Римские вакации

Глава 45

В которой герои прогуливаются, наблюдают триумфальное шествие, едва не попадают под раздачу и встречают старого знакомого.

Очнулся я непонятно где. Показалось даже в который раз, что всё это залихватское историческое приключение всего лишь привиделось, а теперь пришло время пробудиться в знакомой реальности, но тут в поле зрения возник разглядывавший меня с опаскою пацан в тунике, своим туземным видом подтвердивший продолжение ситуации.

Покрутив головой, я разобрался со своим местоположением: находился я в комнате, которую давеча и выбрал. Я лежал на кровати; в висках ломило, язык как-то очень неуютно помещался в пересохшем рту. Кое-как я приподнялся, свесил ноги, тупо посмотрел на мельтешение цветных зайчиков на ковре, потом осторожно потрогал лицо, где обнаружил под глазами огромные мешки. Пацан завозился и что-то испуганно пробормотал. Выглядел он так же не лучшим образом: оливковая кожа имела нездоровый мучной оттенок, глаза вовсе не горели юным задором; ко всему подросток часто икал, деликатно прикрываясь ладошкой.

— Что скажешь? — вяло промямлил я и удивился хрипатой гнусности своего голоса.

— Послали будить тебя, господин, — промямлил пацан. — Господа уже в зале собрались…

— Небось, снова вино пьют? — спросил я.

Подросток побледнел, судорожно крякнул и выскочил из комнаты.

"Угу", — догадался я, — "небось, Серёга вчера переборщил с угощением юношества…".

Затем я озаботился насчёт одежды, но её на себе не обнаружил. Вспомнилось, что вчера после банных процедур мы перешли на тоги. Сей предмет одежды валялся скомканной тряпкой на кровати. Моё походное обмундирование лежало достаточно аккуратно свёрнутым на стуле. Не увидел я личного оружия и рюкзака, отчего на миг шустрой ледяной змейкой скользнула паника, но тут вовремя вспомнилось, что вчера мы это своё хозяйство разместили в сундуке под замком.

Потерев уши для поднятия ясности рассудка, я кое-как расправил тогу, накинул её на себя, а затем вышел в перистиль.

В районе крыши живо щебетали воробьи. Пахло цветочными ароматами.

В триклинии имелся только один Лёлик, расслабленно валявшийся на ложе и что-то попивавший из чаши. Остальные коллеги, судя по доносившимся бойким голосам, находились в атриуме.

Я умылся из мелодично плескавшего фонтанчика и подошёл к коллеге.

— Неужто вино хлебаешь? — удивлённо спросил я.

— Да нет, — лениво ответил Лёлик. — Мулсум это… — Лёлик подлил в чашу из серебряного кувшина и порекомендовал: — Освежает.

— Что ж, освежусь! — сказал я, присел на свободное ложе, налил напитка в пустую чашу, выпил, налил ещё и ещё выпил.

В голове прояснилось, в животе разгладилось. На столе на тарелках лежали ломти пшеничного хлеба, сыр, окорок, творог, мёд, оливки и финики. Большая ваза полна была всяких фруктов. Я с аппетитом позавтракал.

Из атриума раздались возбуждённые вопли.

— Что это там?

— Да одеваются… — лениво ответил Лёлик. — В местные наряды.

— А ты чего игнорируешь? — спросил я.

— А у меня свои задумки! — заявил Лёлик и умудрился лёжа гордо подбочениться.

Я встал и направился в атриум. Прочие коллеги имелись там в полном комплекте. Всеобщее внимание приковывал Раис или, точнее, его новый наряд, состоявший наподобие капусты из нескольких слоев.

Сначала шла длинная оранжевая в золотых цветах туника, из-под коей торчали красными блестящими носами резиновые боты; поверх напялена была короткая туника столь великолепного зелёного цвета, что кругом модника увивалась стайка бабочек, обознавшихся насчёт лужайки. В качестве третьего слоя Раис примерял белоснежную тогу. Он так и сяк поправлял складки, обильными волнами обрамлявшие его выпуклый торс и заглядывал в бронзовое массивное зеркало, которое держал, отдуваясь, вилик.

Прямо на мозаичном полу навален был разноцветный ворох ещё не оприходованных одежд, в которых копался Серёга. На парадном столе картибуле лежали наши высохшие носки и исподние вещицы. На нём же, расслабленно болтая ногами, сидел Джон и, как бы подводя теоретический базис под столь декоративный маскарад, рассуждал неторопливо, успевая пощипывать ягодки с полновесной виноградной грозди, которую с усердием держал на тарелке эфеб:

— …Так что, приоденемся по-местному, чтобы никто не догадался о нашем инкогнито. А то, если выйдем в собственных костюмах, того и гляди, засветимся, снова Цезарь накинется со своими военными предложениями…

— Нечего, нечего ему! — строго сказал Раис. — Мы люди усталые, нам покой и отдых потребен.

Я подошёл к Бобе, стоявшему у имплювия. В комнатном бассейне слабо колыхалась вода, в которой ярким прямоугольником отражалось небо с облаками. В руках Боба держал чашу, из которой пил маленькими глотками.

— Мулсум пьёшь? — спросил я его.

— Да нет, вода это, — ответил он.

— Где взял? — спросил я.

— Да вот же, — Боба зачерпнул прямо из имплювия и выпил.

— А как же кипятить от заразы всякой? — усомнился я.

— Да её ж ещё не придумали, — пожал плечами Боба.

Раис устал расправлять тогу и капризно справился: где его каска? Тут же прибежал эфеб, на ходу продолжая полировать медный головной убор тряпочкой. Каска сияла празднично и ослепительно. Раис одобрительно похмыкал, надел каску наискосок как модную шляпу и снова засмотрелся на себя в зеркало, в котором, впрочем, трудно было что-то разглядеть.

— Ну ты и напялил! — сказал я ему. — Жарко не будет?

Раис недовольно покряхтел и ответил:

— Красивым быть не запретишь! — но всё же, после некоторых раздумий тогу снял и небрежно кинул её в кучу одежды. Затем подпоясался фигурным с серебряными бляхами поясом, на который приспособлен был объёмистый кошель, и автоматически засунул за пояс свой пожарный топорик.

