Римские вакации

Глава 23

В которой герои экстремально знакомятся с культом бога Себека.

Нам отвели палатку рядом с шатром военачальника. Спровадив лошадей дежурным коноводам, мы утвердились около своего походного пристанища и, разминая натёртые места и распрямляя начавшие было криветь ноги, одновременно стали примериваться насчёт того, чтобы или заглянуть к Антонию насчёт деликатесов, или же прихарчиться за каким-нибудь общим костром. Раис в этой аппетитной суматохе совсем ошалел, и вскоре, обругав наши неспешные рассуждения убогим пораженчеством и ещё по матери, юркнул неутомимым живчиком в самую гущу лагеря. Задержался он там недолго, и не успели мы толком разобраться со своими потребностями, как Раис подлетел к нам с перекошенным от животного счастья лицом и взахлёб стал звать к самому многообещавшему, по его мнению, костру.

Мы подхватили котомки и устремились за нашим проворным каптенармусом.

Раис подвёл нас к костру, уже не столько горевшему, сколько исходившему обильным жаром от багровевших угольев. У костра располагались преторианцы числом больше десятка. Двое из них усердно занимались жарившейся на вертеле свиной тушей средних размеров. Один старательно крутил вертел, другой подставлял под тушу широкий черпак на длинной ручке, собирая обильно стекавший жир, которым то и дело поливал мясцо сверху.

На чурбаке сидел Дыробой собственной персоной и что-то вещал солидно.

— А вот и мы! — жизнерадостно воскликнул Раис на подходе.

Кто-то из преторианцев проворчал:

— Я же говорил, этот проглот не зря тут крутился…

— Принимайте гостей! — словно бы не слыша нелицеприятных слов, предложил Раис и стал непринуждённо впихиваться между преторианцами, расталкивая их задницей, хотя кругом и так хватало места.

— А мы и не приглашали никого, — проворчал поскучневший Дыробой.

— Да ты чо?! — неподдельно изумился Серёга. — Да ты сам подумай! Незваный гость лучше ведь Пофина! Согласен?!

Дыробой открыл растерянно рот и кивнул.

— Ну тогда о чём разговор? — подытожил Серёга и махнул нам: — Братва, рассаживайся!

Мы скинули рюкзаки в кучу и начали распределяться у костра. Преторианцы особого радушия не выказывали, но и нашему внедрению нарочито не препятствовали.

Один Дыробой, чтобы поддержать марку, пробубнил:

— Самим мало…

— Но, но! — пожурил его Джон. — Да если бы не мы, вас в Александрии катапультами враз бы покоцали!

— Ну так чего тут у нас?! — потёр ладошками Раис, обращая наше внимание на то, ради чего мы, собственно, и пришли.

Свинина уже поспевала, распространяя изумительный аромат. Но это было ещё не всё. Четверо преторианцев держали в руках пилумы. На их длинные полуметровые наконечники насажены были по паре куриных тушек, коих держатели пилумов и прожаривали над углями.

Также один воин на бронзовой мельничке молол зерно, другой в глубокой медной миске мешал тесто и наливал его на плоские камни, торчавшие из угольев. Третий ножом с широким лезвием снимал испёкшиеся лепёшки и складывал стопкой на холстину, на которой уже лежали горкой луковицы и головки чеснока. Тут же стояли две корзины. Одна была наполнена финиками, другая виноградом.

— Ну, готово уже! — нетерпеливо выкрикнул Раис, жуя финики.

— Птица, пожалуй, готова, — согласился Дыробой.

Кур сняли и быстро разодрали на куски. Каждому досталось по половинке. Накопившийся голод заставил вмиг смолоть мясо и даже перегрызть тонкие кости, высасывая из них сок.

Тут и свинью сняли с костра, разложили на пальмовых листьях, стали нарезать кусками. Все мы были обеспечены солидными порциями по своему вкусу. Я выбрал смачную часть от окорока, зацепил в довесок лепёшку и углубился в процесс чревоугодия. Природный вкус горячего ароматного мяса, приготовленного без каких-либо специй и с явной экономией соли, пробуждал генную память из времён пещерного жития предков.

Все кругом жевали, чавкали, хрустели, глотали, облизывали пальцы. Раис ко всему тонко и блаженно постанывал.

