Римские вакации

Глава 29

В которой герои добывают провиант и организуют застолье.

Начали составлять экспедицию. Первым вызвался кипевший от негодования Серёга. Решили также прогуляться Лёлик с Бобою. Джон предложил и мне влиться в ряды экспроприаторов, а сам заявил, что останется присматривать за общим порядком и беречь царевну. Раис, исполняя долг каптенармуса, взял на себя ответственность за приготовление кашки, а также за сервировку банкета, после чего как заведённый стал заклинать нас не пропустить чего-либо съестного и всё тащить в дом.

Уточнив у Мухомора дорогу, мы вышли наружу и пошли указанным путём. На улице было пустынно и оттого покойно, разве что от дворца доносился нестройный шум большой многоплановой возни, да в конце перспективы группка легионеров методично ломилась в дверь зажиточного на вид дома. Остальные дома являли наглухо затворённые крепкими ставнями окна и полную тишину.

Миновав переулок, мы обнаружили соответствовавшую словесному портрету маленькую площадь. На ней располагался гранитный постамент с гранитной же порядком потёртой женской фигурой неглиже. Фигура являла симпатичную гибкость и спортивную поджарость и обладала кошачьей скуластой головой. Далее имелась высокая каменная ограда с запертыми тяжёлыми воротами; над оградою возвышалось массивное строение с плоской крышей.

Мы подошли к воротам. Серёга, сменивший гнев на целеустремлённость, попинал сапогом в обшитые медными полосами доски и сказал:

— Ладно, нормальные герои идут в обход, — указывая при этом на ветвистое дерево, росшее на углу рядом с оградой.

Мы прошли туда. Из-за ограды доносились какие-то странные и гадкие звериные звуки. Лёлик с задумчивой миной предположил, что так могут кричать дикие и голодные чудовища, мотивируя это собственным внимательным прочтением трудов господина Брема и просмотром передачи "В мире животных", после чего заявил, что не полезет туда ни за какие коврижки, пока кто-нибудь не произведёт достойную и полноценную разведку.

Серёга, приняв намёк на свой счет, без излишних колебаний ловко взобрался наверх, поглядел внимательно через ограду и, заухмылявшись, сообщил, что орут кошки, которых больше, чем на городской помойке. Лёлик приободрился и радостно забормотал себе что-то под нос, потирая руки.

По очереди мы залезли по вольготно торчавшим толстым ветвям на стену и перемахнули через неё. Перед нами предстало зрелище, достойное заметки в рубрику "Братья наши меньшие". На утрамбованной земле обширного двора толпились, бродили, валялись, дрались, вылизывались, занимались половым непотребством и при всём при этом мяукали, вопили, орали, фырчали и шипели кошки в количестве, не поддававшимся осмыслению. Голоса их звучали хрипло, пронзительно и заунывно — и даже с некоторым иностранным оттенком.

Все кошки были одной странной породы: гладкошерстные, поджарые, пепельно-серой или землистой масти. У них были маленькие костлявые головки с острыми ушами и огромными тёмными глазищами, смотревшими совершенно таинственно.

Воздух во дворе был полон гадкими ароматами кошачьей жизнедеятельности.

Выглядевшие голодными зверьки тут же, задрав хвосты, набежали толпами и столпились вокруг. При этом они заорали с новой силою и даже принялись теребить лапами за штаны, живо напомнив наглых и избалованных попрошаек.

Отпихивая не в меру назойливых мурок, мы осмотрелись в поисках дальнейшего плодотворного пути. Двор окружали какие-то постройки, похожие на хозяйственные; напротив возвышался сам храм. Его фасад был расписан полуосыпавшимися фресками, изображавшими торжественно шествующих кошек. Храмовая дверь была заперта.

Посреди двора стоял большой бронзовый котёл с крышкою; вокруг него располагались в несколько рядов низкие каменные корытца.

В пристройках имелась пара дверей: одна — закрытая на тяжёлый замок — была низкой и напоминала конструкцией грузовые подвальные люки в овощных магазинах; другая — нормальная — была приоткрыта. Мы было направились к ней, стараясь не шуметь, но кошки завыли с новой силою, и из двери выглянул какой-то лысый субъект. Узрев нас, он тут же нырнул обратно; дверь захлопнулась, заскрежетал засов.

Серёга, подскочивший слишком поздно, дёрнул пару раз за ручку и бойко закричал:

— Эй, открой, по-хорошему прошу, а то хуже будет! — но внутри лучшей доли не возжелали и дверь не открыли.

