— Какая трогательная забота, — сквозь зубы процедил Волчонок и посмотрел на меня.
Сармат дёрнулся, услышав, и заискрил ещё сильнее.
— В чём проблема, шеф? — поднял я брови. — Мне мать родная никогда не говорила, когда пить холодное, а когда горячее.
— А братву напяливать мать тебя не учила случайно?
— Поясни, Сармат. Не понимаю я твоих намёков. Давай только наружу выйдем, а то тут людишки больно уши греть любят.
Он сжал зубы, молча повернулся и пошёл вон. Я глянул на Волчонка, пожал плечами и неохотно последовал за Сарматом. Мы подошли к его машине, стоявшей здесь рядом, прямо на территории рынка.
— Чё за шняга, Стрела? — едва сдерживая себя, прохрипел Сармат.
Я спокойно молчал и ждал, пока он не выскажется. Смысл претензии понять было нетрудно, но показывать свою сообразительность и, собственно, тем самым признавать проблему, я не собирался.
— Чё за кино в натуре?
Я молчал и ждал, когда будет задан вопрос по сути.
— Ты чё, язык проглотил?
— Нет, язык на месте.
— А чё тогда не отвечаешь? — взорвался он.
— Вопрос пока не понял. На что отвечать? На «что за кино в натуре?»
— Ты чё, самый мудрый? А? Самый мудрый, я спрашиваю? Самый кручёный, всех отыметь хочешь? Точняк?
— На все эти вопросы отвечаю твёрдым «нет», — покачал я головой. — Что происходит, Сармат? Что за кипиш? Ты толком скажи, а то херня какая-то получается.
— А ты по матушке-то не крой, с ментами своими будешь по матушке базлать, ясно в натуре?
— Хер — это буква алфавита, — заметил я. — Аз, буки, веди, глагол, а в конце где-то хер.
— Чё, в натуре? — удивился Лысый.
— Ага, — кивнул я. — Натурально.
— Ты пасть захлопни, — не выдержал Сармат. — Ты чё, думал, я не узнаю? Ты куда летал, в натуре?
— Конкретнее, вопрос задай, — нахмурился я. — Я куда только не летал так-то.
— Тебя на аэродроме видели! — рявкнул Сармат.
— И? Видели значит видели. Дальше что?
— Как ты выходил, когда московский рейс прилетел. Это чё за блудняк, а?
— Всё что ли? Больше ничего не видели?
— Ты козью рожу не строй, скромнее веди себя! — гаркнул Сармат. — В Ташкент, значит, не поехал, типа заболел. А в Москву — пожалуйста, так? К кому? С кем там у тебя сходняк был? Стук-стук-постук? С мусорами?
— Во-первых, дела у меня могут быть хоть в Москве, хоть в Мадриде, и что такого?
— А то, что, если у кого нормальные дела, он так и скажет, а ты что? Типа, придурок лагерный? В лазарет, да? А сам в Москву?
— Да ты с чего взял-то? Если бы пришёл, передачку принёс, знал бы, что я в больничке чалился.
— Так чё, у тебя брат-близнец нарисовался?
— Какой близнец, ты чё мелешь? Кто меня видел и когда? Вчера в аэропорту? И что из этого? Мне привезли кое-что. Вот я и ездил забрать. Или передать. А может, и то, и другое. В чём проблема, что за засада?
Лучшая защита — это нападение. Не знаю, насколько это правило универсально, но что было делать? Пришлось изобразить праведный гнев и немного наехать на большого босса. Конечно, имелась некоторая вероятность того, что меня видели не только на выходе из аэропорта, но и среди пассажиров в зоне прилёта, а может, даже и в самолёте.
Впрочем, зная Сармата, я понимал, если бы такая информация имелась, он бы уже обрушил её на мою голову.
— Не слишком убедительно, — скривился он. — То ли забрать, то ли передать, а может, стюардессе присунуть, да?
— Может, и так, — пожал я плечами. — В чём суть предъявы? Что меня в порту видели? Или что я тебя обманул в чём-то там? Разъясни, пожалуйста, за что спрос мне учинил. И кто этот добрый человек, что на меня капает. Давай, по понятиям. Если есть косяк, я отвечу. Если нет, пусть ответит автор предъявы.