Вышел вперёд как на подиум Серёга, обрядившийся в мешковатую тунику — белую с синими узорами. Туника имела широкие, очень длинные рукава, и была герою выше колен, отчего виднелись худые белые ноги, исчезавшие в порыжевших за время похода сапогах. Всё это вызывало неоднозначное впечатление, поскольку ко всему ещё Серёга опоясался своим солдатским ремнём, на котором болтался штык-нож, отчего наш друг стал походить на дневального из шотландцев, которые, как известно, предпочитают юбки штанам.

Серёга с трудом засучил рукава и жизнерадостно сказал:

— А чо, хорошо! — одновременно кокетливо приподнимая подол и притоптывая сапожищем. — Снизу поддувает!

— А ты трусы-то надел? — спросил его Джон.

— А зачем? — в ответ спросил Серёга. — Так приятней.

— Ну и ходи как ваххабит! — проворчал Джон.

Серёга в ответ неуважительно хехекнул и веско выразил своё кредо:

— Кто блатует, тот поймёт!

Я не стал следовать примеру раскрепощённого коллеги и надел исподники, а потом начал швыряться в развале одежды. Ко мне присоединился Боба. Ничего под свои размеры он не нашёл, а потому подобрал тогу, отринутую Раисом, попытался в неё закрутиться, вертел так и сяк, затем позаимствовал у Серёги штык-нож, прорезал дырку посередине, просунул туда голову и бережно расправил полученное одеяние по фигуре, отчего стал походить сзади на ангела, а спереди на умалишённого.

Джон слез со стола, подошёл к куче, пошевелил её ногой с некоторым презрением, вытащил белую тунику с золотой каймою, надел её, посмотрелся в зеркало и остался доволен.

Я, не особо мудрствуя, выбрал себе тунику поскромней из тонкой бледно-голубой ткани и надел её через голову, перед тем, понятно, скинув намотанную тогу. Отсутствие на себе штанов не оставляло равнодушным — с одной стороны казалось, что явно чего-то не хватает, а с другой возникало вольготное чувство бытовой свободы.

Эфебы по команде притащили нашу обувь. Я обул свои заслуженные кроссовки, подпоясался широким кожаным с бронзовыми кругляшами поясом, в котором изнутри сделаны были кармашки, и посчитал себя готовым к выходу в свет.

Раздался лязг и звон: вошёл в атриум со стороны перистиля Лёлик. Вид его был лих и грозен как у богатыря Муромца и махновца вместе взятых. Верхней одеждой коллеге служил кожаный с пластинами из полированного железа панцирь; ниже прямо поверх родных джинсов пристёгнуты были массивные поножи, при каждом шаге тёршиеся друг об друга со скрежетом. Чресла свои милитарист опоясал широким поясом с фартуком из ремней с металлическими бляхами. На перевязи висел меч в узорчатых ножнах; за пояс был заткнут кинжал с хищным кривым лезвием. Голову нашего боевитого друга венчал начищенный до эталонного блеска римский парадный шлем с серебряными рельефами и с роскошным плюмажем из кислотно раскрашенных перьев.

Раис, узрев подобное великолепие, насупился, снял каску и стал натирать её подолом.

Бренча и стуча облачением, Лёлик тяжёлой расхлябистой походкой подошёл к нам и приосанился.

— Ишь ты! — сказал Серёга, подошёл к витязю и потрогал панцирь.

— А огнестрельное оружие теперь не уважаешь? — спросил Джон.

— А зачем? — искренне удивился Лёлик. — У меня вот!… — он с лязгом выхватил из ножен меч и картинно помахал им.

— А ты что, фехтовать обучен? — спросил я.

— А чего тут мудрого? — хмыкнул Лёлик, выставил меч перед собой и стал им энергично тыкать вперёд, приговаривая как курсант на занятиях по штыковому бою: — Коли, прикладом, коли, прикладом… — хотя, конечно, никакого приклада у меча не наблюдалось.

Все были готовы. И в этот раз решили не брать с собой огнестрельный арсенал, и не потому, что Лёлик был боевитым молодцом, а по причине нежелания раскрывать свою маскировку и таскать тяжести. Один лишь Серёга вновь захватил гранату и шмайссер. Гранату он сунул за пазуху, а автомат умудрился разместить на манер тайного агента подмышкой.

Раис достал из сундука следующий мешок с ауреусами, набил монетами свою калиту, а потом скомандовал вилику построить всех рабов для получения отеческого напутствия. Тит с облегчением прислонил зеркало к постаменту статуи и убежал.

Вскоре весь наш невольничий контингент предстал перед нами. Рабы выглядели какими-то не в меру раздобревшими и помятыми, словно не мы, а они вчера предавались чревоугодию и винопитию. Один эфеб был совсем плох. Стоять он сам явно не мог — двое других пареньков держали его под руки. Болезный, закрыв глаза, обвисал, натужно икал и жалобно ахал. Вид его был ярко выраженного зеленоватого оттенка.

— Ага, пацан, надрался! — воскликнул Серёга с одобрительными нотками в голосе.

— А ну, макните его! — скомандовал брезгливо Джон.

Пареньки с готовным рвением покрепче подхватили товарища и разом шуранули в имплювий. Тот с шумом плюхнулся в воду и тут же вскочил, визжа как обиженный поросёнок.

— Чтоб к вечеру все были как огурцы! — скомандовал Джон и погрозил пальцем.

Раис начал наставлять повара насчёт меню позаковыристей, но мы хором отвергли сей план и потребовали стряпни, соответствовавшей нашим привычкам. Лёлик ко всему категорически запретил употреблять гарум и присовокупил упоминание о страшной и неминуемой каре в случае отсутствия подобающей вкусности блюд.

— Ты давай расстарайся, милейший, — взыскательно молвил вилику Джон. — Мебель перетащите из зимнего триклиния в летний! А то сегодня у нас гости будут!…

Упоминание о гостях прозвучало столь весомо, что коллеги дружно заторопились на выход.

Погода стояла истинно южного образца: жарило немилосердно, в глазах рябило от чередования ярких красок и антрацитовых теней. К свежим ароматам цветов примешивался тусклый запах раскалённой пыли.