— Винца бы! — требовательно сказал Серёга.

— В походе нельзя, — строго молвил Дыробой. — Под страхом децимации.

— Под каким страхом? — уточнил Серёга.

— Это когда из виновных казнят каждого десятого, — пояснил Дыробой.

Серёга нахмурился, подумал, а потом воскликнул, хохоча:

— Ну, так нас только шестеро. Значит, мы выпьем, а кому-то из вас башку — чик!

Вскоре все мы, включая Раиса, наелись до отвала. После этого решили не стеснять вояк своим присутствием, а прогуляться по лагерю.

Когда мы проходили мимо роскошного шатра Антония, то увидели следующую картину. У входа стояли сам Антоний и легат. Они разговаривали с невысоким полным субъектом в белом балахоне без рукавов при узорчатом широком поясе. Был тот темноволос, кожа его отливала красноватой бронзой, но при том нос его являлся классически греческим, прямо начинавшемся от переносицы.

Поодаль кучковались ещё какие-то местные мужики с факелами.

— Ну-ка, чего тут… — озаботился Джон. — Надо послушать…

— Точно! А вдруг заговор? — деловито поддержал Лёлик.

Мы подрулили к собеседникам.

— Что тут у нас, Антоша? — панибратски спросил Джон.

Антоний явственно вздрогнул, нехотя повернулся к нам и, махнув рукой в сторону краснолицего, вяло проинформировал:

— Вот, из местной знати. Важные сведения имеет… При Клеопатре был старшим писцом. Потом, когда заваруха началась, сбежал в своё поместье. Здесь теперь и живёт.

— Тогда послушаем, — сказал Джон и уставился на субъекта.

— Если не врёт! — строго сказал Лёлик. — Хотя, если врёт, то выясним. И сделаем выводы… Так что он на подозрении… Слышишь?! — гаркнул Лёлик как заправский злой следователь.

Субъект, глядя на нас во все глаза, ошалело дёрнулся и закивал.

— Ты вообще кто? — энергично начал допрос Лёлик.

— Акакий, — скромно назвался субъект.

— Странное у тебя имя для египтянца, — с подозрением сказал Раис, многозначительно помахивая топориком.

— А я грек, — сказал тот и стал важен. — Из славного рода Кратера. Наш предок Кратер у Александра Божественного командовал правым флангом фаланги. А потом с Птолемеем Лагом сюда прибыл. С тех пор здесь и проживаем.

— Ну, чего знаешь, говори! — разрешил Джон.

— Да я уже рассказал, — попробовал отказаться Акакий.

— А ты повтори! — строго потребовал Лёлик. — Не развалишься.

Грекоегиптянин растерянно посмотрел на Антония, но тот безмолвствовал, окаменев физиономией. Легат же вообще скромно потупился.

Тогда Акакий, совершенно дезориентированный насчёт старшинства в званиях, откашлялся и с прорезавшейся в голосе преданностью доложил:

— Ну, значит, сегодня к полудню войско здесь прошло. Уставшие все, торопились. А Клеопатра точно с ними. Я рабов послал посмотреть. Посередине войска несколько повозок крытых под охраной. Там, наверное, её держат. И приближённых её…

— Значит, догоняем! — прикинул Боба.

— Да уж! — мечтательно сказал Джон. — Догнать да Клеопатру отнять…

Антоний посмотрел на нашего коллегу как на самозванца и поджал губы.

— А вчера к вечеру два гонца Пофиновых проезжали, — продолжил Акакий. — Заворачивали ко мне коней поменять.

— А ты что же, врагам коней поменял? — сурово спросил Лёлик.

— Так я смотритель дорожный по месту имения своего, — неуверенно сказал Акакий. — Обязан менять.

— Неправильно! — не одобрил Раис.

— А чего же надо было? — растерянно спросил Акакий.

— Бритвой по горлу! — рявкнул Раис и в доказательство энергично взмахнул топориком.

— И в колодец! — веско добавил Лёлик, завершив цитату из любимого кинофильма.

Акакий, естественно, незнакомый с нашей киноклассикой, посмотрел на нас как на последних душегубов.