— Так ты забирал или передавал?
— Что за тема, Сармат? Я на особом контроле? Обыскать не желаешь? В данном конкретном случае мне Лазарь баблишка подкинул. Должен мне был. Я отчитываться должен? Может, и шмар с тобой согласовывать, кому вдуть, а кому Сармат не велел?
— Ты помело придержи своё! Ты сейчас мой человек, а не Лазаря! И то, что касается дела должен со мной решать, ясно тебе? А не с Лазарями, Волчатами и кем-то ещё.
— Ну ладно, — хмыкнул я. — Вроде так и есть.
— Чё ты лыбу давишь⁈ — заорал он. — Я чёт весёлое сказал? Я тебе клоун или где⁈
Его прямо колотило от злости. Вероятно, вмазался или, наоборот, пропустил дозу, вот его и колбасило. Хотя, на наркоте он замечен ещё не был. Надо будет присмотреться. Крючок не слабый, если действительно всё так.
— Ладно, Сармат, хорош, — сбавил я обороты. — Что на тебя нашло? На ровном месте прям.
Он поиграл желваками и ничего не ответил. Подошёл Волчонок. Сармат зло глянул на него и ткнул пальцем в грудь.
— Иди, у нас тут свои разговоры.
Волчонок молча пожал плечами и пошёл своей дорогой.
— Чё ты вечно с этим трёшься? — прищурился босс.
— Да нет, не вечно. Изредка, я бы даже сказал.
Погода была не очень. Глубокая осень чувствовалась во всём. Холодные порывы ветра гнали по небу рваные клочья облаков и тяжёлых туч, то разрешая солнцу выглянуть и облить мир горячим золотом, то пряча его за чёрными свинцовыми завесами.
— Хорош, Сармат, прихватывать. Чё за приколы, я не пойму. Уж на меня ты точно можешь положиться.
И Сармат, точно так же, как сегодняшнее небо, то прояснялся, то мрачнел и трясся от гнева. В этот момент в мозгу его вышло солнце, и он спокойно выдохнул.
— Ладно, Стрела, — кивнул он. — Не парься, всё путём. Просто мы тут, как на вулкане живём. Нужно ухо востро держать, сечёшь? Чуть лоханулся — и всё, считай труп. Ну чё, мир?
Он шагнул ко мне и поспешно обнял.
— Мир, Сармат, — согласился я. — У меня с тобой всегда мир и никаких проблем.
— Ну, и молодец, — хлопнул он меня по плечу. — Но если что увидишь или услышишь, не забудь мне сообщить.
— Это ты о чём? — снова нахмурился я.
— А сам как думаешь⁈ — вскинулся он, вновь превращаясь в шипастого и колючего зверя, но тут же взял себя в руки и внезапно широко улыбнулся. — Да, ладно, не кипишуй. Но и не расслабляйся, Стрела, а то знаешь, народ такой, быстро оприходует.
Он сказал ещё пару таких же «отеческих» фраз, сел в тачку и уехал, а я пошёл в обувную мастерскую, размышляя, что это было. Реакцией на моё сообщение Грабовскому этот наезд быть не мог — слишком мало времени прошло. Возможно, проверка, попытка прихватить, развести на пустом месте. А, возможно, что-то ещё. Например, Башка что-то пронюхал про меня или про себя…
Если Башка являлся человеком Грабовского, то непонятно, почему он катил на меня бочку. Его ли это личная инициатива, или приказ вышестоящей инстанции. В общем, будем разбираться…
Через несколько дней мне позвонил Волчонок. Звонок раздался рано утром.
— Здорово, Стрела.
— Здорово, коли не шутишь.
— Ага. Ты вечером сегодня чего делаешь?
— С Сарматом, скорее всего, тусуюсь.
