Римские вакации

Глава 41

В которой герои пребывают в Рим и приобретают достойную их недвижимость.

Наконец, к полудню за холмами, покрытыми виноградниками, нарисовались смутно узнаваемые строения, а затем показался и порт города Рима.

Мы были уже наготове — навьюченные и нетерпеливые. Так вот бывает в поездах дальнего следования, когда после долгих часов, а то и дней поездки наконец-то случается момент прибытия — ещё плывёт за пыльными окнами городская изнанка: какие-то грубого вида здания из рыжего кирпича, старая водокачка со ржавою крышею, глухие стены, подпёртые кучами мусора, длинные приземистые склады с аршинными предостережениями от курения — вокзала ещё не видно, но измученные муторной поездкой пассажиры, в чьих затравленных взорах уже явно читаются надвигающиеся признаки клаустрофобии, толпятся бестолково в узком коридорчике, неловко толкаются, переминаются нетерпеливо, ворочают чугунную кладь, пристраивая её на ногу соседа…

Судно ткнулось бортом о причал, сходни были спущены, Лёлик затянул на манер негритянского речитатива: "Пушки с берега палят, кораблю пристать велят!", и мы торопливо спустились на причальную площадку, а с неё по каменной лестнице поднялись наверх к складам.

Народу в порту было много и даже чересчур. Какие-то личности шастали повсюду, галдели кругом, о чём-то деловито договариваясь. Полуголые грузчики, сгибаясь под тяжестью мешков и корзин, разгружали корабли, перетаскивая товары в склады. Хватало и праздного люда. Не успели мы сделать и два шага, как тут же вокруг собрались в составе повышенной толпы зеваки и начали обсуждать: откуда кораблик и зачем прибыл в столицу мира? В словах их сквозило заметное пренебрежение жителей метрополии относительно любых поползновений из провинции, хотя и были они все как на подбор оборванцы и не отличались приятностью черт и изысканностью речи. Один оратор, одетый в заплатанную и замасленную как обёртка из-под масла тунику, на полном серьёзе заявил, что корабль приплыл из страны, где проживают собакоголовые люди, а мы суть полномочные и чрезвычайные послы, прибывшие на предмет добровольной уплаты дани великому Риму, а когда же ему резонно указали на нашу вполне человекоподобную внешность, парировал, что, дескать, мы маскируемся, чтобы нас не забрали собаколовы.

Игнорируя инсинуации, мы продрались сквозь толпу и, пристроившись между каменными лабазами, устроили малый совет.

— Покушать надо! — незамедлительно вспомнил Раис.

— Утроба подождёт, — отмахнулся Джон. — Да и чем платить будешь? Денег-то нет.

— Зато ювелирки навалом! — сказал Раис, озабоченно ощупывая свой живот.

— Хватит золотом швыряться, — урезонил его Джон. — Сначала бы на деньги надо поменять хотя бы пару побрякушек…

Заглянул между сараями давешний замасленный тип и стал разглядывать нас как затейливые небылицы. Серёга показал ему недвусмысленный кулак, но тип лишь разухмылялся и принялся ковырять в ухе.

— Сейчас дам раза!… — пробурчал Серёга и направился исполнять задуманное.

— Лучше поинтересуйся, где тут наш шурум-бурум на валюту меняют, — посоветовал я коллеге вслед.

— Ага! — откликнулся Серёга, взял за шкирку типа и строго спросил: — Слышь, маслёнок, где тут у вас, это… менять можно?…

— Чего менять? — заинтересованно спросил тип.

— Ну, всякое такое… на деньги… — невразумительно пробурчал Серёга.

— А! Так это к аргентариям на Форум! — обрадовано воскликнул тип.

— Куда на Форум? — уточнил Джон.

— Там за базиликой Эмилия в переулке конторы аргентариев, менял, значит! — пояснил римлянин.

— Пошли покажешь, — сурово сказал Серёга.

— Некогда мне! — отверг настоятельную просьбу абориген, завертелся ужом, без труда выскользнул из Серёгиной длани и убежал.

— Ну что, попёрли на Форум, — молвил Джон.

Мы надели рюкзаки, получше закутали оружие в маскировочные тряпицы и выбрались за сараи с другой стороны. Там оказалась улица, сплошь застроенная невысокими обшарпанными домами, в которых размещались или гостиницы, или харчевни, о чём свидетельствовали соответствующие вывески. На улице было не менее оживлённо, чем в порту. Буйная разноголосица, непривычная после размеренных звуков морского плавания, раздражала и не давала сосредоточиться. На нас поглядывали, но пальцами не тыкали.

Мы пошли по улице. С нужным направлением проблем не было, так как мы помнили: откуда в прошлый раз прибыли в порт.

Слева тянулись каменные склады, за ними просматривались причалы, у которых теснились многочисленные торговые суда. Справа всё так же торчали гостиницы, харчевни, кабачки, постоялые дворы и прочие подобные общественные места. Далее нависал каменистый холм, местами поросший цепким кустарником. На вершине холме также виднелись дома; некоторые из них стояли на самом обрыве.

Лёлик достал энциклопедию, открыл её на карте Рима и стал бормотать себе под нос:

— Стало быть, вот Тибр течёт, а мы где-то здесь… А это, значит, холм Авентин… Скоро к Большому Цирку выйдем…

Под ноги он категорически смотреть перестал, потому приходилось корректировать его движение за локоток.