— А гонцы-то куда погнали? — хохотнув, спросил Серёга.

— Я слышал, чего-то они говорили насчёт войск из Мемфиса, чтобы те навстречу шли, — с готовностью пояснил Акакий.

— Антон! Ты слышал? — окликнул Джон нашего военачальника.

— Ну да, — неохотно откликнулся тот. — Пофин хочет все свои силы собрать.

— Может, чтобы сразу скопом в плен сдаться, — хихикнул Лёлик.

Антоний так взглянул на Лёлика, словно тот пришёл на поминки с гармонью.

— Верно, завтра жди сюрпризов, — сказал легат.

— Скорее всего… — согласился Антоний и помрачнел.

Они отошли чуть в сторону и стали что-то обсуждать вполголоса.

— Слышь, мужик, а какая она, Клеопатра? — с некоторой мечтательностью в голосе спросил Акакия Боба.

— Ну, я царевну давно знаю, — начал рассказывать Акакий. — Был определён на должность её учителя, когда она ещё совсем юной была. Учил Клеопатру письму и латыни. Она, конечно, особой усидчивостью не отличалась, норовила озорничать, но ум имела живой и схватывала всё быстро.

— А по-латински, значит, умеет? — уточнил деловито Джон.

— Да, — подтвердил Акакий. — Говорит совсем бегло и пишет сносно.

— Ух, и поговорим!… — умильно зажмурился Джон.

— А характер у неё дедов. Властная, — продолжил Акакий. — В лицо улыбается, а сама уже что-то своё задумала. Говорят, что бабка её покойная научила любимую внучку разным тёмным знаниям богини Исиды навроде приворотного колдовства и всяких ядов. Может, и врут, но мужчины от неё с ума сходят, да и она мужчин любит, в том смысле, чтобы ими попользоваться. А то, что тётка её померла ни с того, ни с сего в страшных муках, так это факт. А брат её Птолемей Дионис с некоторых пор начал всю пищу сначала на рабах проверять.

— И чего? — заинтересованно спросил Раис.

— Иногда помирали, — спокойно сказал Акакий.

— Ну ничего себе! — возмутился наш гурман. — Теперь и не покушать толком!…

Из группы маявших поодаль мужиков с факелами вылез некий странный лысый как пень тип в белом длинном балахоне. На его плечи накинута была роскошная шкура пантеры, скреплённая на груди золотой цепью.

Тип быстро подошёл к Акакию и стал что-то ему напористо шептать прямо в ухо, при этом лояльно улыбаясь в нашу сторону. Улыбался он одними тонкими как порез губами; глаза же его под мохнатыми бровями оставались выкаченными и безумными как у характерного маньяка из добротного боевичка.

Акакий на шёпот реагировал без каких-либо восторгов, а напротив, неприветливо жмурился и мялся. Тип в дополнение к нашёптыванию стал Акакия подталкивать как бы украдкой, но настойчиво. Акакий что-то отрицательно вякнул и слабо мотнул головой, но тип как следует толкнул его в спину, и бедняга совершил пробежку вперёд, едва не врезавшись в спину Антонию. Тот недовольно обернулся.

— Ну так вот тут… — торопливо промямлил Акакий, слабо дёргая рукой. — Главный жрец из храма бога Себека… Хочет просить твоей милости выслушать его.

— Что ещё?… — недовольно начал Антоний, но жрец уже подскочил, оттолкнул Акакия и приветственно осклабился.

— Чего надо? — сухо спросил полководец, глядя исподлобья.

— Я пришёл даровать тебе победу! — торжественно провозгласил жрец скрипучим голосом профессионального курильщика. Говорил он на латыни, но с сильным акцентом.

— Никак, перебежчик! — обрадовался Раис. — А ну, говори, где ваш штаб?!

Служитель культа поглядел на него недоумённо и заявил:

— Мой великий бог Себек могуч и если кто принесёт ему достойную жертву, то он тому победу и отдаст.

— Так, так… — равнодушно пробормотал Антоний.

— А Пофин-то жертву принёс? — заинтересовался Джон.

— Нет, — недовольно буркнул жрец и даже скорчил брезгливую гримасу, показывая: насколько мерзок ему этот сквалыга.