Мы пошли тем путём, которым нас вёл Макробий знакомиться с недвижимостью. Спустившись с холма вниз, мы направились к Форуму. Странным образом на улицах народа было немного. Зато со стороны Форума раздавался нестройный многоголосый шум.

— Никак в Цирке снова концерт, — предположил Боба. — Пойти, что ли, поглядеть?

— Вот-вот! — хихикнул Раис. — Серёга нам как звезда арены лучшие места устроит!

— Дам по медной башке! — насупившись, отозвался Серёга.

— Да чего мы там забыли? — заканючил стремительно вспотевший в своём тяжком наряде Лёлик, отжимая потные кудряшки, слипшимися кудельками вылезавшие из-под шлема. — Давка, жара, все кричат, мороженого не разносят…

— Нечего тут обсуждать, — веско сказал Раис. — У нас всё запланировано! Идём как один покупки совершать приятные… для души и тела!..

Мы прошли наискосок, держа к началу Форума. Шум большого скопления людей нарастал. Где-то вдали загудели гнусаво трубы, отчего гомон враз усилился.

Мы вышли к Священной дороге и обнаружили на ней основательное столпотворение: народ шпалерами стоял вдоль всей улицы насколько было видно. Люди теснились плотно, так что свободы маневра у нас не было.

На домах висели венки и цветочные гирлянды. Наподобие транспарантов свешивались из открытых окон прямоугольники ярких тканей. Оттуда же густо высовывались люди.

Мы подошли к задним рядам, представители которых старательно становились на цыпочки и тянули шеи, высматривая что-то в начале улицы. Раис, также приподнявшись на носках и вытянув шею, с подозрением оглянулся по сторонам, но ничего достойного внимания не узрел. И мы все также ничего интересного не разглядели.

— Эй, о чём собрание? — напористо спросил Раис щуплого мужичка, суетливо и безуспешно пытавшегося воткнуться в людской массив.

— Так Марк Антоний вернулся! А сенаторы ему триумф назначили! Сейчас вот мимо нас проезжать будет! — возбуждённо поведал тот.

— Надо посмотреть! — сказал Раис, потом решительно надвинул каску на глаза и с криком: — У меня билеты в партер! — принялся протискиваться вперёд.

Действовал он как атомный ледокол среди незначительных льдин. Народ пытался огрызаться, но решительные действия вкупе с блистательными одеждами производили должное успокоительное впечатление. Тем более, пристроившийся за Раисом Лёлик наиболее строптивых тыкал кинжалом в мягкие места.

Следуя за ними в кильватере, мы протиснулись в первый ряд. Щуплый мужичок, не будь дурак, тоже было пристроился за нами, но всё-таки где-то посередине отстал и затерялся в толчее.

Публику сдерживала, не позволяя занять середину улицы, плотная цепочка устало выглядевших стражников в горчичных туниках. Народ в единодушном ожидании всматривался в противоположную от Форума сторону. Улица плавно изгибалась, и потому особого обзора не было.

Рядом с нами стояли два престарелых, но важных римлянина в тогах. Они переговаривались с видом осведомлённых и приобщённых.

— Сенаторы-то специально Антония триумфом наградили. Чтобы Цезарь на него взъелся, — сказал один.

— Думаешь, взъестся? — спросил другой.

— Да вряд ли, — усомнился первый. — Цезарь это голова!

— Да-а! — согласился второй. — Ему палец в рот не клади. До локтя отхватит.

Впереди волной взлетел шум, переметнулся к нам, пробежал нараставшим гомоном дальше. Толпа встрепенулась и подалась вперёд. Какой-то малец выскочил прямо на середину улицы и пробежался по ней. К нему устремился громко ругавшийся стражник. Пацан ловко увернулся и с писклявым криком: "Едут, едут!" благополучно влетел обратно в толпу.

Наконец показалась процессия. Впереди стройной колонной по четыре торжественно выступали ликторы. Прутья в вязанках, обрамлявших древки их топориков и обвязанных жёлтыми и алыми лентами, были явно новыми.

За ликторами шли с гордыми физиономиями представители власти, имевшие вид коллективных отцов римского народа: все сплошь в белоснежных тогах с красными полосами, одни в красных ботинках, другие в чёрных.

— Сенаторы, сенаторы! — заголосила толпа.

Сенаторы надменно поглядывали по сторонам, благосклонно кивали головами и изредка махали руками как члены Политбюро населению.

За сенаторами шли сводной бригадой музыканты. Они пронзительно наяривали в дудки и трубы, от души колотили в барабаны, звонко бренчали литаврами. Особой мелодии в их упражнениях не угадывалось, но общий праздничный настрой появлялся.

— Триумфальное, понимаешь, нашествие… — буркнул, поморщившись, Джон.

За музыкантами прошла ещё одна группа ликторов, а за ней под судорожный скрип и грузный топот стали появляться воловьи повозки, доверху наполненные разнообразным добром и окружённые цепью бдительно выглядевших легионеров. Поклажа вызвала у зрителей вопли неподдельного восторга. На повозках грудами были навалены разнообразное оружие и амуниция — причём в таком количестве, что сразу возникала мысль о несомненной грандиозности побед, одержанных полководцем-триумфатором. За воинскими трофеями следовали трофеи хозяйственные: массивные позолоченные треножники, серебряные сосуды разного дизайна, ковры, распяленные с целью демонстрации узоров, обильно декорированная мебель во главе с троном из дворца в Мемфисе, на котором не так давно восседал безвременно отравленный Птолемей Дионис, толстые свёртки богато расшитых тканей, мраморные и бронзовые статуи. На одной телеге громоздился даже небольшой гранитный сфинкс.

— И когда успели столько натырить? — удивился Раис.

Новые вопли толпы вызвали повозки, катившиеся в плотном сопровождении преторианцев, возглавляемых Дыробоем. На них красовались уложенные в приятные композиции золотые и серебряные слитки; в широких плетёных корзинах драгоценной чешуёй блестели монеты.

— Вот оно, добро наше едет! — завистливо проворчал Лёлик, стряхивая пот со лба.

— Может, на гоп-стоп возьмём? — деловито предложил Серёга и уже принялся вытягивать из-за пазухи шмайссер.

