Сорока и Чайник

Глава 30

Это не она. Это не могла быть она. Матушка погибла.

— «Это не она», — сказал лежащий на полу термос Императора голосом Чайника.

Да точно. Это не она. Это тварь просто похожа на нее. Это еще одна Оса. Dominis de Vespis.

Оса нависла над Императором, который лежал на полу, придавленный телом охранника.

— Это ты? Им-пер-тор? — прозвучал голос, похожий на звон струн пианино.

Старик зарычал, скинул с себя тело, попытался выхватить саблю, но его тут же припечатала к полу одна из хитиновых лап. Оса наклонилась к Императору как будто хотела поцеловать. Но потом резко поднялась.

— Нет. Голова про-би-та, же-ле-зо, — прозвенела она и дотронулась до металлической вставки в шевелюре Императора. — Нет смысл. Я съем его.

— Не стоит, Матушка, — вежливо сказал Осе Улицкий. — Тут много добычи. Еды хватит.

— Тут двое живых, — сказал один из полицейских.

Оса пронзила старого Императора когтями и пошла к говорящему. Наклонилась над ранеными охранниками, те завозились, но почти сразу замолкли.

— Адмирал, — тихо произнес Фёдор. — Как же так? Вы что сейчас сотворили?

— Историю, мой мальчик. Историю. Мы по всем фронтам проигрываем Кронлайту. И вот теперь у нас появился шанс. Вы, идиоты на «Счастливом», всё испортили. Что я вам приказывал? Но второй фрегат оказался профессиональнее и привез то, что спасет всех нас. Нашу Матушку. Теперь мы наведем тут порядок. Теперь всё будет наша Семья. Весь мир падет ниц пред ее мощью. Это только начало. Гордись, что на шажок приближаешь наступление золотого века.

— Вы сейчас серьезно? Вот эти идиоты косоглазые — это золотой век?

— Чистые? Брось, не будь глупцом. Они — это так. Топливо в костер. Матушка подарила нам Корону, детишек на всех не хватает, проще Короной трутней делать. Надел на голову, иглами черепушку пробил — и готово. Теперь, когда мы станем Императорским двором, в них нужда отпадет. Всё и так будет наше.

— Мы. Зак-кон-чил? — пропела Оса, которая появилась рядом.

— Да, Матушка, охрана подтвердит нашу версию. Уходите, мы скоро вернемся в Улей.

— А это? — Оса уставилась фасеточными глазами на Фёдора. — То самое отрод-дье? Тот, кто убил мою сес-тру?

— Да, Матушка. Это он.

— Съед-дим?

— Нет, Матушка. У него в голове личинка. Скоро пройдет срок куколки. Осталось немного. Месяц, может меньше, и родится один из Отцов.

— Воз-мож-жно. Воз-мож-жно. Отцов много. Мы пож-жертвуем.

— Да, Матушка, он еще нам поможет.

— Отрод-дье, — презрительно прозвенела Оса и пошла к выходу из комнаты.

ОН завозился, пытаясь выбраться.

— Жаль тобой жертвовать, злющий такой у тебя в голове Отец — это редкость, — сказал Улицкий. — Он из другой ветви, мог бы нам пригодиться. Но не будем рисковать. Ты поможешь нам по-другому. Всё равно тебе осталось пару недель.

К Улицкому подошли пара окровавленных охранников, которые теперь преданно смотрели на обер-полицмейстера.

— Убийца! — громко произнес Улицкий, указывая на Фёдора. — Мерзавец убил Императора! Смерть!

— Убийца! — закричали охранники, достали кортики и пошли к клетке с Фёдором.

— «Если не сейчас, то уже никогда», — сказал Чайник.

ОН ПРОСНУЛСЯ!

ОН ПРОСНУЛСЯ!

ОН СНОВА НА СВОБОДЕ!

Громкий скрип разрываемых цепей и вырванных металлических прутьев.

ОН НА СВОБОДЕ!

Отвратительный запах крови.

ОН ПРОСНУЛСЯ!

Бессвязные крики, в комнату вбегают еще люди.

Фёдор провалился в чёрное ничто. Там где-то ОН рвал, ломал кости и уворачивался от выстрелов. Фёдор чувствовал, как там, вдалеке, болят его ноги от безумной скорости, связки просто не выдерживали. Болит тело, в которое кто-то воткнул кортик. Болят пальцы, которые одним ударом ломают чужие кости.