Народ то и дело расступался перед повозками. Пустые повозки ехали в порт, гружёные туго набитыми мешками тянулись из порта в город. Серёга невзначай пристроился сзади к одной повозке и ковырнул мешок штыком. Оттуда посыпалась пшеница. Раис набрал зерна полные жмени и стал его меланхолично жевать.

Холм закончился, впереди справа показалось массивное строение, в котором мы без труда распознали Большой Цирк.

Слева на обширной площадке, тянувшейся до самого Тибра, в загородках из деревянных брусьев толкались овцы, коровы, свиньи. Посередине площадки торчала большая бронзовая статуя быка. Между загонами расхаживали люди. Некоторые уводили на верёвках купленный скот. Образцово упитанная хрюшка, каким-то образом вырвавшись на свободу, носилась кругами, убегая от суетившихся преследователей.

— Ох, какой окорок убегает! — простонал Раис.

Мычание, блеяние, хрюканье, визги сливались в симфонию скотного двора.

Лёлик на звук оторвался от плана, поглядел на скопище людей и животных, снова уткнулся в план и доложил:

— А это у нас Бычий рынок на Велабре. В смысле, у них… Район такой, Велабр называется…

Мы вышли на площадь перед главными воротами Большого Цирка. Там было много народу. Одни куда-то спешили, другие разгуливали праздно. В толпе сновали разносчики с лотками, прикрытыми тряпицами.

— Ох, и жрать хочу! — с трагическим надрывом воскликнул Раис, дожёвывая последнюю порцию зерна.

— Все хотят, — философски заметил Боба.

Раис вздохнул тяжко, а потом сказал жалостливо:

— Что-то сплошная сухомятка. Как бы желудок не испортить.

Лёлик хмыкнул, посмотрел на страдальца и обличительно заявил:

— Ну, твой желудок не сухомяткой можно испортить, а разве что "сухоядкой". В смысле, сухого яду насыпать… Тогда у меня этот проглот в погребе банку капусты квашеной нашёл. Скисла уж вся, чуть ли не плесенью покрылась. Так сожрал и не подавился! — было видно, что Лёлику до боли жаль сгинувшей в утробе ненасытного товарища капусты, пусть и испорченной. — Другой бы с Опонасом на неделю подружился, а этому хоть бы хны!

— Врёшь ты всё! — нахмурился Раис. — Капустка свежая была.

— Ага! — согласился Лёлик. — Бабушка ещё до войны заквасила…

Раис на это ничего не ответил, а лишь пригорюнился, словно сожалел о давно употреблённом овоще.

Лёлик ухмыльнулся, принял гордый вид и вдруг крикнул деловито:

— Эй, разносчик!

Тут же подбежал к нам смуглый ушастый паренёк.

— Чего тут у тебя? — поинтересовался Лёлик.

— Пирожки с копчёным сыром с пылу с жару один асс пара! — отрекомендовал разносчик, приплясывая на месте.

— Тут люди страдают, а он душу травит… — простонал Раис и сомлел заметно.

Лёлик буднично вытащил из кармана сестерций, сунул его разносчику и скомандовал:

— Давай на все!

Разносчик принял монету, выдал Лёлику восемь больших пухлых хорошо обжаренных кругляшей и убежал. Сытный тёплый запах подстегнул нас, и мы тут же накинулись на нежданную еду без лишних вопросов и без всяких сантиментов. Было смачно до объедения. Промасленное пресное тесто скрывало внутри размягчённый сыр с остро-солёным вкусом, пахнувший ароматным дымком.

— Смачны латинские хачапури! — воскликнул Боба, уминая последний кусок.

— Что бы вы без меня делали? — важно сказал Лёлик, картинно подбоченившись.

— Небось, случайно денежка завалилась, — проворчал Раис, пытаясь принизить заслугу коллеги.

— Да нет! — веско сказал Лёлик. — Специально оставил. А то вы как раззявы отдали последнее!

— А чего раньше покушать не купил? — обличающе вопросил Раис.

— Да ждал, пока ты зерно склюёшь! — ответил Лёлик и захохотал обидно.

Мы свернули к небольшому фонтану попить холодной водицы и продолжили путь с новыми силами. Возникло ощущение того, что вернулись мы пусть и не в родной, но очень даже знакомый населённый пункт.

Слева развернулся ещё один многолюдный рынок с рядами каменных прилавков под длинными портиками. Товарной живности там уже не наблюдалось.

Далее поднимался Капитолийский холм, словно постамент для храмов, празднично красовавшихся на фоне голубого неба. Справа возвышался Палатин с роскошными домами сильных мира сего.

Раис посмотрел на сии прекрасные обители и сказал мечтательно:

— Эх, поменять бы золотишко достойно, а потом здесь бы коттеджик и прикупить, — потом глянул с завистью на рыночное многолюдье и продолжил: — Ну а после, сюда за покупками!

Мы обогнули Палатин и через узкий переулок между двумя высокими зданиями вышли как раз к началу Форума у храма Весты.

Главная тусовка Рима была, как и в первое наше здесь появление, полна народа. Казалось, что у римских граждан постоянный выходной. Лавируя в толпе, мы прошли вдоль нарядного здания базилики.