— Оружия маловато… — с сомнением почесал затылок Раис, сдвинув для того каску на самый нос, но потом добавил живо и оптимистически: — Но топорик со мной!

— Отставить налёт! — одёрнул Джон жиганов-любителей. — Нечего светиться! Мы тут нынче тихо мирно, замаскировавшись.

— Что же это получается?! Да что же это творится? — заныл Лёлик. — Нам от похода победоносного ничего и не досталось?!

— А сокровища фараона откуда взяли? — резонно возразил Джон.

— Ну это мы по собственной смекалке! — заявил Лёлик.

— Слушайте, — отметил Боба, складывая чего-то на пальцах. — А ведь были ещё камешки самоцветные. А на телегах их что-то не видно.

— Ах, Антоний, ах, шельмец! — покачал головой Раис то ли с осуждением, то ли с восхищением.

Караван трофеев, вызывая волнообразные восторги римских граждан, проехал дальше. Следом повели пленных. Было их совсем немного — ровно столько, чтобы соблюсти обычай. Все они были мужского полу, из состава разгромленной египетской армии. Пыльные, грязные, понурые, они тащились нестройной толпою, не особенно стараясь смотреть по сторонам.

Народ постепенно переходил к ликованию.

За пленными шли жрецы в балахонистых тогах и с накидками на головах. Одни из них несли на носилках небольшие скульптурки богов, другие тащили курильни, из которых вился синий пахучий дым. Следом молодые парни в белых с золотыми узорами туниках вели с десяток быков светлой масти.

— А это куда ещё говядина? — озадаченно спросил Раис.

— Для жертвоприношения, наверное, — сказал Лёлик.

Далее топала ещё одна команда ликторов. За ними показалась открытая нарядная повозка, запряжённая четвёркой мулов в золотой сбруе.

— А кого это везут? — справился Джон, щурясь как хохол в Китае.

— Кого, кого!… — снисходительно произнёс остроглазый из-за хронического отвращения к печатному слову Серёга. — Клепатру!

В повозке имелось кресло с прямой спинкой. На нём сидела казавшаяся особенно маленькой и хрупкой египетская царица. У её ног примостился озадаченный и растерянный старичок Мухомор.

Царица была наряжена в белое с синими и золотыми узорами платье; на рыжей гриве гладко причёсанных волос сверкала драгоценными камнями диадема. Клеопатра смотрела прямо перед собой и походила на парадную статуэтку, а вид её, бесстрастный и сумрачный, давал понять, что царица совершенно не уверена в нынешнем своём статусе — то ли силком заполученной гостьи, то ли долгожданной пленницы. Тем более что разболтанный римский плебс активно и громогласно приветствовал её непристойными выкриками, что, по-видимому, так же не способствовало её хорошему настроению.

Далее ехали ещё две повозки, в которых помещались прислужницы царицы. Они были совершенно угнетены и деморализованы и пытались прятаться друг за дружку от нескромных взглядов толпы или хотя бы прикрыться накидками. Римляне орали в их адрес абсолютные непристойности, отчего одни девушки были на постоянной основе пунцовыми, а другие, наоборот, бледными.

Лёлик разглядел свою блондинку, потеряно жавшуюся с краю повозки, закряхтел томительно и стал мечтать вслух:

— Вот бы кого заполучить! Вот бы кого на работу взять рабынями!

— И как это возможно? — скептически спросил Джон, при том пялясь на барышень не без вожделения.

Лёлик озабоченно поморщился, а потом заявил не очень уверенно:

— Пойдём к Цезарю да потребуем как награду.

— Ага! — ухмыльнулся Джон. — Так он тебе девчонок и отдаст! Держи ширинку шире.

Лёлик покраснел и завопил скандально:

— Я доблестный герой! Я ветеран боевых действий! Мне положено!

— На "положено" резолюция наложена! — веско молвил Джон. — Вместо девчонок Цезарь тебя снова забреет, на новые битвы!

— А я не согласен! — быстро встрял Раис. — Я на дембеле!

Появились очередные ликторы. Эти вышагивали с особой торжественностью; их прутья овиты были лавровыми ветвями.

За ликторами шёл целый вокально-инструментальный ансамбль. Музыканты дудели в трубы, пиликали на свирелях и флейтах, а один паганини умудрялся на ходу лихо бренчать на лире. Тут же имелись и певцы, речитативом выкрикивавшие что-то хвалебное, за общим гамом почти и неразличимое.

Сразу же за служителями муз ехала колесница, влекомая четвёркой белоснежных лошадей, которых вели под уздцы благообразные юноши. Лошади выступали, словно дамы на образцовом балу. Упряжь и сама колесница под косо падавшими меж домов лучами солнца нестерпимо сверкали изобилием золота и острыми искрами самоцветов. В колеснице в позе памятника самому себе ехал увенчанный лавровым венком Марк Антоний. Толпа грянула такой "виват", что заложило уши.

— Антошка!… — с ненавистью и одновременно с восхищением воскликнул Лёлик.

— Да уж! — проворчал Джон, а затем метко охарактеризовал полководца: — Антон — штопанный… — потом подумал и закончил политкорректно: — Чехол для фаллоса.

За спиной у Антония стоял мужик в синей тунике, державший над головой у триумфатора несколько набок золотую корону и одновременно что-то Антонию старательно нашёптывавший на ухо. Антоний непроизвольно отдёргивал от него голову как от назойливого насекомого.

— Чего это он ему всё бормочет? — спросил Серёга.

Мрачный и потный Лёлик нехотя пояснил:

— Это так положено. Чтобы полководец не загордился, раб ему постоянно говорит вроде того, что тот всего лишь бренный человек.

— Человек — это звучит гордо! — невпопад брякнул Боба.

— Ну, это смотря про кого, — пробормотал скептически настроенный Джон.

Колесница медленно приближалась. Антоний явно упивался рангом триумфатора: с небрежной лёгкостью махал толпе и самодовольно ухмылялся. Был он наряден и неотразим в светло-пурпурной с золотыми узорами тунике, поверх которой накручена была тёмно-пурпурная тога, расшитая золотыми звёздами.

— Ах, шельмец! — завистливо сказал Джон. — Ничего прикид…

В одной руке Антоний держал скипетр из слоновой кости с золотым государственным орлом, в другой пышную лавровую ветку.