Все прошедшие дни я ужинал в ресторане с Сарматом, Башкой, Лысым и прочими кадрами, часть из которых менялась, а часть оставалась неизменным монолитом, создавая фундамент организации. Планировалась новая поездка в Ташкент и в Ош, а также встреча с афганцами. Правда им надо было ещё каким-то образом пересечь границу, а нашим парням предстояло их встретить и предоставить укрытие.
— А что? — поинтересовался я.
— Да есть дельце интересное, — ответил Волчонок. — По нашему вопросику. Думаю, тебе понравится больше, чем обычная твоя компания.
— Во сколько?
Сам участвовать в мероприятиях против Банкира я не планировал, ожидая, что всю инфу подготовит Волчонок.
— Просто если ты не сможешь сегодня, я, пожалуй, форсировать не буду. Я тут один, на подхвате никого, а в одиночку несподручно, въезжаешь?
А с другой стороны, полагаться на информацию, прошедшую через фильтры других игроков — идея не самая здравая…
— Во сколько и где?
— В гостинице «Киргизстан» в десять часиков начало представления. Давай, не светись только. В бар подтягивайся. Если решишь прийти, конечно.
— Уже решил, — усмехнулся я.
В половине десятого я был в гостинице. Преодолел алчность швейцара и вошёл в фойе. Было немноголюдно, а вот в баре народ имелся. Пил шампанское, коньячок, а особенно водочку. Я подошёл к стойке и заказал кофе.
Пока ждал, огляделся. В кои-то веки Волчонка на месте ещё не было. Зато были круглолицые девицы, простреливающие взглядами всё помещение. Надо же. Я допил кофе и в это время появился Волчонок.
— Здорово, — кивнул он.
— Привет, — коротко ответил я.
— Ну что, готов вербовать, ломать и крутить Банкира?
— К хорошему делу я всегда готов. Ты меня только в курс для начала введи.
— Да ничего сложного, всё просто, как кол осиновый. Он познакомился в ресторане с одним любопытным молодым человеком.
— И чем же он любопытен?
— А тем, что бугр.
— Это что значит, жопник что ли?
— Вот именно, молодой, смазливенький такой. Соплёй перешибёшь, а туда же порочит своим поведением нашу советскую мораль и, с позволения сказать, нравственность.
— Лихо завернул, — усмехнулся я.
— Это да, — согласился Волчонок. — Но суть не в этом. Суть в том, что наш клиент заприметил моего бравого агента и начал охмурять. И охмурил, назначил вот романтическое свидание в отеле.
— У тебя там прослушка есть?
— Есть, — скривился он. — Только не такая, как ты бы хотел. У моего агента есть шпионский диктофон и микрофон, прилепленный к телу. Выдал ему во временное пользование. Пишет на тонкую проволоку, видал такой?
— Ага, — кивнул я, хотя мне с такими работать не приходилось, но слышать слышал.
— Ну вот, — слегка развёл он руками.
В баре звучала приглушённая музыка, и все посетители тоже были тихими, за исключением небольшой компании с напористой и громкой манерой говорить. Похожи они были на уголовников, но мелкого пошиба, каких встретишь, скорее, в пивнухе на рынке, а не в главной гостинице республики.
— Не срисуют нас? — едва заметно кивнул я в сторону компашки. — Не знаешь их?
— Не знаю, — пожал Волчонок плечами. — Босота какая-то. Ну, не прятаться же нам.
Прятаться, конечно, не надо, а вот конспирацию и осмотрительность ещё никто не отменял. Даже дедушка Ленин говаривал, мол, конспиация и ещё аз конспиация, товаищи.
— Ладно, — кивнул я, — брать будем или ты хочешь запись ему предъявить? Только имей в виду, запись может быть непригодной.
— Почему это?
— Потому что объект может сразу накинуться на твоего гомика, и тогда у нас будут только стоны да завывания. А их сами по себе к делу не подошьёшь. И даже на испуг такой фонограммой взять трудно будет.
— Это да, — согласился Волчонок. — Проблема в том, что мы с тобой сидим и не знаем, что там происходит. Если бы слушали, если бы нормальная техника была, то ворвались бы, когда нужно, а так мы договорились, что ровно в половине десятого влетим в номер. То есть мой агент должен всё подготовить к назначенному часу. А это, сам понимаешь, может получиться, а может и не получиться. Но мы ворвёмся и сделаем пару снимков для истории. Это, если повезёт. А если не повезёт, будем Банкира на основании записи крутить. Да агента заставим заявление написать.
