Римские вакации

Глава 34

В которой Клеопатра находится, да не так, как хотелось бы, а Боба болтает лишнее.

По дороге коллеги вдоволь мусолили тему Антониева коварства и планировали адекватные действия по восстановлению справедливости. Согласно им в первую очередь надлежало отобрать обратно царицу с её окружением, доставить в обжитую уже обитель и продолжить так хорошо начавшиеся народные гуляния.

Чем ближе мы подходили ко дворцу, тем больше попадалось на улицах римской солдатни. Как трудолюбивые мураши, они тащили в направлении дворца мешки, сундуки, свёртки, всевозможную домашнюю утварь, начиная от светильников и заканчивая коврами; встречный поток воинов шёл налегке. Площадь перед дворцом напоминала гибрид цыганского табора с купеческим караваном: везде стояли повозки, вокруг них суетились римляне, пакуя реквизированное имущество в добротные тюки; в проулках у развороченных куч сена отдельными компаниями стояли волы и лошади. И те, и другие успели щедро украсить отведённую им территорию кучами свежего навоза. Шум и гам напоминали вокзал в момент прибытия долгожданного поезда.

Прорулив между людьми и повозками, мы поднялись по лестнице и наткнулись на новое, уже бюрократическое препятствие: у прикрытых дверей парадного входа один из военных трибунов ругался с Дыробоем. Четыре караульных преторианца стояли тут же, опираясь на копья, и ухмылялись, наблюдая за тем, как их босс, хмыкая и ковыряясь в ушах, качает отрицательно головой, сообщая сквозь зубы, что пущать не велено, великий Антоний занят. Военный трибун выругался, плюнул и убрался не солоно хлебавши. Преторианцы рассмеялись ему вслед, но, увидев нас, примолкли и стали неуверенно переминаться, как малыши на утреннике, захотевшие на горшок.

Дыробой скорчил кислую мину и заторопился уходить во дворец.

— Стой, Дырокол! — окликнул его Раис и, подкатив ближе, потребовал: — Пароль?!

Дыробой отвалил челюсть и, засомневавшись в собственной компетентности, осторожно поинтересовался:

— Какой пароль?…

— Не знаешь, а на посту! — рявкнул Раис. — Придётся доложить по начальству!

Дыробой крякнул и замер, выпятив челюсть в попытке осмыслить получившуюся действительность, но Раис, не давая опомниться, хлопнул его по плечу и снисходительно произнёс:

— Ладно, служи дальше, да смотри, никого не пускай!

Центурион агакнул и почесал затылок; преторианцы у входа предупредительно расступились, пропуская нас во дворец.

Внутри мы тут же почуяли головокружительные запахи сытной мясной пищи. Как натуральные ищейки, следуя по пути ароматов, мы пробежались по дворцовым переходам и оказались в большой комнате, заваленной по углам щитами, панцирями и прочей амуницией, где за длинным столом сидели преторианцы, весело гогоча и с аппетитом уплетая с больших блюд что-то вкусное.

— Оба-на! — заорал на разухабистый манер Серёга: — Жрут и не приглашают!

Без церемоний мы распихали римлян, столкнув при том даже кого-то со скамьи, уселись и накинулись на толстые куски жареного мяса и пшеничные лепёшки; в глиняных кувшинах оказался напиток, сильно походивший на тёмное горькое пиво.

Преторианцы с нашим появлением поскучнели, разговоры прекратили, есть стали скромно.

Раис, мощно двигая челюстями, щедро пригласил:

— Ешьте, не стесняйтесь… чего останется!

— Ага! — размазывая жир по щекам, подхватил Серёга и ударил прибаутками: — Щи да каша — пища наша! Солдат спит, служба идёт!… Так что идите-ка вы поспите!

От таких любезностей римляне и вовсе потеряли аппетит, тем более Лёлик с Раисом устроились как раз супротив блюда с мясом, и если какой-нибудь недогадливый оглоед тянулся взять порцию, то или Раис успевал этот кусок ухватить, используя обе руки и даже зубы, в которых он защемлял мясо и жевал его, втягивая в алчный свой рот как в мясорубку, или же Лёлик сгребал кусман горстью, надкусывал его, гадко сопя и чавкая, и швырял обратно в блюдо, норовя обрызгать наглеца соусом.