— Эх, как они тут лаврушку любят! — удручённо покачал головой Раис, словно из-за римских триумфов возникла на кулинарном фронте нехватка лаврового листа.

За колесницей шествовали с гордым видом трибуны и адъютанты-контуберналы во главе с легатом-пропретором. За ними воин в медвежьей шкуре поверх панциря нёс личный штандарт Антония. За знаконосцем следовали преторианцы в ярко блестевших доспехах. Они бодро шли в строю, скалили зубы и подмигивали молодухам из толпы, тем самым вызывая восхищённые ахи женской части публики.

За преторианцами пёрло остальное войско — к счастью, не в полном составе, а частично: надо полагать, были это особо отличившиеся. Легионеры держались молодцевато и ступали в ногу, отчего происходил тяжёлый слаженный топот, даривший римскому народу веру в мощь его вооружённых сил. Перед каждым отрядом шёл центурион с тростью в руке и очередной знаконосец в медвежьей накидке.

Наконец, проследовал последний отряд. Более продолжения парада не наблюдалось.

Толпа загудела как растревоженный улей. Со всех сторон начали происходить толчки и недовольные крики. Перед оцеплением возник командир — жирный осанистый мужик в горчичной тунике с вышитыми золотом галунами. По его команде стражники покинули свои места и попытались построиться в колонну, но народ, почуяв волю, тут же хлынул в едином порыве вслед за триумфальным шествием, перечеркнув тем самым любые проявления порядка и дисциплины.

Нам пришлось уподобиться щепкам в бурном потоке; сдавленные со всех сторон, мы вместе с толпой покатились по улице и через некоторое время оказались уже на Форуме, поначалу в его середине, возле недостроенной Юлиевой базилики, но затем по прихотливой затее броуновского движения, несомненно присутствующего во флуктуациях массовых неорганизованных собраний, нас вынесло к Ростре прямиком в первые ряды публики, дальнейшую инициативу которой ограничивала густая цепь всё тех же стражников.

Мы поспели как раз к основному действию.

На ступенях широкой мраморной лестницы храма Конкордии стоял Гай Юлий Цезарь собственной персоной. Вокруг теснились сенаторы. Снизу поднимался триумфатор Марк Антоний, ведя за локоток Клеопатру.

Цезарь разряжен был примерно как и Антоний, но, пожалуй, даже и более напыщенно. Его яркие пурпурные одежды были куда как побогаче на предмет золотой вышивки, под которой ткань почти и не просматривалась, на шее висела толстая золотая цепь с блямбой размером с тарелку, запястья скрывались под широкими золотыми браслетами, и даже ботинки были сплошь отделаны золотыми звёздочками. На голове диктатора тоже имелся лавровый венок, но размеров просто неприличных, так что казалось, что это гнездо немалой птицы.

— Вот ведь плешивый, тоже лаврушку нацепил… — проворчал Раис.

— Слушайте, а что тут лысых так много? — спросил Боба.

Замечание его было совершенно справедливым, поскольку, как мы успели обнаружить за время нашего путешествия, среди римлян попадалось неестественно большое количество народу или с жидкой, словно прореженной шевелюрой, или щеголявших загорелыми плешками, или, вообще, лысых как коленка.

— А это от свинца, — нехотя пробурчал изнывавший от жары и тяжести доспеха Лёлик. — У них тут местный водопровод из свинцовых труб сделан. А свинец ядовит. В костях и волосах накапливается. Отсюда и повальная плешивость.

— Это, значит, волосы тяжёлые становятся и выпадают… — сделал глубокомысленный вывод Серёга.

— А что раньше не сказал?! — вознегодовал Раис. — Мы ведь тоже ихнюю воду пьём!

— Ну а ты загнись от жажды… — мрачно посоветовал Лёлик.

Антоний остановился на пару ступенек ниже Цезаря и вытянулся во фрунт. Клеопатра, воспользовавшись освобождённым локотком, сдвинулась в сторону.

Откуда-то сбоку оглушительно грянули фанфары и смолкли.

Антоний, тираня голосовые связки как старшина на плацу, надрывно проорал:

— Великий Цезарь! Сенаторы Великого Рима! Римский народ!… — тут этот самый народ дружно грянул Антонию "Любо", хоть докладчик и находился к народу неподобающим местом.

Цезарь на такое бурное проявление электоральной любви слегка поморщился.

— Я, Марк из доблестного рода Антониев, по воле богов и на примере доблести наших предков, с данным мне доблестным войском одержал доблестную победу над доблест… тьфу… жалкими врагами, посмевшими подло выступить против Великого Рима! — Антоний с размаху вдарил себя кулаком в грудь с такой силой, что гулкий звук разнёсся чуть ли не по всему Форуму.

Цезарь заулыбался широко, но с тем как-то и кособоко, словно по принуждению, шагнул навстречу Антонию, плотно обнял его и стал тискать в объятиях, при том поглядывая на Клеопатру. Царица поймала заинтересованный взгляд Цезаря, стала смотреть в ответ, переминаясь как озадаченная утка.

Наконец Цезарь насмотрелся на царицу, оторвался от Антония, взял его под руку и громогласно объявил:

— Марк Антоний! Я не зря надеялся на тебя! Ты доблестный полководец! Рим благодарит тебя!

Народ вновь грянул здравицу. Антоний раскраснелся, расправил как следует плечи, выкатил грудь полным колесом и стал похож на того самого гоголя, который не писатель, а которым то ли ходят, то ли смотрят.

— А что про нас-то ни словечка?!… Это мы победу завоевали! Без нас получил бы Антошка трендюлей по самое не хочу и не могу! — заворчал Лёлик.

— И не говори! Истинных героев всегда затирают, — согласился я с коллегой. — Но только нам лишняя слава ни к чему.

Народ продолжал ликовать. Сзади, не переставая, напирали, словно в очереди на распродажу. Цезарь приобнял Антония за плечи и что-то начал ему втолковывать, показывая бесцеремонно пальцем на Клеопатру. Антоний в ответ кивал, но как-то нехотя. Цезарь похлопал Антония по плечу и взмахнул рукой. Снова нудно завыли трубы. Вся компания, то бишь, Цезарь, сенаторы, Антоний, и даже Клеопатра, которую теперь уже Цезарь взял за локоток, спустилась с лестницы и отправилась к взвозу на Капитолийский холм.