— И где тут этих менял искать, — озаботился Серёга. — Как там их маслёнок назвал?

— Аргентарии, — напомнил Лёлик. — От слова "аргентум", то бишь, серебро.

Боба, добродушно улыбаясь, заступил путь двум римлянам и спросил их вежливо:

— А где тут аргентариев найти?

Римляне посмотрели на него с превеликим превосходством, хотя и делали это снизу вверх; затем один небрежно указал:

— Сразу за базиликой направо в переулок. Там они сидят.

Боба пытался многословно благодарить, но римляне не стали его слушать и пошли дальше. Один другому громко сказал:

— Хотят варвары свои варварские медяки поменять…

— Знал бы, что за медяки, подавился бы… — проворчал Раис.

Мы обогнули здание базилики и свернули направо, в длинный переулок. Через метров тридцать обнаружилось протянутое вдоль переулка длинное одноэтажное здание с однообразными глубокими проёмами в стене.

Над проёмами натянуты были тенты из разноцветных тканей. Выше на стене имелись надписи, указывающие на то, что как раз тут и обретаются искомые нами финансовые деятели. Надписи не отличались скромностью, повествуя то об известности во всей Ойкумене и даже за её пределами, то о самых выгодных курсах обмена парфянской драхмы на римские сестерции, то о высоких процентах по вкладам.

— Смотри-ка ты, прямо сберкасса какая-то… — пробормотал Джон.

— А что, у них тут и вклады есть? — спросил Боба.

Лёлик пошуршал книжкой и сказал:

— И вклады принимают, и кредиты выдают…

Под тентами на лёгких стульчиках сидели разнообразные личности; перед каждым стоял деревянный столик, на котором имелись неуклюжие весы с глубокими чашками, гирьки разных фигурных форм, а в сколоченных из тонких дощечек ящичках лежали как на выставке разнообразные монеты. На нас местные банкиры смотрели с подозрительностью, недальновидно не признавая за выгодных и надёжных клиентов. Все они были какие-то смуглые, горбоносые, курчавые и совсем не походили на представителей латинского племени.

Прямо посередине переулка стояла статуя Гермеса в шапке, с жезлом, в сандалиях с крыльями — очень похожая на ту, которая в ходу и в наше время. У бога торговли была столь плутовская рожа, что сразу возникало желание стать бдительным.

У финансовой точки под вывеской об особо доверительных связях на Крите стоял загорелый толстяк с жирным затылком и оживлённо беседовал с аргентарием.

Мы остановились рядом, прислушиваясь.

Толстяк убедительно рассказывал банкиру про то, что на Крите дожидается его партия меди, за которую он внёс аванс, корабль к отплытию готов, но только не хватает маленько расплатиться сполна.

Аргентарий выслушал торговца внимательно, подумал, посмотрел на небо, почесался в разных местах, потом спросил: сколько надо? Торговец назвал сумму. Аргентарий предложил под пять процентов на два месяца. Торговец согласился. Аргентарий открыл стоявший на столе ларец, извлёк из него папирусный листок, связку заострённых тростниковых палочек и медный пузырёк с плотно притёртой крышкою. Проверив палочки на предмет заточки, он выбрал одну, открыл пузырёк, окунул в него палочку и быстро начеркал на листе несколько слов. Потом палочкой же измазал чернилами плоскую печатку своего перстня и поставил оттиск под надписью.

Затем аргентарий помахал листом, суша чернила, и протянул его заёмщику со словами:

— Отдашь аргентарию Диомеду, что сидит в лавке на главной площади у храма Нептуна. Он тебе нужную сумму выдаст.

— Смотри-ка ты, чек выписал! — пробормотал Джон.

Торговец с довольной физиономией удалился.

— Ну ладно! — нетерпеливо поторопил Раис. — Сколько смотреть будем? Пора товар предлагать.

Мы с видом донельзя миролюбивым приблизились к аргентарию. Тот уставился на нас словно на отъявленных проходимцев.

Джон откашлялся и начал:

— Послушай, уважаемый!…

— Что надо? — резко спросил банкир, насупившись. — Деньги поменять?

— Да нет… — начал Джон.

— Тогда ступайте отсюда! — нервно крикнул аргентарий. — Нечего тут шляться!

— Да мы… — попробовал объяснить Джон.

— Кому сказано! — взвизгнул аргентарий и даже притопнул ногой. — Сейчас стражу позову!

Мы торопливо отошли от неадекватного финансиста.

Аргентарий громко обратился к своему соседу:

— Варвары совсем обнаглели!

Тот посмотрел на нас и подтвердил:

— И не говори! Мазуриков страсть развелось.

Прочие аргентарии, привлечённые шумом, включились в дискуссию, из которой мы узнали, что обладаем рожами форменных душегубов и пора бы нас развесить по крестам, чтобы мы своим присутствием не оскверняли священный город.

Появился в переулке в сопровождении пары крепких рабов явный клиент — краснорожий мужик в богатых одеждах с тяжко брякавшим на поясе тугим кошелём. Аргентарии всполошились, отвлеклись от наших персон и, громко крича, стали наперебой приглашать его воспользоваться сервисом.

