Римские вакации

Глава 15

В которой герои плыли, плыли и, наконец, приплыли.

Утро началось с криков, шума и деловитого топанья кругом. Корабль уже вышел в открытое море. Полоска берега маячила слева. Дул свежий попутный ветер; судно переваливалось с носа на корму.

Капитан как оглашенный горланил в кожаный рупор, отдавая команды. Матросы шустро развязали парус на рее; он упал, разворачиваясь, стал хлопать, пока его не натянули как следует, отчего он надулся и стал как отглаженный платок. Судно ходко побежало, с шипением разрезая окованным медью носом мелкую волну. В зеленоватой глубине воды среди причудливых теней носились дельфины, выпрыгивали из воды, лоснясь боками.

Флотилия, тянувшаяся позади, также расцветилась парусами. Погода благоприятствовала.

Антоний приказал совершить молитву Нептуну. Группа преторианцев во главе с Дыробоем, который ради этого действа накинул на голову что-то вроде покрывала, выстроилась у борта, нараспев воздала хвалу оному богу. Затем Дыробой соло попросил Нептуна отнестись к нашему имевшему место быть плаванию со всей благосклонностью, после чего вылил в море целую амфору вина.

Серёге подобное расточительство не понравилось, и он вслух стал рассуждать о несомненной пользе атеизма. Больше никаких зрелищ не последовало, и мы отправились ближе к носу загорать.

Белесое небо не имело ни одного облачка; солнце жарило немилосердно — на разогретых досках выступали жёлтые капли клейкой смолы. Впрочем, порывы ветра не давали совсем задохнуться от зноя…

Время потянулось нудно и монотонно. Каждая минута казалась долгой и вязкой как та самая смола. Дни походили друг на друга как близнецы. Мы коротали их следующим образом: бродили неприкаянно по ограниченному пространству корабля, валялись в тени навеса, обливались забортной водой, вытащенной при помощи кожаного ведра на верёвке, вяло травили байки, неоднократно уже слышанные, спали или просто дремали. Когда всем вышеперечисленным заниматься становилось уже невмоготу, то тогда просто глазели на блестевшую остро поверхность моря или, по словам Серёги, "зырили в зеницу неба".

Один раз спустились в трюм, бывший аж четырёхъярусным. Каждый ярус посередине заставлен был ящиками, корзинами, мешками, бочками с водой и всяким походным имуществом, а у бортов на скамейках сидели гребцы. Как оказалось, они были вовсе не рабами, а являлись вольнонаёмными. На самом нижнем ярусе на одно весло приходился один человек, на втором снизу два, а на двух верхних ярусах по три гребца — поскольку, чем дальше было от воды, тем вёсла были длиннее и массивней. На основании количества ярусов эрудит Лёлик назвал наш корабль квадриремой, пояснив по ходу, что римские корабли классифицировались по количеству вёсельных рядов.

В борьбе со скукой коллеги иногда проявляли вариации.

Боба с Лёликом смастерили из украденной верёвки и обнаруженной булавки нечто вроде закидушки и пытались устроить рыбную ловлю, но клёва не было, а потом ещё какая-то наглая чайка вырвала у Лёлика прямо из рук солидный кус вяленого мяса, используемого в качестве наживки, да вдобавок предерзко обдала рыбака жидким помётом, после чего Лёлик страшно заругался, в сердцах изломал снасть и побежал выпрашивать у Серёги рогатку.

Джон изводил меня речами на амурные темы, без устали и со смаком вспоминая интимные подробности, уже имевшие место в его биографии, и с надеждою рисуя уж совсем изощрённые картины возможных вариантов своего морального разложения. Стоило мне отделаться от сластолюбца, как подсаживался Раис и начинал жаловаться на сплошную сухомятку, вредную для его нежного желудка.