В толпе послышались компетентные высказывания насчёт того, что идут они совершать жертвоприношение, для которого пригнали целое стадо быков, отчего боги весьма обрадуются и наградят Рим полной лафой.

На Ростре объявился толстый мужик в официальной одежде и хорошо поставленным баритоном прокричал:

— В честь великой победы щедротами диктатора Рима Гая Юлия Цезаря, а так же по велению сената назначаются на Марсовом поле народные гуляния и угощение!!!

Народ празднично заорал, заволновался, некоторые загалдели про то, что на Марсовом поле уже всё готово и надо поторапливаться; напирать сзади перестали, зато передние начали разворачиваться и протискиваться, так сказать, к выходу. При этом торопились после зрелищ за обещанным хлебом не все, а, в большей степени, граждане, одетые попроще, а то и совсем бедно. Обладатели же одежд богатых, наоборот, начали подтягиваться в сторону Капитолийского холма.

— А мы чего же стоим? — опомнился Джон, когда пространство вокруг нас очистилось до состояния хорошо прореженной лесопосадки. — Так и засечь могут.

— Точно, точно! — поддержал Раис. — Пора смываться отсюда, — при этом он глядел вслед торопливо покидавшей площадь публике и машинально облизывался.

— Ты туда не смотри! — одёрнул его Джон. — У нас другая задача!

— А поесть вкусно никогда не помешает, — сказал Раис и заканючил жалобно: — Только на минуточку, посмотреть, чего там народ празднует, как питается!

— А что, давайте сходим, — предложил Боба. — До вечера ещё долго, успеем и посмотреть, и девушками отовариться.

Невзирая на бурные протесты Джона и Лёлика, большинством голосов всё-таки решили первоначально отправиться на народные гуляния и пристроились в хвост торопившемуся народу.

Мы прошли между древним храмом и забором, огораживавшим стройку, обогнули Капитолийский холм, полюбовавшись на его каменистые отвесные склоны, и вышли на Марсово поле. Прямо тут и разворачивался обещанный пир.

Растянувшись в шеренгу, горели костры, тусклые от чрезмерного небесного света; над ними, целиком насаженные на огромные вертела, жарились лоснившиеся от выступавшего жира мясные туши; над кострами поменьше на бронзовых треножниках стояли закопчённые котлы, в которых что-то булькало, распространяя ароматный пар. Одетые в синие туники рабы, следуя командам распорядителей, крутили вертела, сбрызгивали туши чем-то из кувшинов, отрезали длинными ножами пласты уже прожаренного мяса, которые тут же и разбирались с боем страждущим римским народом. Прямо с повозок раздавали круглые хлеба и амфоры с вином. За общим порядком присматривали городские стражники с длинными палками в руках.

— Ого, братаны! Сейчас пожрём вкусно! — возбуждённо воскликнул Раис, упреждая события.

Мы огляделись в поисках: куда податься, но всё везде было оккупировано на совесть, так что и не стоило пробовать пробиться к раздаче.

Раис панически огляделся и с облегчённым вздохом узрел один костёр на отшибе, у коего количество угощавшихся не напоминало пчелиный рой. Впрочем, возможно это происходило оттого, что там кучковались сплошь оборванные босяки разбойничьего вида. Прислуги здесь видно не было, как и не наблюдалось стражников.

На костре побулькивал котёл, у которого кашеварил кривой на один глаз негр с квадратными плечами. Ему помогали несколько расхристанных юнцов. Рядом с костром на холстине, расстелённой прямо на земле, лежала зажареная свиная туша, уже порядочно искромсанная. Тут же стояли в ряд амфоры, откуда оборванцы то и дело наполняли чаши и тут же их опустошали. Местных люмпенов было изрядное количество; они плотно обступали костёр. В их коллективе вовсю царило непринуждённое веселье.

Раис громко, но нечленораздельно воскликнул и, постепенно набирая ускорение, устремился к пирующим. Но их плотное собрание продемонстрировало свойство упругости, отчего его порыв закончился полным отторжением.

— Попытка не пытка… — пробурчал Раис, зашёл с другой стороны, набычился и ринулся на штурм уже с нешуточного разбега.

На этот раз у него получилось пробиться в недра толпы, но уже буквально через мгновение каким-то непонятным манером он вылетел вон задом наперёд и мешковато шлёпнулся на седалище. Лохмотники восприняли вторую попытку вторжения уже не как случайность, а как систему; засим они глухо заворчали и повернулись к нам. Кашевар, помахивая увесистым черпаком, подошёл поближе, оглядел нас внимательно и сиплым басом лаконично спросил:

— Чего надо?

— Чего, чего!… — завопил рассерженно Раис, тщетно пытаясь отряхнуть тунику, заполучившую сзади от неудачного приземления своего носителя неопрятное обширное пятно, очертаниями напоминавшее огромную гантель. — Кушать хотим!

— А чегой-то вы больно на варваров похожи! — гадко усмехнулся негр. — А здесь только граждане Рима угощаются!

Босяки заржали издевательски; один помахал перед носом у Раиса кусманом мяса.

— Нам гражданство обещано! — взвопил сердито Раис, но потом стушевался и закончил хриплым неубедительным фальцетом: — Завтра дадут…

— Вот когда дадут, тогда и приходи, — лениво процедил негр и неожиданно стукнул Раиса черпаком по медной шапке, отчего произошёл соответствующий звук.

Раис от неожиданности подскочил, ошалело выпучил глаза, побагровел и заорал:

— Ах ты, вакса чернопузая! Да я тебе сейчас правосудие Линча устрою! — после чего кинулся на обидчика с кулаками, но негр ловко увернулся и врезал черпаком по каске уже без лени, отчего голова нашего друга под оглушительный колокольный звон ушла в плечи по самую макушку, а сам он повалился бесформенным кулём.

Мы резко подтянулись к месту битвы; Серёга начал засучивать рукава, но из-за их обширности запутался, и, вполголоса чертыхаясь, лишь ворочал руками в широких складках, пытаясь их высунуть на свет божий.