Вскоре преторианцы, мрачно косясь, стали уходить группками, и в комнате мы остались одни.

Сытость наступила как-то сразу и безоговорочно. Осоловев и почувствовав негу, коллеги впали в благодушие, и уже никто особо не помышлял ругаться с Антонием из-за преждевременного некрасивого оприходования царевны. Тем не менее, душа требовала прекрасного, и мы решили прогуляться по дворцу.

Августейшие хоромы на взгляд цивилизованного человека никак не были приспособлены для полноценного житья из-за своей неуютной огромности и видимого отсутствия предметов быта. К тому же залы и комнаты своею многочисленной мраморной отделкою живо напоминали станции метро.

Серёга попытался поскользить по мраморному полу, но кирзачи этого делать никак не желали, и неудавшийся фигурист из чувства протеста быстро начеркал штыком на стене короткое, но ёмкое срамное слово.

Шествуя анфиладой, мы поравнялись с тяжёлой занавесью, закрывавшей проём, перед которой стояли два преторианца в полном доспехе, держась за рукояти мечей. Из помещения раздавались приглушённые голоса.

— Тут, что ли, Антон? — сытно рыгнув, спросил лениво Лёлик.

Преторианцы одновременно кивнули и подтянулись.

— А чего там? — уточнил Раис, дёрнув бровями.

— Суд, — предупредительно было доложено.

— Ишь ты! — удивился Серёга. — Кому там кича светит?… Ну ладно, пошли поздоровкаемся… — и, отвернув край занавеси, вошёл первым.

В большой светлой комнате с богатой росписью на стенах и потолке, с широкими окнами, выходившими в невесть откуда взявшийся сад, имелось немалое собрание.

На возвышении, крытом пурпурной блестящей тканью, в двух равнозначных креслах с прямыми спинками сидели Антоний и Клеопатра, которой Джон, застенчиво закрывая ладошкою многоцветный фингал, тут же стал делать всякие многозначительные знаки и ухмыляться; впрочем, без ответных движений.

У возвышения толпились важные адъютанты с какими-то свитками, переминался хмурый квестор, машинально постукивавший по своему ключеносному кошелю, отзывавшемуся приятным звяканьем; из-за спинки кресла Клеопатры выглядывал с озабоченным видом старичок Мухомор. В углу, скромно потупившись, стоял коренастый дядька из разряда личных рабов Антония.

Перед честной компанией под конвоем из четырёх преторианцев переминались с ноги на ногу юный царь Птолемей и женоподобный Пофин.

— Ага, нашли жирняя вражеского! — воскликнул Лёлик.

— Где обнаружили? — спросил Джон у Антония.

— В порту поймали. Пытался по Нилу удрать, — ответил Антоний, пытаясь хранить важность лица официального.

Оба арестанта имели вид понурый и упаднический, хотя евнух ещё и норовил изредка на Клеопатру глядеть строго, но быстро под её недобрым взглядом терялся и начинал нервничать. Юный царь вообще выглядел хуже некуда.

Мы, не чинясь особо, прошли к возвышению.

Раис махнул Антонию рукой и разрешил:

— Продолжайте…

Антоний поперхнулся от оказанной учтивости и, сурово откашлявшись, продолжил:

— Итак, Пофин, ты обвиняешься в том, что коварно и подло напал на римское войско, прибывшее в Александрию с целями сугубо мирными и справедливыми.

— Вот, вот! — воскликнул гневно Раис. — С гуманитарной миссией, понимаешь, прибыли, а тут коварно напали, сволота!

— Вы пришли на землю Египта без приглашения, — пискляво пробормотал евнух.

— Кто это тебе сказал? — торжествующе молвил Антоний и поглядел на Клеопатру.

Та усмехнулась одними уголками губ и со вкусом произнесла:

— Это я, царица Египта, пригласила римлян.

