Союз-77. Книга 2. Мы одной крови

2. Доверять на сто процентов

Конечно, что ж не подождать-то? Это можно. Правда почему-то слова эти неприятно царапнули сердце. С детства не любил всех этих «нам надо поговорить» или «я должна тебе что-то сказать». Почему-то, когда хотят сказать хорошее, так не начинают.

Я вышел из общежития на улицу. Опускались сумерки тянуло холодной свежестью. Скоро зима, Новый год, оглянуться не успеешь, уже ёлку пора будет наряжать. Возьму маму, повезу к дедушке с бабушкой. Здорово будет.

Застучали каблучки, и из двери выскочила Люся. Она поправила на голове платок и двинула в мою сторону, застёгивая пуговицы демисезонного пальто.

Я улыбнулся, невольно любуясь её тонкой и ладной фигуркой. Дурак был в молодости. Тут такое сокровище под боком прогуливалось, а я на Ляльку клюнул. Я покачал головой и усмехнулся.

— Что? — смутилась она. — Почему ты смеёшься? Что-то с платком не так?

— Всё так, очень даже так, — улыбнулся я по-отечески, как мне показалось. — Это я от удовольствия улыбаюсь.

— И что это за удовольствие? — как бы немножечко недоумённо нахмурилась она.

— Да… вечер хороший, воздух свежий, девушка красивая…

— А-а-а, — протянула она с лёгким разочарованием, — вон ты о чём.

Что? Вроде ничего плохого не сказал.

— О чём, Люся? Никаких намёков, как акын, что вижу, то пою.

— Ну давай, спой, акын, — рассмеялась она. — Как много девушек хороших, да? Как там… как много ласковых имён?

— Но лишь одно из них тревожит, — усмехнулся я и поднял указательный палец вверх.

— Зоя? Или Ляля? А, может, Аля?

— Люся, — шутливо нахмурился я. — Ты не права.

— Со мной такое часто бывает, — легко согласилась она.

— Такое со всеми бывает. Но только… не со мной.

Она засмеялась.

— Да, ты, говорят сведущие люди, просто идеальный.

— Что за сатира! Вот скажи-ка мне, Люся…

— Нет-нет, — засмеялась она и замотала головой. — Амурных советов я не даю, снадобьями не торгую, и тайны личной жизни не обсуждаю. Так что, даже не спрашивай.

Получилось очаровательно. Волосы выбились, скользкий шёлковый платок съехал и она стала похожа на озорную девчонку.

— Вот и отлично, — подмигнул я. — Мне ничего такого от тебя и не надо.

— Да-а? А чего же тебе от меня надо?

Она вдруг перестала смеяться, сделалась серьёзной и посмотрела на меня в упор из-под выбившейся чёлки. Как если бы за этим шутливым по сути вопросом скрывалось что-то важное. И я чуть не поплыл. Прямо ещё капельку и…

— Чего мне от тебя надо? — прищурился я, вглядываясь в её глаза. — Во-первых, хотел тебя поблагодарить за то, что приезжала ко мне в больницу.

Она хмыкнула и качнула головой.

— Это тебе Ляля сообщила? Или кто там у тебя…

— Нет, мне сказала Алевтина… Валерьевна.

Люся прыснула.

— Она правда Валерьевна или ты только что выдумал?

— Правда, — пожал я плечами. — По её утверждению. Документов я не проверял.

— Точно. Ты не по этой части, да? Не по документальной?

Она вроде так мило это произнесла, но мне показалось, что за этим промелькнула нотка… обиды, что ли? Даже захотелось её прижать, обнять, пожалеть. Но решение было принято. Объективное, взвешенное и… правильное. Решение, от которого всем будет лучше. Мне не знаю, а вот ей — точно. Ибо, с таким, как я, ну что за жизнь?

— Люсь, я не пойму, к чему ты клонишь.

— Извини, пожалуйста, — пожала она плечиками. — Но я ни к чему не клоню. Глупость какую-то сказала, да?

— Да нет… — нахмурился я. — За что ты извиняешься? Это я, наверное, не умею нормально говорить.

