Римские вакации

Глава 12

В которой герои знакомятся с исторической личностью и получают от неё приглашение принять участие в заморском военном визите.

На площади практически никого не было; лишь вдалеке виднелось несколько фигур, да стая бродячих собак, высунув языки, валялась в тени здания.

Мы остановились собраться с мыслями.

Серёга самодовольно потёр бляху и произнёс:

— Значит, другую подсунули. Ну ладно.

Лёлик алчно сверкнул очками, с нарочитым небрежением потрогал цепь и презрительно хмыкнул:

— Ха, медяшка!… — и тут же, противореча сам себе, грубо спросил: — Так дашь поносить-то?!…

— Как же дам-то? — жадновато заудивлялся Серёга. — Это, стало быть, как орден мне, за геройские, значит, мои заслуги. А ордена не передаются.

Лёлик отвернулся в сторону и гадливо процедил:

— Как же ге-ерой!… Если бы не мы… не я… давно бы брюхо-то распороли… С рогаткой своей дурацкой…

— Ну что, путешественник недоделанный, давай рассказывай! — обратился Джон к Серёге, выражая общее мнение.

— А я чо, я ничо! — чинно начал тот. — Ну, значит, на хате этой ночью курить захотел — прям страсть!… Я как вмажу — сразу бабцов хочу, а после бабцов, значит, цигарку засмолить!…

— А после цигарки? — заинтересовался Раис.

— После цигарки снова, значит, вмазать… — неуверенно ответил Серёга. — И вообще, не перебивай!… Ну, стало быть, курить хочу, сил нет, а табачку-то нема!… Ну и решил на улицу сходить. Думаю, проветрюсь, да и сигареток настреляю… Ты это чего? — озадаченно спросил он у загоготавшего Джона.

— Видишь ли, друг мой, табак завезут в Европу эдак лет через тысячу с половиной, — объяснил я.

— Ага! — догадливо заулыбался Серёга. — А то я всё врубиться не мог: то ли тупые такие, то ли придуриваются… У одного спросил — не дал, у другого спросил — тоже не дал, ну а третьему уж я сам дал — прям в глаз!… А этот сразу развопился не по-пацански, а на шум хмыри какие-то набежали, навалились скопом, замели вчистую в ментовку местную. Только и успел рогатку в трусняк спрятать…

— А рогатку-то зачем с собой брал? — спросил Джон.

— Да так, на всякий случай… — туманно ответил Серёга и продолжил по теме: — А в ментовке какой-то козёл жирный увидел цепочку мою, — Серёга ласково дотронулся до своего ордена, — то есть, не эту, а ту, которую я в магазине… э-э-э… нашёл… ну и в меня вцепился!… Орёт как дурак, как будто цепочек у него мало!… Я ж только одну взял… Ну я, стало быть, адвоката потребовал, всё чин по чину, а эти волки позорные требований моих законных и слушать не стали, долбанули чем-то по кумполу… Очухался уже в зиндане… Вы, парни, прикиньте, ментовка у них ещё тот клоповник. Не как у нас обезьянник, а дырка в полу, а там зиндан натуральный… Ну, короче, повалялся без всякого сознания, только соображать стал, так тут всех нас, кто там со мной горевал, наружу вытащили, в клетки посадили и сюда привезли, на этот самый стадион… Я сначала даже подумал — соревнования какие… А потом — да!… Всё, подумал: хана!… А тебе чего надо?! — Серёга вдруг резко сменил тему, сунулся вбок и схватил за грудки неприметного субъекта с рыбьим взором и поджатыми губами, неизвестно с каких пор притулившегося за нашими спинами.

Субъект и не подумал сопротивляться; он как-то сразу безвольно обмяк в Серёгиных хватких руках, напоминая вялое животное, оказавшееся волею случая в лапах хищника и уже смирившееся со своей участью стать едой.

Серёга субъекта как следует встряхнул, после чего тот слегка оживился и попробовал изобразить дружелюбную улыбку, отчего лицо его вытянулось как от лимона. Затем субъект исключительно вежливым, но очень дрожавшим голосом произнёс:

— Уважаемые чужестранцы! Великий Цезарь, озабоченный приятностью пребывания для всех гостей Рима, приглашает вас для интересной беседы.

— Ну вот, влипли… — обречённо промямлил Лёлик и заметно побледнел.

— Погодь панику пороть, — рассудительно сказал Джон. — Небось, приглашает, а не больно чего. Да и вообще, нас так просто не возьмёшь.

— Во, во! — разулыбался Боба и переложил пулемёт с плеча на плечо.

— А куда это Цезарь нас приглашает? — уточнил Джон.

— К себе в дом, — пролепетал субъект.

— Это хорошо, а то не кушали давно, — заторопился высказать свое мнение Раис. — А тут, глядишь, и пожрём на шару!…

— И где этот дом Цезаря? — с подозрением спросил Лёлик.

— Да тут прямо, на Палатинском холме, — с готовностью пояснил субъект и махнул рукою в нужном направлении.

— А сам ты кто будешь? — продолжил допрос Серёга и ещё разок встряхнул субъекта.

Тот дождался, пока его трясти перестанут, и не без гордости отрекомендовался:

— Я раб Гая Юлия Цезаря!

— Ну так пошли, поглядим, что к чему, — подвёл я итог состоявшемуся разговору. — Серёга, отпусти братана.

Серёга нехотя исполнил мое пожелание; субъект осторожно перевёл дух, аккуратно расправил свою тунику и гостеприимно произнёс:

— Прошу вас следовать за мной.

Вслед за римлянином мы пересекли площадь. Сзади из чаши Цирка донёсся слитный вопль публики — из чего следовало, что представление продолжалось.

Мы прошли между домами, вышли к следующему уступу холма и по широкой лестнице поднялись на него. Там была ещё одна площадь, на которой стоял красивый храм с изящными колоннами. За храмом начиналась широкая прямая улица, по которой нас и повели.

Улица была пустынна, и душный ветерок беспрепятственно гонял по каменным плитам песчаную пыль. Вдоль улицы по обеим сторонам тянулись высокие заборы из белёного кирпича с крепкими воротами. За заборами вздымались пышные кроны деревьев. Между обильной зеленью виднелись роскошные дома, украшенные многочисленными архитектурными излишествами.

Путь оказался недолгим. Вскоре субъект свернул к распахнутым настежь воротам в высокой стене. Из ворот навстречу нам с грохотом выкатилась колесница, запряженная парой белых коней. Возница в рабской одежде зыркнул на нас с интересом, хлопнул вожжами, заставляя коней понестись вскачь.

— Это за хозяином, — деловито пояснил субъект.

Мы вступили в большой двор, украшенный чередой скульптур и усаженный по периметру долговязыми кипарисами. В глубине двора находился дом, по шикарной отделке и величине своей приближавшийся к монументальному дворцу. Во дворе кучковалось немалое количество военных и гражданских лиц. При нашем появлении все они как один молча уставились на нас.