Питание, действительно, было без горячего, но ели мы с Антонием, а паёк для него был особый: прокопчённая до черноты колбаса, солёные оливки, острый сыр, сушёная рыба, финики, чернослив, орехи, что было несколько разнообразнее рациона рядового состава, состоявшего из сухих пресных лепешек и вяленой баранины. Так же служивым щедро выдавали лук с чесноком, отчего душистые бактерицидные ароматы густой пеленою гуляли по палубе, несмотря на свежий морской ветер, равномерно дувший сзади.

Шли, в основном, под парусом, пользуясь благосклонным ветром, и лишь у островов приходилось поработать и гребцам. При этом острова попадались на пути флотилии часто, как клецки в супе. Вид их рыжих выгоревших склонов со скудной растительностью вызывал уныние и разочарование, и как-то не верилось, что впоследствии некоторые из этих анклавов суши будут расхваливаться назойливой рекламой в качестве оазисов райского наслаждения в смысле упоительного курортного отдохновения.

Ближе к вечеру мы собирались в надстройке, травили байки, разъясняя параллельно Антонию некоторые обычаи нашей Родины, пили вино, обсуждали грядущие сражения. Антоний, в конце концов, оказался парнем достаточно неплохим — свойским и чуждым условностей, поэтому мы выпили с ним брудершафт и стали звать Антошей. Недостатком его была непоколебимая тяга к бахвальству и хвастовству, причем врал он так убедительно, что даже начинал верить сам.

На одной из вечерних посиделок Антоний прочитал нам политинформацию об обстановке в Египте — что дополнило сведения, полученные нами на Римском форуме из подслушанного там разговора.

Началось всё с замечания Раиса о том, что египетских фараонов надо будет примерно наказать за измывательства над простым народом. Антоний удивился и заявил, что фараонов в Египте нет. Раис с пеной у рта стал спорить, доказывая, что в Египте никак не может не быть фараонов, иначе откуда бы взялись всякие мумии и пирамиды Хеопса.

Антоний, не преминув с удовольствием заметить, что куда нам — варварам — знать историю цивилизованной Ойкумены, рассказал следующее.

Фараонов в Египте нет уже целых три века, после того как Великий Александр Египет завоевал и включил в своё царство. После же смерти Александра там стал править его соратник Птолемей Лаг, от которого и идёт нынешняя царская династия Птолемеев. Так что фараонами там уже и не пахнет, но, впрочем, и эллинским духом тоже, а имеется совершенно непотребная смесь того и другого с отчётливой азиатчиной. К тому же сейчас, после смерти Птолемея Авлета, истинного друга Рима, в Египте творится непотребная смута и полные беспорядки: пацан Птолемей Дионис сцепился со своей старшей сестрой Клеопатрой и не хочет допускать её до царского трона, хотя папаша покойный и завещал им править вместе и дружно. Для чего их между собой поженил. Тем более Авлет накатал на эту тему завещание и чин по чину передал его в государственное римское казначейство под покровительство Цезаря, но завещание то захапал Помпей и теперь может его использовать на свою пользу. К тому же за Авлетом остался должок во много миллионов сестерциев, которые сейчас очень не помешали бы для выплаты жалованья солдатам, так что Цезарь приказал не только с Помпеем решить, но и разобраться с местной властью, поскольку власть там нужна Риму лояльная и примерная, а то сейчас в Александрии — столице Египта — полная катавасия: беглых рабов прельщают, давая свободу и приглашая в своё войско, суда купеческие грабят, не хотят долги вертать, да ещё и грозятся великий Рим к себе более не пускать. Так что неизвестно, что нас там ждёт: то ли дело тёмное, то ли великие дела…

В ходе прочих бесед постепенно прояснились иерархия и субординация того экспедиционного корпуса, в рядах которого мы присутствовали.