Мужик, помедлив, подошёл к одному, который в процессе рекламы пользовался не только голосовыми данными, но и умудрялся ловко подбрасывать жменю начищенных до блеска монет. Они о чём-то переговорили, после чего мужик вывалил из кошеля кучу зазвеневшей наличности. Аргентарий стал монеты одну за другой разглядывать, пробовать на зуб, взвешивать, раскладывать по кучкам, затем азартно заговорил, предлагая свой курс обмена. Клиент, выпятив губу, требовал добавить и для убедительности показывал потребные величины на пальцах.

Мы прошли дальше, надеясь всё-таки заполучить не лживые инсинуации, а взаимовыгодную толику внимания. Под большим навесом сидели, собравшись в кружок, несколько смуглых горбоносых личностей с завитыми иссиня-чёрными бородами, в полосатых платках, повязанных на головах наподобие косынок, и громко разговаривали на гортанном непонятном языке.

— Эй, уважаемые!… — несмело окликнул их Джон.

Уважаемые даже не взглянули на нас; лишь один, отвлёкшись на миг, лениво бросил:

— Проходи, проходи…

Мы прошли ещё дальше и остановились в конце здания у крайнего проёма, полуприкрытого створками дубовых с металлическими полосками дверей.

Лёлик разразился гневной тирадой о том, что кругом одни гадкие и ничтожные люди, не понимающие своего счастья, заключающегося именно в приобретении у нас по сниженным ценам драгоценных предметов. Под конец он обиженно крикнул:

— Ну и хрен вам, а не золото с бриллиантами! — и для убедительности скрутил выразительный кукиш.

Вдруг одна створка резко отворилась, из-за неё табакеркиным живчиком вынырнул маленький сухонький старичок с коричневым морщинистым личиком, схватил Лёлика за штанину и бойко воскликнул:

— Ты чего?…

Лёлик испугался и осторожно спросил:

— А ты чего?…

Старичок пошевелил вислым бугристым носом и, оглянувшись на конкурентов, тихонько произнёс:

— Чего про золото говорил?… Пошли, посмотрим… — и, вновь нырнув в сумрак помещения, стал манить оттуда загребавшими жестами.

— А что я? Вон пусть он, — занервничал вдруг Лёлик, подталкивая Бобу.

Боба не увидел здесь ничего опасного и без промедления влез в помещение. Я, чтобы быть в курсе событий, втиснулся следом. Старик уселся за стол, сколоченный из толстых досок, причём сиденьем ему послужил массивный сундук, прикрытый рогожкой, и требовательно на нас посмотрел.

Боба невразумительно помялся, потом достал из рюкзака диадему, повертел её в руках, нахлобучил на лоб и пробормотал:

— И всё такое прочее…

Старик, схватив себя за нос, уставился на царскую регалию; глазки его остро заблестели. Боба взгромоздил со звяканьем рюкзак на стол и широко его распахнул. Старичок сноровисто заглянул туда, затем залез обеими руками, стал перебирать драгоценные предметы, вытягивая их наружу и быстро изучая.

— И так в каждом мешке, — пояснил я.

Старичок подумал и решительно сказал:

— А ну, выходите!

Мы недоумённо переглянулись и, прибрав имущество, покинули заведение. Коллеги вопросительно посмотрели на нас, но мы смогли лишь пожать плечами. Старичок вышел следом и махнул куда-то рукой. Непонятно откуда появились два здоровенных увальня. Каждый из них был при увесистой палке с железным набалдашником.

— Запирайте! — скомандовал им старик.

Один увалень со слюнявой нижней губой, кряхтя недовольно, вошёл вовнутрь. Другой с сонным видом, но споро затворил створки и навесил тяжёлый замок.

— А зачем это его там заперли? — спросил недоумённо Боба.

— А для сохранности! — пояснил старичок. — Полезет какой-нибудь тать за добром моим, а там мой раб как даст ему дубиной промеж глаз!

— И что, были случаи? — поинтересовался Джон.

— Были, — ответил старикан и напористо, но понизив голос, позвал: — Ну так пошли со мной.

— Куда, папаша? — поинтересовался Серёга.

— В надёжное место… Дело делать… — конспиративно просипел старикан и, не оглядываясь, шибко заковылял по улице в противоположную от Форума сторону. Мы, воспряв духом, зашагали следом. Раб пристроился сзади.

Слева вдоль улицы протянулась стройка. Множество рабочих из рыжих кирпичей возводили стену вокруг большой прямоугольной площади. В стене намечались сквозные арки и портики. На площади возвышалось недостроенное здание классического вида. На нём устраивали из толстых брусьев каркас крыши.

— Что это тут такое? — поинтересовался Боба у старичка.

— А это Цезарь свой форум строит, — пояснил тот.

— Не достроит, — откомментировал Лёлик на родном языке.

— Откуда знаешь? — спросил Боба также не по-латински.

— В энциклопедии написано. Заговорщики Цезаря укокошат. А форум этот уже Август достроит.

— Это по которому месяц назван? — с недовольным видом спросил Серёга.

— Ну да. Племянник Цезаря. Который после него императором заделается, — подтвердил Лёлик. — А в честь Юлия Цезаря, кстати говоря, поименовали месяц июль.

— Ну ни фига себе! — возмутился Серёга. — Борзота римская! Я, может, тоже хочу! Я в марте родился, так тоже надо март в честь меня, великого, обозвать!… Назвать ну типа там… — коллега затормозил, подбирая наименование.