«Наверное это конец».

«Бей их! БЕЙ!»

«Может и правильно».

«Ахаха! Наш Бельзебоб красавец!»

«… и никакого смысла в этом всем не было…»

Фёдор потерял счет времени. Наверное, это и есть смерть. Просто чёрное ничто. В котором ты засыпаешь и просто больше никогда не просыпаешься. Это было спокойно, и стало на всё плевать.

«Это еще не конец», — сказал голос Чайника.

Вот глупости не говори.

«Открой глаза».

Отстань.

— Открой глаза, — потребовал голос и ударил его по щеке.

Черное небо с низкими черно-оранжевыми тучами. Плеск волн. Где он?

Фёдор лежал на берегу канала. Его мокрая одежда покрылась инеем. Руки и ноги не слушались. Взгляд никак не мог сфокусироваться. Над ним склонилась Инга. Она была всё такая же красивая и молодая, как тогда, когда он ее встретил. Она размахнулась и отвесила еще одну пощечину Фёдору.

— А ну пришел в себя! — довольно агрессивно сказала она.

Нет, это не Инга. Та не была такой злой.

— Он жив! — крикнула она куда-то назад.

Это Анафема. Характером точно в меня, подумал Фёдор. Над ним склонился Живчик, аккуратно поднял тело, покрытое инеем, и куда-то понес. Фёдор снова провалился во тьму.

— Терпеть, терпеть, — сказал Хуань Гэ, тот самый продавец жиньше, у которого Фёдор покупал хун. — Терпеть, — повторил он и продолжил покрывать тело Сороки остро пахнущей мазью.

— Опять ты, — тихо произнес Фёдор.

— Сейчас будем ставить иглы и спать. Спать, Фёдор. Тебе надо больше спать. Выпей отвар черных грибов и хуна.

Над ним склонилась улыбающаяся рожа Животного и встревоженное лицо Анафемы. Золотые змейки заструились по стенам, потом подползли к Фёдору и стали кусать его. Это было больно, но потом приятно. Его глаза закрылись, и он снова провалился в забытье.

Лосбуржский вестник пестрел заголовками:

«Император мертв!»

«Кабинет министров объявил о введении Чрезвычайного Положения в Империи!»

«Император умер. Да здравствует Император! Наследник принял имя Николай Четвертый!»

«Утверждена Конституция. Что это значит для Империи? Скоро пройдут выборы в первую Палату Представителей».

«Конституционная монархия. Что изменится в Империи Урсуловичей?»

«Заговорщики! Цареубийца Фёдор Сорока погиб, но, к сожалению, нанёс свой ядовитый удар».

Фёдор посмотрел на литографию, где был изображен новый Император. Совсем еще молодой парень. Рядом с ним улыбался новый Канцлер Империи — Улицкий. За его спиной Фёдор разглядел изрядно повзрослевшего Гюнтера Кузнецова. И этот здесь.

Газета раздраженно полетела на пол, а Фёдор болезненно скривился. Болело всё тело, к тому же под бинтами ещё и всё ожесточенно чесалось. Небольшой склад, на котором они иногда хранили товар, стал их новым пристанищем. С мясокомбината пришлось уходить, назад на Литейный тоже было нельзя.

— И вот что теперь делать? — раздраженно произнес Сорока.

— С чем? — спросил Животное, который сидел рядом прямо на полу.

— Со всем.

— О! Это просто. Ничего.

В комнату зашла Анафема в простом домашнем платье. Она поставила рядом с Сорокой тарелку с куриным бульоном и мрачно приказала:

— Ешь.

— Я бы на твоем месте послушался, — усмехнулся Животное и принялся вязать человечков из медной проволоки.

Под суровым взглядом дочери Фёдор отпил горячего бульона. Анафема чуть подобрела, а потом села рядом и внимательно уставилась на Фёдора.

— Чего?

— Расскажи мне о ней, — тихо произнесла она.

— О ком?

— О маме.

Фёдор тяжело вздохнул. Спина под повязками зачесалась просто невыносимо.

— Расскажи, — снова попросила Анафема.