— А вдруг ловушка это? — нервно залепетал Лёлик, с ужасом оглядываясь по сторонам. — Сейчас как налетят, как накинутся…

Но ничего подобного не случилось, и мы спокойно дошли до парадного крыльца с мраморной колоннадою, гранитными ступеньками, бронзовыми львами и караулом из бравых легионеров у высоких двустворчатых дверей с позолоченными накладками.

— Ого! Шикарно! — возвеселился Раис и, приосанившись молодцом, собрался чинным шагом проследовать парадным путем.

— Э-э!… Не сюда, — вежливо, но твёрдо осадил Раиса провожатый и, дав знак следовать за ним, повёл нас вокруг дома.

Мы свернули за угол и шли довольно долго, проникаясь уважением к размерам жилища Цезаря, пока в стене дома не обнаружился вход, прятавшийся за пышно разросшимися розовыми кустами. Вслед за субъектом мы вошли вовнутрь и, пройдя полутёмным коридором, оказались на уютной террасе, выходившей в роскошный обширный сад.

Римлянин предложил нам располагаться, помялся, а потом удалился, посулив, что Цезарь вот-вот будет. Мы осмотрелись. На террасе было тихо, свежо и почти прохладно, что после палящего солнца, пыли и оглушительного сборища местных болельщиков казалось верхом комфорта. От сада террасу отделяла лишь легкая балюстрада да тонкие колонны, подпиравшие покатую крышу, отчего создавалось впечатление отстранённого созерцания открывавшегося пейзажа.

Из сада доносился мелодичный щебет птиц да легко журчал фонтан, замысловато устроенный в виде бронзовой раковины на каменном столбе, из которой струилась сверкавшая в пробивавшихся сквозь листву солнечных лучах прозрачная вода. За фонтаном расходились веером несколько посыпанных красным песком дорожек, вдоль которых на постаментах стояли статуи и декоративные вазы, украшенные барельефами.

На террасе имелась некоторая мебель: обтянутые красной кожей скамейки, чуть в стороне кресло с прямой спинкой и рядом с ним столик на трёх изогнутых ножках, сверху изображавших крылатых грифонов, торсы которых к низу плавно переходили в когтистые лапы. На круглой столешнице из полированного узорчатого дерева стоял начищенный до зеркального блеска серебряный гонг.

Мы расселись по скамейкам и принялись ждать, то поглядывая в сад, то разглядывая в обилии расставленные у стены бронзовые бюсты, изображавшие, по всей видимости, государственных мужей с присущими им суровыми взорами, двойными подбородками и жирными загривками.

Время тянулось медленно. Лёлик, стараясь не шуметь, достал свою энциклопедию, пошуршал страницами, принялся читать. Потом хмыкнул и доложил, что Цезарь ещё тот фрукт: шельма, карьерист и интриган.

— Но слово держит! — сообщил энциклопедист.

— Честный, значит? — с одобрительными нотками уточнил Боба.

— Ага, — подтвердил Лёлик с ухмылкою. — Вот тут как раз в тему пример занятный…

— Какой пример? — заинтересовался Боба.

Лёлик ухмыльнулся ещё шире и стал рассказывать своими словами:

— По молодости Цезарь попал в руки пиратам. Пираты тут, понимаешь ли, в Средиземном море до недавнего времени прямо-таки никому проходу не давали. Вот и нашего Цезаря поймали, да к себе увезли — на пиратский остров — ну и выкуп потребовали. Он своих спутников послал за деньгами, а сам около сорока дней ждал, пока те вернутся. За время своего плена всё с пиратами шутил, обещал их распять. Те не верили. А зря. Когда выкуп привезли, пираты Цезаря отпустили. Как честные люди. А он сразу собрал флот и кинулся за ними в погоню. Всех поймал и распял. Тоже как честный человек.

— Действительно, честный… — согласился Джон, но как-то невесело.

Лёлик перевернул страницу, вчитался, сделал большие глаза и дополнил характеристику ожидаемой персоны:

— Ах, каков гадкий папочка!… Цезарь-то развратник будь здоров… Потаскун без тормозов. Его тут называют "мужем всех жён и женой всех мужей".

— Ну ничего себе ёкарный бабай! — изумился Серёга.

— И не говори!… — озабоченно произнёс Раис. — Сразу вопрос возникает: это зачем он нас позвал таких красивых?…

С подачи коллеги мы стали вполголоса обсуждать: по какой такой причине званы к местному правителю. Подозрения Раиса, разумеется, всерьёз восприняты не были. Серёга, улыбаясь до ушей, высказал личное мнение, заявив, что позвали нас из-за него, потому что своим несомненным подвигом он заслужил звание Героя Рима, и совсем скоро, вдобавок к ожерелью, вручат ему под фанфары самый главный местный орден. Мы посмеялись над его несуразной версией, а потом коллективно решили, что всё дело тут в поневоле состоявшейся демонстрации возможностей огнестрельного оружия, и Цезарь решил лично разузнать детали и подробности из первых рук. В ходе совещания постановили, что надо с ним держать ухо востро, секретов не выдавать, а при возникновении подлой засады брать Цезаря в заложники и прорываться с боем, для чего заранее держать оружие в готовности номер один.

Лёлик снова заглянул в свой источник знаний и заявил, хихикая:

— А вот ещё!… У Цезаря плешь имеется. Так он чтоб ею не светить, постоянно на башке лавровый венок таскает. А над ним за это ещё больше смеются…

Тяжёлые портьеры, прикрывавшие дверь в дальнем конце террасы, покачнулись, раздвинулись, и на террасу выбежала огромная собака, напоминавшая мраморного дога. Увидев нас, она остановилась, шумно принюхалась, утробно зарычала и, стуча кривыми когтями по мозаичному полу, направилась к нам. Вид зверя не внушал доверия, поэтому коллеги зашевелились неуверенно; кто-то на всякий случай щёлкнул предохранителем. Лёлик, сидевший с краю, бочком слез со скамейки и, пробормотав что-то о командирах, которые должны командовать сзади, спешно переместился за наши спины. Оказавшийся на переднем рубеже Раис опасливо привстал, умильно заулыбался, собрав морщинки у узких щёлок, куда спрятались его испуганные глаза, и с ласковым бережением залепетал:

— У-тю-тю, собачечка, что ты, что ты!… — при этом вытягивая как бы невзначай из-за пояса топорик навроде последнего аргумента нашего извечного миролюбия.

— Фйють, фйють!… — раздался за теми же портьерами призывный свист, отчего собака, уже совсем было собравшаяся попугать нас своими жёлтыми клыками, резво переменила намерения и, совершив оверштаг, подбежала, виляя крысиным хвостом, к вышедшему на террасу гражданину в белой тунике с пурпурной сенаторской каймой и длинными рукавами, по краям которых болталась пышная бахрома. Руки гражданин держал заткнутыми за блестевший золотыми бляхами пояс, свисавший свободно и небрежно как у разнузданного дембеля.