— Сергуль, — подсказал Лёлик, ухмыляясь.

— Хоть так! — согласился Серёга.

— Для этого тебе сначала надо императором римским стать, — порекомендовал я.

— Ну так что ж… — польщённо пробормотал Серёга. — Можно…

— Хе!… — издевательски хмыкнул Раис. — Губа не дура, нос не дурак…

Джон обернулся на стройку, посмотрел внимательно и заметил:

— Однако, работы тут ещё немало. Значит, Цезарю ещё нескоро того-этого…

Старичок, напряжённо прослушавший непонятные для него речи, покашлял и спросил:

— А вы кто будете? Не те ли варвары-колдуны, которых Цезарь из Галлии вызвал с Помпеем воевать?

— Нет, мы другие варвары, — быстро отмёл предположение Джон, как урка на допросе. — Те ведь с Антонием в Египет уплыли. И не вернулись ещё.

— Ну да, — согласился старичок.

— А ты вообще кто будешь, папаша? — спросил в свою очередь Серёга.

— Как кто? — аж удивился старичок, но потом сообразил. — Ах, ну да вы же варвары. Откуда вам знать… А меня весь Рим знает. Маний Макробий я.

Лёлик хихикнул и переиначил:

— Маньяк Микробий…

— Аргентарий потомственный, — продолжал старикан. — Дед мой был аргентарием, и отец мой, и я тружусь…

— Значит, водятся денежки-то, — предположил Раис. — А то смотри, мы дёшево не продадим, — потом подумал и обосновал: — У нас мечта, понимаешь! — после чего вздохнул с всхлипом.

Старикан невразумительно угукнул.

— А Цезарь тебя знает? — спросил его Боба.

— А как же! — важно подтвердил старикан. — Он когда молодой был, частенько у меня одалживался.

За небольшим пустырём начались узкие извилистые улочки между обшарпанными инсулами. Народу тут хватало. Раб пошёл впереди, ловко расчищая нам путь, орудуя при том где корпусом, а где и палкой. Через пару кварталов впереди открылся склон холма, на вершину которого вела широкая каменная лестница. Рядом начинался взвоз — узкая дорога, протянутая по склону и постепенно взбиравшаяся на самый верх. Вслед за Макробием мы потопали по лестнице. Была она пологой, отчего идти было легко, но всё равно мы запарились, поскольку время подходило уже к полудню, а мы с самого утра были на ногах.

— Долго, что ли, топать ещё? — спросил Раис, тяжко отдуваясь.

— Да вот на Квиринал поднимемся, а там и дом мой, — отозвался Макробий, а потом пояснил: — Холм этот Квиринал зовётся.

— Знаем, — недовольно пробурчал Лёлик и поправил очки.

Лестница закончилась, и мы оказались на площади с очередным храмом. С площади вошли в узкий проулок между каменными оградами, за которыми возвышались особняки зажиточного вида.

Раб забежал вперёд, остановился возле калитки в самой высокой ограде и забарабанил в неё своей палкой. В калитке отворилась малая форточка, блеснул внимательный глаз, калитка открылась. Мы вошли и оказались в вымощенном каменными стёртыми плитами тесном дворике перед большим неказистым домом.

Открывший калитку мрачный раб, жевавший что-то, уставился на нас.

— Иди, иди себе, — махнул рукой старикан, после чего, поманив нас за собою, вошёл в дом.

Пройдя через тёмную пустую комнату, мы оказались в зале с прямоугольным отверстием в потолке. Зал был довольно-таки большим, но в нём явно наблюдалась нехватка жизненного пространства, обременённого всякой всячиной: разнокалиберной мебелью, какими-то сундуками, ящиками, мешками. Имелся целый набор бюстов и статуй, причём у одного из аполлонов на шее болтался нанизанный на верёвку набор стоптанных сандалий.

— Ты что, папаша, барахлом приторговываешь? — осведомился Серёга, с интересом присматриваясь к имуществу.

— Да это что в залоге, а что за долги мне перешло, — сказал старичок, щурясь по-доброму.

— Ишь ты, Гобсек эдакий, — припомнил Лёлик к месту бальзаковский персонаж.

Старикан, ловко лавируя между залежами добра, провёл нас дальше по залу, где было несколько посвободнее. Там стоял шикарный мраморный стол, весь изукрашенный филигранной резьбою, за который Макробий и уселся. И здесь ему, как и, с позволения сказать, в офисе, сидением служил сундук, но куда более изрядных размеров.

Старичок, потирая ладошками, благожелательно оглядел нас, а особенно наши баулы. Раис утомлённо вздохнул и уселся в красивое кресло с резными ножками, с гнутыми подлокотниками, с бронзовыми узорами на далеко отставленной спинке.

Макробий страдальчески охнул и забормотал:

— Ой, не надо сюда садиться, вон туда надо, там удобнее будет! — и указал на колченогую табуретку, годную лишь для растопки.

— Да ладно, не извольте беспокоиться, мне и здесь не дует, — ухмыльнулся Раис и завозился в кресле, стараясь нарочито им заскрипеть.

Старичок страдальчески крякнул, нервно почесался и произнёс нетерпеливо:

— Ну-с, приступим усердно!

