Союз-77. Книга 2. Мы одной крови

19. Где тепло

Кузов дрогнул, качнулся, а пустые алюминиевые бидоны беспокойно застучали. Мой белый халат сейчас был максимально некстати. Белое пятно в самой глубине явно не прибавляло невидимости и не выполняло функций шапки-невидимки. Именно поэтому сразу, когда милиционер полез в кузов я натянул на себя грязный и промасленный, воняющий дёгтем и солярой кусок холстины.

А он, прямо будто ведомый инстинктом, судя по всему пробивался в мою сторону. Блин, дядя, ты бидонов молочных не видал что ли. Стук железяк угрожающе приближался. Придётся легавого вырубать, хотя и не хотелось бы. Впрочем, особо терять было уже нечего. Именно за нападение на мента, пусть и плохого, но типа при исполнении, меня и гнала сейчас вся доблестная родная милиция.

Стук… Стук… Стук… Кузов от каждого шага вздрагивал и покачивался. Блин, как в фильме ужасов. Я напрягся, напружинился, но сохранял полное спокойствие. Кажется, организм уже приспособился к постоянному стрессняку и дал команду поэкономнее расходовать адреналин.

— Егорыч! — раздался вдруг далёкий глухой голос, и ему ответил громкий и близкий.

— А!!!

— Ты чё там застрял⁈ Гляди сколько машин скопилось! Иди сюда!

— Щас! — недовольно бросил Егорыч, но выходить не торопился.

Это было, как в детстве, когда лежишь с закрытыми глазами и делаешь вид, что спишь, а воспитательница в детском саду стоит рядом и пытается разгадать, притворяешься ты или нет. Скорее всего, она всегда разгадывала и просто играла, как кошка с мышкой.

Давай-ка, Егорыч, чеши отсюда, пока я тебе одну из этих чудесных алюминиевых амфор не нахлобучил на кочан и не показал на практике, кто здесь кошка, а кто маленькая беззащитная мышка.

Наконец, бидоны снова застучали, и Егорыч спрыгнул с кузова на землю. По идее мне тоже нужно было бы линять как можно скорее. Отъехать немного, чтобы не выскакивать на глазах представителей закона и эвакуироваться. Я сбросил вонючую тряпку и отдышался. Халат я тоже снял и бросил на пол. Пригодится какой-нибудь доярке.

Машина тронулась и покатилась, судя по всему, в сторону от Москвы куда-то поближе к коровам. Я поднялся на ноги и аккуратно прошёл вдоль борта на корму, чтобы при первой же возможности выскользнуть из-под брезента.

Но водила как назло притопил и шпарил без остановки. Шпарил и шпарил. Шпарил и шпарил. Я уж думал вернуться к кабине и как следует постучать, чтоб у него сердце в пятки ушло, мягко говоря.

Наконец, зилок остановился. Я аккуратно выглянул наружу. Мы стояли на обочине у кафешки или шашлычки. Видать, водила решил заморить червячка. Не долго думая, я выбрался наружу. Спрыгнул на землю и отбежал в сторонку.

Рядом с шоссе располагалась одноэтажная, совершенно непримечательная шашлычка, но никакой деревни или города на горизонте не наблюдалось. Что называется, стоит в поле теремок. Но зато машин, стоящих здесь было немало. Из чего можно было сделать вывод, что готовили здесь неплохо.

Но самое примечательное в этой точке общепита было то, что я её узнал. Несколько раз проезжал мимо и всегда здесь стояли машины. Подтверждая догадку о достойном качестве местной стряпни, пахнуло жареным мясом. Запах был хорошим. Пахло аппетитно и маняще. Впрочем, мне это могло показаться с голодухи. Дело было уже глубоко за полдень, а ел я сегодня примерно ничего.

Надо было подрезать бумажник у этого урода Сомова. Но не до того было, время не позволило, да и мысль такая даже не возникла. Из забегаловки вышел здоровый сытый мужик и достал сигарету. Он неторопливо закурил, сделал глубокую затяжку и зашагал в сторону КамАЗа с цистерной. Я двинул за ним.

— Здрасьте, — кивнул я, когда он открыл дверь. — Не подкинете до Красноперниково? Я студент, у нас там полевые работы.

Он с сомнением осмотрел мой цивильный и совсем неколхозный, хотя и несвежий, прикид и качнул головой:

— До Красноперниково не получится. Я в Степановку еду. До Степановки могу взять. А там уже версты три останется.

— До Степановки тоже сгодится, — кивнул я.

