейбуса, а магистраль незаметно перешла в широкий проспект, обсаженный высокими тополями. На фоне невысоких зданий города отчётлив вырисовывались заснеженные вершины заснеженного горного хребта.

Мы проехали через просторную центральную площадь с высоким памятником Ленину, проехали ещё немного и оказались около гостиницы. «Гостиница „Кыргызстан“ Нейманканасы», прочитал я.

— Номер забронирован, — веско сообщил Миша. — Одноместный! Лучшая гостиница в городе. Сам бы жил. Отдыхай, дорогой. Кушай в ресторане. Делай, что хочешь. Но не сегодня. Сегодня сразу поедем к Сармату. Он вор молодой да дерзкий, ну ты и сам знаешь. Шобла у него разношёрстная, держись начеку, но слабину не проявляй. Он цеховую братию не жалует. Знает, что ты от Лазаря Семёновича, но где мы и где воры, да? Мы головой думаем, а они? Мы людей счастливыми делаем, а они? Только стрелять и резать. Сам знаешь. Извини, что лезу с советами. Но ты человек молодой, прошу, держи себя в руках, хорошо?

— Хорошо, Михаил Гарикович.

Он разулыбался. С размещением вопросов не возникло. Номер был стандартным, чистым и вполне приятным. Но, собственно, долго в нём жить я не собирался. Я достал из сумки пакет с бутылкой коньяка для Сармата и вернулся в фойе. Миша, увидев меня встал с кресла и пошёл навстречу.

— Сейчас поедем в «Сейил» на бульваре Дзержинского. Там отдельный кабинет, нет никого посторонних. Ты, главное, не теряй достоинства. Но и палку не перегибай, понимаешь? Они там парни задиристые, лихие. И разные. Я говорю, вор он странный, необычный. В общем, первое впечатление… Сам понимаешь. Лазарь Семёнович голова, но они блатные. Не забывай и не давай причину для конфронтации.

Небольшая бетонная коробка с большими окнами, похожая на горком партии, оказалась рестораном. Миша сказал что-то на ухо швейцару, и мы спокойно прошли и поднялись на второй этаж.

— Кабинет там, — махнул он рукой и подойдя к двери, прислушался.

Оттуда неслись голоса и смех. Я подошёл и толкнул дверь.

— Привет честной компании, — отчётливо произнёс я и огляделся.

Обстановка была простой. Большой стол и большое окно с тюлевыми шторами. Белые стены. За столом уставленном тарелками и бутылками сидело девять человек. Во главе, скорее всего и был Сармат.

На вид ему можно было дать около тридцати двух лет — высокий, худощавый, но жилистый, как степной волк. Тёмные волосы были коротко подстрижены, черты лица, словно вылеплены из папье-маше, кожа неровная, вся изъеденная ямками и щербинками. Глаза тёмные, внимательные, с хитрым прищуром, на правой щеке виднелся едва заметный шрам.

Смуглая кожа и острые скулы выдавали его киргизское происхождение, а лёгкая сутулость и быстрые, упругие движения показывали уличного воришку, привыкшего к дракам и беготне. Одет он был в короткую кожаную куртку, потёртые джинсы и белую рубашку застёгнутую на все пуговицы.

Миша зашёл следом за мной.

— Сарматик, — улыбнулся он. — Вот, приехал специалист от Лазаря.

— От кого? — насмешливо поморщился Сармат. — От Мойши что ли?

— От Лазаря Кройца.

— Ну, заходи, специалист, — усмехнулся он. — Ты кто есть, сразу сориентируй.

— Сармат, — елейно улыбнулся Миша, — ты же знаешь, Стрела правая рука Лазаря. Он с ним пять лет не разлей вода. Бабки рубят, работают, не покладая рук. Некрасиво, брат, начинаешь. Ещё дела делать, сам рассуди.

— Да погоди, ара, пусть твой специалист сам за себя скажет. Чёт он на мусора похож.

Сармат вскочил из-за стола и резко подлетел ко мне.

— Я их нутром чую, прям за три версты. Больно гладко вы стелете. Завлекаете. С мусорами у нас разговор короткий. Классовая ненависть. Ну-ка, братва, какие мысли, мент или нет? Если мент, мы ему башку открутим и тебе Миша тоже за компанию. И Лазаря вашего отдудоним, если надо будет. Нашёл авторитета, в натуре.

— Странный ты, Сармат, — спокойно пожал я плечами. — Ты же вроде с Лазарем порешал, договорился, интерес обозначил. А теперь что? С темы съехать хочешь? Мент не мент. Главное, чтоб бабки шли.

Сука, что за херня, подстава какая-то.

— Если ты ссученый, в натуре, бабки твои западло, ментяра. На перо тебя поставим!

Он подошёл максимально близко и глядел прямо в глаза. Приземистый и опасный.

— Если ты передумал, — пожал я плечами, — не надо концертов, просто скажи, сотрудничества не будет. Бабок соответственно тоже.

В это время за мной открылась дверь и зашёл ещё кто-то.

— Дела бедовые, — оскалился Сармат и кивнул вновь пришедшему. — Бабки дармовые. Раньше были фраера, а теперь блатные. Ты где его взял, Миша? Ну-ка, спросим Аджана, он человек правильный, вор, как-никак. Он этих фраеров фальшивых с первого раза щёлкает. Аджан, оцени фраера. Можно с ним дела делать? Говорят пять лет последних с Лазарем народ на доверии разводил.

— Щас точно скажу, — воскликнул Аджан с сильным кавказским акцентом и сердце у меня подпрыгнуло.

Нет, этого в принципе быть не могло. Вот вообще никак.

Аджан сделал несколько шагов, чтобы обойти меня и… Эпическая сила! Да как такое возможно⁈ Он встал напротив и посмотрел мне в глаза. И тут же лицо его закаменело и почернело. Это был шабашник Мурадян…