Я собрался было опорожнить свой рюкзак на стол, но Макробий вдруг предостерегающе заохал, достал кусок дерюжки, бережливо застелил столешницу и лишь потом пригласил действовать. Я, Джон, Боба и Серёга по очереди высыпали в кучу товар.

Лёлик поймал норовивший скатиться на пол браслет и остроумно подметил:

— Вот тебе и яхонты, вот тебе и перлы!

Но Макробий вряд ли его услышал — челюсть его отвалилась как у щелкунчика, а глаза выпучились до предела анатомических возможностей.

— Эй, ты чего? — испуганно хлопнул очумевшего старикана по плечу Боба.

Макробий встрепенулся, как ни в чём не бывало находчиво состроил постную физиономию и забубнил:

— Что ж, пожалуй, годится… Из уважения к вам… Хотя, конечно, не совсем… Но можно подумать… — при этом руки его как старательные грызуны шебуршили в ювелирной куче, перебирая её.

— Египетские, древние… — пробормотал Макробий под нос, а затем спросил: — А откуда у вас сии… — старикан поискал слово и нашёл нейтральное: — …предметы?

— Дедушке моему фараон подарил! Лично! — с вызовом заявил Раис, восседая в кресле с важным достоинством. — А что?

— Ничего… — скучно сказал Макробий.

Джон солидно покашлял и медленно сказал:

— Я думаю, что эти драгоценные сокровища стоят больших денег!

— Большущих! — торопливо поправил его нервно гримасничавший Лёлик.

Макробий искоса посмотрел на него и, кисло сморщившись, покачал отрицательно головой, потом вытащил из кучи браслет и стал тыкать им в Лёлика как последним аргументом, показывая кривым пальцем:

— Вот царапина тут, царапина!

— Где царапина?! Нет царапины! — заорал в ответ Лёлик, предъявив свой аргумент в виде уровня громкости.

— Короче, мы долго торговаться не будем, — вмешался я. — За всё про всё мы хотим получить столько денег, чтобы можно было приобрести, так сказать, особняк со всеми удобствами!

— И в центре чтоб!… — подсказал Джон.

— И чтоб на покупки осталось!… — не замедлил продолжить Раис.

— Именно! — подвёл я черту и выжидательно посмотрел на Макробия.

Тот развёл руками и сказал:

— Особняк-то у меня есть на продажу… За долги, понимаешь, забрать пришлось… Но… маловато будет!

— Вот этого маловато? — искренне удивился Джон.

— Вот этого… — сочувственно подтвердил старичок.

— А ну, высыпайте! — скомандовал Джон Раису и Лёлику.

Те внесли свою лепту, после чего куча стала едва умещаться на столе.

Старикан крякнул, будто подавился, глаза его на миг алчно вспыхнули, но он быстро справился с порывом, пожевал губами и сказал сухо:

— Все равно мало… Дом-то с обстановкой, да с фонтаном, да с банькой, да садик имеется…

— А кстати! — заметил Джон. — А что за дом-то? Товар надо лицом предъявлять. Вдруг там сарайка какая нелепая?

— Домик дядюшки Тыквы! — подсказал, ухмыляясь, Боба.

— Не знаю такого патриция, — пожал плечами Макробий. — А особняк раньше принадлежал сенатору и консулу Луцию Домицию. На стороне Помпея он воевал… Набрал у меня в долг, а сам, понимаешь, не по-честному в Фарсальской битве сгинул… А ты сначала долги отдай, а потом и помирай на здоровье! — Макробий недовольно поморщился. — Ну, я по суду особняк и забрал… Знатный дом!

— Всё равно сначала посмотреть надо, — строго сказал Джон.

— А у меня план есть, — заверил старичок, слез с сундука, подошёл к стоявшему невдалеке комоду, достал лист пергамента и показал его нам.

— Будем посмотреть, — живо молвил Лёлик, подскочил к Макробию и ловко листом завладел.

Мы все пристроились рядом, желая поинтересоваться.

На жёлтом помятом листе сверху чётким шрифтом написано было: "Дом Л. Домиция на Квиринале".

— На Квиринале… Так это где-то здесь? — спросил Джон.

— Ага, — подтвердил Макробий. — Тут недалеко, около храма Флоры.

Под надписью чёрными чернилами аккуратно начертан был план, в целом вполне понятный.

Дом состоял из множества помещений и имел непростую планировку. Среди жирных и тонких линий присутствовали пояснительные надписи: вестибюль, атриум, таблиниум, ларариум, перистиль, триклиний. Из данных слов доподлинно знакомым было лишь слово "вестибюль". Остальные вызывали лишь смутные ассоциации, требовавшие уточнения в походном справочнике Лёлика, но пользоваться им было явно не к месту, поскольку старичок следил за нами внимательно и неотрывно.

— Ну и что тут, расскажи! — затребовал Раис у Макробия.

Тот откашлялся и доложил:

— Дом крепкий, каменный. Обстановка имеется. Атриум большой с колонами мраморными и статуями. Перистиль с фонтаном. Два триклиния: зимний и летний. Комнат отдельных много. Для рабов помещения. Баня есть, мрамором украшенная весьма. Терраса тенистая в сад выходит. Полное благолепие и благодать!

— Вроде годится… — с некоторой неуверенностью произнёс Джон, не собираясь признаваться в том, что озвученные понятия были для нас тёмным лесом.