Наше войско, не считая преторианцев Антония в количестве полусотни всадников и одной когорты, то есть, трёхсот шестидесяти пеших бойцов, состояло из легиона тяжёлой пехоты, называемой собственно легионерами, списочной численностью в четыре тысячи человек, одного конного отряда в двести всадников и компании лучников и пращников с каких-то Болеарских островов. Вдобавок так же имелся обслуживающий персонал из рабов, выполнявших работу носильщиков, конюхов, прислужников и прочее и прочее. Всё воинство имело численность чуть больше пяти тысяч человек и путешествовало на тридцати двух кораблях.

Лёлик к слову заявил, что у нас такими количествами воюют разве что в масштабах уличных потасовок, на что Антоний лишь недоверчиво ухмыльнулся.

Антоний в этом походе назначен был непосредственно главнокомандующим над всем войском. Легионом командовал тот самый наглый тип, который в Остии сомневался насчёт силы нашего оружия. Заодно он был первым заместителем Антония и потому гордо назывался "легат пропретор". Плыл он на другом корабле.

Легион делился на десять когорт, каждая когорта делилась на три манипула, которые, в свою очередь состояли из двух центурий.

Когортами командовали военные трибуны. Набирались они из римской аристократической молодежи всаднического сословия, предполагавшей в дальнейшем делать политическую карьеру.

Лёлик, покопавшись в своей энциклопедии, разъяснил: если знатный римлянин в юности не участвовал в военных походах, то впоследствии он не пользовался достаточным авторитетом для того, чтобы занять какую-нибудь выборную должность.

Центуриями командовали центурионы, бывшие что-то типа сержантского состава. Командир первой центурии командовал заодно и всем манипулом.

Над лучниками и пращниками верховодил какой-то там их то ли царёк, то ли вождь племени — рыжий, заросший космами по самые зенки, кривоногий громила. Он часто махал руками с соседнего корабля, когда тот оказывался по воле волн и кормчего достаточно близко от нашего флагмана, скалился и орал здравицы римскому оружию, оставляя при этом впечатление о себе как о человеке неуравновешенном и даже отчасти буйном. Антоний язвительно объяснил при случае, что царьку Цезарь для пущей важности перед походом даровал звание почётного префекта, и теперь тот счастлив, как будто получил мешок золота. Раис поддакнул в том смысле, что золото лучше, на что Антоний язвительность тут же умерил и высокопарно нас известил о важности почётных титулов, которые и мы можем получить за особые старания и доблести по милости Цезаря и по его, Антония, представлению.

На флагмане присутствовал толстый мрачный дядька в мятой серой тунике, называвшийся квестором и отвечавший за всяческие запасы, припасы и резервы, куда входила и армейская касса, которая хранилась в тяжёлом окованном толстыми железными полосами сундуке, помещавшемся в отдельной комнатке надстройки. Ключи от своего хозяйства квестор носил в кожаном кошеле на боку, и Серёга постоянно горел желанием "пощипать сумочку", но дальше желания дело не заходило.

Ещё рядом с Антонием крутилось с пяток адъютантов совсем уж молодого возраста, называемых контуберналами. Как рассказал Антоний, все они были из семей даже более знатных, чем военные трибуны, и зарабатывали походный авторитет при штабе. Поначалу сии субъекты пытались вести себя с нами как обласканные лакеи с бедными родственниками, пока Серёга как-то не прижал одного в укромном углу и не пощекотал ему шею штык-ножом с напутствиями и пожеланиями, после чего молодняк как подменили, а просьбы принести водички или там почесать спину исполнялись со всей готовностью и усердием, свойственными воспитанной и благонравной юности.

На нашем корабле из вояк плыли лишь преторианцы. Чувствуя себя воинской элитой и при том подчиняясь непосредственно и исключительно одному только Антонию, держались они независимо и даже с некоторым гонором.

Все преторианцы были вида отборного и имели экипировку куда лучше, чем у простой солдатни: сверкавшие на солнце шлемы со страусовыми перьями, ярко-красные щиты с рисунком скорпиона, мечи с золочёными рукоятками в украшенных бисером багровых ножнах, доспехи из полированного металла, выгнутого по форме торса, причём торса, накачанного до безобразия, отчего все они в полном боевом облачении представали здоровенными и могучими битюгами.