До Красноперниково отсюда было рукой подать, а до Москвы, соответственно, гораздо дальше. В Москве меня искали, причём, искали довольно тщательно. Естественно, общага была под присмотром. Разумеется, можно было вернуться в столицу, позвонить Прокофьеву и уехать с ним на тайную базу ко Львову.

Но, с одной стороны, я решил не рисковать, а, с другой, просто задолбался уже кататься. Поэтому и выбрал деревню, где меня точно искать не будут и где надеялся переждать бурю. И, если честно, хотя я и сам себе в этом не признавался и мысль такую не допускал, я хотел увидеть Люсю.

Водила был немногословным и всю дорогу молчал, не мешая мне кемарить. В Степановке оказался нефтеперерабатывающий завод. Я вышел рядом с ним и пошёл дальше вдоль шоссе, голосуя и поднимая руку перед каждой проезжающей машиной. Автостопом по галактике, короче.

Разумеется, здесь никто меня искать не собирался, и я спокойно добрался до пункта назначения. Попутка остановилась примерно на половине пути от Степанова, зато эту половину я проехал в полном комфорте на жигулях.

Встречаться с председателем или, тем более, с участковым Гуськовым я не имел никакого желания, тем более, что Гуськов мог и стукануть куда следует. С ним ухо надо было держать ого, как.

Поэтому я двинул в сторону тепличного хозяйства, прямо к Люсе. Она, конечно, могла уже смыться домой, но идею идти сразу в общагу, туда, где обитает множество любопытных девиц, я отмёл. Оставил на крайний случай.

Найти Люсю оказалось не так просто. Мне пришлось ждать у небольшой управы, пока немолодой агроном, сторож или пахарь, хрен его знает, пошёл сообщать о моём появлении. Мне пришлось ждать минут пятнадцать, но это ничего, главное, результат оказался именно таким, как я рассчитывал.

— Григорий? — удивилась она. — Ты как здесь оказался?

— Да вот, в гости решил заскочить.

Она осматривала меня тревожным взглядом.

— Случилось что-то?

— Машина сломалась, — улыбнулась я. — Недалеко здесь, в Степановке. Договорился, что ребята из гаража энпэзэшного поглядят. Но готово только завтра будет. Как думаешь, можно у тебя здесь перекантоваться до утра?

— Здесь⁈ — ещё больше удивилась она. — Так тут где спать-то?

— Как Райкин, на столе лягу, — усмехнулся я.

— Я могу Тихону Николаевичу позвонить, председателю. Он может придумать что-нибудь…

— Нет, слушай, не надо никого напрягать, — улыбнулся я. — У вас что, никакого диванчика захудалого нет? Ну, я могу и на сеновале, если что.

— Диванчик найдётся, конечно… А ты хоть ел что-нибудь?

— Конечно. Как бы я до двадцати пяти лет дожил, если бы никогда не ел?

Она улыбнулась.

— Балда. Ладно, пойдём, у нас тут кают-компания есть. Там чайник и диванчик. Просиженный, правда. Не обессудь.

— О! То что надо! Ты моя спасительница. Только у меня ещё просьба. Можно мне позвонить? Есть у вас тут телефон?

Я вдруг вспомнил, что у председателя телефон был вырублен.

— Есть. В кабинете директора. Пойдём.

Директора на месте не было и мы вошли в его кабинет. Простой, прокуренный, с деревянным крашенным полом и стенами, до середины крашенными голубой краской.

— А это кто? — кивнул я на пыльный черно-белый портрет. — Тимирязев?

— Угадал, эрудит. Вот телефон. Звони.

Я снял трубку и приложил к уху, послушал непрерывный гудок и глянул на Люсю.

— А… ой… — она смутилась и кивнула, будто до неё внезапно дошло, что я звоню… девушке…

Я стиснул зубы…

— Заходи потом в соседний кабинет, — кивнула она. — Первая дверь налево.

Первым в этот раз я позвонил Сёмушкину.

— Твою мать! — зарычал он. — Ты что творишь⁈ Совсем…

— Так, — оборвал его я. — Эмоции потом, сейчас слушайте. Срочно ставьте охрану к Зое. Сомов признался, что это он. Соответственно, когда она придёт в себя ему конец. Он был в больнице, как вы уже знаете. Там я его и покнокал.

— Признался? Он никогда это не подтвердит…

— Иван Трофимович, плевать на его подтверждения, главное, мы с вами знаем. И Зоя знает. А её показания будут самыми важными. Но этот урод не успокоится, он и персонал заставит, и сам попытается ещё раз. Срочно нужна охрана. Причём, жёсткая, чтобы вашего брата мента тоже не пускала, пусть хоть Щёлоков придёт!