Гражданин был сухощав, широкоплеч, и высок — для местного малорослого племени. На его голове чуть набекрень размещался пышный лавровый венок, под которым просматривалась обширная плешь.

Римлянин похлопал пса по костлявой башке, неторопливо подошёл к креслу, разместился в нём по-хозяйски и широко нам улыбнулся, как было когда-то положено улыбаться дежурным пионерам при встрече официальной делегации.

Боба стеснительно ухмыльнулся в ответ и вдруг тихо, но убедительно ляпнул:

— А у нас лаврушку в похлёбку кладут…

У римлянина физиономия стала вытягиваться, но он быстро взял себя в руки, вновь приветливо улыбнулся и заговорил глубоким бархатным баритоном прирождённого оратора:

— Судя по вашим манерам и одеяниям, вы прибыли к нам издалека. А я, как лицо, наделённое волей римского народа и сената верховной властью, несу ответственность за то, чтобы наши гости ни в чём не испытывали неудобств и прочих недоразумений.

— Спасибо, — вежливо поблагодарил его Джон, а затем учтиво осведомился: — Насколько мы понимаем, это ты — Гай Юльевич Цезарь?

Римлянин на миг озадачился, но затем, ещё шире заулыбавшись, утвердительно кивнул. Коллеги, и без того разглядывавшие римлянина как занятный музейный экспонат, стали пялиться на него уж и вовсе безо всяких церемоний.

Надо сказать, было довольно-таки странно видеть наяву человека, чьё имя в умственном нашем понимании было накрепко связано с героико-историческими эпопеями, запечатлёнными в учебниках и романах, тем более, так сказать, бытовой Цезарь внешностью своей на героя особо не тянул, а более походил на ушлого бухгалтера.

Имел он суровую линию тонкогубого рта, горбатый вислый нос, крепкий подбородок и выпуклые скулы, внушительный лоб с залысинами, плавно переходивший в плешь, которую обрамляли скудные остатки волос, росших жидкими прядями цвета застарелой горчицы. Лицо его было изрезано морщинами и имело тот кирпичный оттенок, который присущ как проводящим долгое время на открытом воздухе, так и солидным любителям тёмного пива. Так что внешностью Цезарь обладал довольно-таки заурядной, и вот только глубоко посаженные чёрные глаза его смотрели со спокойной властностью привыкшего повелевать.

— Итак, вы чужестранцы, — утвердительно молвил Цезарь, прерывая затянувшееся молчание. Одной рукой он теребил себя за подбородок, а другой поглаживал по башке собаку, примостившуюся подле него.

— Твоя проницательность сродни твоему величию, Цезарь, — на всякий случай заявил я на патетический манер.

(Кстати, хочется к слову заметить, что тыканье исторической особе — это вовсе не признак нашего вопиющего бескультурья, а следование тогдашним оборотам речи, ибо именовать уважаемую личность во множественном числе тогда ещё принято не было.)

Цезарь посмотрел на меня с видом начальника, ещё не дозревшего до понимания утончённых образцов ненавязчивой лести, и, кашлянув, продолжил:

— Ну что же! Я очень рад тому, что наш великий Рим почтили своим посещением столь представительные и солидные мужи, — при этом он сладко поулыбался и покивал головой.

— Да уж нет! — вмешался напористо Джон. — Это мы преисполнены громадного удовлетворения и прочих чувств от посещения сего славного города и особенно от натурального лицезрения его выдающегося и заслуженного государственного деятеля.

Данный дифирамб пришёлся уже впору. Цезарь осоловело ухмыльнулся и довольно засопел, но быстро собрался и как бы ненароком спросил:

— А давно ли вы изволили прибыть в Рим?

— Да, пожалуй, не так давно, сколько недавно, — уклончиво ответил я.

Цезарь подумал и решил подобраться с другого бока, пытаясь ненавязчиво разобраться с нашим происхождением:

— А давно ли находитесь в пути?

Я слегка запнулся, обдумывая наиболее бессодержательный ответ, но тут не вовремя встрял Серёга, всё ещё находившийся в состоянии, как это выражаются психиатры, моторного возбуждения:

— Да ещё три дня назад домашние пирожки жевали!

Цезарь озадаченно отвалил челюсть и, в очередной раз внимательно оглядев нас, произнёс:

— А вы совсем не похожи на италийцев. Скажу даже, вы не похожи ни на одно племя, каковые мне довелось наблюдать в моих походах в Испанию, Галлию и Британику. Или я чего-то не понимаю?

Серёга было вознамерился вновь заговорить, но сидевший рядом Джон своевременно пихнул болтуна в печень, а я, воспользовавшись заминкой, быстро проговорил:

— Всё правильно! Просто наш друг ещё не совсем оправился после того, как в Цирке ему столь великодушно была дарована жизнь… — тут я многозначительно притормозил, давая Цезарю прекрасную возможность принести официальные извинения и подтвердить наш дипломатический иммунитет, но недоделанный макаронник лишь одобрительно улыбался и кивал, отчего мне пришлось продолжить несолоно хлебавши: — … И потому в его словах прозвучало не то, что он хотел сказать. А сказать он хотел следующее: путешествие наше началось так далеко и так давно, что наша память не сохранила более точных сведений… — после столь лихо закрученного ответа я позволил себе доброжелательно улыбнуться.

Цезарь не остался в долгу и улыбнулся ещё шире. Я улыбнулся из-за всех сил, но тут же напоролся на уж совсем грандиозную улыбку. Ответить достойно мне уже не хватало природных способностей; я с надеждою посмотрел на коллег. Те мигом сориентировались, и в Цезаря ударил целый залп улыбок, ухмылок и тому подобных гримас, подтверждавших наши совершенно дружеские намерения. С особенным блеском отстрелялся Серёга, умудрившийся поймать солнечный луч полированной фиксой и запустить зайчик Цезарю прямо в глаз.

Цезарь ошарашено зажмурился, отодвинулся осторожно вбок и, словно бы невзначай, спросил:

— Кстати, насчёт цирковых игр, как вам сегодня понравилось?

Серёга вмиг поскучнел, сморщился гадко и пробормотал:

— Да шёл бы ты…!

— О, конечно, конечно! — заторопился я высказаться погромче, здраво рассудив, что Цезарю совсем необязательно знакомиться с некоторыми пожеланиями возможных аспектов своего жизненного пути.

— Я очень рад! — убедительно сказал Цезарь и в самом деле очень обрадовался.

Затем он скучающе поглядел в сад и, как бы безо всякой задней мысли, поинтересовался:

— А вы случайно не заметили, вроде что-то гремело всё во время игр?