Хотя, разумеется, на корабле никто в доспехах не разгуливал: все были налегке — в стандартных туниках из крашеной в рыжий цвет шерсти. Но то и дело по команде Дыробоя преторианцы вытаскивали свои доспехи и вооружение из трюма на палубу и начинали его всячески обихаживать.

Глядя на них, мы тоже просмотрели своё имущество на предмет его вдумчивой инвентаризации в свете вполне реально предстоявших боевых действий, а также разобрали и тщательно смазали личное оружие.

Преторианцы вставали с рассветом, а матросы, казалось, и вовсе не спали. Наши изнеженные цивилизацией организмы на это способны не были, и потому мы продолжали почивать — насколько это было возможно при возникавшем шуме. Римляне поначалу умывались, завтракали сухарями, луком и вяленым мясом, а потом все как один начинали бриться опасными бритвами, причём скоблились по-сухому, безо всяких выдуманных куда как позднее средств для бритья, отчего по всему кораблю наперебой раздавались болезненные вскрики и ругательства.

Серёга как-то взял у одного преторианца посмотреть бритву, а потом доложил нам, что сей предмет хуже китайских перочинных ножиков, поскольку сделан из совсем плохого железа и туп как валенок. Лёлик пошуровал в своей энциклопедии и донёс до нас исторический факт о том, что сталь ещё не придумали. Ну а чистое железо, как известно, не больно-то и наточишь. Заодно мы полюбопытствовали и насчёт римских мечей. Те тоже оказались сделаны из простого железа и тоже были тупее обыкновенных кухонных ножей нашей эпохи.

Поначалу мы было подумали: не отпустить ли нам бороды, но потом единогласно решили, что сей признак варварства в придачу к штанам будет уже явным перебором. Поэтому мы также гладко брились, для чего удалялись на корму, подальше от посторонних глаз, чтобы аборигены не завидовали нашим "Жиллетт-Слаломам" да пышному крему для бритья.

Дыробой явно не испытывал к нам должного уважения, отчего при каждом удобном случае уничижительно хехекал и хмыкал в нашу сторону по любому поводу.

Преторианцы вслед за своим командиром также смотрели на нас непочтительно и даже пытались походя шутковать на тему варварства, хотя, видя нашу близость к начальству, на прямой контрфорс не лезли.

На седьмой день плавания капитан объявил, что вскоре должен показаться долгожданный египетский берег. Мы сразу же принялись пялиться прямо по курсу, надеясь вот-вот узреть земную твердь. Серёга даже залез на мачту, но ничего кроме волн до самого горизонта не обнаружил. Через некоторое время ажиотаж спал, и мы, развалясь расслабленно в тени навеса, принялись привычно бездельничать.

Серёга достал свои замусоленные карты и предложил перекинуться на интерес. Просто так играть он не хотел из принципа. Хитрый Лёлик быстро скумекал насчёт глубоко идущих жульнических целей и с наивным видом предложил играть на то, что есть в рюкзаках. Коллеги как один согласились — кто в силу природной смекалки, а кто от врождённой простоты. На банк пошли патроны, гранаты, и прочее, что потяжелее. Игра началась, и со стороны некоторых лукавцев превратилась в форменные поддавки. Лишь один Раис, ничего не понимавший от обуявшей жадности, да широкой души Боба играли ответственно и целеустремлённо, отчего вскоре и оказались счастливыми обладателями целой горы арсенала, перекочевавшего из мило похудевших рюкзаков прочих коварных коллег.

Первым проигрался подчистую Лёлик. Вздохнув невинно, он со скорбным видом потряс пустым баулом и, с трудом скрывая в голосе восторг, стал жаловаться на невезение и судьбу-злодейку. Боба простодушно предложил поделиться с ним выигрышем, чтобы тот смог продолжить, но Лёлик стал отказываться столь бурно и категорично, что Раис заподозрил подвох и, напряжённо покумекав, озарённо ахнул, после чего тут же устроил безобразный скандал. Пришлось вновь честным образом распределять поклажу.