— Всё, забудь. Скажи лучше, как ты себя чувствуешь?

— Отлично. Было хуже, но вот тебя увидел и сразу хорошо стало. Слушай, что я, собственно, хотел сказать… Я очень рад возникшей между нами практически с первого взгляда дружбе и…

— Дружбе? — она искренне удивилась и даже не успела справиться с выражением лица, на какое-то мгновенье зависнув и остолбенев.

Бровки её взлетели, а коралловые, как говорят озабоченные поэты, губки изумлённо раскрылись. Но она тут же отвернулась и мгновенно взяла себя в руки, скрывая внезапное удивление. А потом вдруг расхохоталась. Не картинно и деланно, а искренне и невероятно заразительно.

— Всё-всё… — выдохнула она замолкая. — Прости. Я немного не в себе сегодня. Перечитала научных статей, похоже. Мысли о другом, не слежу за разговором. Так что, мой дорогой друг…

Она усмехнулась и замолкла, отведя взгляд в сторону, и покачала головой, словно говоря что-то самой себе. Глаза её сделались немного грустным и задумчивым. Но длилось это не больше секунды.

— Дорогой мой друг, я тоже рада нашей внезапной дружбе. Но… к моему большому сожалению… ой, ну, то есть к радости, конечно… Сложный момент, извини, тут и радость, и сожаление… Судьба меняется быстрее, чем привыкаешь к новым обстоятельствам.

— В смысле? — нахмурился я.

— В смысле… вот…

Она засунула руку под пальто, вытащила чёрно-белую фотографию и протянула мне. Я взял и подошёл к фонарному столбу, чтобы получше разглядеть. На карточке была Люся в довольно коротком платьице и ножки у неё были загляденье. Любуйся и любуйся, да вот только рядом с ней стоял парняга моего примерно возраста. Крепкий, уверенный с усиками и нагловатой улыбкой.

Он был в милицейской форме и обнимал Люсю за плечи. Не просто обнимал, а совершенно по-хамски прижимал к себе.

— Что это за юный друг милиции? — спокойно спросил я.

В принципе, с чего бы мне становиться неспокойным? Мы же просто… друзья… Да. Но, к сожалению, правда жизни заключалась в том, что внешнее спокойствие стоило мне огромных усилий… Внутри всё заклокотало и я чуть не сказал пару ласковых слов. Но не сказал, сдержался. Перевернул фотокарточку и прочитал надпись сделанную авторучкой:

— Дорогой моей Людке. Скоро приеду. Жди!

— Вот, — застенчиво пожала она плечами.

— Жди меня и я вернусь, — кивнул я. — Только очень жди, да?

— Это мой жених.

— Угу…

— Просто, понимаешь. Неловко как-то получилось у нас с тобой. Прости, я ведь не хотела водить тебя за нос.

— Замечательный молодой человек. Прям по глазам вижу.

— Ладно, Гриш, не злись, — мягко улыбнулась она и взяла меня за руку.

— Да как на тебя злиться-то?

— Да и перед Зоей неудобно, она же тебя любит…

— Чего? Перед Зоей? Ну ты смеёшься, похоже.

— Ой, перед Лялей? Извини, я запуталась.

Пороть тебя некому. Язва. А впрочем… А впрочем, всё так, как и должно быть. И даже хорошо, что у неё оказался этот женишок. Правда, счастья он ей не даст, конечно. И любви большой. Но зато теперь всё стало ясно и понятно. И все эти больничные посещения происходили от её глубокой порядочности и доброты. Скорее всего…

— Я, наверное, кажусь тебе ехидной, да? Я не со зла, правда. Но я уважаю чувства других людей.

— Чувства, — повторил я.

— Для тебя же это не пустой звук?

— Чувства?

— Да.

— Да какая разница, Людка?

— Так! — она возмущённо распахнула глаза. — Это у же перебор!

В этот момент неподалёку остановился «козлик» Гуськова и раздался звук клаксона.

— Это за мной, — улыбнулся я.

— О, ты с товарищем участковым подружился? Или он тебя на каторгу везёт?