— Именно гремело. И даже молнии были, — ответил я с непроницаемым как японская маска лицом, что, к сожалению, никак нельзя было сказать о коллегах, вмиг приосанившихся и как один поправивших вооружение.

Цезарь внимательно изучил их кульбиты и уже с некоторой настороженностью спросил:

— А не находите ли вы, что эти громы как-то связаны с телесными повреждениями, нанесёнными гладиаторам, львам и прочей живности?

Я подумал и глубокомысленно молвил:

— Отчего же…

Цезарь подобрался как боксёр на ринге — его напряжение передалось псу, заворчавшему утробно — и вкрадчиво спросил:

— А не имеют ли отношение к смертоносному грому вот эти заковыристые штуки?… — и потянулся к лежавшему на коленях у Серёги шмайссеру.

Серёга мигом спрятал автомат за спину и набычился недобро. Цезарь отдёрнул руку и отвалился на спинку кресла.

Но тут Раис, напрочь позабыв об уговоре блюсти секреты, гордо брякнул:

— А как же!…

Цезарь помолчал, а потом просительно произнёс:

— А не могли бы вы мне показать, как эти громы гремят…

Мы с коллегами перекрёстно переглянулись; большинство мимически проголосовало за положительный ответ.

— Отчего ж не показать, — с ленцой сказал Джон. — Боба, покажи…

Боба пожал плечами, встал, подошёл к балюстраде и осмотрелся. Затем хмыкнул и, неопределённо ткнув пальцем в сад, спросил:

— Юльевич, тебе вон та ваза нужна?

Цезарь посмотрел в указанном направлении и осторожно ответил:

— Да нет…

— Ну тогда смотри…

Боба вскинул пулемёт, прицелился и выпустил короткую очередь. Каменная ваза разлетелась вдребезги.

От грохота выстрелов Цезарь подпрыгнул и заметно побледнел; потомок Цербера взвизгнул и кинулся прятаться под кресло.

Немного погодя на террасу, стуча сапогами, влетело несколько легионеров с обнажёнными мечами. Увидев своего патрона живым и невредимым, они остановились, не зная: чего делать.

Джон небрежно указал на вояк и наставительно сказал:

— Вот если таких в рядок поставить штук десять, так одним… э-э… громом насквозь можно всех и прошибить, — при этом бессовестно преувеличив технические характеристики нашего вооружения.

Цезарь задумчиво посмотрел на легионеров, а потом, спохватившись, махнул им:

— Идите, идите себе…

Служивые, топоча и оглядываясь, ушли.

— А как эти штуки работают? — с некоторой опаской поинтересовался Цезарь.

— А знать это тебе ни к чему, — строго сказал приободрившийся Лёлик и даже погрозил пальцем.

Джон одобрительно кивнул и проинформировал:

— Всё равно кроме нас никто ими управлять не может.

Раис самодовольно надул щёки и заявил, подведя теоретическую базу:

— Нам их боги нашенские вручили в личное пользование!… — подумал и добавил значительно: — За особые заслуги!

Боба побаюкал пулемёт в руках и строго подвёл итог:

— Так что даже трогать не моги!

Цезарь задумался, глядя украдкой на наше стрелковое оружие, а потом спросил осторожно:

— А чего будет?…

— Амбец! — сурово предрёк Джон.

— Чего? — придурковато переспросил Цезарь.

— Кранты! — крикнул ему как глухому Лёлик.

— Не понял… — растерянно ухмыльнулся Цезарь.

— Полный песец! — весело посулил Серёга.

Цезарь недоумённо пожал плечами.

— Короче, божья кара на весь римский народ на вечные времена, — развёрнуто доложил я.

— Ага… — пробормотал Цезарь и задумчиво опустил веки.

Затем зыркнул на нас разгоревшимся взором и совершенно бессовестно польстил:

— Наверное, вы могучие и непобедимые воины!…

— Да уж! — не выдержал Раис, напыжившись индюком. — В случае чего любое войско или там целый легион одной левой могём!…

— Неужели можете… то есть могёте?! — Цезарь в восторге аж хлопнул себя по ляжкам.

— Могём! — солидно подтвердил Раис.

Цезарь восхищённо потряс головой, пару раз закатил глаза и сладко поцокал языком; потом, решив, видно, что восторгов достаточно, задумался, почесал лысину, а затем деловито осведомился:

— А как вы вообще относитесь к военным походам? Ать-два, понимаете, свежий воздух, новые впечатления, немножко посражался, победил и никаких гвоздей. И египтянки, я слышал… кхе-кхе… о-очень горячие дамочки! Да и плачу я легионерам по-царски. Двадцать денариев в месяц и десятина от войсковой добычи. Ну так как?

— Чего: как? — осторожно уточнил я.

Цезарь почесал нос и ответил:

— Да небось слышали: война тут у меня небольшая происходит с подлым предателем Помпеем.

— А то как же! — важно подтвердил Раис. — Чай, в школе изучили. Ещё картина такая есть: "Последний день Помпея" называется.

Цезарь озадаченно поглядел на эрудита и продолжил:

— Ну так вот, Помпей всё воду мутит — в Египет сбежал, понимаешь. Войско там набирает, грозится на Рим идти. Ну, мы в сенате посоветовались, и я решил пока не поздно высадить пару-тройку легионов в Александрии и там взять Помпея тёпленьким. Да и египтян наказать за то, что предателя пригрели… Ну как?

— Отличный план, — похвалил я стратега.

— Да я не про то, — кротко возразил Цезарь.

— А про что? — спросил подозрительно Джон.

Цезарь глубоко вздохнул и, подавшись вперёд, напрямик предложил:

— Шли бы вы ко мне на службу. А я бы вас не обидел, — сказано это было таким тоном, каким любящий дедушка приглашает на карусель любимых внуков.

На мгновение коллеги застопорились, переваривая совершенно неожиданный поворот событий, никак не вписывавшийся в наши чисто туристические намерения, но потом один за другим возбуждённо зашевелились.

— Ну вот, конешна!! — презрительно протянул Серёга и надвинул кепочку на глаза. — Чтоб я ещё раз в армию пошёл!…

— Вот именно! — сварливо кинулся отказываться Лёлик. — В армию одни дураки ходят!

— А чо армия? — вступился Раис. — В армии ничего даже. Порядок. Когда кормят вовремя… А в Египет я хочу!

— Во, во! — поддержал сосредоточенно внимавший Цезарь. — Именно порядок… У меня в армии… И в Египте…

— Ну, служба — дело нехитрое, — начал издалека Джон, поигрывая кортиком. — Только вот все мы по натуре люди свободные, самостоятельные, командиров над собой не выносим…

Цезарь на мгновение задумался, а затем, догадливо агакнув, ловко совершил обходной маневр:

— Ну, а если как союзники? Отдельной, так сказать, боевой единицей, безо всяких церемоний, вполне автономно, сам себе голова. Посовещались, составили диспозицию согласно нужных пропорций, и айда молодцами-удальцами врага крушить. А? Тем более можно будет потом вам римское гражданство устроить.