Пофин, зябко ёжась, процедил:

— Ты была лишена трона за то, что подняла бунт против своего венценосного супруга и брата царя Египта Птолемея Диониса, — за сим евнух подтолкнул паренька, чтобы тот подтвердил прозвучавшие слова, но юный царь лишь вяло пошатнулся и судорожно икнул.

Антоний повернулся к Клеопатре и спросил строго:

— Клевета?

— Клевета, — подтвердила та.

— Клевета! — вынес вердикт Антоний и кивнул невзначай конвою.

Рослый преторианец тут же врезал евнуху по почке; Пофин загнулся, хватая раскрытым ртом воздух, но потом выпрямился и пронзительно взвопил:

— Она Птолемея Диониса и меня отравить хотела! Рабов менять замучились!

— А зачем их надо было менять? — любознательно спросил Боба.

— Те, кто пищу пробует, мёрли постоянно! — прокричал евнух.

Антоний снова повернулся к Клеопатре и снова спросил у неё не менее взыскательно:

— Клевета?

Клеопатра сурово нахмурилась и снова подтвердила, кивнув энергично:

— Клевета.

— Истинная клевета! — выкрикнул обличительно из-за кресла Мухомор.

— Клевета! — развёл руками Антоний, всем своим видом показывая невозможность перевоспитания этого злостного лгуна.

Пофин болезненно съёжился, закрывая почки, но новый удар пришёлся уже по хребту, отчего евнух, сдавленно захрипев, едва не упал.

Антоний вздохнул глубоко и, воздев перст, многозначительно заявил:

— Итак, волей Цезаря и Сената я уполномочен определить вину министра Пофина, а также рассудить детей упокоенного царя Египетского Птолемея Авлета, как то: Клеопатру и брата её так же Птолемея, но уже Диониса… — Антоний перевёл дух, довольно ухмыльнулся, явно наслаждаясь своей ролью, затем постарался стать суровым и торжественно провозгласил: — Суд будет скорый, но беспристрастный! — явно при этом передёргивая, так как итог был достаточно ясен хотя бы из того, что Клеопатра восседала рядом с новоявленным судьёю, а её братец находился под конвоем.

Антоний сделал паузу, разглядывая при том Пофина как мерзкое насекомое, поиграл бровями, посмотрел на Клеопатру, неотрывно сверлившую яростным взглядом братца и евнуха, и уже со скукою произнёс:

— Взвесив все обстоятельства и найдя возможность совершить справедливость, мы порешили признать виновным во всех учинённых безобразиях бывшего министра Пофина и предать его заслуженному наказанию, — после чего махнул рукой пренебрежительно, словно отгонял муху.

Два преторианца подхватили Пофина под мышки и потащили к выходу. Тот обмяк, смертно побледнел и стал открывать беззвучно рот как пескарь на суше.

Коренастый раб, вытянув шею, уставился на Антония. Тот кивнул. Раб сделал постную физиономию и, деловито доставая из-за пояса толстый чёрный шнурок, пристроился за выходившей троицей. Занавесь качнулась, скрывая от нас ушедших, и почти сразу же из коридора раздался продолжительный сдавленный хрип и шаркающие звуки. Затем хрип смолк, и после некоторой возни поволокли по полу прочь что-то тяжёлое, но мягкое.

— Ну вот, — удовлетворённо заявил Антоний. — Правосудие свершилось. Враг Рима наказан.

— Никак удавили, — неодобрительно сказал Боба и нахмурился.

— Да уж… — пробормотал Джон. — Сказано сделано…

— Ну, а с этим чего? — лениво произнёс Антоний, глядя на юного Птолемея, трясшегося всем телом.

Клеопатра, не мигая, уставилась на своего младшего брата вовсе не как на кровного родственника, а как на кровного врага, которого, наконец-то, можно начинать медленно и с наслаждением резать на мелкие кусочки.

— Ну вы, это!… — решительно сказал Боба и даже загородил паренька своим телом. — Нечего детей тиранить! — при этом он повёл стволом пулемёта так, как если бы Антоний помещался аккурат посерёдке назначенного сектора обстрела.

