Союз-77. Книга 2. Мы одной крови

29. Люди и манекены

Кап…

Вторую каплю я ждать не стал и выпростал ноги из-под кровати, резко, как лезвие складника. Молниеносно. Вж-ж-ж-ж! И не просто выпростал, а со всей силушки долбанул по лодыжкам того урода, который пришёл убить Зою. Пришёл, зная наверняка, когда не было охраны, когда все спали, когда никто его не ждал.

Почти никто. Он, естественно, такого удара в прямом смысле никак не предвидел и, как подкошенный, рухнул на безмолвное и неподвижное тело жертвы, ставшее, по моим соображениям холодным и твёрдым.

Дожидаться, когда он придёт в себя, я не стал, вихрем вылетел из своего убежища и нанёс охрененный удар по затылку. Бабах! И тут, же не давая и мгновенья, чтобы опомниться, рванул за руку, вывернул, чуть не вырвав с корнем, заставил захрустеть сустав, а палача завыть. Пистолет с глушителем с грохотом упал на пол.

— Тихо, — шикнул я. — Пациентов разбудишь, и долбанул по затылку ещё раз.

Он обмяк и отрубился. Дверь распахнулась и в неё влетело пятеро атлетического вида санитаров в марлевых масках. Один из них воткнул в плечо убийце шприц и вколол пару кубиков тёмной жидкости.

— Замешкались, Леонид Борисович, — покачал я головой. — Нехорошо.

— Сигнал нужно было подавать, — запыхавшись ответил Прокофьев. — Убил?

— Убил, — кивнул я. — два выстрела. Вон в крови всё.

— Понятно, — бросил он и повернулся к своей команде. — Так, вяжем аккуратно и на каталку. Феоктистов, давай.

— Есть, — коротко бросил здоровенный санитар и кивнул остальным своим товарищам.

— Фотографа-криминалиста не забыли? — поинтересовался я.

Прокофьев подошёл к двери и молча махнул. Вошёл сморщенный мужичок в белом халате и с большой сумкой. Он щёлкнул выключателем, зажигая свет, и начал доставать фотоаппаратуру. Но мы уже не стали дожидаться, когда он сделает своё дело и быстро вышли.

На пороге я обернулся и бросил взгляд на Зою. В холодном свете лампы дневного света она выглядела окаменевшей и чересчур бледной в окружении потёков блестящего чёрно-красного киселя, вытекавшего из отверстия во лбу.

— Кошмарное зрелище, — прошептал под нос Прокофьев и зашагал к лифту.

Трудно было не согласиться, зрелище казалось ужасающим. С закрытыми масками лицами мы вышли из санпропускника. Феоктистов с другими санитарами ловко перекинули стрелка с каталки на носилки в машине скорой помощи.

Сами мы тоже заскочили в машину, расселись вдоль бортов и поехали. Как только захлопнулась дверь, взвыл мотор и темнота ночи окрасилась синими всполохами. Ехали быстро и недолго. Заехали на территорию управления КПК.

— Давайте пациента сразу в лабораторию, — кивнул я Прокофьеву.

— Тот молча сделал знак Феоктистову и большой лифт, в который мы все поместились, понёсся вниз — в подземелье, из которого было никуда не деться.

— Ну, и кто? — спросил Львов, когда проверив размещение больного и оставив его просыпаться в одиночестве, мы с Прокофьевым зашли к нему в кабинет.

— Сомов, — ухмыльнулся я. — Попался дурашка. Собственной персоной заявился.

— Ну, правильно, — кивнул Николай Спиридонович, — хотел быть уверен, что концы отрублены. Да только план твой был не безупречным, Гриша, и даже рискованным.

— Нормальный план, — не согласился я. — Результат же имеется? Имеется. Сейчас он проснётся и мы с ним пообщаемся. Ещё и Элеонора поможет, верно я говорю?

— А если бы он заглянул под кровать? — сокрушённо покачал головой Львов.

— Ну, тогда допрашивать было бы чуть труднее, — пожал я плечами.