— Она была очень красивая. И красиво пела, — сказал Фёдор и замолчал.

— Ещё.

— Она любила зелёный цвет. А когда злилась, её глаза сверкали как у Бельзебуба.

Девушка улыбнулась, потом положила кулак под щеку и потребовала:

— Ещё.

За последние дни склад принял почти приличный вид. Анафема заставила големов убрать весь мусор. Чёрт где-то украл веник и за это был назначен дворником. Сначала он подмел комнату, где они жили, а потом под тоталитарным управлением девушки занялся двумя остальными. Животному было приказано повесить нормальную дверь, а потом ещё одну на соседнее помещение, которую под личную горницу заняла Анафема. Она заставила Живчика натаскать воды и притащить ещё одну печь. Чёрту девушка не очень доверяла, так как застала его тогда, когда он с интересом разглядывал ее гребень для волос. Гребень был отобран, Чёрт изгнан, и теперь все важные поручения Анафема поручала Животному, но если тот начинал вихлять, то Живчику.

На стены было повешено несколько афиш, которые надрали роботы с улицы. На окна повесили ткань, которая служила занавесками. Животное сгоняли на рынок за продуктами, а потом под чутким руководством заставили жарить картошку и варить яйца. На более сложные блюда автоматон не поддавался, аргументируя тем, что у него нет вкуса и он может всё пересолить.

Фёдор спал несколько суток, иногда просыпаясь на медицинские процедуры, которые проводил лавочник Хуань Гэ. Животное оплачивал его услуги, выходец из Жиньше поначалу отказывался, но потом согласился и теперь иногда приносил еду и угощал Фёдора и Анафему. Девушка поначалу отказывалась есть острую экзотическую пищу, но потом распробовала и иногда с нетерпением ждала, а что же теперь принесет их восточный «врач».

— Так, газету отложил, — приказала она, входя в комнату. — Процедуры.

— Не надо, — отмахнулся Фёдор. — Только утром всё меняли.

— Быстро! — грозно сказала девушка и поднесла тазик с горячей водой и пузырьком мази. — Хуань Гэ сказал менять повязки три раза в день, ничего не знаю.

Фёдор обреченно приподнялся над матрасом.

— Ай! Что ты дергаешь⁈ — возмутился он. — Больно же.

— Терпите, больной, — холодно сказала она и сорвала очередной прилипший бинт.

Животное с интересом глядел за процедурой и иногда подзуживал:

— А можно я сдеру вон ту повязку?

— Руки убрал. Я сама.

— И в кого такая злючая? — удивился робот.

— Точно не в меня. Я добрый, — решил Фёдор. — Ай! Да что ж это такое!

Когда все повязки были сняты, раны промыты и намазаны жгучей мазью, наложены свежие бинты, экзекуция наконец-то закончилась.

Фёдор увалился на матрас, отдыхая, а Анафема села рядом с печкой, подбросила туда пару деревяшек и уставилась на пламя.

— Хотел спросить про Корону…

— А что тут спрашивать, это плохая вещь. Ее нельзя им возвращать. Я положила ее в соседнюю комнату на мясокомбинате, под куском фанеры. Но теперь её там нет. Пропала.

— Вы искали?

— Конечно искали. Всё перевернули, пока тебя не было. Нигде нет. Наверное, Герман её нашел и не признается.

— Не похоже… Хотя шут с ней. Пропала и пропала. Искать её я не обещал. Я другое хотел сказать. Я так и не поблагодарил вас, что вы нашли и спасли меня, — сказал Фёдор.

— А, это… Животному спасибо скажи, — тихо ответила девушка. — Это всё он. Следил за тобой и дождался, когда ты вылетел из разбитого окна, а потом кинулся в канал и куда-то поплыл. Животное сказал нам искать тебя на обоих берегах. Даже странно, как ты сбежал и вообще выжил. Весь в дырках и кровище. Когда мы тебя нашли, уже льдом покрывался.

— Я везучий, — ухмыльнулся Фёдор.

Девушка помолчала, а потом тихо спросила:

— А ты обо мне подумал, когда это всё затевал?

— Хм… Я это… Я подумал, что с Животным ты не пропадешь.

Девушка расстроено скривила личико.

— Развели тут свинарник, столько грязи вытащили, ужас, — сказала она и отвернулась.

