5. Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Я осмотрелся. Шконки, духота, вонь, маленькие окошки под потолком и стены, покрытые серой цементной «шубой». Здесь всё было относительно просто. Оставалось только понять, кто именно устроил это чудесное приключение. А ещё хотелось верить, что Зоя уже предпринимает меры по моему вызволению.

Что именно мне инкриминируют оставалось загадкой. Формально, существовало довольно много поводов, по которым можно было призвать меня к ответу. Да вот только было одно «но». Хоть я в УПК был и не силён, мне было ясно, что процедура в моём случае не была соблюдена даже приблизительно.

А значит, за этим, скорее всего, сам Сёмушкин и стоял. Стало быть на помощь с его стороны можно было в ближайшее время не надеяться. И следовало попытаться понять, нахрена ему это понадобилось…

Товарищей по камере было пятеро. Четверо сидели на лавках за столом, а один, неопрятный, с отталкивающей внешностью в стороне на шконке около унитаза.

Один из четверых был практически малолетка. Худющий, выбритый налысо. Рожа наглая и тупая до безобразия. Рядом жилистый дядя лет сорока, лицо, как из гранита, рубленное, шрам через всю щёку, седой ёжик волос, взгляд медвежий, равнодушный. На нём была серая майка алкоголичка, не скрывавшая декоративного убранства плеч и груди.

Рядом с ним сидел здоровенный лось с пивным пузом и кулаками гирями. Нос переломан, брови исчирканы полосками шрамов. Тоже в алкоголичке и тоже с партаками. А на краю скамьи, в тёмно-синем спортивном костюме сидел коренастый узбек и ел конфеты, на меня даже не глядел.

Спальных мест было двенадцать — по три двухярусных кровати вдоль стен. Все первые этажи были заняты, кроме двух шконок — рядом с чуханом и напротив него, рядом с дверью.

— Кто такой? — спросил седой.

Хер их знает, как с ними говорить на их языке… С блатными жизнь сводила, конечно, но не слишком близко и не по их правилам.

— Величают Стрелой, взяли ни за что. Какая тут у вас шконка свободна?

— А вон, с Макакой рядом приземляйся, — заржал молодой. — У параши. Других нет. Можешь под мою занырнуть.

Седой глянул на него волком, и тот сразу остыл, замолчал.

— Как это ни за что? — нахмурился седой и неодобрительно покачал головой. — Ты от людей зря скрываешь, неправильно начинаешь. Ты кто по жизни, Стрела? Какая ходка у тебя? Давай, колись, пацанчик, а то может ты петух пробитый, кто тебя знает. Ну-ка, Метла, изобрази.

Молодой вскочил на лавку, встал в позу оратора и продекларировал:

Петушок, петушок,

Золотой гребешок,

Масляна головушка,

Шёлкова бородушка,

Выгляни в окошко,

Дам тебе горошку.

Метла прочёл эти строки, кривляясь и копируя интонации, свойственные женщинами. Громила слева от седого заржал.

— Ты, кстати, какая Стрела, московская или, к примеру, владимирская? А может, ещё, какая?

— Точняк, Гапон! — воскликнул молодой шнырь и, соскочив с лавки, подвалил ко мне. — Стрела же женский род! Подозрительно, братва!

— А Метла какого рода? — усмехнулся я. — Кент я московский, местный, кликуха Стрела. Ходок нет. А за то, что я нормальный пацан Фадей сказать может.

Саня Фадеев, мой кореш, школьный товарищ, выбравший кривую разбойничью дорожку, был единственным, кто звал меня Стрелой. За дерзость в сочетании с острым умом, а также благодаря удачливости и упрямству он рано заработал авторитет и даже короновался где-то на Кавказе. Впрочем, в том, что он к этому моменту уже был законником, я бы не поручился. Но точно короновали его в молодом возрасте.