— У нас своё гражданство имеется, — с достоинством ответил Боба.

— А что? Я хочу! — воскликнул с чрезмерным возбуждением Раис и широко зажестикулировал: — Понимаешь, там, все дела, мир посмотрим, себя покажем, с египтянскими девчонками пошалим…

— Пограбим! — прытко вставил заинтересовавшийся Серёга.

— …Ну и достопримечательности там всякие: пирамиды, Хеопсы и эти… как их там…

— Свинксы! — подсказал повеселевший Серёга и поднял палец: — Во как!

— А доставка бесплатно? — бдительно спросил Лёлик и недоверчиво поджал губы.

— Естественно! В лучшем виде! — радостно известил Цезарь и гостеприимно раскинул руки.

— Ну если так… — неуверенно начал Джон. — Вроде все высказались по существу… Мнения положительные… — он оглядел коллег: никто не возражал, а упоительно улыбавшийся Боба кивал столь убедительно, что колотил подбородком себя в грудь.

— Стало быть, твоё сиятельство, уговорил, — подвёл я итог. — Будем мы тебе союзниками!

— Ну вот и славненько! — воодушевлёно воскликнул Цезарь и пружинисто встал.

Мы также не замедлили слезть со скамеек; Джон, солидно откашлявшись, полез жать Цезарю руку, отчего тот пришёл в заметное изумление, ибо до практического применения данного обычая оставалось довольно-таки много веков.

— Да, кстати, а когда поход-то? — несколько запоздало спросил Лёлик.

— А завтра! — любезно ответил Цезарь. — Всё уже готово. Завтра на триеры и айда!…

— Однако! — потрясённо промолвил Лёлик. — Надо бы не спеша!…

— И вовсе не надо! — перебил его впавший в разухабистый кураж Раис. — Мотанём как на пропеллерах, раз-два и в дамки, без всяких там фиглей-миглей. И вообще: пришёл, увидел и, это самое… победил!

— Гм! — Цезарь заинтересованно поднял бровь. — Пришёл, увидел… Гм!… Сам придумал? — спросил он у Раиса.

Раис мгновенно насторожился и, тщательно, как на допросе, обдумав ответ, осторожно ответил:

— Да нет… В учебнике прочитал… По истории…

— Ага! — Цезарь уставился в потолок и вдумчиво забормотал: — Пришёл… победил… Чудненько!… Надо запомнить…

— Э-э, слышь… как тебя… папань, хорошо бы это дело спрыснуть! — нагловато намекнул Серёга, никогда и нигде не изменяющий своим принципам.

— Разумеется! — довольно подтвердил, оторвавшись от смакования крылатой фразы, Цезарь. — Как раз тут у меня вот-вот должен торжественный ужин произойти в честь начала компании. Так что не откажите в любезности почтить присутствием…

— И вовсе не откажем… а даже и почтим, — важно успокоил его Раис, с нежностью погладив своё брюхо.

Цезарь крепко потёр ладонями с видом олигарха, выгодно обтяпавшего дельце на миллиард, и нетерпеливо позвенел в гонг костяным молоточком. Почти незамедлительно появился из-за портьер раб в синей тунике, молча поклонился и замер в готовности. Цезарь поманил его, потом что-то прошептал на ухо, а затем обратился к нам:

— Только ужин ещё не совсем сейчас. Попозже. Так что вы пока отдохните, вздремните… Вас проводят… А потом позовут… — Цезарь кивнул рабу: — Проводи… — Цезарь на миг запнулся, но потом отрекомендовал уважительно: — … наших союзников.

Раб, глядя на нас настороженно, сделал приглашавший жест. Мы собрали манатки и направились за ним к двери, скрытой под занавесями.

Раис оглянулся и строго Цезарю порекомендовал:

— Только недолго!…

— Конечно! — прижал руки к груди Цезарь.

Пёс вылез из-за кресла и, недружелюбно поглядывая, пристроился за нами как пастух за стадом.

За портьерами оказался длинный коридор, в коем имелась насущная опасность налететь на изобильно расставленные непонятно по какому принципу постаментики со всякими бюстами, статуэтками и прочими финтифлюшками. Кое-где в коридор выходили двери, прикрытые занавесями; одна из них приоткрылась, девичий голосок что-то спросил у шедшего впереди раба, потом посвистал звонко, отчего предок собаки Баскервиллей ломанулся на зов как ошалелый, едва не опрокинув нас всех; занавесь откинулась шире, пропуская собаку, и я успел заметить премиленькое личико, тут же скрывшееся за опустившейся на место занавесью.

Коридор закончился дверью, выходившей в сад.

Раб повёл нас по дорожкам мимо разбитой вдребезги стараниями Бобы вазы, мимо фонтана за розовые кусты, покрытые благоухавшими бутонами, где обнаружилась беседка на высоком фундаменте с мраморными колоннами, овитыми не без изящества тёмно-зелёными побегами плюща. В беседке стояли полукругом широкие скамейки с наваленными на них пёстрыми подушками. Посередине помещался низкий круглый столик на трёх ножках.

Раб предложил нам располагаться. Раис попенял ему на то, что стол пустой, и потребовал доставить какого-нибудь провианта. Раб ушёл. Мы свалили амуницию на пол и развалились на скамейках. Крыша беседки прятала нас от солнца, давая приятную тень.

Раб принёс блюдо с фруктами. Мы, вкушая угощение, начали было рассуждать о перспективах предстоявшего военного рандеву, но вокруг было так тихо и покойно, так вкрадчиво шелестела листва, и так мелодично щебетали разнообразные птахи, что захотелось вздремнуть. Первым умиротворённо захрапел Серёга, прикрыв глаза кепочкой. За ним и все мы стали устраиваться поудобнее на предмет объятий Морфея. Только Раис подъедал остатки фруктов, да Лёлик чего-то выискивал в своей энциклопедии.

Проснулся я от звуков голоса. Раб приглашал нас пройти на ужин. Солнце уже скатилось под срез крыши и слепило своими горячими лучами. Мы собрались и пошли в дом той же дорогой, умывшись по пути в фонтане.

В доме раб провёл нас невнятными проходами в небольшую комнату, где находился Цезарь, наряженный в пурпурную тогу с золотыми узорами и алые башмаки. Лавровый венок на его голове был явно свежим и по размеру напоминал воронье гнездо.

— Ну как отдохнули? — бодро спросил Цезарь.

— Спасибо, хорошо, — вежливо ответил Боба.

— Тогда прошу! Гости уже собрались, — Цезарь приглашающе махнул рукой и повёл за собою по очередным переходам своего немалого дома.