— Ай, — махнул он, — избыточный риск — враг идеальной операции. Ладно, давайте позавтракаем, а то с этими нервами… Я вон уже литр кофе выдул.

Он поднял трубку на столе и попросил заносить. Что именно заносить не уточнил. Но через пару минут всё стало ясно и без объяснений. На небольшой тележке в кабинет въехали кофейник, чайник, хлеб, масло, сыр, выпечка, ветчина, печенье, сахар, мёд, варенье и «Боржоми» в бутылках.

— Ну, давайте, — кивнул Львов. — По-походному. Без горячего, но зато вволю.

Мы без слов накинулись на еду. Я чувствовал себя таким голодным, будто не ел неделю. Ели молча, сосредоточенно. А потом отвалились на спинку кожаного дивана, и я даже зажмурился от удовольствия.

Раздался звонок и Львов снял трубку.

— Готово уже? — спросил он. — Ну отлично, молодцы. Заносите скорее.

Зашёл Феоктистов, уже без белого халата, шапочки и маски, а в нормальном чёрном костюме. Он протянул Спиридонычу несколько крупных фотографий. Смотреть на них не хотелось совершенно. От вида окровавленной Зои делалось буквально дурно, хоть я и повидал в своей жизни всякого, но видеть хладнокровно убитых молодых девчонок, которые тебе, как бы, не совсем посторонние…

В общем, обуреваемые праведным гневом, мы двинулись в камеру к Сомову. Помещение было небольшим, отделанным белым больничным кафелем. Впрочем, ассоциации этот кафель вызывал далеко не с оказанием медицинской помощи, а с грязной работой в духе Малюты Скуратова. И Сомов это чувствовал.

Он уже очнулся, но сделать ничего не мог, поскольку был пристёгнут к своему ложу из нержавейки, стоявшему посреди помещения. Через пару минут после нас сюда подтянулась и Элеонора с блестящим металлическим пеналом.

Эля поздоровалась и подошла к Сомову. Он дёрнулся, но деться ему было некуда. Она достала из пенала шприц и сделала внутривенную инъекцию.

— Стрелец, — зло прохрипел Сомов. — Я сотрудник МВД! Тебе это с рук не сойдёт!

— Сойдёт, — усмехнулся я. — Ещё как сойдёт. Полюбуйся, что ты сделал с Зоей, мразь.

Я показал ему несколько фотографий.

— А я причём⁈ — нервно воскликнул он. — Я когда пришёл, она уже такая была.

— Мы тебя с поличным взяли, — улыбнулся я. — Вот фоточки, как ты подходишь к отделению, вот ты в коридоре перед палатой. А вот, кстати часы на стене. Видишь, который час? А это уже результат твоих трудов. Бездыханное тело. Так что сядешь ты, Вася, причём не на две недели и даже не два года. На долго сядешь и абсолютно конкретно.

— Скорее всего, расстрел будет, — кивнул Львов. — Особенно, если все остальные ниточки сюда же подвяжем.

— Хер вы чего подвяжете, — замотал головой Сомов.

— Подвяжем, — уверенно заявил Львов. — Тебя несколько сотрудников на месте преступления взяли.

— Что, в жар бросило? — усмехнулся я. — Сейчас ты всё сам расскажешь под магнитофонную запись. И на киноплёнку ещё снимем.

— Падлы, — прорычал Сомов. — Падлы! Ничего не скажу!

— Да, говори, не бойся, — доверительно проговорил Львов. — Мы всё сохраним в тайне. Будем знать только мы, ну, и ты сам естественно. Если договоримся, если будешь на нас работать, то, может быть, даже и не будем сегодняшний эпизод раскручивать. Посмотрим, как ты будешь сотрудничать.

Вообще-то, решение по нему предварительно было уже принято, так что все эти слова требовались лишь для того, чтобы вызвать у него надежду. Ложную. Впрочем, посмотрим, что он сообщит, может, решим, что целесообразно его использовать какое-то время на каком-то из направлений. В любом случае, сначала надо будет перехватить управление Лысым. А там посмотрим.