Оборванцы угрожающе заворчали и также начали сокращать дистанцию; кое у кого в руках сверкнули неприятно ножи. Назревало кровопролитие.

— Мужики!… — вдруг выскочил вперёд Боба, раскинув руки.

Оборванцы озадаченно остановились. Боба округлил глаза и интимно известил:

— А у вас похлебка сбежала.

Оборванцы резво развернулись и кинулись к мирно булькавшему котлу.

Боба тут же подскочил к насторожившемуся негру, посмотрел на смутно копошившегося в пыли Раиса, усмехнулся и выпалил:

— Ловко ты ему!…

Негр довольно осклабился и решил Раису добавить, ну а Боба шустро подхватил с земли кстати валявшееся там полено и без сантиментов хватил агрессора по затылку.

Не мешкая, мы подхватили под руки пьяно мотавшегося Раиса и припустили улепётывать обратной дорогой, стремясь поскорее убраться с открытого места. Не успели мы как следует разогнаться, как сзади послышались негодующие вопли и дробный топот — люмпены, разобравшись в надувательстве, кинулись следом.

Мы подбежали к началу улицы, выходившей на Марсово поле и застроенной убогими двухэтажными домами, пронеслись по ней что есть сил, свернули в тесный проулок, выскочили на новую убогую улочку.

— Ме-е-ня-я за-а-бы-ы-ли-и! — заревел сзади грузно бежавший Лёлик, в броне своей напоминавший катившийся по асфальту железный котелок.

— Быстрей, пёс-рыцарь! — рявкнул на него Джон.

Серёга, наконец, справился с рукавами и швырнул между домами выуженную из-за пазухи гранату.

Ухнул взрыв. От стены одного дома отвалился угол и развалился на куски, взметнув тучу пыли; обломки наглухо загромоздили проход. Мы продолжили свой скоростной отход, старательно заметая следы путём сворачивания в первые попавшиеся повороты. Помех в виде встречного народа не было — похоже, все отправились на гуляния.

Наконец, после суматошной гонки, в результате которой мы миновали не один местный микрорайон, летевший впереди наподобие голенастого страуса Боба резко затормозил, и мы всей гурьбою в него врезались, тем самым произведя остановку. Прислонив истошно стонавшего Раиса к стене, мы стали очухиваться, хором исполняя сиплые вдохи и тяжёлые выдохи.

Сзади раздалось паровозное пыхтение — прибыл Лёлик. Последние метры он преодолел, еле перебирая полусогнутыми конечностями, после чего с грохотом и лязгом повалился на спину. От его брони валил пар, а сам он был багровым и потным как кочегар после интенсивной смены.

Раис, резко перестав стонать, с наслаждением посмотрел на бедного Лёлика и глумливо хихикнул, чем вызвал подозрения в собственном корыстном притворстве с целью несамостоятельного передвижения в течение всего состоявшегося марш-броска.

— Ну как, броненосец, самочувствие? — с издёвкою справился Раис. — Чего ятаганы свои не вытащил, не порубал врагов, ась, ты, консерва варёная?

Лёлик зафырчал как злобный кот, хотел огрызнуться, но не смог из-за обуявшей слабости организма и лишь набрал в горсть песку и швырнул его в сквернавца.

— А ты чего ж, волчина позорная, прикидывался только, значит, раненным? — грозно спросил у хохмача Серёга. — Вон Боба из-за твоих габаритов откормленных чуть животики не надорвал!

Боба поддакнул и посмотрел на Раиса сурово.

Раис, почуяв промашку, закатил бессовестные зенки, замотал головой как контуженный, всхрапнул дико, и заорал:

— Где негра гадкая!? Дайте мне её!… — после чего вскочил на ноги и, изображая потерю координации, полез драться к Бобе.

Боба, оскорблённый подобным коварством, наподдал обидчику, норовя попасть по сусалам, но Раис ловко подставил медную оконечность башки. Боба замахал отбитой дланью, а Раис вдруг вперился в даль и сказал умильно:

— Девчонки…

С грохотом вскочил на ноги Лёлик, растолкал всех и стал озабоченно озирать окрестности.

— Где увидел? — живо поинтересовался Джон, шустро вертя головой как колумбовы матросы в конце опостылевшего плавания.

— Да вон не видите, что ли, — потыкал пальцем Раис. — Вон в проулке дом Торания виднеется. А там и девчонки!

— Точно говорит! — обрадованно воскликнул Джон и решительно нас заторопил. — А ну-ка, дали ходу!

Мы резво поспешили к заведению работорговца.

— А, может, торгаш этот тоже на праздник смылся, — предположил Боба.

— Типун тебе на зипун! — гневно отбрил пессимиста Джон и, чуть подумав, принялся вслух рассуждать о своих вкусах насчёт женских прелестей.

Мы не преминули поддержать интересную тему, в результате чего Лёлик с Раисом вдрызг разругались на предмет сравнения блондинок с брюнетками.

Ещё на подходе к дому мы с огорчением узрели полное безлюдье на торговой площадке, но, с тем, подошли поближе.

Откуда-то явственно доносился заливистый храп. Мы на звук вошли в портик, огляделись и обнаружили знакомого толстого негра, который сидел в тенистом уголке, привалившись к стенке; глаза его были зажмурены, он сладко выводил рулады и изредка махал рукой, отгоняя назойливую муху.

— Ага! — мстительно вскинулся Раис. — Все они тут заодно, гуталины! Сейчас я его линчую на кусочки! — и принялся было уже тягать из-за пояса топорик, но потом раздумал и просто пнул засоню ботой.

Негр пустил фистулу, встрепенулся, сонно оглядел нас, хмыкнул и снова закрыл глаза.

— Эй ты, где продажа рабынь?! — требовательно воскликнул Джон.

— Не продаём сегодня… — лениво прогундел негр, не открывая глаз.

— Почему? — искренно удивился Боба.

Негр открыл один глаз, посмотрел на нас с удивлением и пробормотал:

— Чего, не знаете, что ли? Марк Антоний вернулся, праздник сегодня… — после чего с блаженной миной снова закемарил.

— А завтра продажа будет? — вежливо спросил Боба.

Негр утвердительно гмыкнул.