Мы виделись на встрече одноклассников на тридцатилетие выпуска. Конечно, это был далеко не тот школьный задира и выдумщик, с которым мы частенько тусили, кадрили девчонок и даже пару раз таскали слоёные булочки из кафетерия. Он заматерел и прошёл огонь, воду и медные трубы, но после вечера встречи ещё довольно долго позванивал и даже приезжал в гости разок.

— Ты смотри-ка, первоход, и вдруг правильный пацан, — как бы удивлённо покачал головой седой Гапон. — Куда жисть котится! А это, что за Фадей? Не тот шнырь, что на той неделе зафаршмачился? Или, может, тот взломщик мохнатых сейфов, что откинулся полгода назад? Поднялся, видать на воле. Человеком стал. Он? Скажи.

— Другой. Я про Фадея Питерского, того что всю область держит.

— Да ты чё! — уважительно покачал головой Гапон. — Только знаешь, я тебе по секрету скажу. Мы твоих авторитетов — и в туза, и на клык, а потом под шконку к чухану Макаке. Вертел я на кукане твоего Фадея. Мы сами по себе. Каждый сам за себя, так что ты, бакланчик, чужим дядей не прикрывайся, за себя базар держи, а то хуже Макаки будешь. Давай, Метла, покажи ему шконку и пусть марафет наведут. Две макаки, в натуре.

Метла, как шут из средневекового романа прошёл кривляясь мимо меня и указал на нары, напротив зачуханного чудилы и на прямой с унитазом.

— Не канает, — покачал я головой.

— Пожалте на бамон, — заржал молодой, и Гапон со своим соседом подхватили его глумливый смех.

Не смеялись только Макака и узбек. Ситуация складывалась не очень. Было уже ясно, что «подружиться» не удастся. Значит придётся вступить в противоборство. А это в свою очередь подразумевало в качестве следующего шага ШИЗО или нападение ночью.

Я пожал плечами, подошёл к нарам в дальнем углу камеры и положил матрас на второй ярус. Возможно, над шконкой местного пахана.

— Султанчик, — цыкнул зубом седой. — Иди объясни этой ёлочке зелёной, где его место. Много берёт на себя.

Узбек молча поставил кружку и поднялся. Усталым взглядом смерил меня и подошёл ближе. Низкорослый, кривоногий, но жилистый и мощный. Силушка имелась. Может, и спорт какой-нибудь, бокс или борьба были в бэкграунде, так сказать. Он встал напротив меня и медленно покрутил головой, разминая шею. Лицо его оставалось каменным и совершенно безучастным. Подскочил и Метла, желающий получше разглядеть и принять участие.

— Что же вы беспредельничаете? — миролюбиво, но твёрдо спросил я, ощущая знакомое чувство в груди. — Смотрящему не понравится.

Сердце перешло на повышенные обороты, засосало под ложечкой, а по затылку побежали мурашки. Херово. Херово. Но ладно, дёшево не дамся…

— Ага, — заржал Метла, — и Фадею тоже не понравится.

И в этот момент Султан нанёс удар. Растяжечка у него оказалась очень даже ничего, вандаммовская. Он отклонил корпус и резко выбросил ногу, подняв высоко над головой и целясь мне в висок. Я дёрнулся назад и вниз, уклоняясь от удара. Ткнулся спиной в нары и рубанул снизу вверх левой рукой по лодыжке узбека, как бы подталкивая и ускоряя его движение.

Султан провернулся на одной ноге, как циркуль, и подставил спину. И тут же получил, вырубающий удар в позвоночник. Он дёрнулся, выгибаясь вперёд, а я шарахнул ладонями, сложенными лодочками ему по ушам. Он без звука, тут же рухнул на пол.

На самом деле, прошло меньше двух секунд. Дыщ! Дыщ! Дыщ! И на глазах изумлённой публики фаворит сезона был моментально, безо всякой борьбы повержен, а из ушей его потекли тонкие струйки крови. У Метлы вылезли глаза из орбит и отвисла челюсть.