— Агент рискует, — хмыкнул я. — Он, кстати, как? Нормальный чувак?
— Ага, — криво усмехнулся Волчонок. — Гомосек хренов, причём убеждённый. А так повар в столовой.
— Ну, значит, даже если мы ворвёмся раньше или позже кульминации, так сказать, будем использовать запись. Запугаем, задавим, заставим дрожать и покажем выход. Буквально свет в конце тоннеля. Опять же свидетельства потерпевшего тоже немало стоят. Вон, у тебя крутой фотоаппарат на шее. Уж парочку-то кадров подловим, наверное.
На том и порешили. За пять минут до назначенного времени мы стояли в длинном пустом коридоре перед дверью номера, в котором сейчас творилось неизвестно, что. Я прислушался. Через дверь доносились звуки голосов, но разобрать, что именно говорилось, не получалось.
Вдруг, наступила тишина. Мы с Волчонком переглянулись. Я кивнул, мол пора. Тот вытащил из кармана тонкий кусочек пластика размером с кредитку и шустро просунул его между дверью и косяком, отгибая язычок замка. Дверь поддалась, бесшумно распахнулась и мы кинулись внутрь.
— Ах, ты сука! — загремел не очень трезвый голос. — Меня писать⁈ Да я тебя сейчас…
Волчонок, не теряя времени даром, взвёл свой «Зенит» и начал щёлкать, как сумасшедший. Щёлк, щёлк, щёлк!
Картина перед нами открывалась и комичная, и трагичная одновременно. Оплывший, грузный, здоровенный чувак, как гора навис над распростёртым перед ним человечком и тянул за провод, идущий к расстёгнутым штанам. А сам он был в одних трусах, тесных белых плавках.
— Страшен человек в гневе, — усмехнулся я.
Действительно, тот какое-то время просто не обращал на нас внимание. Но, когда врубился, что происходит, схватил пустую бутылку и бросился на Волчонка. Пришлось его успокоить. Он грохнулся на журнальный столик, разлетевшийся от удара на куски, охнул и замер, осознав, наконец, что произошло.
Я словно бы в буквальном смысле выбил из него хмель. Банкир застонал, прикрыл рукой лицо и начал барахтаться, как жук, перевёрнутый на спинку. А Волчонок продолжал снимать лучший репортаж в своей жизни.
— Ну что, Борис Борисович Савкин, — чуть ткнул Банкира я носком ботинка, — как же ты так? Стыдоба-то какая, а?
Он ничего не ответил и только тихонько завыл. А я понял, что он у нас в руках.
— Ладно, поднимайся. Прикрой свой срам и садись на стул. Будем разговоры разговаривать.
Понимая безвыходность ситуации и всю глубину падения, он кивнул, оделся и стал усердно и широко отвечать на все вопросы. «Потерпевший» давно ушёл, а вот наш разговор длился часа четыре.
Закончили мы глубокой ночью.
— Спи, товарищ и думай, что ещё рассказать. Мы теперь будем каждый день встречаться. Каждый, представляешь?
Последующие несколько дней я действительно качал информацию потоком. Клиент, конечно, рассказчиком был неважнецким, заикался, повторялся, покрывался ледяным потом, но данные выдавал очень важные. Сорвавшись в пропасть, он нёсся не останавливаясь и быстро набирая скорость.
В один из вечеров я собирался, как повелось в последнее время, в гостиницу на очередную встречу с Банкиром, когда позвонили в дверь. На пороге оказался Лысый.
— Поехали, — заявил он, не заходя в дом.
— Куда же это? — нахмурился я.
— Товар пришёл, Сармат хочет, чтобы ты посмотрел.
— О, — усмехнулся я. — Высшая степень доверия, что ли?
— Не знаю, пожал он плечами. Сказал, чтобы я за тобой смотался и привёз на склад.