По его лицу потекли струйки пота. Зелье начинало действовать.

— Ну, Вася, жги, — подмигнул я. — Что было, что будет, чем сердце успокоится.

Когда «мероприятие» закончилось, я взял фотографии и поднялся на несколько этажей, туда, где была организована небольшая, но оборудованная по последнему слову техники, клиника. Я представился, и медсестра проводила меня в одну из палат.

— О, да тут у тебя шикарно, — улыбнулся я, войдя внутрь. — Привет. Прямо не больница, а гостиница класса люкс. Отель «Атлантúк». Ну, как дела?

— Чего так долго-то? Я же волнуюсь! Нельзя раньше было зайти?

— Зой, как смог, сразу пришёл. Надо было куратора твоего сначала обработать.

На кровати с изменяемым углом наклона полулежала Зоя. Живая, хоть ещё и не до конца здоровая. На ней был спортивный костюм и шерстяные носки. Выглядела, конечно, она слабенько, но уже не полутруп, и на том спасибо.

— Ну, как всё прошло? — спросила она.

— Как по нотам. Вот, посмотри.

Я протянул ей фотографии.

— Фу-у-у! — воскликнула она. — Это ужасно!

— Натурально, да? Львов нашёл отличного специалиста, даже не одного, а целую мастерскую.

— Похожа…

— Ну, не зря же с лица слепок делали. Это ведь «Мосфильм», не хухры-мухры.

— А голова что, из резины?

— Из полимера или из смолы эпоксидной, я не знаю точно. Но получилось зачётно. Ты бы видела это в ночном полумраке. Кровь в жилах стыла.

Я засмеялся, а она покачала головой.

— А если бы он решил со мной поговорить?

— Ну, что, — развёл я руками, — пришлось бы включать план «Б». Расколоть бы мы его всё равно раскололи, его или того, кто пришёл бы вместо него, но было бы гораздо труднее и эффект оказался бы не тот, конечно.

— Эффект… — вздохнула она. — Ну, и как эффект, хороший получился?

— Конечно, его на месте преступления взяли, крыть-то нечем, — засмеялся я. — Эффект максимальный. Там ведь всё в этой искусственной крови было. Натурель. Так что он уже во всём признался — и в покушении, и в работе на вражеские разведки. В общем, всё сообщил, лишь бы к стенке не вставать.

— Думаешь, выкрутится, гад?

— Там столько материала, хватит на несколько расстрелов.

Она молча кивнула.

— Знаешь… — помолчав, тихонько произнесла она. — Иногда мне кажется… а иногда я даже уверена, что ненавижу тебя. Вот эту твою улыбочку самоуверенную, вечную правоту, всезнайство и… и ещё кое-что. Ведь если задуматься, у меня через тебя все эти жизненные бури и невзгоды. Служба эта дурацкая… Ты не думай, я ведь без злости, просто делюсь с тобой… Вот с какой радости я пошла в милицию работать? Дура. Мне родители так и говорили, а я сердилась, обижалась на них. А ведь дура действительно была. Что говорили, то и делала. С тобой вот… Нет, ты мне, конечно, нравился… Я даже думала, что влюбилась в тебя. А если бы этот урод Вася приказал с козлищем каким-то переспать?

Вообще-то, я был уверен, что в случае со мной инициатива полностью принадлежала Зое, а не Сомову. Ну, в принципе, решила, значит решила.

— А, с другой стороны, — вздохнула она. — Ты вон какой оказался, жизнью рисковал из-за меня.

— Зой, больше всех ты рисковала. Этот сучонок тебя чуть на тот свет не отправил.

— Не сам ведь…

— Да какая разница? Приказал-то он.

— Гриш, не обижайся на мои слова. Просто сейчас я всю жизнь свою переоцениваю.

— Зой, я не обижаюсь, о чём ты говоришь. Я тебе сочувствую и понимаю и мысли твои, и чувства. Так что не бойся, выкладывай всё, что на душе.