— Ты чего-то там предъявлял, малой? — кивнул ему я. — Намёки делал? Давай, обоснуй, если сможешь.

Метла зазаикался и беспомощно посмотрел на Гапона. Но тот застыл и молча наблюдал. Пузатый громила вскочил, но седой сделал короткий резкий жест, и тот нехотя опустился на своё место.

— Нет обоснования? — понимающе кивнул я.

— А чё… а чё я сказал-то⁈

Я просто рубанул ему по шее, и он, как сноп грохнулся на пол.

— Ладно-ладно, — нахмурился Гапон. — Ты чего разошёлся-то? Ну да, пацаны мальца попутали берега. Но они же по-свойски. Успокойся, всё, никто тебя не тронет. Живи мужиком, нормалёк, братан. Присядь, чё ты. В ногах правды нет. Чифирнёшь с нами?

Я присел. Сердце и без чифира колотилось, как сумасшедшее.

— Благодарю, нет.

— Чё такой некомпанейский? — улыбнулся он, но за завесой безразличия в его глазах пряталась ярость. — Ты говоришь, из Москвы да? Ну, и путём тогда, значит грев будет почаще, правильно?

Он засмеялся злым коротким смехом.

— Ты меня держись, со мной не пропадёшь, — продолжал молотить он. — Валера, налей чайку новому жильцу. Ты мне скажи, Стрела, чё там с Султанчиком? Ты его не начисто уделал? Ещё статью получишь тогда. Могут и вышак впаять. Это если он кони двинет.

Он бросил быстрый взгляд на Макаку и перевёл на меня.

— За что тебя приняли-то? — подмигнул он. — Неужто за мохнатый сейф? Знать-то надо. Я вот по мокрому делу. Валер, ты глянь какие у него шкифы, зрачки, как абасы, он обшабился в натуре! Так может, тебя за шмаль взяли? В натуре, ты глянь, какие шары!

Он захохотал.

— Ну чё, давай картишки шпилить? — предложил Валера и достал потёртую колоду.

— Я не играю, — ответил я.

— А чё так? — с наездом спросил седой. — Поставить нечего? Давай на просто так, чисто для хохмы.

— Я не играю, Гапон. Тем более на просто так.

— Да чё нет-то? — насел и Валера. — Братва просит, уважить-то можно? Давай, в «очко».

Валера вдруг поднял глаза и посмотрел мне за спину и тут же уткнулся в стол. И Гапон тоже глянул мне за спину и отвернулся. Твою мать. Волосы встали дыбом, как у волка. Я вскочил и с разворота захерачил Макаке по морде.

Это был он. Подкрался, сука, неслышно. Он отлетел назад и долбанулся затылком о шконку. В руке он сжимал заточку. Ах вы, твари!

— Ну, вы суки шерстяные, — выдохнул я, шагнул через скамью и схватил Макаку за волосы на затылке. И тут же со всей дури влепил мордой в стол.

Разлетелись конфеты и кружки, заливая всё чифиром и кипятком из ковшика с погруженным в него бурбулятором из двух лезвий. Макака сполз вниз, как слизень, оставляя влажный красный след. Но заточку из руки не выпустил. Валера вскочил и полез через стол, башкой вперёд, идиот. Я схватил ковшик с остатками кипятка и с размаху нахлобучил ему на голову, как шляпу. Он рухнул, как сбитый лётчик, только и успев, что хрюкнуть.

— Ну что, Гапон, замиримся? — подмигнул я. — А то будешь каждый день на измене ждать, когда прилетит. Или что? Может, все-таки, отшибить тебе башку?

Он зарычал, от злого бессилия. И в этот, момент застучали ключи в железной двери. Она со скрипом, распахнулась и внутрь влетели четверо вертухаев с дубинками.

Они остановились в нерешительности, потому что, не понимали, что делать. Мы с Гапоном сидели спокойно друг напротив друга, а вокруг нас валялись недвижимые тела, почти как на Куликовом поле.