— Посмотрим, куда дорожка выведет. Посмотрим.

Возвращались молча. Вертолёт гудел, дрожал, разрубал густой ночной воздух гигантскими клинками лопастей. Будто головы рубил лесным братьям и прочим печенегам. Я размышлял. Начал думать о Люсе, но волевым решением изменил ход мыслей.

— Как тебя в КПК занесло вообще? — кивнул мне Весёлкин.

— Работать же надо где-то? А там меня по блату в штат обещали взять.

— По какому ещё блату? — удивился он.

— Так отцовские друзья ещё работают.

— Ах, вот оно что… Ладно, об этом мы поговорим, когда прилетим уже. В спокойной обстановке.

Поговорим. Я бы лично сначала поговорил о его собственной роли, об его «Артели» и об Ивашко, который в ней работал и получил задание устранить меня. Ещё и братья эти лесные…

Картина получалась весьма запутанной. Главное, как эти лешие, выползшие из лесов так хорошо во всём сориентировались. Хороший вопрос? Хороший. В момент, когда Прокофьев перевозил Ивашко к Элеоноре, на Прокофьева напали «Лесные братья» и отбили Ивашко. Братьям эта возня между мной и Ивашко вообще была не нужна. Из-за неё они и спалились. Но кто-то поручил им освободить его и выманить меня. Для чего? Вероятно, чтобы Ивашко закончил миссию, то есть прекратил моё бренное существование.

О том, что первое покушение с грузовиком и вертолётом было организовано именно на меня, предположил и Весёлкин. Тогда он находился слишком близко ко мне, чтобы быть заказчиком. Впрочем, ему-то многоликому верить вообще было нельзя.

В этот момент он хмуро на меня глянул. Будто мысли прочитал.

— Не спится? — бросил он.

Я пожал плечами. Выходило так, что либо Весёлкин страдал от раздвоения личности, либо был кто-то ещё, заинтересованный в моей кончине.

Почему бы кто-то хотел моей смерти? Мстить мне было не за что. Молодой парень, студент, без претензий на мировое господство. Стало быть желание убить меня связано с тем, что я ещё не сделал, но мог сделать потом. А это, в свою очередь, означало, что мой противник знал о том, что сознание моё переместилось из будущего, и это было для него опасно.

Тут тоже были варианты, причём не один и не два. Вариантов было много. Если этот кто-то сам из будущего, то я мог его в будущем прищучить и он теперь старался это предотвратить. Но, как не напрягался, я не мог припомнить никого, кому так сильно насолил бы в своей первой жизни…

— Поедем ко мне? — кивнул Весёлкин, когда вертолёт приземлился на бетонные плиты закрытой базы. — Поговорим, раз уж ты не спишь.

— Меня там девушка ждёт не дождётся, — усмехнулся я.

— Такая их доля девичья — ждать. Всё стало слишком серьёзно, чтобы можно было откладывать разговор из-за бабы.

Говорил он жёстко, видать поговорить было действительно нужно. Позарез.

— Значит, едем. Поговорим, раз уж я не сплю.

Он кивнул. Мы вышли и сели в чёрную «Волгу».

— А как мои парни доберутся? — поинтересовался я.

— Довезут на служебном, не переживай. За шабашников тоже не переживай. Их оформят по всем правилам.

Он замолчал, не желая говорить при водителе. А я снова начал соображать. Скорее всего, заказчики моей ликвидации опасались, что я могу совершить что-то такое, что в будущем окажется для них категорически неприемлемым. А из этого напрашивался вывод, что эти заказчики имели о будущем весьма полное представление. А если сами они там ещё не были, значит кто-то им рассказал. Из тех, кто там побывал, я пока знал только Весёлкина-Грабовского. И себя.

А что, если допустить, что в моём устранении заинтересована некая специальная служба из-за границы? Смешно, конечно, но не так уж невероятно. Например америкосы. Правда, зачем им это? А вот предположим, моя деятельность приведёт к смене истории, я же этого хотел? Хотел. И тогда Союз не распадётся на независимые государства. А значит их усилия по расшатыванию и ослаблению СССР пойдут прахом. Логично? Да, но с намёком на паранойю и новую теорию заговора. Так что…

Мы снова приехали на Лубянку. Мне оформили пропуск и мы пошли по коридорам и этажам.