Впереди послышался шум большого собрания. Мы вошли во внушительных размеров светлый зал с колоннами, весь отделанный разноцветным мрамором, уставленный вдоль стен статуями, ложами и столами.

В центре зала с муравьиным изобилием толпилось множество людей, переговаривавшихся шумно. Среди разноцветия одежд преобладали белые тоги с пурпурной каймой, выделявшиеся как ромашки на лугу. На головах у гостей красовались венки из цветов; точно такие же при входе были стремительно нахлобучены и на нас. Нахлобучивание производили молоденькие симпатичные барышни в легкомысленных туниках. Джон тут же полез с ними любезничать: трогать за подбородки, подмигивать двусмысленно и приподнимать венок наподобие шляпы, так что далее пришлось потащить его насильно.

Хотя квадратные окна давали ещё вполне достаточно дневного света, уже горели масляные светильники фигурных форм со многими носиками, свисавшие с изогнутых рогулин монументальных, высотою метра в два, шандалов, походивших на вычурные офисные вешалки. Широкие чаши массивных треножников курились синими ленивыми дымками благовоний, и развешаны были повсюду, увивая гранёные мраморные колонны и скрывая декоративную роспись стен, гирлянды всевозможных первосортных цветов, отчего воздух был густо пропитан тёплой смесью нагретого масла, летнего луга и ароматной смолы.

При нашем появлении гул разноголосицы смолк; все воззрились на нас и как бы подтянулись. Через мгновение из толпы раздалась слегка истеричная славословица в адрес Цезаря; её поддержал нестройный хор всех присутствовавших. Цезарь небрежно вскинул руку в ответ.

Из толпы выдрался сутулый жердеобразный юноша с приклеенной улыбкой, нездоровой кожей и бессмысленными глазами. Был он одет в небесно-голубую тогу с золотыми узорами, на тощей шее имел малиновый с золотой бахромою шарф, а в руках тонкую тросточку.

— О, дядюшка! — интимно картавя, произнёс юноша. — Сегодня я посетил храм Юпитера Капиталийского, где просил главного авгура осведомиться у богов насчет завтрашнего похода. Полёт ласточек со всей определённостью подтвердил его удачность и победительность!…

Цезарь благосклонно заулыбался, и, приобняв картавого за плечи, отрекомендовал:

— А это вот мой племянник — Брут!

Брут скривил любезную мину и мотнул головой. Мы раскланялись в ответ, исподтишка изучая ещё один исторический персонаж.

Боба вдруг посуровел взором и, наморщив лоб, вспомнил нечто патетическое:

— И ты, Брут!…

Брут перепугался, побледнел, мелкими шажками спрятался за дядюшку и оттуда фальшиво поинтересовался:

— А что, разве есть ещё один?

Боба торжественно ухмыльнулся и было совсем собрался брякнуть виды на будущее, но Джон вовремя сунул доморощенному ясновидцу под рёбра кулак.

Цезарь с дотошной любознательностью понаблюдал за развитием событий, а когда понял, что более ничего интересного не предвидится, приподнято заявил:

— Что ж, друзья мои, начнём, пожалуй! — после чего приглашающе кивнул и повёл нас в конец зала, где у подножия впечатляющей по размерам мраморной фигуры, изображавшей бородатого мужика с суровым взором, стояли девять лож, сгруппированных п-образно по три. На каждую тройку приходился один круглый столик.

Подскочил к нам лысый откормленный дядька в серой тунике с золотым обручем на шее, а с ним целая бригада благообразных прислужников в одинаковых одёжках; все они синхронно поклонились, дядька бросился что-то нашёптывать Цезарю, а прислужники подхватили нас под локотки и с великим бережением как платёжеспособных тяжелобольных подвели к правой группе лож, где стали звать располагаться, одновременно пытаясь стянуть с нас амуницию.

Подозревая в этом навязчивом радушии некую провокацию, коллеги заупрямились, а Серёга и вовсе грозно шумнул, отчего прислужники, словно бытовые насекомые, разбежались по углам. Мы же, особо не комплексуя, свалили отвоёванное имущество под стол и разлеглись по двое на ложах в вольных позах, между делом ругательски критикуя дурацкую привычку римлян есть лежа.

На нашем столе ничего кроме пустых серебряных чаш да мохнатых салфеток, напоминавших размерами полотенца, не было. Впрочем, ничего другого не было и на других столах.

Цезарь расположился по центру на среднем ложе вместе с пышущим здоровьем типом с бычьей шеей. Тип обладал классическими, уже несколько расплывшимися, чертами лица, которые были подпорчены вислым носом и мясистыми ушами, наполовину скрытыми буйной кудрявой шевелюрою. В его внешности парадоксально сочетались волевой подбородок и неуверенный взгляд глубоко посаженных глаз, отчего тип казался и нагловатым, и растерянным одновременно. На нём была тога с красной каймою — причём она окутывала его плотную фигуру как-то скомкано и неуклюже, отчего тип напоминал прапорщика-сверхсрочника, поменявшего привычный уставной китель на партикулярное платье.

Соседние с ними ложа заняли надменные патриции в сенаторских тогах. Остальные гости, распознав момент, кинулись занимать свободные места. Их заботливо пытался направлять лысый распорядитель. Дам среди гостей не наблюдалось.

Джон оглядел контингент внимательно и с досадою бросил:

— Экий мальчишник…

Суматоха постепенно улеглась, установилась тишина. Цезарь встал, торжественно откашлялся и приподнял шикарную золотую со сверкавшими камешками чашу, куда один прислужник незамедлительно плеснул из серебряного кувшина.

— Патриции великого Рима! — начал Цезарь, потом посмотрел на нас и благосклонно добавил: — А так же его союзники! Мы собрались в этот знаменательный день в честь знаменательного события, коим является начало завтрашнего похода, которому все знамения предсказывают знаменательное завершение… — Цезарь на миг задумался и, взяв чашу на отлёт, закончил: — Да помогут нам боги! — после чего плеснул небрежно из чаши назад, норовя попасть на подножие мраморного истукана, но главным образом попал на некстати подвернувшегося прислужника.

Впрочем, это никого не заинтересовало, так как всеобщее внимание привлёк распорядитель, который, встав посередине зала, начал монотонно молотить в пол посохом с золотым набалдашником. Повинуясь сигналу, стройной вереницею потянулись кудрявые смазливые пареньки в голубых длинных туниках, тяжело гружёные блюдами с разнообразной снедью.

У противоположной стены обозначилась группа мужиков с набелёнными лицами, которые, выстроившись в ряд, затянули на разные голоса торжественную песнь, напомнившую праздничную кантату к великому Октябрю.

К нам на стол поставили большое блюдо со всяческой зеленью: капустой, салатом зелёным и красным, луком-пореем, петрушкой, укропом и даже чищеными дольками чеснока. Также поданы были: плошка с оливковым маслом, тарелка с круглыми пшеничными хлебцами, миска с оливками и тарелка с варёными яйцами, залитыми густым соусом с острым запахом гарума.