— Это чё такое? — рявкнул капитан, появившийся следом за охранниками. — Это чё, такое! А ну, встать!

— Беспредел, гражданин начальник! — заорал Гапон. — Стрела всю хату выхлестнул! Всех завалил! С особой жестокостью! Он же бешеный!

— Стрелец, на выход!

Вероятно, это означало, что мне светило ШИЗО. Скорее всего, так и было задумано. И, судя по встрече, вариант моей безвременной кончины тоже рассматривался, как приемлемый. Впрочем, никто не подбежал, не заломил мне руки и не выволок в коридор в позе ласточки.

Меня вполне нормально сопроводили в кабинет кого-то из начальства. Надо сказать, кабинет этот мало отличался от камеры. Тоскливая болотная краска на стенах, здоровенный облезлый сейф, стол и густой табачный дым. За столом сидел кум с майорскими погонами или кто он тут у них, и, судя по пепельнице, полной бычков, непрерывно курил одну за одной.

Напротив него за приставным столиком сидел бульдожка Сёмушкин. Он обернулся, увидев меня и… Нахмурился. Тут же у стола, вытянувшись по стойке смирно, стоял Вася Сомов.

Мне сразу стало ясно, откуда растут ноги у сегодняшнего мероприятия.

— Здравия желаю, товарищ полковник, — сказал я и, обратившись к куму, добавил, — здравия желаю товарищ майор.

— Гражданин, — машинально поправил он.

— Товарищ майор, — безо всякой субординации затараторил капитан. — Там в камере четыре человека без сознания. В полной отключке. Может их в санчасть?

— Иван Трофимович, это что за беспредел? — развёл руками майор. — У меня специализированная камера. Мне работать надо, а вы мне людей из строя вывели. Это что? Как называется, вообще? Я же навстречу пошёл, принял вашего Стрельца под честное слово, а он смотри, какой зверь.

— Исключительно в целях самозащиты, товарищ Майор, — пожал я плечами. — Ваши специалисты, я вам скажу, полные отморозки.

— Извини, Юрий Фёдорович, я ведь даже не знал об этом, — сокрушённо помотал головой Сёмушкин. — Вот, полюбуйся, этот долб**б называется Сомов, собственной персоной. Это он, сука, расстарался. Инициативу, видите ли, проявил. Где надо — от него хер, и тот крошечный, а где не надо, так он прям половой гигант.

— А, — кивнул я. — Так это я тебе, Васёк, должен быть благодарен за экскурсию.

— Ему-ему, — кивнул Сёмушкин. Ладно, Фёдорыч, поедем мы. Извиняй. И сам понимаешь, хороший работник в наше время редкость. Это дебилов и идиотов хоть жопой ешь.

— А мне-то что делать? Писать на него в прокуратуру?

— Ну, хочешь я этого дурака Сомова оставлю вместо тех четверых. Он тоже мудила порядочный. Пускай сидит, отрабатывает, прессует кого надо, сношает, зубы выбивает. Всё, что надо сделает.

— Да кого он запрессует, — махнул рукой Фёдорыч, глядя на Васю. — Его в первый же день опустят.

Хотел вставить, что этот, как раз, может и отлично подходит по психотипу, потому что по жизни сука шерстяная. Но не стал, промолчал. Васек и так бросал на меня горячие злобные взгляды и щерился.

— Ладно, пошли, архаровцы, — сказал Сёмушкин.

Он поднялся со стула, протянул руку начальнику, пожал и, проходя мимо меня, кивнул, мол, пойдём за мной. Из кабинета я выходил уже без охраны. Мы прошли по длинным коридорам, по лестницам и вышли в большой двор. Сели в чёрную «Волгу» и поехали.

Всю дорогу ехали молча. Сёмушкин сердито пыхтел.

00:13:54

Хотел что-то сказать, но глянул на водителя и махнул рукой. Я сидел за ним, а рядом со мной за водителем сидел Сомов. Смотрел прямо перед собой и не произносил ни слова.