— А сам он где, уже на складе? — поинтересовался я.
— Да, — пожал он плечами. — Погнали, Стрела.
— Погнали.
Я глянул на часы. В это время звонить Волчонку было бесполезно, так что Банкир, похоже, сегодня получал неожиданный выходной.
На улице была уже тьма несусветная, хоть в небе и светила бледно-оранжевая луна.
— Ну, как ты живёшь, Лысый? — поинтересовался я.
— Нормально, — ответил он, не отрывая глаз от дороги. — Всё путём, Стрела. Сам-то как?
— Тоже ничего, — усмехнулся я. — Жить можно.
Мы довольно быстро докатили до склада. Заехали на территорию, ворота за нами закрылись, а сами мы пошли внутрь бетонного, сложенного из больших блоков, здания.
Внутри помещение оказалось пустым. Большое, слабо освещённое и пустое, как голодное чрево, которое, впустив в себя, уже не выпустит наружу. Сердце чуть сжалось от тревоги.
— А где товар-то, в свинарнике что ли?
— Не знаю, — спокойно пожал он плечами.
Мы вошли в соседний зал поменьше.
— Чего так долго, Лысый⁈ — раздался резкий окрик. — Я же сказал, быстрей!
Лысый ничего не ответил. Мы подошли к стоявшим под тусклым фонарём Сармату, Башке и… Волчонку. Сзади него была ещё парочка крепких ребят из наших.
— Ну чё, сука ментовская, вычислил я тебя, да? — глумливо спросил Сармат.
Шарахнул адреналин, но вопрос был адресован не мне. Я только теперь понял, что двое за спиной Волчонка не просто так стояли, они держали его на мушке.
— Ты знал? — повернулся Сармат ко мне.
— Чего знал? — нахмурился я. — Что за кипиш у вас такой?
— Что это мент. Ты знал, что Волчонок мент?
— С хера ли он мент-то?
— Сам не знаю, что должно быть в голове у человека, чтобы захотеть стать ментом.
— С чего ты взял, что он мент?
— Так, птичка на хвостике принесла.
— Птичка? — покачал я головой.
— Ага, — ощерился Сармат и в складском полумраке лицо его сделалось хищным и злобным. — Птичка. Лысый, покажи.
Лысый взял у Башки и протянул мне бумажную папку.
— Щас не увидишь ничего, темно. Но тут фотокарточки и бумаги всякие из мусарни. Мусор он. Натуральный мусор. С погонами и в шинели.
Я бросил взгляд на Волчонка. Он выглядел спокойно, насколько можно было разглядеть.
— И знаешь, — продолжил Сармат, — кто Аджана завалил?
— Его же свиньи сожрали, — буркнул я и по спине пробежал холодок.
Ситуация была крайне неприятной. Фиговой даже. Это кто же такой ловкий? Кто раздобыл досье на Волчонка? Папка была похожа на его личное дело. Если так, то кроме Грабовского было некому. А зачем он пошёл на такое обострение? Решил, что именно Волчонок собирается устранить Башку?
— А из клетки кто выпустил? — продолжал Сармат. — А в загон кто затащил?
Никто его не затаскивал, сам он ломанулся, дебил…
— А кто за него ответить обещал?
— И кто же? — чуть с наездом спросил я.
— Кто к нам в дом привёл этого крысиного короля? А?
— Банкир, — ответил Лысый.
— Верно, Банкир, — поднял палец вверх Сармат и повернулся к Волчонку. — Значит, следующий после этой твари у нас он на очереди. Но сначала мы с этим легашом разберёмся. Ты, сука, хотел Башку завалить?
Я поморщился. Банкир явно не проявлял склонности к героизму и верности кому бы то ни было. Так что только Сармат на него надавит, заговорит сразу. Заговорит и сдаст и Волчонка, и меня, как нам сдавал Сармата, местных милицейских начальников и партийных бонз.
— Да это всё фуфло! — резко ответил Волчонок. — Яйца выеденного все эти материалы не стоят. Фальшак. Подставляют меня, и я знаю, кто.