Мы отошли и остановились: не зная, что предпринять.

— Что делать-то будем? — с упадническими интонациями спросил Джон.

— Домой хочу-у-у!!!… — жалобно завыл Лёлик.

— Какого хрена нацепил на себя столько металлолома? — с твёрдым укором покритиковал Серёга. — Я вон вообще налегке, даже без трусов!

— А на пир народный нам путь заказан, — посетовал Раис с тоскою.

— Да уж, — согласился Боба. — Кое-кто там бузу учинил.

— Что ж, пошли домой… — предложил Джон и вздохнул невесело: — Эх, кругом облом! Ни секса… — потом посмотрел на грустного Раиса и добавил: — И ни кекса!…

Раис утвердительно охнул.

— Секс без причины признак дурачины! — вдруг ляпнул Боба и заулыбался добродушно.

Джон посмотрел на него внимательно, как психиатр на явного пациента, но промолчал, давая понять, что подобная глупость и слова не стоит.

Боба застеснялся, а потом мечтательно сказал:

— Сейчас бы в водицу холодную нырнуть…

Сия картина была столь любезна нашим измученным жарой и экстремальной пробежкою организмам, что мы ускоренно двинули до родных пенатов. Только Лёлик всех тормозил; он тяжело плёлся сзади, громко проклиная жару, нас и Римскую империю в целом.

Раис оглянулся на бедолагу, погано ухмыльнулся и заговорил чинно:

— Слушай, Лёлик, вот когда из черепахи суп делают, её в панцире варят, да…

— Ну и?… — мрачно покосился Лёлик.

Раис торжествующе хохотнул и наложил последний мазок:

— Ну так расскажи нам: как она себя в кастрюле чувствует!

Лёлик выругался, но неубедительно.

Вскоре мы вышли к началу Форума.

У храма Весты стояли плотной группой человек десять, все сплошь в тогах. Одна тога была даже с красной каймой.

— Глянь, Валера! — углядел Боба и, не думая, заорал приветливо: — Валера! Привет!

— Тихо ты!… — одёрнул крикуна Джон, но было уже поздно.

Римляне разом оглянулись на нас. Среди них, действительно, имелся собственной персоной наш гид Валерий.

Красномордый тип в тоге с каймой что-то спросил у него; Валерий, сугубо почтительно склонившись, ответил. Тип остро на нас взглянул и вновь бросил пару фраз Валерию. Тот кивнул, подошёл к нам и неуверенно произнёс:

— Ой, это вы, варвары?

— Ну, мы в целом, — важно молвил Раис.

Валерий оглядел нас сумбурно, тараща брови в нескончаемом удивлении, и уточнил:

— А вы ведь с Антонием в Египет плавали… Говорят, воевали там какими-то громами?

— Нет, это не мы! — быстро заявил Раис. — Это какие-то другие варвары! А мы всё это время в Риме были. Обживались, понимаешь…

— Особнячок прикупили! — хвастливо брякнул Боба. — На холме Квиринале.

Джон мрачно посмотрел на болтуна, а потом сам выдал подробности нашей частной жизни:

— Хотели рабынь купить симпатичных, к Торанию ходили, ан нет!… Закрыто в честь праздника, — потом спросил с надеждою: — А ты не знаешь, сейчас где-нибудь рабыньками разжиться можно?

Валерий напряжённо подумал и покачал головой:

— Сегодня никто не работает. Сенат праздник объявил.

— Ну ладно… — скучно сказал Джон. — Тогда пошли мы…

Мы отправились дальше. Валерий быстро вернулся к своей компании, что-то стал говорить, нервно жестикулируя. Его внимательно слушали, глядя нам вслед.

Через некоторое время мы подошли к своей калитке, в которую Серёга забарабанил как оперуполномоченный.

В смотровое окошко выглянул один из пацанов; калитка отворилась. Мы поспешили в прохладу дома. Уже в атриуме начали раздеваться, коллективно призывая немедленно открывать баню. Лёлик сбросил со звоном шлем на пол, а в остальной амуниции запутался, отчего начал голосить, требуя, чтобы ему кто-нибудь помог. Примчались эфебы, стали рассупонивать многочисленные ремни панциря и поножей.

Прибежал хлопотливый Тит, доложил боязливо, что горячей воды ещё нет. Раис заорал, что горячей как раз и не надо. Уже голяком мы забежали в баню и кинулись в бассейн. Блаженно прохладная влага облобызала распаренные телеса, мигом приведя нас в порядок. Снова захотелось активно жить и здравствовать, а прежде всего, жрать.

Вилик притащил тоги, сложенные стопкой.

— Тит, скажи там, чтобы на стол накрывали! — распорядился Раис.

Вилик обрадованно доложил, что с этим задержки не станет, и умотал.

Мы ещё некоторое время поблаженствовали, затем вылезли, закрутились в тоги и отправились через перистиль в триклиний, где уже вовсю суетились рабы.

— Хорошо!… — предвкушающе почмокал губами Раис.

— Без девчонок хорошо быть не может! — проворчал недовольный Лёлик.

В триклинии мебели прибавилось. Как и было приказано, из зимнего триклиния перенесли ложа и стол.

— Что тут расставили мебель лишнюю? — забрюзжал Лёлик.

— Так ведь сами сказали… — залепетал Тит. — Для гостей…

— Мало ли что сказали… — буркнул Лёлик и плюхнулся на ложе.

Мы также расположились. Застолье началось. Кушанья в этот раз были не столь экзотичными в смешении ингредиентов. Серёга не особенно зверствовал в принуждении нас к поглощению вина. Поэтому всё было чинно, благородно, по-семейному.

Основной темой застольной беседы было то, что завтра уж точно будет торговый день, мы, наконец, разживёмся рабынями, после чего и заживём отменно как султаны. Один Лёлик не переставая гундел насчёт того, что Юпитер троицу любит и третий облом у нас как раз впереди. Только этого пессимиста никто не слушал, и лишь Раис украдкой кидался в него огрызками.

За приятными занятиями время пролетело незаметно. Стало темнеть. На небе загорелись крупные южные звёзды. Мы закончили затянувшееся застолье и ещё разок сходили в баню — уже основательно, а затем, преследуемые Морфеем, разбрелись по комнатам.