— Ладно!… — многообещающе произнёс Серёга и направился к другой двери, на ходу доставая из карманов какие-то проволочки и гвоздочки. Подойдя, он сходу схватился за замок и начал в нём ковыряться мастеровито и убедительно.

Мы с Бобой расположились рядом, поглядывая на всякий случай по сторонам. Лёлик же отошёл от нас на середину двора, присел там на корточки и позвал ласково:

— Кис-кис, — прищурившись при этом прегадко.

Я, памятуя о его тяге к динамическим экспериментам над кошачьей породой, счёл необходимым предупредить:

— Эй, биолог, они тут священные.

— Так я ж только погладить, — хитро ответил Лёлик, протягивая миролюбиво раскрытую ладонь зверькам.

Кошки, толкаясь и вопя, потянулись мордочками, надеясь на съестной сюрприз, но сюрприз вышел несколько иным. Лёлик внезапным рывком протянул в кошачью гущу свободную руку и изловчился зацепить за хвосты парочку особо доверчивых особей, тут же подняв их повыше. Улов завопил благим матом.

— Арестованы за нарушение общественного порядка! — бодро сообщил Лёлик, легко как балерина подскочил к бронзовому котлу, приоткрыл крышку, кинул кошек вовнутрь и крышку захлопнул.

Потом присел рядом и, умильно закатив глаза как гурман при дегустации, легонько ударил цевьём по котлу. Раздался басистый тягучий гул, в который резко вписались надрывные вопли заарестованных животин. Лёлик, ударив посильней, склонил голову на плечо, прислушиваясь к получившемуся звуковому набору, а затем заколотил по-рокк-н-рольски, вызывая обильное крещендо.

Тут Серёга вскрикнул радостно, отшвырнул распахнутый замок, отворил дверь и прытко поспешил вниз по ступенькам в подвал. За ним было направились и мы с Бобой. Но вдруг давеча захлопнутая дверь распахнулась и оттуда выскочила немалая толпа бритоголовых личностей в белых и рыжих балахонах. Они быстро побежали к Лёлику, размахивая палками, кидаясь камнями и крича гортанно.

Мы с Бобой кинулись на выручку, но несколько запутались в узком проходе. Лёлик же не растерялся, вскочил на ноги, обежал вокруг котла, сдёрнул с него крышку, прикрылся ею как спартанец при Фермопилах, и стал ёрзать незанятой рукой, пытаясь изловчиться и вытащить из-за спины автомат. Это ему удалось; он выставил поверх своего щита ствол и бабахнул от души в воздух. Жрецы шарахнулись туда-сюда, спотыкаясь о заметавшихся кошек, сбились в баранье стадо, да так и повалились, глядя снизу на Лёлика со страхом и ненавистью.

— Эй, что за шум? — бодро закричал Серёга, вылезая наружу и не особо обращая внимания на изменившийся интерьер двора, так как тащил, пыхтя, без малого трёхведёрную покрытую серой пылью амфору, очертаниями походившую на взрослую купеческую дочь.

Коллега с облегчением поставил сосуд наземь и, бережно придерживая, пылко воскликнул, захлёбываясь словами:

— Мужики, там много!… Давай, давай, все подметём! — глаза его блестели.

— Пошли, что ли, посмотрим, — пригласил я Бобу.

— Я тоже хочу! — закричал Лёлик.

— Ты этих вот в плен взял, ты и охраняй! — строго сказал я. — А то мы с ними не справимся.

Лёлику аргумент понравился и он, всё так же держа крышку навроде щита, стал расхаживать вокруг жрецов, покрикивая для порядка.

Мы спустились вниз. В подвале по стенам тянулись полки, стояли лари и сундуки, настежь распахнутые. Кругом было пусто, и лишь в дальнем углу стояли на деревянных подставках разнокалиберные амфоры, да притулился мешок, наполненный, как оказалось, вялеными финиками.

Вниз по ступенькам скатился Серёга, стал хватать амфоры, пихать их нам в руки, приговаривая что-то про трофеи, пополнение запасов и пир на весь мир. Тащить всё это вовсе не хотелось, и, посовещавшись, решили воспользоваться вовремя случившимися пленниками.

Поднявшись наружу, мы выбрали самых крепких и, дав Серёге для острастки покричать и потопать сапогами, нагрузили их так, чтоб мало не показалось. Серёга никому не доверил свою пузатую красавицу, поднял её сам и, побагровев от натуги, поволок к воротам, переваливаясь и ставя враскоряку ноги.

— Эй, надорвёшься! — крикнул я ему.

— Своя ноша… не западло! — ответил Серёга, дыша с надрывом.

Запертые изнутри ворота мы без помех отворили и тем же путём, но уже заботясь о цельности каравана при помощи изображения конвоя, без приключений вернулись обратно.