— Да всё уже выложила, — всплеснула она руками. — Больше и нечего.

— Ты, главное, поправляйся сейчас, а потом, когда и настроение, и самочувствие улучшатся, уже и о жизни подумаешь и определишься, куда дальше. Можно ведь в МВД на административную работу перейти, на руководящую. А можно и здесь что-то подыскать…

— Иди, я тебя обниму. Аккуратно только, не прижимайся.

Мы обнялись.

— Ты только не пропадай, ладно? — грустно улыбнулась она. — Знаю, ты сейчас на задании, но потом… Хорошо?

— Да, куда ж я пропаду, что ты, Зой. Мы теперь с тобой друзья на век.

Она чуть поджала губы, но не возразила.

— Ладно, ты отдыхай, а мне надо идти.

— Гриш, спасибо.

— За что? — нахмурился я.

— Я знаю, если бы ты Сёмушкина не переломил, меня бы уж давно того… И сюда вот тоже по твоей инициативе определили. Из-под огня вывели… Спасибо, правда…

— Иначе и быть не могло, — подмигнул я и вышел.

Несколько дней я провёл в подполье, чтобы нигде не светиться и чтобы никто не стуканул Сармату, что я в Москве. Ставить под удар миссию было бы неправильно. Поэтому, я сел на своего железного коня и рванул в Питер. Вернее, памятуя о наличии «опорного пункта» Весёлкина, в Пушкин к дедушке и бабушке.

Погостил пару дней. В субботу мама приехала, мы погуляли, посидели в кафешке, попили молочных коктейлей. Погода как раз выдалась отличная, тёплая и почти безветренная.

— Бабуль, а ты случайно не голубых ли кровей, а?

— С чего это ты взял? — заволновалась она.

— А что, в точку, да?

— Кто тебе сказал? А ну, пойдём на кухню, у меня тесто там…

Мы перешли в просторную кухню. Дом был старый, прошлого века, с высокими потолками и большими квартирами. Их со временем превратили в коммуналки, перегородили, уплотнили, перестроили. Квартирка в результате стала маленькой, а вот кухня осталась большой, как эхо ушедших эпох. Я сел за стол, а бабушка подошла к плите.

— Что за разговорчики контрреволюционные? — спросила она.

— Да ладно, бабуль, — разулыбался я. — СССР уже в достаточной мере обуржуазился. Теперь быть дворянином не опасно.

— Деду своему скажи об этом, — кивнула она и понизила голос. — Десять лет жизни и здоровья вон сколько положил. Вот цена, которую заплатил лично он за свою кровь. А ты говоришь, не опасно. Обуржуазился. Послушай, что старый человек скажет. Никому нельзя такие вещи рассказывать, понял? Я за свою только жизнь столько разных режимов и властителей пережила… Поэтому точно тебе говорю, тридцать седьмой год ещё вернётся!

— Нет, бабуль. Такого уж точно не будет, не беспокойся.

— Юность недооценивает возможности виражей, которые совершает история. Конечно, ты должен знать свою родословную. Молодец, что спросил. Но обещай, что ни одной живой душе не расскажешь.

— Ладно, не расскажу.

— Твой дед принадлежал к старинному роду Стерлиц. После революции матушка его, твоя прабабка, изменила фамилию на Стрельца, так и пошло. Хоть и не слишком помогло, как знаешь.

— А ты, бабуль?

— Да я-то что? — она махнула рукой. — Но тоже, видишь… Кто бы мог подумать, что происхождение, которым гордились, обернётся против человека…

Она вздохнула и замолчала.

— Ба?

— Я к следующему разу, когда опять приедешь, подготовлю фотографии старые, метрики, записи разные. Что осталось… Пора тебя познакомить с семьёй. Раньше боялись, не рассказывали. Не хотели, чтобы ты пострадал из-за этого всего, понимаешь? Ладно, сейчас мы с тобой пышек напечём. Будешь, пышки-то? Как в детстве, помнишь?