— Ну вот, — кивнул Весёлкин и открыл дубовую дверь. — Заходи в мою берлогу, как говорится. Чай или кофе будешь? Надо было заехать бутербродов купить.

— Где в это время?

— Да хоть в «Интуристе». Ладно, что теперь об этом. Поголодаем. Так кофе или чай?

— Кофе, пожалуйста. Растворимый?

— Ну, а какой ещё? Сахар надо?

— Нет.

Пока он возился с чайником, стоящем на подоконнике, я осматрелся. Кабинет был небольшим, похожим на кабинет Рахманова. Та же советская роскошь деревянных панелей, рабочий стол, шкаф с папками. Приставной стол для заседаний у Весёлкина был поменьше. Блин, прилепился этот Весёлкин. Грабовский он, Грабовский.

Он поставил передо мной чашку кофе и вазочку с шоколадными конфетами, а сам уселся на своё кресло под портрет Железного Феликса.

— «Кара-Кум», «Белочка», «Летняя ночь». Угощайся.

Я отпил горячей кисло-горькой жидкости.

— Кофе дрянь, конечно, — усмехнулся Грабовский, — но ничего. Придёт время и кофе у нас появится, как у нормальных людей, и товарное изобилие.

Я промолчал.

— Так как вышло-то? — спросил он.

— Что вышло, Алексей Михайлович?

— То, что ты оказался связан с партконтролем.

— Так у меня же отец там работал.

То, что Грабовский рано или поздно узнает о КПК, я не сомневался, поэтому несколько мыслишек заранее набросал.

— Это когда было? — цокнул он языком. — При царе Горохе?

— Так точно, при горохе. Отец мне письмо оставил. Я когда в армию уходил, мать вручила. Там он написал, что хотел бы, чтобы я продолжил его дело. Телефон был, имена. Я после Анголы на вас злой был.

— Почему? — довольно искренне удивился Грабовский.

— Да … хрен его знает, товарищ майор, — пожал я плечами. — Я, конечно, понимал, что вы не думали, но послали-то меня в самую мясорубку. А потом ни здрасьте, ни… спасибо в общем.

— Так не за спасибо воюем.

— Это точно. Но я подумал, что мне с вами не по пути. Что вы мутный тип…

— Мы вроде на «ты» были.

— Да. А тут ещё бульдог этот, Сёмушкин наехал. И тоже через тебя неприятность. Подумал, нахрена мне это надо, вообще? Мне жизнь новую дали, а с твоими заданиями никакого бессмертия не хватит.

— И что тебе в КПК сказали? О чём спрашивали?

— Там нашлись друзья отцовские, пообещали взять на работу, даже показали какому-то шефу. Но я про такого не слышал раньше. С тех пор ни слуху, ни духу. А спрашивали только анкетные данные. Не буду же я им говорить, мол, так и так, мне двадцать пять лет, а разум у меня из далёкого будущего.

— А почему им позвонил, когда в передрягу попал?

— Твоего телефона не имел, подумал, они передадут, куда надо. Ну, так и случилось, ты же прилетел. Кстати, где этот мальчишка, Матис?

— Матис у нас.

— Понятно.

— Он дверь тебе раскурочил, хотел по-тихому смыться, но не удалось. Матис этот тот ещё фрукт. Мы его уже хрен знает сколько поймать не можем. А на счёт КПК, смотри сам, конечно, насильно-то мил не будешь. Но лавочку эту прикроют скоро. Пельше, конечно, останется. Должен же кто-то песочить зарвавшихся мелких функционеров, а вот оперативные функции передают нам.

— Да я уже решил всё, — пожал я плечами. — Там я бумажки буду перелистывать или что делать? Не знаю, что у них там за функции такие, и насколько они оперативные, но только с ними я заканчиваю. К тому же у нас с вами и цели значимые появились, и Андропов, опять же. С помощью КПК Союз точно не спасти.