— Останови вон там, — показал Сёмушкин на скверик у жилого дома.

Водитель послушно повернул направо и запарковался.

— Выйди, погуляй, — кивнул ему шеф.

— Эх, Вася, Вася, придётся тебя отмудохать, — сказал я, когда водитель выполнил распоряжение, — как свиную отбивную.

— Ты пасть захлопни свою, — огрызнулся он.

— Я сейчас захлопну кому-то, — рыкнул на него Сёмушкин.

— Иван Трофимович, — заявил я, — мне такое сотрудничество… Что-то не нравится. Короче, я выхожу из игры. Ищите другого дурака за четыре сольдо. Сегодня я получил наглядный урок того, что вы со мной можете сделать в любой момент. Без суда и следствия.

— Ну давай, Сомов, рассказывай, — зло бросил бульдожка.

— Товарищ полковник, я же уже объяснил.


— Да⁈ А теперь вот объясни ему. И мне заодно расскажи, что ему сказать! Что мой подчинённый законченный идиот. Или что я скажу? Объясняй, если такой умный.

Васёк сжал зубы и отвернулся.

— Всё, пошёл вон. Видеть тебя не могу.

Вася, не произнося ни звука, вышел и хорошенько долбанул дверью.

— Слушай сюда, Стрелец, — покачал головой Сёмушкин. — Пересядь только сначала на шоферскóе место, чтоб мне тебя видеть.

Я перешёл на место водителя.

— Вот так, — кивнул бульдожка. — Сомова я от дела отстранил, но он видать обиду на тебя затаил.

— Обиженных, товарищ полковник, в пресс-хате с распростёртыми объятиями примут, да ещё и из милиции.

— Ладно, хватит уже. Он парень, конечно, говнистый, с гнильцой, но с соображением, причём в нужном ракурсе, он как урка думает. Для определённых целей такие мне нужны. Ты ещё молодой, вот и кумекай, какого человека для какой надобности использовать. Считай, наука тебе. В Киргизии пригодится. В прошлый раз ты туда приехал, что-то там отдал, забрал, на словах передал. Это одно дело. А теперь, когда надолго туда попадёшь, уже совсем другой коленкор будет. И отношение со стороны местных урок. Подозрения, выяснение, кто главный и прочее. Ухо надо востро держать. Чтобы не погореть и Родине пользу принести, а себе честь и славу. По результатам операции будут и блага различные предоставлены. Награды, к примеру. Возможность карьеры. После школы ко мне в министерство можно будет. Так что не будь дураком, кумекай.

Он впервые говорил со мной по-человечески, будто исторгнутый Васёк до этого не просто крутился поблизости от шефа, но находился внутри и заставлял его подчиняться своей воле и определял ход мыслей. Впрочем, скорее всего, это была одна из масок Сёмушкина. На такой должности масок у человека немало бывает. А может, просто пришла пора вместо кнута показать пряник.

— Понял, товарищ полковник, — кивнул я.

— Я давал ему задание продумать, как тебе легенду сочинить и даже размышлял при нём, что бы было, если б тебя на зону на пару недель отправить, чтоб наблатыкался там, засветился, понимаешь? Естественно, маляву соответствующую мы бы сочинили, сечёшь? Чтоб авторитет какой за тебя словцо замолвил. Понимаешь?

— Понимаю, — пожал я плечами. — Вот он и додумался меня там унасекомить под шумок. И концы в воду.

— Да не перегибай ты, — махнул он рукой. — Просто постращать хотел.

— Может и так, да только внедрять меня не вы будете, а Весёлкин. И легенду готовить ему придётся. Как я ему объясню, что у меня вдруг появилась репутация уголовная?

— То-то и оно-то! — развёл Сёмушкин руками. — Поэтому и не стали ничего, но если Весёлкину своему объяснишь, что к чему, я смогу помочь обставить всё, чтоб комар носу не подточил.

— Понял, Иван Трофимыч. Я идею ему при первой возможности озвучу.