На следующий день я вернулся в Москву, и к вечеру позвонил Игорь, мой водитель. Он сообщил, что меня разыскивает Волчонок и что у него есть новости. А это, скорее всего, значило, что Банкир попался на крючок, и мне надо было ехать. Поэтому я засобирался.

Сомов оставался в руках КПК, а с Грабовским на связь я не выходил, с Сёмушкиным тоже. И вообще, в последний раз у меня сложилось ощущение, что не очень-то я ему и нужен уже, Сёмушкину.

Как выяснилось на допросе, это было результатом Сомовского продвижения идеи, что его человека, то есть Лысого, вполне достаточно, чтобы собрать необходимый компромат, а от меня надо избавиться, поскольку я не даю никаких результатов и могу только неприятности доставлять.

Но сейчас Лысый фактически переходил под моё начало — Сомов выложил все пароли и явки, так сказать. Лысому, естественно, знать о смене руководства не полагалось, роль его была в том, чтобы исполнять чужую волю. И получалось, что Сёмушкин в то же время терял своего человека в стане Сармата. И значит единственным, на кого он мог рассчитывать, оставался я, а это означало, что в ближайшее время вполне могли усилиться движения с его стороны.

В аэропорт меня повёз Прокофьев.

— Гриш, я вот о чём хочу с тобой поговорить, — долго молчав, заговорил он. — Шеф требует результатов.

— Кто? Михаил Спиридонович?

— Да нет, Воронцов. Время, говорит, утекает, а у нас ничего конкретного пока ещё нет, куча концов, ниточек разных, а связать всё в один канат не получается.

— Ну, мы же с вами не прохлаждаемся, верно? — пожал я плечами.

— Не прохлаждаемся. Но результат нужен скорее. А мы даже не знаем наверняка, насколько вовлечён в управление Сарматом непосредственно Грабовский, и если всё так, как мы думаем, то кто его доверенное лицо в банде?

— Вероятно, Башка, — пожал я плечами.

— Вероятно, то-то и оно, — помотал головой Прокофьев. — Мы даже в этом не уверены.

— Давайте сделаем такой финт, — предложил я. — Передадим, вернее, я передам Грабовскому какую-то информацию, касающуюся Башки, и посмотрим, какая последует реакция. Так мы, по крайней мере, сможем понимать, есть связь или нет. Подумаю, что сказать, но что-то чувствительное должно быть, чтобы обязательно отреагировал.

— Да, хорошая идея. Можно было бы что-то такое, на чём и прихватить его сразу, а?

— Не знаю, важно не перегнуть палку, а то ведь он сообразит, откуда ветер дует, от кого пришла инфа, и что случилось после этого.

— Ну, да, да. Ты подумай тогда. Молодец, голова соображает. Дом Советов.

Во Фрунзе меня встретил Игорёк на волжанке. Отвёз домой, рассказал, что нового. Собственно, новостей никаких не было. Я позвонил Волчонку и договорился после обеда встретиться в пивной на рынке.

Торговля на рынке начиналась рано и кончалась рано. Часов в одиннадцать уже ловить было нечего, а вот пивнушка работала и ремонт обуви не останавливался.

Я включил телек.

— Бум, бум, бум, меняться! — заявил Райкин.

Шли «Люди и манекены». Надо же, какое название… Я раньше никогда и не задумывался, а сейчас показалось, что оно очень хорошо передавало суть происходящего. Живёшь среди людей, а ведь далеко не все они… Ладно, философствовать на пенсии будем. Я усмехнулся.

Умывшись, переодевшись и позавтракав, я поехал на главпочтамт и позвонил Грабовскому. Для связи продолжали использовать междугородние таксофоны, потому что домашний телефон мне представлялся совсем ненадёжным в плане безопасности.

— Ну что, как обстановка? — спросил Балагур, и мне показалось, что голос его прозвучал сухо и несколько напряжённо.

— Нормально, живём, Алексей Михайлович.

— Ну, это временно, как тебе известно, — холодно усмехнулся он.