Антоний, потеряв величественность позы, нервно завозился в кресле и растерянно зыркнул на царицу. Та, прикрыв глаза тёмными веками, подумала, потом вновь глаза распахнула и воззрилась на Бобу с нежной любовью исключительной силы, а потом ему улыбнулась ласково и многообещающе, отчего наш коллега вмиг потерял суровую боевитость и растерянно заулыбался в ответ.

Клеопатра плавно повернулась к Антонию и кротко молвила:

— Я как сестра и супруга возьму Птолемея Диониса под свою опеку. Взываю великого Антония к великодушию. Прошу простить его и отдать мне… На воспитание… — теперь в её взоре читались гуманизм и миролюбие.

Антоний облегчённо вздохнул и торопливо пробормотал:

— Да, да! Именем Цезаря и Сената!…

Боба с умилением посмотрел на прекрасную царицу, удовлетворённо кивнул и отошёл в сторону. Юный Птолемей вовсе не выглядел довольным только что выпавшей ему участью. Напротив, он смотрел на свою сестру с явным ужасом.

— Уведите мальчика! — проворковала Клеопатра, кивая конвою, затем щёлкнула пальцами, вызывая Мухомора из-за кресла, и сказала нежным голоском: — Пристрой его рядом с моими покоями… Да чтобы со всеми удобствами…

— Ага, понял! — готовно воскликнул старикан, шустро подскочил к Птолемею, без пиетета схватил его за руку и потащил из комнаты.

Преторианцы затопали следом. В комнате остались все свои.

— Ну, ты, Антон, даёшь… стране угля! — строго сказал Лёлик, забираясь на возвышение поближе к креслам.

— Что даю? — осторожно уточнил тот.

— Клеопатру почему, спрашиваю, стырил не по-товарищески, а?! — гаркнул Лёлик, тыкая при этом пальцем в предмет раздора якобы не смотря, но норовя попасть прямиком в туго обтянутую белоснежной тканью грудь. — Обещал ведь на три дня и три ночи! — продолжал Лёлик, не на шутку ввинчивая палец в упругую плоть. — А сам!?…

Клеопатра поджала губы, поморщилась и отодвинулась. Антоний хмыкнул и начал словоохотливо объяснять:

— Ну так это что касается военного трофея! Военная власть и выделила его… её на этот срок. Все честно благородно. Но тут, вишь ты, война кончилась, и пришлось военной власти меняться на гражданскую. А гражданская администрация реквизицию произвела… Всех трофеев… Во как! — Антоний благожелательно улыбнулся.

— А кто ж гражданская? — озадаченно спросил Джон.

— Я и буду! — отрекомендовался Антоний. — Как военный начальник, волей Цезаря и Сената, себя и назначил. После чего, значит, и произвёл реквизицию.

— Надул, шельма! — в бессильном гневе произнёс Джон.

— Ну так!… — загордился Антоний и, повернувшись к Клеопатре, с трудом скрывавшей под маской безразличия не совсем внятные, но явно опасные для всех нас эмоции, хитро ей подмигнул.

— А как же воинские заслуги, как же планы наши гениальные?! — бросился скандалить Лёлик.

— Как и договаривались, — уже с ленцой ответил Антоний. — Клеопатрой вы… — он посмотрел на царицу и продолжил обтекаемо: — …в смысле… пообщались. Чего теперь-то?

— Я не общался! — воскликнул Лёлик.

Антоний пожал плечами и посмотрел на занавес, который в это время кто-то откинул снаружи.

— Привели! — закричали оттуда.

— А ну, давай сюда! — оживился Антоний.

Группа решительно настроенных преторианцев во главе с Дыробоем ввела двух жрецов местного вида в порванных хламидах. Один жрец был высок, сух и надменен — он поджимал губы и смотрел исподлобья; другой, маленький и толстенький, вжимал голову в плечи и никак не мог совладать с нервным тиком, дёргавшим его плохо бритую жирную щеку.

— Эти? — деловито спросил Антоний у Клеопатры.

Та, прищурившись, оглядела жрецов и кивнула:

— Длинный — главный жрец храма Аписа, а жиряга — казначей… Доверенные лица Пофина. Если они не знают, то никто не знает.