— Так, ты за языком-то следи. Ничего он не сделает. Пока не сделает.

— Почему это?

— Потому что после разговора с тобой его самого в больнице оставили.

— Вы шутите что ли? — зарычал я. — Он симулирует, ничего я ему не ломал и печень не вырывал. А для чего? Сами догадаетесь или разжёвывать?

— Не заносись. Я, конечно, понимаю, ты в тяжёлых эмоциональных условиях, но…

— Какие нахрен условия! — рявкнул я.

— Да перевезли мы её, в наш госпиталь! — воскликнул он.

— В ментовский?

— Да!

— Так это ещё хуже! Кто его сообщники вы знаете? От кого может прилететь? Ставьте срочно охрану или я на вас сейчас чеку натравлю!

— Хватит орать! — окрысился он. — Угрожать он мне будет! Нос не дорос и ещё кое-что. Поставлю я охрану, поставлю.

Вот, то-то же.

— Ты где сейчас?

— Выехал из Москвы, пока вы не отзовёте ориентировки свои. Берите Сомова, пока он в больничке. Только это, вот увидите, всего лишь ширма. Обманка. Нет его там, сто процентов. Берегите Зою, или я вашего Сомова своими руками на куски порежу и печень его сожру и вас жрать заставлю!

После Сёмушкина я позвонил Грабовскому.

— Ты где? — сразу спросил он.

— В деревне, от милиции прячусь.

— Ну, ты задал жару, — усмехнулся он.

— Слышали уже?

— Подстава?

Я объяснил.

— Ладно. Сиди там. Я всё порешаю и приеду. Этот, прошу прощение за выражение, кипеш, нам вообще не нужен. Вернёшься в горы, а здесь всё пока успокоится.

— Успокоится, если Сёмушкин всё не профукает.

— Да, если девчонку добьют, тебе туго придётся.

— Дело не во мне, Алексей Михайлович. Вы понимаете, что Зое угрожает реальная опасность?

— Понимаю-понимаю. Ладно. В общем, жди, скоро приеду. Но не раньше утра, потерпи, в общем.

Ну и под конец я подробно всё обсудил со Львовым. Пока со всеми переговоришь, язык сотрёшь.

— Мы тут всех на уши поставили! — сообщил он. — Воронцов собирается к Щёлокову завтра.

— Вот этого не надо, Николай Спиридонович, зачем нам палиться? Сразу ведь Сёмушкин узнает, что мной партконтроль интересуется.

— Да, понятно, но если бы тебя продолжали удерживать и давить, пришлось бы вмешиваться.

В общем, он пообещал, что пошлёт человека во Фрунзе, чтобы у меня была страховка. На том и порешили.

— Ну, ты болтать, — усмехнулась Люся. — Уже чай остыл. И каша?

— Каша? — спросил я и улыбнулся. — Звучит, как музыка.

— Ага, перловая с тушёнкой. Я тут небольшой запас нашла. Консерва, конечно, но что делать?

На электроплитке стояла небольшая чугунная сковородка.

— Божественный аромат, — покачал я головой. — Долго не грей, думаю, можно уже приступить. Ты тоже в деле.

— Нет, я не хочу. Сейчас… где все тарелки-то…

— Да не надо тарелку, лишь бы ложка была.

— Ты что, — засмеялась Люся, — неделю не ел?

— Не, всего лишь чуть больше суток.

— Серьёзно? — она округлила глаза. — Ты вчера ел последний раз? Так ты не наешься! Я ещё одну банку сюда… Потерпи пару минут. Что ж тебя твоя…

Она осеклась и испуганно оглянулась на меня, поняв, что сморозила что-то немного бестактное. Но я засмеялся.

— Может, потому что она не моя? Бери давай ложку. Я один употреблять не буду.

— Забастовка что ли?

— Голодовка, — кивнул я. — Один не буду.

— Ну, ладно… Погоди у Клавдии Андреевны там помидоры дозревают, я принесу сейчас.

Она выскочила из комнаты и убежала. Комната, вероятно использовалась для перекусов и обеденного отдыха. Стены были покрашены так же, как в кабинете директора совхоза. Только здесь стоял старый обеденный стол, покрытый клеёнкой. Вокруг стола имелось с десяток табуреток.

На деревянном, покрытом старой, шелушащейся краской комоде, тоже на клеёнке стояла электроплитка и деревянная разделочная доска. На доске — тёмно-синий эмалированный чайник. Вдоль одной из стен развалился старый и основательно продавленный диван, обитый потрескавшимся дерматином. На широком подоконнике в деревянных ящиках рос зелёный лук.