— На всё воля Божья, — ответил я. — Моё донесение как раз касается продолжительности жизни.

— Да? — насторожился он.

— Смотри, я получил предупреждение от Бульдога, что они хотят выпилить Башку.

— Как это? И кто они?

— Ведомство Бульдожки приняло решение при удобном случае захватить Башку, поскольку он человек осведомлённый и представляет интерес. А у него там похоже по линии начальства давление пошло.

— У кого, у Бульдога?

— Да, Дрова гневаются, а над ними тоже есть, кому гневаться.

Имя Бульдог мы присвоили Сёмушкину, а Дровами величали его непосредственного начальника по фамилии Чурбанов.

— И?

— Предупредил, чтобы я не мешал, если чего замечу. В общем, если не смогут захватить, то просто устранят. Видать, он пронюхал что-то конкретное про ментов или дорогу перешёл. Может канал какой перекрыл. Из этого я делаю вывод, что никто его похищать не будет. Его просто обнулят и всё.

— Какой канал он перекрыл?

— Не знаю. Меня пока держат на расстоянии, во все подробности не посвещают.

— Ну, да. Времени мало прошло пока.

— Думаю, в ближайшее время я смогу получать гораздо более полную информацию обо всей экономической деятельности объединения.

— Смотри аккуратно там, без лишнего риска. Не засветись.

— Всё нормально. Я разрабатываю сейчас одно лицо, даже два. Так что скоро что-то будет.

Это даже было правдой. Я рассчитывал, что новый уровень отношений с Лизой позволит мне узнать гораздо больше о происходящих в синдикате делах. И Банкир, опять же, потенциально мог обогатить меня ценной информацией.

— А я говорю, притухни, не рискуй пока, раз такие расклады пошли. Кто этим займётся? Я про Башку.

— Это мне не известно.

— Скорее всего, Волчонок, да?

Волчонок. Он-то тут причём? Скажи я сейчас, что, мол, да, это Волчонок, и, если Башка человек Грабовского, Волчонку конец. Сразу ему жбан оторвут. И Люся без жениха окажется, да и… Я потряс головой. Вот откуда в добром сердце злые мысли? Нет, конечно, не поступлю я так.

— Нет, он же из другой ветви, вообще не связан с Бульдогом.

— Точно?

— Сто процентов. Он у меня на контроле. Ничего такого, даже не думай.

— Ладно. В общем, давай, держи ухо востро и докладывай, как будет оперативная обстановка меняться.

— Хорошо, Алексей Михалыч, будь здоров.

Я повесил трубку. Никакой особой реакции Грабовский не выдал, но я почувствовал, информация его зацепила. Взволновала. А это значит, сейчас действительно могли произойти какие-то неожиданные вещи.

Чуть раньше назначенного времени я пришёл в пивную. Волчонок был уже на месте. Он всегда приходил заранее. Наверное, остерегался и ждал сюрпризов. Я хмыкнул.

— Привет, Маугли, сын волчьей стаи!

— Чё весёлый такой? — как всегда хмуро и по-волчьи зыркнул он.

— И жизнь хороша, и жить хорошо. Ну что, по пивку?

Нам принесли фирменное жидкое, кислое пиво и сосиски.

— Этому гастрономическому изобилию прям душа радуется, да?

— Душа радуется другому, — оскалился Волчонок. — Есть подвижки по нашей персоне. Короче…

Но он не договорил, даже и не начал, по сути. Дверь с шумом распахнулась, и на пороге появился мой агент Лысый. Только он не знал, что теперь его главный начальник — это я.

— Вот они! — громко воскликнул он, и все обернулись в нашу сторону. — Ну, а где же им ещё быть-то!

Мы с Волчонком хмуро на него уставились. Из-за его спины появился Сармат, с пылающими бешенством глазами.

— Ангину у нас ледяным пивом лечат, да? — едва сдерживая себя, прорычал он. — А ну, пошли за мной. Чё сидишь, Стрела? Тебе говорю!