— О как! В отказ, да? Сука, я ж тебя своими руками порву! Шею сверну! Кадык выгрызу, в натуре!
— Я чист, Сармат, — спокойно и чуть даже насмешливо ответил тот.
— Чист, сука, ты перед мусорами своими. Но если ты такой чистый мы тебя быстренько в грязи искупаем. Слышишь, как свиньи орут? Голодные твари. Жрать хотят. Закинем тебя к ним, прожектор включим и будем наблюдать. Как это называется, я забыл…
— Гладиаторские бои, — подсказал Лысый.
— Во-во, точняк. Так что давай, не молчи, кто велел валить Башку? И почему его? Ответишь, жизнь сохраню. Хочешь жить, сучка?
— Да пошёл ты, — равнодушно бросил Волчонок и сплюнул. — Я что, сам на себя должен наговаривать?
— Кто заказал Башку? — раздражаясь сильнее, повторил Сармат.
— Ему команда пришла, вот он и действовал, — равнодушно заметил Башка. — Замочить его и всё. Вижу, ничего не скажет. Пулю в лоб, а тело отдать свиньям.
— Это мы успеем, — ухмыльнулся Сармат и повернулся ко мне. — Я даже знаю, как. Стрела, а ты чего молчишь?
В свете тусклой лампы глаза его блеснули жёлтым, как у упыря.
— А что сказать? Надо сначала материалы проверить. Возможно, действительно фальшак, потому что на мусора Волчонок точно не похож.
— Рука руку моет, да? — растянул губы в улыбке босс. — А ты сам, случаем, не мусорок?
— Чего? — нахмурился я. — Ты палку-то не перегибай.
— А чё ж ты с ним-то крутился всё время?
— Хорош гнать, шеф.
— Как не посмотришь, сидят пиво пьют. И в гостинице вас вместе братва видела. И на базаре постоянно. Сидят, в натуре, крысы, шу-шу-шу, шу-шу-шу! Кому кости мыли, мне? Или договаривались, как Башку валить? Чё? Задрожали поджилки?
— С чего бы? — спокойно пожал я плечами. — У тебя паранойя, Сармат. Кругом одни менты мерещатся. Ну, давай, предъявляй, если есть чего.
— Ты как Берия, — невпопад заржал Лысый. — Чистку решил устроить.
— А ты мне понятиями не тыкай, — не обращая на него внимания, продолжал Сармат. — Здесь понятия мои, я сам определяю, что делать и как делать. Значит, говоришь, что ты не мент? Докажи тогда.
— Мне-то это зачем? — хмыкнул я. — Тебе надо, ты и доказывай.
— А ты помело своё поганое попридержи, — со злобой рыкнул он. — Докажи, что не мент! А то пойдёшь следом за своим кентом прямиком к свиноматкам. Они уже там друг дружку жрут с голодухи.
В руке Сармата зловеще блеснул пистолет.
— На, возьми. Доверяю именно тебе вышибить мозги этой крысе. Держи, сказал! Ну!
В этот момент Башка тоже достал ствол и направил на меня.
— Правильно решил, Сармат, — кивнул он. — Поддерживаю.
— Лысый! — крикнул главарь, не отрывая от меня взгляда.
И Лысый тоже направил на меня свою дуру. Сармат презрительно улыбнулся и отошёл в сторону, освобождая место. Берия, сука, нашёлся. Берия, Берия вышел из доверия…
— Стреляй, Стрела. Это твоя первая настоящая проверка. Кровью. Вали мусора. Вали его! Я считаю до трёх. Если не выстрелишь, мы тебя самого завалим. Давай, покажи, мент ты или человек.
Я повёл плечами. Сердце колотилось, как сумасшедшее.
— Раз…
Нужно было срочно что-то делать.
— Два…
Я посмотрел на Волчонка и встретился с ним взглядом.
— Два на ниточке…
Он выглядел спокойно и отстранённо, будто говорил, мол, давай, Стрела, поступай, как тебе сердце подсказывает, а мне всё равно. Я знал, на что шёл.
— Три…
Я поднял руку.
— Да стреляй ты уже!