После этого никакого азарта не осталось. Серёга, не утративший игровой пыл, мигом собрал вокруг себя группу из праздных преторианцев, только что закончивших надраивать свои доспехи, усадил их кружком и организовал ускоренные курсы по обучению игре в очко. Преторианцы оказались парнями понятливыми, и вскоре игра закипела. У воинов с наличностью было туго — в силу того, что для них денежное довольствие в начале похода не предусматривалось — поэтому в ход пошли шерстяные туники, кожаные сапоги да военные причиндалы.

Серёга метал банк ловкими и опытными руками, отчего вскоре около него выросла целая куча местной одежды и обуви, а также панцирей, шлемов и мечей. Проигравшие в одних набедренниках жались у борта, с удовлетворением наблюдая за неуклонным ростом собственного числа.

Вылез из трюма заспанный Дыробой, стал зевать, но, увидев разнагишённых подчинённых, чуть не поперхнулся. Он подскочил к ним, наорал, а самому маленькому съездил в ухо. Потом, выяснив в чём дело, встал в позу и заявил, что настоящий преторианец никогда никому и ничего не проигрывает. Бойцы заподдакивали, закивали утвердительно, одновременно ухмыляясь в сторону.

Центурион растолкал игроков, уселся напротив банкомёта, поглядел презрительно. Серёга доброжелательно поведал ему о правилах, после чего Дыробой быстро и решительно проигрался также вплоть до исподнего. Засопев, как обиженный буйвол, он вскочил, сжал кулаки и начал качать права, обзываясь варварами и раздувая без того обширную грудь.

Серёга, не долго думая, вручил колоду Лёлику на сохранение и предложил скандалисту померяться на кулачках; Дыробой непредусмотрительно обрадовался и, хищно оскалившись, начал кружить вокруг Серёги, расставив руки как монгольский борец. Но наш коллега, воспитанный на дворовых подлянках, церемониться не стал, а шустро подскочил к сопернику, мигом ухватил его цепкими пальцами за удобный нос и стал делать сливу, выкручивая орган обоняния в разные стороны, отчего центурион принимал всяческие потешные позы, не переставая, впрочем, суматошно махать руками в попытке наподдать обидчику. Увёртываясь, Серёга нос отпустил, шустро забежал врагу за спину и тут же хлопнул его оглушительно ладошками по ушам; Дыробой ошалел, расслабленно завертел глазами и зашатался, потеряв координацию. Серёга напоследок дал ему пенделя, и бренное тело шлёпнулось сырым тестом на палубу. Впрочем, преданные бойцы тут же подхватили его и оттащили вниз.

Одержав победу над столь грозным противником, Серёга заскучал и предложил банкротам разбирать своё барахло, а сам снова как цепкая обезьяна залез на самую верхушку мачты. Там он важно оглядел горизонт из-под ладони, вдруг задёргался, норовя свалиться на палубу, и заорал нам в великом волнении, тыча пальцем вперёд:

— Эй, эй! Там это!… Ну как её?!… — потом набрал полную грудь воздуха и рявкнул из-за всех сил: — Зе-е-мля-я!!

Новость оказалась сколь желанной, столь и неожиданной. Все забегали, засуетились; преторианцы по команде очнувшегося Дыробоя торопливо натягивали доспехи, опоясывались мечами. Мы также быстро оделись, похватали свои рюкзаки и оружие.

Вылез на палубу Антоний, приказал капитану замедлить ход, давая возможность всей флотилии подтянуться. Впереди на пределе видимости поначалу замаячил в белесом мареве какой-то смутный столбик, а затем показалась и серая узкая полоска.

— Однако, Африка! — радостно удивился Джон и забормотал под нос с писклявой придурковатостью: — Не ходите дети в Африку гулять!…