— Что это мы, к вегетарианцам попали?… — с некоторой паникой пробормотал Раис, озабоченно зыркая по сторонам.

Но тут последовали и скоромные блюда. С позволения сказать официанты по очереди предлагали нам пирог с солёной жирной рыбкой, паштет из моллюсков, куриную печёнку, жареных птичек: мухоловок и дроздов, на что Джон проворчал, что нам бы ещё ворон предложили, а Серёга с Лёликом жизнерадостно вспомнили, как они в детстве ловили на элеваторе жирных голубей, жарили на костре и лопали за милую душу.

Подскочил к нам раб с амфорой из мутного стекла, стал наполнять чаши напитком золотистого цвета. Мы попробовали. Напиток имел вкус кисловатый с медовой нотой и был освежающим, но явно не хмельным.

— Эй, это чего? — недовольно спросил Серёга.

— Мулсум, — ответил прислужник, глядя боязливо на победителя гладиаторов, львов и носорога.

Серёга грозно шевельнул бровями, и прислужник тут же рассыпался в объяснениях:

— Это виноградный сок на меду настаивают. Вкусно…

— Вина тащи! — строго сказал Серёга.

— А вино к фруктам… — робко промямлил прислужник.

— Я тебе дам к фруктам! — прикрикнул Серёга.

Прислужник ойкнул, отскочил к стене, собрался уходить, но спросил:

— А вино вам как разбавлять?

— Я тебе дам разбавлять! — не на шутку рассердился Серёга. — Неразбавленное неси. Да покрепче!

Прислужник обернулся быстро и притащил кувшин на пол-литра. Он наполнил наши чаши густым багровым вином, тем самым кувшин опустошив напрочь. Серёга хлебнул, благосклонно кивнул, но тут же и пожурил прислужника за малый литраж и послал за добавкою, строго наказав использовать ёмкость побольше. Прислужник не посмел ослушался и притащил другой кувшин — радовавший глаз своими размерами.

Вынесли на середину зала стол; на него аж четыре крепких раба с натугой взгромоздили большущее серебряное блюдо с золотыми краями, на котором лежал огромный цельный кабан, окружённый охапками разнообразных трав и овощей. Гости кабану стали рукоплескать. Появился тучный коротышка в белой тунике без рукавов с венком на голове, какой-то уж больно вертлявый для своей комплекции. В руке он держал нож с длинным узким лезвием. Как-то нелепо пританцовывая и вихляя туловищем, сей живчик начал разрезать кабана. Рядом с ним в очередь выстроились прислужники с пустыми тарелками, на которые вертлявый коротышка шустро складывал отрезанные куски.

Первую порцию получил сам Цезарь. Затем обеспечили возлежавшего рядом с ним крепкого типа.

Около Цезаря оказался распорядитель, наклонившийся к своему хозяину. Цезарь лениво смотрел на куски кабанятины и чего-то бормотал с кривой улыбочкой распорядителю. Тот, выслушав патрона, отдавал команды очередному прислужнику, получившему на тарелку мясной кусок. Прислужник торопливо бежал по указанному адресу и наделял избранника кушаньем.

— Никак почётное блюдо, — предположил Раис и забеспокоился: — Как бы нас не обделили!…

Но нас не обделили. Вскоре настала и наша очередь. Цезарь повернулся к нам и помахал приветственно рукой. Прислужники притащили каждому по тарелке с куском ароматно пахнувшего дымком тёмного мяса — по размерам более символическим, чем основательным. Впрочем, в это время прочие прислужники, грациозно выступая, разошлись по залу и принялись расставлять по столам другие яства.

Мы быстро сжевали кабанятину, не найдя её вкусной. Доставили нам на серебряном блюде жареного поросенка. Вокруг него теснились грубо вылепленные из теста птахи неопределённого вида, обильно политые тягучим коричневым соусом и усыпанные совершенно неуместными розовыми лепестками. Выставлены также были прочие блюда: с нарезанной толстыми ломтями розовой ветчиной, с запечёнными в тесте лупоглазыми рыбами, с цыплятами, чьи торчавшие култышки украшены были цветными бантами, с почками в густой подливке, с зарумяненными аппетитно пирогами.

Наполнив свои тарелки с верхом и чокнувшись за победу, мы торопливо принялись как следует подкрепляться. Лёжа было есть неудобно, отчего мы то и дело ворочались. Больше всех ёрзал Раис, пытаясь льготным образом пристроить своё на глазах раздувавшееся пузо. Он, не переставая жевать, всё стенал смутно, но, в конце концов, уселся на краешек ложа по-привычному, вздохнул счастливо и начал есть с удвоенным аппетитом. Цезарь украдкой следил за нами, беседуя о чём-то с плотным типом.

Хор закончил с кантатой; на смену ему появился целый оркестр барабанщиков, флейтистов и прочих дудочников. На середину зала церемонным шагом прошествовали разряженные в военные доспехи мимы с размалёванными белым рожами, стали под визгливую музыку шагать туда-сюда, выстраивая всякие фигуры и размахивая воинственно оловянными мечами.

— Чего это у них в балете одни мужики? Балерин совсем, что ли, нету? — риторически вопросил Джон с недовольною миной. — Ведь и посмотреть не на что!

— Ну так на войну собираемся, — вступил я в дискуссию. — Вот они и устраивают всякие ритуальные пляски на военную тему. А война и слабый пол плохо согласовываются. Так что какие тут могут быть балерины…

— А вот и могут! — решительно не согласился Джон и уточнил мечтательно: — Типа там, например, купание женского батальона изобразить или ещё что-нибудь про других амазонок…

Подошёл прислужник с глубокой медной миской, в которой скворчали в разогретом масле мелкие кусочки непонятного белого мяса. Оказалось — улитки. Я решился попробовать экзотики; прислужник щедро скинул мне на тарелку целую горку брюхоногих. Выбрав кусочек поменьше, я осторожно положил его в рот. Мясо оказалось нежным до расплывчатости, а вкус был совершенно забит чрезмерно применёнными приправами. Раис, чавкая и глотая, посоветовал не заниматься ерундой и пользоваться проверенной пищей. Я послушался совета знатока, отодвинул экзотику на край тарелки и принялся за кусок окорока.

Отплясавших вояк сменила томная дама с пышным бюстом, одетая в длинную тунику, волочившуюся по полу.

Для дамы была вынесена кряхтевшими от натуги прислужниками огромная арфа, вся изукрашенная резьбой. Дама пристроилась к инструменту и стала волнообразно дёргать струны, вызывая нестройные переливы и воспоминания о морской болезни. Проиграв вступление, она затянула глубоким грудным контральто славословный речитатив в адрес Цезаря. Раис замер с непрожёванным куском, зачарованно наблюдая за дамским бюстом, ходившим с щедрой амплитудой кузнечных мехов. Джон презрительно посмотрел на маньяка и мрачно занялся ковырянием в зубах.