— Точняк! — подтвердил Раис. — Комнат навалом, банька есть. Что ещё надо для культурного отдыха?

— Ладно, берём, — уже решительно выразил общее мнение Джон.

Макробий кисло сморщился и напомнил:

— Так особняк дорого стоит. Да ещё с обстановкой. А вы маловато отсыпали. Добавить бы надо, — а затем уставился на Серёгино ожерелье, поблескивавшее празднично.

Серёга поймал взгляд, поначалу нахмурился, но затем махнул рукой, воскликнул:

— Эх-ма! — быстро ожерелье снял и кинул поверх кучи.

Старый выжига удовлетворённо кивнул, оглядел нас цепко, явно выискивая что-нибудь ещё такое этакое, потом состроил невнятную гримасу, пожал плечами и совсем скучно, с тяжким вздохом, повторил:

— И всё равно мало…

— Больше нету… — пожал плечами Боба.

Макробий сочувственно покивал и развёл руками, дескать, рад бы помочь, да невмочь.

— Ну нет так нет, — сказал я и сделал вид, что хочу начать процесс обратного изымания не нашедшего спрос товара.

Макробий вскочил с сундука как резиновый и, отталкивая мои руки навроде злейших врагов, завопил:

— Согласен, согласен!

— Ах ты, скупердяй паршивый! — выругался Раис.

— На что согласен? — не теряя инициативы, напористо спросил Джон.

— Особняк даю!… В обмен!… — торопливо пояснил алчный старичок, быстро откинул крышку сундука и начал с поспешной прытью ссыпать в него драгоценную кучу.

— С обстановкой? — грозно уточнил Раис.

— С обстановкой! — поспешно согласился Макробий.

— Маловато будет! — противным голосом заныл Серёга и пихнул Макробия в бок.

Тот ускорил темп погрузки и, загораживаясь локтем, завопил:

— И денег ещё… Много!…

— Золотом! — потребовал Раис.

— Золотом, золотом!… — подтвердил с готовностью Макробий, лихорадочно заныкивая драгоценности. — Ауреусами новенькими, с профилем Цезаря!… Сто… то есть, пятьдесят!

— Все равно маловато! — рявкнул Раис.

Старикан закончил набивать сундук, захлопнул крышку, уселся на него, утёр испарину со лба и уже умиротворённо спросил:

— А сколько хотите?

— Двести! — выпалил Серёга своё любимое число, ассоциирующееся у него с ёмкостью стакана, и на всякий случай погрозил старику пальцем.

— Каждому! — торопливо добавил Раис, совсем как герой известного фильма.

— Итого: ровнёхонько тысяча двести, — подытожил Джон.

— Значит, в сестерциях будет… — подсчитал Лёлик в уме, — сто двадцать тысяч.

— Годится! — весело заявил Серёга.

Макробий задумался, зашевелил губами, зачесался лихорадочно.

— А иначе гони всё взад! — заорал Раис, как пенсионер, обжуленный на базаре.

— Хорошо! Согласен! — не менее громко взвизгнул старичок, снова соскочил с сундука, открыл его, покопался в самой глубине и по очереди достал наружу дюжину замшевых туго набитых мешочков, шмякая ими о стол с приятным звяканьем.

— По сто монет, — известил он с тяжким вздохом, глядя на мешочки с тоской и любовью.

— Посмотрим, — довольно сказал Раис, распечатал один кошель, достал горсть приятно заблестевших золотых кружочков, но считать не стал, а ссыпал обратно и заявил, что верит на слово.

Мы не стали его укорять за доверчивость, а быстро распределили мешочки по рюкзакам.

Макробий тем временем, пробурчав под нос, что надо составить купчую, извлёк из комода чистый папирусный лист, глиняную чернильницу, заткнутую тряпочкой, и связку заострённых тростинок, в которых и начал копаться, с сомнением качая головой. Боба хмыкнул и, пошвырявшись в карманах, протянул старцу шариковую ручку простейшего образца. Макробий принял её недоумённо, покрутил, а затем вознамерился макнуть в чернильницу. Боба вовремя пресёк ненужный порыв и предложил просто писать. Макробий недоверчиво хмыкнул и осторожно царапнул по листу — получилась ровная чёрная линия, как и положено тому было быть. Старичок между тем сильно обрадовался, высунул язык и начал черкать калябы, забавляясь как дурдомный малолетка.

— Эй, а ну пиши давай эту… купцовую! — сердито прикрикнул Раис и даже стукнул кулаком по столу.

Серёга, радуясь возможности отличиться, применил к Макробию леща. Тот охнул и, перевернув лист, стал сноровисто выводить крупные буквы, выдавая строку за строкой.

Подняв голову, он осведомился: как нас поименовать? Джон потёр затылок, оглядел наш коллектив и сказал:

— Пиши: варвары из Скифляндии в количестве шести персон.

Макробий озадаченно попросил продиктовать название нашей Родины по буквам, что и было исполнено Лёликом с надлежащей торжественностью.

Наконец, документ был составлен; Макробий изобразил под текстом полное своё имя, вручил нам купчую и план домовладения, после чего под шумок попытался шариковую ручку зажать, но Боба проявил хозяйственную бдительность и сей предмет родом из будущего решительно изъял.