— Ох, не верю я попам этим! — затянул вдруг в полный голос Лёлик. — Лишь бы им народ обобрать, последнюю копеечку выманить! — потом посмотрел на Антония и значительно произнёс: — Так и знайте, нет от меня никакого на то согласия!

Антоний в ответ гневно хмыкнул и категорически стал стягивать с руки три золотых браслета разом, потом подумал и один всё же оставил на месте. Снятые браслеты он небрежно швырнул жрецу. Тот как заправский регбист схватил их на лету, позвякал и запихал за пазуху.

— Ну да, конечно, так и принесут они жертву! — саркастически ухмыльнулся Лёлик. — Бранзулетки-то затырят, а жертву — шиш тебе без масла!

Жрец сердито поморщился и предложил посетить храм самолично, чтобы удостовериться без всякого обману о чистоте помыслов и могуществе его бога, так как время этого самого Себека уже наступило, и пора приносить жертвы.

— И пойдём, и проверим! — строго сказал Лёлик.

— А чего! — лениво произнёс Боба, ковыряясь в зубах. — Можно!

— Точно, мужики! — возрадовался Серёга. — Пошли перед сном прогуляемся!

— После еды экскурсия не повредит, — одобрил Раис.

— А ты как, Антоныч, с нами пойдёшь или куда? — спросил Джон.

Антоний мрачно скривился, отрицательно махнул рукой и быстро ушёл в свой шатер.

— Ну вот! — обличительно прогундел Лёлик. — Снова нам за всех отдуваться, — потом строго поглядел на легата и категорично заявил: — Я вам точно говорю! С таким командиром нам войну не выиграть!

Легат от такой хулы нервно икнул и поспешил смыться.

Лёлик посмотрел на Акакия и деловито спросил:

— Эй, а носилки у тебя есть?

— Нет, не взяли… — потерянно ответил тот.

— Обидел ты меня, — с многозначительной неприятностью протянул Лёлик, а затем нагло скомандовал: — Ну что ж, ведите!

Акакий махнул стоявшим поодаль мужикам с факелами. Те подбежали и окружили нас со всех сторон, худо-бедно освещая окрестности.

Вслед за жрецом и Акакием мы вышли из лагеря и зашагали по широкой натоптанной тропинке.

Вовсю уже была южная ночь. На усыпанном крупными звёздами небе мутно светился узкий серп Луны.

Вскоре мы вышли на развилку. Одна тропа уходила налево, другая направо.

— Ну, мне в поместье моё, — с облегчением сказал Акакий, заворачивая на левую тропинку. — А храм там, — он махнул направо.

Джон задумчиво посмотрел на Акакия, а потом вполне задушевно поинтересовался:

— Слушай, друг, а у тебя рабыни есть?

— Есть, — осторожно ответил Акакий.

Джон масляно ухмыльнулся и озадачил:

— Тогда в гости жди! Из храма сразу к тебе!

— Да не думай там калитку запирать. А то разнесём! — пригрозил Раис.

Акакий скромно пискнул и заторопился в свою сторону.

Жрец забрал у одного мужика факел и повёл нас направо.

Тропинка пошла через заросли, имевшие в наступившей темноте не самый мирный вид. Трещавший и чадивший факел не столько светил, сколько своим непривычным до театральности видом придавал моменту дополнительную трагедию. Серёга, поглядев по сторонам, скривился и решил слегка на подкатившую тему поёрничать, для чего завёл непосредственным прямиком:

— Слышь, жрец! А чтой-то ты подозрительный! А, может, ты засаду приготовил, а? А, может, нас душегубцы ждут вон за тем поворотом, а?…

Жрец выпучил глаза ещё больше, подумал, а затем начал клясться, призывая в свидетели своей вопиющей невинности местных богов и крепко бия себя при этом в грудь. Серёга же, с довольной ухмылкой, ничему не верил как идейный чекист и всё гнул свою прикольную линию.

Лёлик, в свою очередь, устав от ходьбы, стал вполголоса брюзжать о лживых работниках культа, опиуме для народа и вонючих жуках-навозниках, называемых тут священными скарабеями и почитаемых непонятно за какие заслуги.