— Рим всё видит, Рим всё знает! — взревел вдруг Антоний, приподнимаясь и тыча указующим перстом в жрецов. — Говорите, куда казну дели?!

Жрецы синхронно вздрогнули и отшатнулись, но промолчали; маленький задышал с судорожным сипением, длинный мрачно морщился, пялясь в пол.

— А я говорю: говорите!! — ещё громче рявкнул Антоний. — А то хуже будет!

— Отвечайте, презренные! — вступила в допрос Клеопатра. — Нам известно, что вы спрятали нашу казну в ваших подземельях. Верните казну, и мы вас пощадим. И даже наградим… — впрочем, последние слова прозвучали неубедительно.

Длинный жрец презрительно фыркнул и скрипучим голосом произнёс короткую фразу на непонятном языке, отчего Клеопатра натуральным образом подпрыгнула и даже зашипела по-змеиному. Похоже было, что служитель культа приложил царицу крепко и убедительно.

Джон хитро ухмыльнулся, глаза его заблестели. Коллеги зашевелились, зашептались — всем вспомнилась странная процессия, виденная в подземелье. Клеопатра зыркнула на нас внимательно, и вдруг Боба, глядя на неё преданно и улыбаясь не хуже Буратино на карнавале, выступил вперёд, повёл плечом как танцор перед коронным проходом и ляпнул внезапно:

— А мы знаем, куда они казну запрятали!

Клеопатра поощрительно болтуну улыбнулась и закивала головой как заслуженная учительница, и Боба, не ощущая тычков и затрещин, посыпавшихся на него со всех сторон, завершил предательство:

— Это где церковь… храм, то есть… там быки ещё… целое стадо, и один с мошною!… — Боба щедро показал природу данной мошны на себе. — Дверь там тайная!

Длинный жрец, глядя с ненавистью, стал бормотать что-то с взвизгами, крутить пальцы в странные фигуры и тыкать этими фигурами в сторону Бобы. Впрочем, на него никто не смотрел.

— Храм Аписа! — удовлетворённо произнесла Клеопатра и даже хлопнула в ладоши.

— Храм, говоришь! — воскликнул Антоний, вскочил пружинисто и заявил Бобе: — Дорогу покажешь! Награжу как следует! — затем толкнул в бок квестора: — А ну, команду давай орлам собираться! Да возы там, рабов, мешки готовить!…

Квестор важно кивнул и шустро побежал вон из комнаты, гремя ключами.

— А вы чего стоите?! — гаркнул Антоний адъютантам. — А ну, помогать!…

Те, спотыкаясь, кинулись вслед за квестором.

— Ну ты чо? — подступил Лёлик к Бобе. — Чего сокровища сдал?

— Ну ты и дятел! — возмущённо загундел Раис. — Лишил, понимаешь, богатств праведных, заслуженных!

— Ну так… А чего? — бормотал стеснительно Боба, хлопая глазами.

— Ладно. Ничего уже тут не поделаешь, — сказал огорчённо Джон.

Антоний о чём-то вполголоса посовещался с Клеопатрой, после чего приказал Дыробою жрецов до особого распоряжения запереть покрепче и подальше.

— Мерзкое племя! — ругнулась им вслед Клеопатра, нервно сжимая пальцы. — Вроде бы и приняли нашу эллинскую веру, а сами всё туда же смотрят: на своих варварских древних богов, всё в своих подземельях колдуют… Ну теперь я их выведу!… — царица резко встала и стремительно вышла из комнаты.

Антоний подошёл к Бобе, взял его за талию запанибрата и сказал:

— Ну что, пойдём?…

— Поделишься! — строго выкрикнул Лёлик и даже погрозил пальцем.

— А как же! — сделал большие честные глаза Антоний.

— А не обманешь?!… Нас нельзя обманывать, у нас раненные!… — закричал с надрывом Лёлик, выволакивая за руку упиравшегося Джона.

— Да разве можно это — союзников обманывать! — с неподдельным ужасом сказал Антоний и заспешил из комнаты, толкая перед собой Бобу.

Мы заторопились следом.