— Анафема. Прости меня. Я думал, что надо решить нашу проблему.

— Думал он…

— Герман выставил тебя. Я в розыске. Я-то привык к такому. Но ты… разве это нормальная жизнь для тебя? Прятаться, убегать. Жить на помойке. Я хотел просто спокойной жизни. А не вот это вот всё.

— А я, значит, всё испортила? — спросила она, не поворачиваясь.

— Нет. Теперь… не знаю. Хоть какой-то смысл появился в моей жизни, что ли. Не знаю, как сказать. Чёрт, я не умею общаться с маленькими девчонками.

В комнату заглянул Чёрт. Фёдор жестом показал ему исчезнуть.

— Я не маленькая.

— Но разве тебе будет нормально жить на заброшенном складе с… нами? Ты же привыкла к другой жизни…

— В той жизни, — девушка повернулась и гневно уставилась на Фёдора, — меня хотели «короновать» и заставить рожать детей для сектантов! Ко мне всегда относились как к проклятью. Я убила свою мать, я постоянно расстраивала отц… Германа. Я глупая, я дерзкая, я разочарование. И теперь что оказывается? Моя мать была танцовщицей в кабаре, мой отец израненный бродяга с сумасшедшими роботами. А еще он разговаривает с чайником и по ночам кричит. Как, думаешь, я себя чувствую⁈

— Неважно?

— Я теперь наконец могу делать что хочу. Хочу расчесываюсь, а хочу не расчесываюсь. Хочу ем жареную картошку, а хочу вареные яйца. Могу чавкать, а могу есть руками, в носу ковыряться, вам же плевать на меня? И ни одна мачеха или отчим мне не скажет, что я веду себя недостойно и позорю кого-то.

— Мне не плевать, — заглянул в комнату Животное.

— Уйди, а? — попросил робота Фёдор. — Анафема, послушай…

— Хватит. Я пойду к себе, — сказала девушка. — С удовольствием пойду в свою комнату и займусь ничем. Прекрасным и очень важным ничем.

— Подожди, постой, — сказал Фёдор. — Сядь назад, пожалуйста.

— И не подумаю!

— Присядь. Смотри… Я за недельку приду в себя. Мы проберемся к моему баркасу и уплывем в другой город. Подальше от Лосбурга. Сплаваем в Неро или дальше, потом через годик вернемся и поселимся где-нибудь в тихом городке. Будем спокойно жить. Никто тебя насильно не будет выдавать замуж или заставлять вступать в секты. Я буду возить грузы, ты займешься тем, что тебе интересно. Золотых гор не обещаю, но на жизнь хватит. Наконец настанет тихая, спокойная жи…

Фёдор вдруг замолчал. Он вспомнил слова Улицкого о том, что в его голове скоро вылупится куколка. И жить ему осталось всего пару недель.

— Жизнь, — он закончил фразу, опустил глаза и задумался.

Девушка подошла и села рядом. Фёдор ей слабо улыбнулся.

— Сейчас Животное приготовит бульон и принесет. Чтобы весь выпил, понятно⁈

— Опять бульон⁈ — сразу возмутился Фёдор. — Может колбасы жареной? Ай! Больно же!

— У вас очень много энергии Ци, — заявил Хуань Гэ, осматривая раны Фёдора. — Заживает всё на глазах. Как у лисицы. Это хорошо.

— Есть проблема, — сказал Фёдор, когда убедился, что в комнате больше никого кроме него и лавочника нет. — У меня в голове личинка Осы. Мне сказали, что она скоро вылупится и я умру. Есть способ вырезать ее?

Фёдор потрогал заросший шрам на макушке.

— Я знаю, — печально ответил Хуань Гэ. — Я видел, что ты борешься с хищным духом. И он побеждает.

— Просто разрезать, достать и заштопать?

— Можно.

— Сделаешь это?

— Нет. Сорока сразу умрёт.

— Почему?

Лавочник тяжело вздохнул, закрыл глаза, потом пощупал голову Фёдора.

— За эти годы дух пустил мощные корни.

Фёдор вздохнул и уставился в окно с видом на кирпичную стену.

— В юго-восточных провинциях Каганата есть Солнечные леса, — тихим голосом сказал он. — Там живут Багровые Пчелы, которые мой народ называет Хун Фей Цинг.