При подобном звуковом сопровождении мы вышли к давешней скале. Тропа упёрлась в остатки дороги. Под ногами оказались каменные плиты, бледно отсвечивавшие в свете звёзд.

Дорога привела нас к широкой лестнице с крутыми ступенями, исчезавшими в густой тени массивной квадратной арки, подпёртой мощными приземистыми колоннами, глубоко изрезанными иероглифическими письменами.

За буднично торопившимся жрецом мы вошли под арку; там имелся широкий вход, наглухо закрытый металлически блеснувшей в неровном свете факела дверью, в которую жрец нетерпеливо забарабанил кулаком. В двери приоткрылось оконце; затем загремели засовы, дверь медленно с натугой отворилась.

— Прошу вас в храм великого бога Себека! — торжественно провозгласил жрец и невежливо вошел первым.

В храме было темно и сыро, словно в погребе. Вокруг копошились смутные фигуры с бритыми головами, отсвечивавшими в оранжевых огнях факелов, которые они держали в руках. Наш провожатый деловито закричал им что-то на местном наречии; ему ответили, и он задушенным тоном оповестил нас о том, что уже всё готово и надо проследовать к месту принесения жертвы.

Жрецы окружили нас и повели в глубь храма. Последовала анфилада длинных залов, тесных коридоров, каких-то изогнутых ходов с низкими бугристыми потолками; в отблесках факелов высвечивались бока пузатых иссечённых арабесками колонн, куски стенной росписи, рельефные зверообразные маски, кривившиеся и скалившиеся в неровной игре пламени. В угнетавшей тишине ориентация полностью исчезла, чувства пришли в смятение: тянуло то ли обернуться назад на предмет наличия за спиною монстров, то ли вжать голову в плечи и заорать благим матом, то ли расправить плечи и засвистать нечто туристическое, то ли всё это вместе и одновременно.

— А может, того… это нас… в жертву… сейчас как накинутся в темноте, как свяжут… — неуверенно шептал Лёлик, шедший за мной.

Он всё норовил держаться ближе, а оттого наступал мне на кроссовки и спотыкался, хватаясь за мой и без того нелёгкий рюкзак.

Несколько раз звуки начинали раздваиваться эхом, свет факелов терялся во мраке больших залов, и в высоко вырубленных квадратах мелькали живым фосфором звёзд куски неба. В одном из залов к нам присоединилась ещё одна группа жрецов, а с ними две закутанные в тёмное фигуры, одна из которых запищала совсем по-младенчески.

Наконец, свежий ветер повеял в лицо, впереди показались проблески звёзд, и мы вышли на каменный козырек, уступом обрывавшийся над чёрной гладью реки. Широкое зеркало воды мерцало таинственно; светлая рябь пробегала то тут, то там; подступавшие к самой горе тростники заливались на всякие и всяческие голоса: мычали утробно, улюлюкали, пищали, хрюкали, телетенькали колокольчиково. То и дело с середины реки доносился густой тягучий рёв, и тогда тростники на миг замолкали, после чего какофония начинала голосить на все лады с новой силою.

Жрец жестом определил наше место на козырьке; здесь же по бокам ограждения из грубо тёсанных каменных блоков стояли большие треножники. Их запалили. Быстро вспыхнуло оранжевое пламя. Было оно неярким, но всё же позволяло более явственно видеть в пределах круга в десяток метров. Жрец с несколькими прислужниками, подхватившими с боков тёмные фигуры, спустился по неровным ступенькам на узкий пятачок, ограниченный с одной стороны гладким камнем скалы, а с другой уходивший полого в воду.

Жрец поглядел внимательно вдаль, махнул прислужникам. Те быстро сдёрнули с фигур покрывала; под ними оказались мужчина и женщина, державшая на руках младенца. Все они были обнажены. Прислужники живо навалились, подтащили их к стене, сгрудились в кучу, устроив возню, через звуки которой просачивались сдавленные крики.

Возня закончилась; прислужники отошли. Мужчина с женщиной остались стоять у стены, нелепо распластавшись по ней — руки и ноги их были привязаны к скобам, торчавшим из камня. Они нервно вертели головами. Женщина тихо поскуливала.