— Смотри какие, как поросята, как тётя Клава говорит.

Люся держала в руках два большущих тёмно-красных помидора.

— Сейчас умру от счастья, не успев ничего попробовать, — покачал я головой.

— Иди скорее руки мой, в конце коридора. Увидишь там…

Я помыл руки, и мы приступили к пиршеству. За окном стемнело, пахло деревней и едой. В чайник Люся бросила листья смородины, и её аромат показался мне невероятно приятным.

— Как хорошо я в гости попал, — улыбался я. — Ты ешь сама-то, не отлынивай! Извини, что нежданно-негаданно.

— Ничего. Попробуй помидор.

Красный, мясистый, политый тёмным, жёлто-зелёным маслом, пахнущим семечками, посыпанный солью и чёрным перцем…

— Да за такой помидор и жизнь отдать не жалко, — сказал я закрывая глаза. — Как же вкусно. Всю жизнь бы так ел…

— Эх, если бы я знала, что ты придёшь, я бы подготовилась, — немного виновато вздохнула Люся. — Типа, всё было очень вкусно, особенно консервы.

Мы засмеялись. И как-то все заботы и суета последних дней отошли на задний план, будто и не было никаких Сарматов, Гапонов, Сомовых и Грабовских. Будто, мы зашли после танцев, той самой, такой уже далёкой вечеринки в местном клубе и просто наслаждаемся вечером. Кайфуем. Честно говоря, было немного жаль, что это лишь иллюзия. Но иногда можно себе позволить побыть в вымышленном мире.

Чай с листьями смородины был просто чумовой и даже засохшие пряники шли на ура.

— Я вам все запасы подъел сегодня.

После чая мы перешли на диван.

— Ну что, я пойду, а ты располагайся. Постарайся только часам к семи подняться. Народ начнёт приходить. Наши все рано появляются. Я тоже приду пораньше, чтоб чего не вышло.

— Я тебя провожу.

— Да зачем! Я тут с закрытыми глазами пройти могу.

— Никаких «да зачем», провожу и всё.

Только мне очень не хотелось, чтобы Люся уходила, и она сидела со мной на диване. Будто заколдованная. Мы несли какую-то чушь, смеялись, шутили. А потом вдруг мигнула лампочка под потолком. И через пару минут мигнула несколько раз подряд и вдруг погасла. Стало темно. За окном не было ни звёзд, ни луны. Всё исчезло, окружив нас полной пустотой и темнотой…

— Ну всё, — весело вздохнула Люся. — Не успела от тебя смыться засветло. Сейчас погоди…

Он встала и пошла наощупь в сторону окна.

— Сейчас, ой!

Налетела на мою ногу и чуть не упала, но я успел её подхватить.

— Вроде не пили, — засмеялась она.

— Точно. Не пили. А я чувствую себя так, будто пьяный. Весело, легко и море по колено.

— Тебе всегда по колено, — хмыкнула она. — Ладно, я сейчас.

Чиркнула спичка и вспыхнул огонёк, на секунду выхватив из темноты её тонкую фигурку…

— Сейчас… сейчас…

Запахло керосином и лицо Люси осветил синий огонёк. Она установила на лампу вытянутый стеклянный плафон, и он сразу наполнился огнём, ставшим вмиг ярким, оранжевым. Пламя керосинки сделало Люсю янтарной. Медовой. Светящейся будто бы изнутри.

— Так, — прошептала она. — Теперь главное снова не запнуться.

Она поставила лампу на стол и снова села на диван, оказавшись ближе ко мне. Я почувствовал её запах, и моего лица коснулись её волосы.

— Видишь, какое волшебство… — прошептала она и повернулась ко мне. — Посмотри какие тени. Ты видишь? Они длинные и живые. Замри, не шевелись… Видишь? Тень трепещет.

— Точно, — согласился я, не глядя на тени.

Я смотрел на неё… Лицо было очень близко… Отблески лампы отражались в её глазах и делали их похожими на два огонька. Отстранённо, будто глядя со стороны, я отметил, что мы уже не улыбались и сделались вдруг необычайно серьёзными.

Она смотрела на меня, рассматривала моё лицо — глаза, нос, губы… А я смотрел на неё, на растопленный и блестящий мёд в глазах, на скулы, на натянутый бархат кожи, на тонкий нос и на влажные губы. Они дрогнули и приоткрылись.

— Гриш… — прошептала Люся и мне показалось, она немного подалась в мою сторону…