Фёдор взял Чайник и налил себе кипятка в кружку.

— Варвары из Каганата одомашнили этих пчел и разводят в специальных закрытых садах. Они собирают преступников и пленников, своих и из других стран. Скупают пожилых, никому не нужных рабов, закидывают их в клетки среди Солнечных деревьев. Берут всех до кого могут дотянуться. Багровые Пчелы летают от клетки к клетке и собирают нектар из голов несчастных. Эти насекомые, кажется, не делают ничего страшного, всего-навсего забирают воспоминания. Немножко. Каждый раз, когда пчела садится на голову пленника, он забывает малюсенький кусочек своей жизни. И так раз за разом, раз за разом, в течение нескольких месяцев. Пока не забудет всё. Свою первую любовь и свой первый рассвет. Еду, что он ел, и дом, где он жил. Имя матери и имена своих детей.

Лавочник замолчал, потом тоже подлил себе кипятка в пиалу с иероглифами, задумчиво покрутил ею и потом продолжил:

— Пчелы в огромных глиняных ульях строят соты с Красным Мёдом. Специальные жрицы в алых одеждах собирают их, выжимают, а потом растапливают мёд. Его получается не так много. Некоторым только кажется, что у них много воспоминаний. Небольшая баночка высотой с ладонь — это всё, что остается от высушенной досуха души обычного человека. Красный мёд разбавляют, перемешивают с сотами, добавляют специальные травы, орехи и муку. Обжаривают. Ты знаешь, что получается в итоге.

— Хун?

— Хун, — согласился Хуань Гэ. — Это разбавленная душа человека. Люди принимают его, чтобы увидеть кусочек чужих воспоминаний. Кому-то достается встреча с прекрасной незнакомкой, а кому-то горячка, вызванная жуткой болезнью. Или странный сон незнакомого человека. Может достаться обычная радость от хорошей покупки или грусть от того, что разбил любимую чашку. Иногда вкус незнакомого блюда, иногда чье-то чужое горе.

— Разве? — удивился Фёдор, но лавочник жестом приказал ему замолчать.

— Очень редко бывает, что душа у человека крайне восприимчива к хуну. Она сама является источником. Она не видит чужих воспоминаний, она забирает энергию чужих душ, она становится огромной, но от этого берет и раскалывается сама. Я слышал о таких, но за всю свою долгую жизнь встречал только одного человека с такой огромной душой. И это ты, Фёдор Сорока. Ты тот, кто видит золотых змей. Ты тот, в ком теперь живут мертвецы. Я прав?

— Прав.

— Я сразу это понял. А раз так, то у меня есть средство, которое тебе поможет.

Хуань Гэ покопался внутри своего халата и поставил на тумбочку рядом с Фёдором небольшой пузырёк с ярко-алой жидкостью.

— Это чистый Красный Мёд. Не разбавленный и не смешанный с успокаивающими травами. Простые люди не выдерживают, когда пробуют его. Они сходят с ума, становятся кем-то другим или даже умирают. Но ты, отмеченный золотыми змеями, сможешь его выпить. Если захочешь. Но ты сам должен будешь сделать этот выбор.

— Что произойдет, когда я его выпью?

— Ты снова станешь един. Все осколки твоей души снова объединятся. Ты станешь сильнее и мудрее. Ты обретешь покой. Ты решишь все свои проблемы, спасешь всех своих друзей и накажешь своих врагов. Но потом ты тоже умрёшь.

— Умру?

— Конечно. Ничего не бывает бесплатно. Вопрос — как ты умрешь, и не более. Твоя душа разбита. Сколько у тебя голосов в голове? Два? Три?

— Пять, — мрачно ответил Фёдор. — Это если мой ещё считать.

Хуань Гэ печально улыбнулся. Похлопал по могучему плечу Фёдора сухонькой ладошкой. Потом встал и пошел к выходу.

— Раны зажили, я больше не нужен. Прощай, мой друг, — грустно сказал он. — Вряд ли мы ещё увидимся.

— Сколько я тебе должен?

— Проживи остаток жизни достойно, — ответил лавочник и, не оборачиваясь, вышел.

Фёдор посмотрел на его согнутую спину, а потом лёг и уставился на пузырёк Красного Мёда.