— Хорошо, — кивнул он. — Я тебе верю. Но у нас есть протокол, и я вынужден действовать согласно этому протоколу. Придётся тебя проверить.

— Серьёзно? — удивился я. — То есть вербовка МВД не требует проверки, а не состоявшееся сотрудничество с бумажной фабрикой требует?

— Не такая уж эта фабрика бумажная. Спецназ ведь от них был сегодня? От них. Заначит, кое-что они могут.

— Их же вам передают.

— Передают, но ты что, реально не понимаешь, о чём речь? За тобой охотятся, киллеров посылают, причём с самого появления практически. Значит рисковать мы не будем, ясно? У тебя в голове может быть что-то такое, о чём ты сам и понятия не имеешь. Явно действует серьёзный противник. Информированный и имеющий технические средства.

— Средства, кстати, могут через тех же «Лесных братьев» передавать.

— Да, так и есть. Их шведы обеспечивают и оружием, и пропагандистскими публикациями. Но сами они не дотягивают, прям как КПК, и получают всё это из Штатов. Это наши ребята отслеживают. Но, как говорится, леший с ними, с братьями этими. У нас шпионами всё пронизано, понимаешь? Везде агенты, везде резиденты. Западники не дремлют, что бы кто ни думал. Я полагаю, что информация о том, что ты мог быть возвращён с определённой миссией у них уже имеется. Верят они или нет, неизвестно, но на всякий случай хотят предотвратить все неблагоприятные последствия. Будем работать по этой теме. Но тебя мы скоро скроем с глаз, отправим в Чуйскую долину.

— Всю жизнь прятаться не будешь, хотелось бы как-то решить проблему.

— Сначала надо проблему выявить, а потом уже решать. Ну что готов?

— К чему?

— К небольшой проверке.

— Прямо сейчас, что ли? — опешил я и почувствовал, как сердце сжала холодная чужая рука. — Надо поспать для начала, отдохнуть. Как так-то?

— Вот, после и поспишь.Пойдём, всё готово уже. Нам потом будет проще, когда мы сможем доверять друг другу на сто процентов.

Да-да. Я-то почему стану верить тебе больше?

Он снял трубку и сделал звонок. Подождал, что ему скажут, а сам не произнёс ни слова. Он повесил трубку и кивнул.

— Идём, здесь рядышком. Много времени это не займёт.

Сказочник. Будто я не знаю, сколько это займёт. Но дело было не в том, что я оказывался почти на сутки выбитым из графика. Дело было в том, что имелось в моей голове и не предназначалось никому из посторонних. Тем более, ему.

— Пойми, мы не сможем двигаться дальше и обсуждать планы операций, пока ты не пройдёшь эти тесты.

Тесты. ЕГЭ, бляха муха!

— А потом на все твои вопросы отвечу я.

— Тоже под сывороткой?

Он улыбнулся.

— Мне концентрацию поменьше надо, — сказал я, когда мы вышли из кабинета. — А то могу ласты склеить. Реакция организма.

Можно было бы начать отказываться, кричать, впадать в ярость, проявлять характер, но здесь, на Лубянке ярость, характер и несогласие не имели никакого веса. Здесь очень хорошо умели ломать людей. Поэтому я решил рискнуть и попытаться обмануть сыворотку. Получилось однажды, получится ещё раз… Обязано получиться — другого выхода не было.

Пройдя по коридорам и опустившись в подвал, мы подошли к металлической двери. Грабовский гулко постучал, и она тотчас открылась.

— Давай, заходи, — подтолкнул он меня ко входу. — Всё конфиденциально, не бойся.

Я переступил через порог и оказался в небольшом помещении. Как в «Семнадцати мгновениях», только инструменты не разложены. Здесь было несколько человек. Инквизиция, твою мать. Они молча смотрели на меня и ждали. А я глянул на них и окаменел, а рука, схватившая сердце, сжалась ещё сильней.

Прямо передо мной в белоснежном халате стояла Элеонора. Эпическая сила! Та самая Элеонора, которая уже пытала меня однажды. В бункере КПК…