Двое бритоголовых откуда-то из-под лестницы притащили сварливо мемекавшего козла. Жрец-распорядитель выудил из-за пазухи кривой нож, блеснувший хищно, попробовал остриё. Прислужники повалили козла на бок, задрали за рога голову; жрец, присев, неторопливо перепилил животному глотку, подставил под хлынувшую тёмную струю чашу, потом подошёл к привязанным, побрызгал на них обильно; взял из рук прислужника ревевшего младенца, выплеснул на смуглое тельце остатки крови, положил его у ног матери.

Прислужники загасили факелы; один загудел надсадно в странно изогнутую дудку. Над рекою напористо разнёсся низкий хриплый стон. Главный жрец закричал гортанно и пронзительно, вскинув торжественно руки, затем покосился на нас, оценивая произведённый эффект, и вновь продолжил рулады, подкреплявшиеся старательным дудочником. Со стороны реки раздался утробный рёв.

Служители культа засуетились; подхватывая подолы балахонов, стали торопливо подниматься к нам. Воцарилось молчание, нарушавшееся лишь плачем младенца. Жрецы всматривались в гладь реки, надрывно дыша; вдруг засуетились, залопотали с волнением. На чёрной воде вспыхнули эфемерно два рубиновых огонька, погасли, вновь вспыхнули, стали приближаться. Начала смутно вырисовываться тёмная вытянутая бугристая масса, беззвучно подплывавшая к площадке.

— Так это ж… Мойдодыр!… — пролепетал затрясшийся Лёлик, перепутав от страха всё на свете.

Вода у площадки вскипела шумно, пролилась водопадом, выпуская приземистую тушу — на камни выполз потрясающих размеров крокодил; костистая кожа влажно поблёскивала в свете пламени. Жертвы задёргались, закричали, забились в путах. Рептилия замерла, опустив брюхо; длинный хвост дёрнулся, ударив тяжко по воде.

— Да зачем же это?… — забормотал Боба. — Да как же это?… Да что ж это?…

— Сожрёт их — вот что это… — буркнул словно бы нехотя Джон.

А душа похолодела в ожидании чего-то страшного; нервная дрожь сотрясала руки, цеплявшиеся за ствол автомата. Крокодил медленно распахнул пасть с изогнутым частоколом зубов, захлопнул; неуловимо скользнул на кривых лапах вперёд, замер вновь, словно бы в предвкушении. Женщина крикнула страшно и потеряла сознание, обвиснув тряпичной куклой. Мужчина из-за всех сил вжался в стену.

И вот тут-то хлёстко ударила автоматная очередь — рой трассеров огненно чиркнул над рекой. Все вздрогнули жутко, дёрнулись в стороны. Вжавший голову в плечи Раис, зацепивший в нервной тряске спуск, попытался изобразить невинность. Но продолжение последовало.

— Шухер! — оглушительно заорал Серёга и, прыгнув через ступеньки вниз, полоснул щедрой очередью в лоснившийся бок чудища.

Крокодил подскочил как резиновый, завертелся юлой, сшиб хвостом Серёгу, пушинкою слетевшего в воду. И тут же заработал весь наш арсенал. По затянувшемуся пороховой гарью уступу заметались, вопя, бритоголовые; своего главного в панике они столкнули вниз, и он шумно плюхнулся невдалеке от Серёги.

Издыхавший монстр дёрнулся в последний раз, опрокинулся на спину и замер изодранной в клочья тушей. Раис напоследок прошёлся очередью, взрывшей бледное брюхо рептилии; стрельба прекратилась. Мы в торопливой лихорадке сбежали вниз, спотыкаясь на уродливой лестнице.

Вылез мокрый до нитки Серёга, заругался нехорошо, но радостно; узрел выползавшего из воды жреца, с размаху пнул его по селезёнкам. Жрец ахнул, повалился обратно.

— Сволочь садистская! — заорал Раис, выхватывая топорик. — Сейчас я тебе покажу, как живых людей крокодилам скармливать!

Жрец попятился задом, скуля безумно. Я схватил мстителя в охапку, отнял топорик, стал увещевать не трогать жреца — должен же был кто-то провести нас через храмовые катакомбы обратно, ибо к тому моменту остальная жреческая гильдия успела уже утечь в зиявший недружелюбно вход.