— Озвучит он… — попробовал он на вкус словечко. — Ладно, Левитан, озвучь, если сможешь… Короче, всё на этом. От Зои ни на шаг, ясно? И скажи ей спасибо, понял? Если б не она, тебя бы сейчас в ШИЗО дубасили.

— Скажу, — кивнул я. — Буду держать вас в курсе.

— Давай.

Я вышел из машины, но, прежде чем захлопнул дверь, он меня окликнул.

— Стрелец!

Я заглянул внутрь.

— Это… бляха…. Ты как четверых-то в камере уработал?

— По очереди, товарищ полковник.


Выйдя из машины, я нашёл телефон-автомат и позвонил на спецномер. На встречу со Львовым и Прокофьевым нужно было ехать в центр. Я доехал до «Белорусской» и собрался зайти в альма матер. Место встречи находилось рядом с институтом, в Доме композиторов. Время ещё было, вот я и решил, что пора уже и на месте учёбы побывать.

Вышел из метро и будто в муравейнике оказался. Автобусы, такси, люди с чемоданами. Машины, машины, машины, как в Бомбее. Кто-то приехал, кто-то торопится на электричку. Над входом в «Аэроэкспресс» кумач. Пролетарии всех стран соединяйтесь! Над главным входом: «1917 — 1977 Слава октябрю!». А вот вам мороженое, чебуреки и… В животе зажурчало. Со вчерашнего дня ведь ничего не ел.

— Три, пожалуйста, — протянул я железный рубль тётеньке в белом чепчике и переднике.

Она отсыпала мне сдачу и выдала три горячих жирных чебурека, вложив их в полосу серой бумаги, которая сразу начала пропитываться жиром.

У меня аж желудок подвело от предвкушения. Я повернулся и, практически, не отходя от кассы, жадно откусил большой кусок. М-м-м… золотистый, сочный… Я такие вкусные только в Гаграх ел. И то, в детстве. Я поднял глаза и… резко прекратил жевать. В нескольких метрах от меня шёл Хакан, турок из «Интуриста».

Я тут же отвернулся, чтобы он меня не спалил, но сам продолжил наблюдать. Он выглядел немного встревоженным. Оглянулся. Через пару шагов оглянулся ещё раз. В мою сторону он не смотрел, торопливо шагая в сторону посадки. Он ещё раз оглянулся и исчез в здании вокзала.

Откусывая на ходу и заглатывая нежёваное, я бросился за ним. В неслучайности нашей ночной встречи я не сомневался и сейчас решил посмотреть, куда это он намылился. Он двигал в сторону электрички на Одинцово. Город, конечно, прекрасный, но зачем туда нужно турецкому историку, приехавшему на конференцию?

Стараясь держаться в стороне, я шёл за ним. Состав стоял на перроне и посадка уже шла во всю. Хакан подошёл к одному из вагонов и зашёл внутрь. Интересно… Хотел бы я знать, что ему надо в Одинцово…

В окне мелькнула его фигура. Он уселся и оказался у окна. Ну ладно, Одинцово, значит Одинцово. Ехать за ним сейчас было некогда, хотя стоило бы проверить круг его интересов и посмотреть, с кем он общается. Я повернулся, чтобы идти обратно, но тут же отпрянул в сторону.

Прямо на меня шёл Васёк Сомов. Две случайные встречи в один день и в одном месте моментально превратились в неслучайные. Я спрятался за высокого и широкого мужика с тремя чемоданами и Сомов прошёл мимо, не заметив меня. Он торопился, шёл, не оглядываясь и грубо расталкивая встречных пассажиров. Васёк не смотрел по сторонам и направлялся прямо к вагону.

Электричка зашипела и дала короткий гудок, а он вскочил на подножку и взлетел в вагон. Именно в тот вагон, где сидел Хакан. Вот два пролетария и соединились. Интересно девки пляшут. Я затолкал в рот остаток последнего чебурека и бросился к электричке.

Загрузка...