Серёга героически дотащил гигантский сосуд до самой двери, где, всхлипнув надсадно, поставил амфору на землю и, вытирая ручьи пота, милостиво разрешил:

— Ну ладно, можете тоже немного понести.

Мы вежливо отвергли оказанную честь, а взамен приспособили к громадине двух жрецов покрепче, заботливо забрав у них куда меньшие по весу сосуды.

Всем коллективом мы вошли в дом и поднялись по лестнице на второй этаж. В доме происходила суматоха; по комнатам бегали чернокожие и желтокожие рабыни, откуда-то издали слышался боевой голос Раиса.

Вышел к нам навстречу Джон. Он самодовольно улыбался, словно бы уже успел осуществить свои гадкие замыслы, и ел яблоко. Окинув взором навьюченный караван, он благосклонно кивнул и любезно проинформировал, что банкет будет на первом этаже, так что придётся спускаться обратно.

Вслед за Джоном мы спустились по другой лестнице в узкий вытянутый зал с белёными стенами, выходивший террасой во внутренний частично выложенный каменными плитами дворик. Зал украшали резные колонны из чёрного полированного дерева; из такого же дерева стоял длинный стол со скамейками. Во дворе росли чахлые деревца да пара розовых кустов с пожухлыми бутонами. Посередине находился колодец с низкими стенками и журавлём; рядом размещался круглый пересохший бассейн с каменными стенками. Густая тень протянулась от противоположной стороны дома к колодцу, предвещая скорое наступление вечера.

Мы сгрузили сосуды в угол и отпустили полонян, отрядив Бобу с Лёликом проконтролировать их благочинный уход с подведомственной территории.

Появились желтокожие рабыни с блюдами, расставили их по столу; на блюдах в скромном количестве лежали фрукты: яблоки, груши, виноград. В деревянной бадейке находились медовые соты, потемневшие от времени.

Серёга отбил горлышко у амфоры, хлебнул щедро, крякнул и принялся раскурочивать мешок с финиками, а раскурочив, стал с интересом смотреть внутрь.

— Ага! Пришли! — закричал Раис, забежав в комнату. — А я кашку варю! — гордо сообщил он и, покрутив головой, поинтересовался: — Чего принесли?

— Да вот, мясца диетического с овощами, — хитро сказал Серёга.

Раис обрадовано гикнул и ткнулся в мешок, а Серёга захохотал и стал совать ему под нос горсть слипшихся плодов, в которых виднелись белые толстые червячки. Раис сморщился, заругался и вновь убежал.

Серёга подозвал рабыню с блюдом и, приговаривая: "а вот мы их щепочкой", принялся выковыривать червяков подобранной с пола деревяшкою, складывая обработанные фрукты в подставляемую рабыней посуду.

Вошёл Мухомор. Под его руководством две коренастые негритянки притащили резной стульчик с мягкой подушкою на сиденье и поставили его во главе стола.

— Как изволит себя чувствовать Клеопатра? — вальяжно спросил Джон.

— Её царственное величество изволит одеваться перед трапезой, — сухо ответил Мухомор.

Джон важно расчесался пятернёй, подмигнул мне и сообщил:

— Ох, и повеселюсь ужо сегодня с царицею!

За дверями раздался шум такелажных работ; вошёл Раис, пятясь задом, размахивая руками и громогласно советуя заносить то влево, то вправо; следом четыре рабыни, судорожно надрываясь, тащили закопчённый котёл с аппетитно дымившимся содержимым.

— Чего тут? — поинтересовался Боба, заглядывая в котёл и нюхая не без удовольствия.

— Кашка чечевичная с лучком жареным на оливковом маслице, — с гордостью представил кушанье Раис.

Котёл утвердили посередине стола; желтокожие рабыни притащили пустые медные миски, чаши, костяные плоские ложки. Серёга самолично расставил по столу амфоры в изобильном количестве.

— Ну что, вроде всё готово! — резюмировал Раис, окидывая счастливым взглядом стол.

— Ну, и где царица? — спросил требовательно Джон у Мухомора.

Тот выдержал паузу и не спеша удалился. Джон энергично показал ему вслед средний палец и вновь принялся прихорашиваться. Лёлик шмыгнул к столу, схватил в одну руку ложку, в другую яблоко и стал, обжигаясь и кряхтя, пихать кашу в рот, закусывая фруктом. Боба схватил едока за локти, стал оттаскивать, стыдя и позоря, но Лёлик огрызался, де плевал он на все царские дворы и этикеты, и норовил ещё черпнуть кашки.