А вообще на концерт мало кто обращал внимание. Гости в зале вели себя расторможено, громко переругивались, хохотали, а то и орали без острастки; некоторые начали расхаживать по залу, срывать зачем-то цветы со стен, а кое-кто пытался и подраться. Похоже было на то, что вино уже выдали всем.

Подошли к нам два нахальных юнца, встали напротив и, тыча глумливо куцыми тросточками, принялись наперебой куражиться, обсуждая нашу внешность и манеры, сомневаясь при этом в каких-либо присущих нам достоинствах и часто употребляя слова "дурацкие варвары" и "волосатые луковицы". По виду своему являлись они местными щёголями, а может быть даже и законодателями мод, ибо были разодеты в замысловатые одежды из чудовищно пёстрых тканей, на руках имели множество заковыристых браслетов, а на шеях толстые ожерелья; сами же они были напомажены, разрумянены и накрашены как вечерние девки.

Их дремучие оскорбления, не основанные на достоверной информации, особо нас не задевали, поэтому мы оставались безучастны, и лишь один Серёга мрачно слушал, теребя свою орденскую бляху, а затем, после того, как сквернавцы дошли до охаивания его подвигов на арене, коротко выругался и полез под стол за шмайссером.

Возможно, были бы жертвы, но Цезарь, сосредоточенно наблюдавший за развитием инцидента, вовремя кивнул дюжим прислужникам, толпившимся за ним, которые тут же окружили щёголей, взяли их за руки, и, местами уговаривая, а местами просто таща под микитки, увели прочь.

Чтобы подтвердить собственную значимость, мы ещё раз выпили по полной. Лёлик, видно от дневных переживаний, быстро опьянел, свёл глаза к переносице и, не успев как следует закусить, повалился храпеть на ложе.

Арфистка закончила. Вместо неё вышел с патетическим настроем тощий субъект в здоровенном венке из роз; был он тоже с арфой, но только малюсенькой, навроде сувенирной гармошки. Встав в картинную позу, он ударил по струнам и с завыванием принялся декламировать писаные гекзаметром стихи, цветисто описывавшие какую-то неведомую нам битву, где вместе с Цезарем участвовал целый пантеон богов на правах младших по званию. Джон плюнул в сердцах и сварливо заныл, жалуясь мне на отсутствие любезных его сердцу балерин, танцовщиц и прочих всевозможных вакханок.

Один из прислужников, притормозив рядом, исподтишка выслушал внимательно Джоновы жалобы, подбежал к Цезарю, пошептал ему на ухо. Цезарь покивал, стал что-то говорить крепкому типу, кивая украдкой на нас. Тип недовольно морщился, но слушал.

По сигналу распорядителя со столов убрали порушенные мясные блюда; взамен притащили плетёные из серебряных проволочек корзинки с фруктами, миски с медовыми сотами и лущёными орехами, широкие вазы с какими-то мучными изделиями фигуристых форм, на поверку оказавшимися местными печеньями, липкими от приторной пропитки. Среди всего этого странным диссонансом выглядели огурцы, нарезанные ломтиками и обильно залитые мёдом.

К тому времени мы уже как следует наелись, потому и остались к десерту равнодушными, один лишь Раис, не переставая, жрал печенья, закусывая их виноградом.

Декламатор закончил свою поэму, поклонился раз, другой, ожидая рукоплесканий, но не дождался. Вновь запиликали музыканты; гости уж почти все повскакивали со своих лежанок, стали вольно разбредаться по залу, кучкуясь как на светском рауте.

Цезарь закончил беседовать с типом; они встали и подошли к нам. Никто из коллег и не подумал подняться им навстречу. Один лишь Серёга продемонстрировал хоть какое-то почтение, хлопнув чашу за их здоровье.

— Прошу познакомиться, — сказал торжественно Цезарь, приобняв типа за плечи. — Мой соратник и сподвижник, полководец, командир конницы Марк Антоний.

Не вставая, мы раскланялись с очередной исторической личностью.

— Я его назначил командующим в завтрашнем походе, — известил Цезарь. — Так что вместе будете врагов наших изничтожать.

— Да уж!… — спесиво пробурчал Раис, довольно глядя сытыми глазками.

— А мы думали, что ты сам, Цезарь, командиром будешь, — несколько разочарованно сказал Джон.

— Да дела, дела… — пробормотал Цезарь, хмурясь каким-то своим мыслям.

Антоний смотрел на нас с кислой гримасою без особого почтения и молчал. Цезарь подтолкнул его в бок. Антоний спохватился и наглым породистым баритоном заявил:

— Хочу вас в гости к себе пригласить, так сказать, познакомиться, пообщаться и всё такое… — при этом он довольно блудливо подмигнул, чем весьма воодушевил Джона.

— Да хоть прямо сейчас! — Джон мигом соскочил на пол и нервно забегал вокруг нас, тыча в спины и несвязно приговаривая: — Хватит жрать-то, хватит, вставайте, делу час — потехе время!…

Мы и не собирались сопротивляться, поскольку данный банкет нам уже изрядно наскучил. А потому мы без промедления встали, прибрали амуницию и подхватили под руки совсем уж расслабившегося Лёлика. Раис сноровисто набил на дорожку карманы орехами.

Антоний критически осмотрел нашу компанию и повернулся к Цезарю. Цезарь ласково покивал головой и помахал ручкой. Мы раскланялись в ответ и вслед за властно выступавшим Антонием пошли к выходу. К тому времени раскуражившиеся гости вовсю заполонили проход, так что приходилось проталкиваться.

Впереди, выставив ужасно жёсткий автомат, лез напролом Серёга. На пути его попалась чья-то плотная спина, плавно переходившая в жирный затылок. Серёга с наслаждением пхнул в спину дулом; её владелец дёрнулся и поворотился к нам, оказавшись давешним римлянином, встреченным нами на большой дороге, где мы поначалу его спасли от разбойников, а потом, по воле случая, обчистили сами.

Мгновение наш старый знакомый гневно водил бровями, но, явно нас признав, позеленел, вспотел обильно и, забегав глазками, в полной растерянности пролепетал:

— Привет вам…

Серёга молниеносно надвинул кепочку до подбородка и сварливо проорал:

— Чего надо-то?! Чего надо?! Не знаем мы тебя!… — после чего мы шарахнулись от римлянина, а он от нас.

Движение наше после этого ускорилось, и мы даже как бы невзначай стали сзади подпихивать Антония, чтобы шёл быстрее, и лишь, выйдя из дома на парадное крыльцо, несколько успокоились. Постовые легионеры дружно отсалютовали копьями, на что Раис, приосанившись, бросил небрежно:

— Вольно, вольно…