По тексту купчей следовало, что дом с садом, бывший поныне собственностью римского гражданина такого-то, а прежде полученного в уплату долга от римского гражданина патриция и сенатора такого-то, продан с земельным участком и внутренним имуществом шести варварам из Скифляндии, о чём и составлена сия купчая.

Макробий стал суетливо и настойчиво предлагать нам проследовать к покупке; видно было, что ему не терпится от нас избавиться. Желания наши в том совпали, и мы немедля вышли из дома и вскоре уже шагали за торопливо семенившем старичком по улице.

Приобретённая недвижимость находилось через пару кварталов на вполне пристойной улочке с фонтаном, возле которого болтали опрятно одетые рабыни с кувшинами, захихикавшие при виде нас. За каменными оградами, увитыми плющом, между пышными кронами деревьев виднелись симпатичные фасады домов. Было тихо и пристойно.

Макробий подвёл нас к широким воротам из дубовых досок, постучал во вделанную в них калитку, которая тут же и открылась, будто только нас и ждали. Мы по-хозяйски вошли первыми, отпихнув Макробия.

У калитки стоял, удивлённо озирая нас, длинный и худой субъект с кривым крючковатым носом и опухшими веками, нависавшими над налитыми кровью чёрными глазами, что делало его похожим на переутомлённого Мефистофеля. Впрочем, демонический образ субъекта портили большие вялые уши, напоминавшие пережёванные вареники. На поясе субъекта болталась солидная связка ключей.

— Ну вот ваш дом чудесный, почти задаром, живите, радуйтесь, наслаждайтесь… — скороговоркой выдал Макробий и, посмотрев на субъекта, пояснил: — Это новые владельцы…

Мы огляделись.

Обширный двор был выложен терракотовыми плитками песочного цвета. По углам двора стояли какие-то постаменты, отчего-то не обременённые надлежащими статуями. Сам дом был велик, но при том обладал изяществом пропорций. Снизу он был обложен бутовым камнем, поверху выкрашен в белый цвет, на котором празднично смотрелись намалёванные местами яркие орнаменты, имел черепичную крышу кирпичного цвета и, вообще, радовал глаз.

Рядом с воротами притулилась хибарка побольше конуры, но поменьше сарайки. К вмурованному в стену хибарки железному кольцу приделана была цепь с расстёгнутым бронзовым ошейником.

— А это зачем? — спросил Боба, указывая на странное сооружение.

— Привратника держать, — доложил старичок.

— А цепь зачем? — уточнил Боба.

— Ну так говорю: привратника держать, — скучно пояснил Макробий.

— Человека, что ли, на цепь сажать? — удивился Боба.

— Зачем человека? — в свою очередь удивился Макробий. — Раба. Чтоб сидел тут, ворота охранял, калитку открывал. Прежний хозяин Луций Домиций был строгих нравов. У него никто не баловал.

Боба покачал головой неодобрительно.

— У нас тоже не забалуешь… — пробормотал Раис, с удовольствием поглядывая по сторонам, а потом добавил с ехидцей: — А на цепь Лёлика посадим, пусть прохожих подъелдыкивает…

Макробий переглянулся с субъектом и сказал ему:

— Ну ладно, Тит, отдай им ключи, да пойдём…

— Ну-ка, ну-ка! — вдруг крикнул Лёлик, загородил выход и требовательно вопросил, ткнув пальцем в грудь субъекту: — Это чего?

— Вилик тутошний. Был тут… За домом смотреть я его оставлял. Титом зовут, — недоумённо пояснил Макробий.

— А какого он звания: рабского или как? — вкрадчиво осведомился Лёлик.

— Ну да, рабского… — ответил старик без задней мысли.

— А что ж ты его упереть хочешь не по-честному?! — обличительно рявкнул Лёлик и вцепился предмету спора в тунику.

— Так это, он же того… — растерянно забормотал Макробий, пуча глаза и потея.

— Я тебе дам того! — неожиданно заорал с другого бока старичку прямо в ухо Раис. — Расхититель! Имущество он, Титька этот, и никаких шурупов! Стало быть, здесь остаётся! Понял?!

Макробий от испуга присел и, побледнев как соответствующая поганка, забормотал:

— Ну что вы сразу!… Как это так…

— Сам отдашь или решим по-хорошему? — задумчиво спросил Серёга, достал с лязгом штык и стал им поигрывать не без намёка.

Макробий нервно сглотнул и обречённо махнул рукой:

— Ладно, берите…

— Так то лучше! — снисходительно сказал Раис и, приобняв поникшего Тита, мирно напутствовал старичка: — Ну, давай, катись!

Макробий, бормоча что-то нерадостное под нос, торопливо вырулил за калитку. Лёлик крикнул ему вслед насчёт годовой гарантии и если что пообещал кучу неприятностей.

— А ты нас не боись. Мы тебя не обидим, — снисходительно похлопал вилика, то бишь, домоправителя, по плечу Серёга. — Ты только будь чётким парнем. А мы тебе вольную устроим. Потом…

Вилик старательно закивал и попытался изобразить довольную улыбку, но вышло мерзко.

— Ну, ладно, Титок, давай веди до хаты, глядеть будем: чего такого купили, — вальяжно сказал Раис и счастливо захихикал.

Домоправитель в ответ хехекнул странно и, пугливо оглядываясь, повёл нас в дом.