Коллеги столпились у страдальцев. Лёлик взял на руки оравшего младенца, сделал ему козу, похлопал по попке, стал качать, напевая про серого волка. Серёга сноровисто перерезал верёвки; мужик отпрыгнул от нас подальше. Женщиной занялся Джон. Он приподнял её, стал тормошить, предпринял массаж сердца через грудь и уж совсем собрался делать искусственное дыхание из-за рта в рот, но несчастная наконец-то вздрогнула, открыла глаза и зашлась в истерике. Джон поставил её на ноги, Лёлик сунул ребёнка; женщина сжала младенца в объятиях, успокоилась и лишь всхлипывала.

— Ну ничего себе прогулялись! — ошарашенно воскликнул Боба.

— Ещё выбираться отсюда… — пробормотал Джон.

Я огляделся и обнаружил главного жреца, который самым подлым образом, озираясь и приседая, крался на цыпочках к чёрной дыре входа.

— Стой, поп! — закричал я, но жрец подпрыгнул зайцем и влетел в храм.

Мы вбежали на козырёк, запоздало ругаясь, столпились у входа, принялись орать призывно в гулкий мрак, при том и не надеясь на ответ.

Наконец, поняв тщету своих призывов, мы посовещались и решили, что пытаться пробраться через лабиринты храма бесполезно, а потому следует выбираться снаружи.

Мы провели рекогносцировку местности. К нижней площадке подступали дремучие чащобы тростников, тянувшиеся далее вдоль скалы. Трезво рассудив, что ежели тростник, то, значит, не глыбко, решили топать через данные заросли, предполагая скалу обогнуть и дойти до пологого берега.

Мы спустились на площадку и там замялись, так как первым идти никто не желал — дикие тростники со всеми их подозрительными звуками доверия не внушали. Раис попытался направить авангардом спасённых нами бедолаг и даже подталкивал их в спины, но те испуганно завопили и стали упираться из-за всех сил.

Вперёд вылез Серёга, рванул как революционный матрос одёжку на груди, выругался страшно. Затем подумал, вскинул автомат и прочесал веерной очередью намеченный маршрут, после чего вступил в заросли, захлюпав осторожно. Мы потянулись следом.

Шли, вытянувшись цепочкой. Вода доходила до колен, не выше. Жёсткие твёрдые стебли росли столь густо, что пробиться через них стоило многих усилий, к тому же дно было совершенно кочковатым, в рытвинах и ямах, а за ноги постоянно цеплялась какая-то волокнистая гадость. Спасённые голыши, которых мы определили в серёдку, поминутно вскрикивали и причитали на неизвестном нам языке. Ребёнок орать устал и лишь изредка недовольно попискивал.

Нависавшая справа скала стала приобретать осмысленные формы, и вскоре мы поравнялись с вырубленным в камне сидячим истуканом высотою с трёхэтажный дом. Голыши завопили и попытались рухнуть в поклоне прямо в грязь. Пришлось их, чтобы не задерживали движение, хватать за руки, и даже выписывать оплеухи.

Наконец, скала как-то резко оборвалась уступом; Серёга впереди закричал восторженно, и вскоре мы, мокрые, в тине и грязи, выползли облегчённо на пологий берег. Вдалеке светились совсем по-домашнему огни лагеря. Мы повалились на землю, заговорили с нервным восторгом, стали выжимать штаны и пытаться развязывать шнурки на хлюпавшей раскисшей обувке. Голыши бочком, бочком попятились в сторону, а затем и вовсе припустили бежать, белея телесами.

— Эх, однако, не судьба рабынь местных посмотреть, — посетовал Джон.

Передохнув, мы собрались и пошли в лагерь.

Из темноты выскочили человек пять дозорных.

— Кто такие? — закричал нервно один из них.

— Не балуй! — лениво ответствовал ему Боба.

Нас узнали.

В лагере было тихо и спокойно. Мы выбрали уютный костерок, горевший еле, мигом накидали в него с кубометр смолистых веток, припасённых в близлежавшей куче, превратив его в форменный пожар, после чего разлеглись в круг греться. Живое тепло огня и долгожданный покой мигом сморили, и глубокий сон властно утянул в свои глубины…