Римские вакации

Глава 24

В которой происходит генеральное сражение, и если бы не герои, то кирдык бы пришел римлянам.

Утро снова началось как-то не вовремя и не по-человечески. Кругом загалдели, закричали, забегали легионеры, сворачивавшие палатки и нагружавшие скрипучие повозки. Зевая судорожно, мы стали подниматься, потирая ломившие от земной тверди бока, пошли искать телегу с продуктами, где зацепили сухариков; отняли у дежурного центуриона бурдюк с водой и поплескали для свежести в свои заросшие грязью и щетиною физиономии. А тут уже подоспел порученец, позвавший нас под светлые начальниковы очи.

Антоний был мрачен. Не ответив на наши приветствия, он окинул нас холодным взором, особо задержавшись на Лёлике. За спиной полководца маячил легат, также глядевший на Лёлика с немалой укоризною. Походило на то, что он не преминул настучать на нашего коллегу, передав патрону крамольные слова.

Подчёркнуто официально, поджав губы, Антоний стал говорить о том, что если подлые египтяне решат сразиться с римским войском в открытом бою, то сегодня самое на то время, а посему объявляется повышенная боевая готовность, которая подразумевает единоначалие, и потому мы должны слушаться его команд, а если кто не слушается команд в римской армии, того через каждого десятого казнят, а остальных…

Серёга в ответ блеснул фиксой и как бы невзначай направил ствол шмайссера Антонию в живот. Тот споткнулся на полуслове, побледнел и быстро уточнил, что к нам это не относится.

Мы вышли наружу. Нам подвели лошадей. Трубачи выдали сигнал на построение. Легионеры начали быстро строиться в походные порядки. Все они были при полном вооружении. Вперёд зарысил конный авангард. Следом и остальная римская рать тронулась в путь.

Вместе с Антонием мы ехали в начале войска. Перед нами шёл отряд отборных легионеров, сзади двигались преторианцы во главе с Дыробоем.

Антоний выглядел озабоченным и перевозбуждённым. Он рассылал во все стороны конные дозоры, поминутно озирал окрестности, вспоминал какие-то прежние битвы, в которых он неизменно оказывался победителем, но тут же прерывался для того, чтобы подозвать к себе ещё какого-нибудь трибуна и прочитать тому лекцию о тактической обстановке и о важности высокого морального духа воина. Из этих лекций следовало, что в связи с возможной близостью противника и его известным коварством надо держать ухо востро, не расслабляться и воодушевлять легионеров военными песнопениями и обещаниями хорошего трофея. Вскоре когорты одна за другой нескладно затянули походный марш, и войско стало напоминать неудачно организованный смотр строя и песни.

Обеспокоенность Антония передалась и нам; коллеги подобрались и посуровели ликами. Лёлик достал из рюкзака театральный бинокль, повесил его себе на шею и принялся то и дело солидно разглядывать через оптику окрестности. При этом он бормотал сурово, что неплохо бы де развернуться в боевые порядки, пехоту по центру, лучников врассыпную, конницу на фланги, и, вообще, что-то командиры нынче пошли квёлые и никудышные, отчего Антоний медленно, но верно закипал во гневе.

Дорога шла поодаль от берега Нила, лениво катившего свои буро-жёлтые воды слева от нас. Низина у самой реки была сплошь покрыта полями, разрезанными поливными канальцами. Справа от дороги частыми островками росли финиковые рощи. И в полях, и в рощах вовсю трудились полуголые люди. Некоторые при виде нашего воинства разбегались, некоторые продолжали как ни в чём не бывало махать мотыгами. Часто попадались деревни, но отвлекаться на экспроприации Антоний запретил.

Солнце начало жарить вовсю; зной создавал полное ощущение варёности и вялости. Наконец, был устроен привал у деревни, где на околице был колодезь с журавлём.

Легионеры, не расслабляясь, уселись на землю, не ломая строй. От каждого манипула отрядили по четверо бойцов за водой. Добытая из колодца вода была почти холодной, но зато отдавала тиной. Мы как следует умылись и напились. Есть не хотелось. Легионеры вяло жевали сухари. Рабы наскоро напоили из кожаных вёдер коней и тягловых животин.

Через час легионы вновь мерно зашагали по дороге. Красноватая пыль поднималась тучей и висела в неподвижном воздухе. Бдительность притупилась, монотонность езды и обилие выпитой воды заставляли клевать носом; привиделось мне, будто еду я в троллейбусе и сладко дремлю на заднем сиденье, вот только мелькающее меж домов солнце назойливо зажигает закрытые веки оранжевым…

Внезапно рядом кто-то закричал полундру, все всполошённо загалдели и засуетились. Я, не сразу осознав своё местоположение во времени и пространстве, завертел головой; Лёлик с безумной силою затыкал пальцем вперёд.

Там с пологой возвышенности, поросшей пальмами, скатывался в облаке пыли наш конный авангардный отряд, улепётывая во весь дух от куда большей конной компании, которая не быстро, но верно настигала беглецов.

— Египтяне! — с некоторой панической ноткой закричал Антоний, а потом простонал: — Догонят ведь, порубают орлов моих!…

— А ну-ка, попробуем… — заявил невозмутимо Боба, вскидывая пулемёт и приноравливаясь к оптическому прицелу.

С глухой громогласностью защёлкали короткие очереди; перед преследователями выбросило цепочку песчаных фонтанов, несколько лошадей с всадниками грянулось наземь. Остальные заметались, рассыпались и начали останавливаться. Боба выписал длинную очередь; египтяне, потеряв ещё несколько человек, резко развернулись и понеслись прочь.

Антоний восхитился результатом, выпучил в восторге глаза; ближние к нам легионеры разразились праздничными криками. Но тут праздник кончился — поначалу на возвышенности между пальм блеснуло пунктирно, а затем на фоне белесого неба стали появляться ощетинившиеся копьями шеренги, которые одна за другой начали мерно спускаться в долину.

Заорал пронзительно Антоний, заголосили отрывисто трубы, залаяли командами центурионы. Пригнувшись к конским шеям, прыснули во все стороны адъютанты. Когорты стали бегом разворачиваться в боевые порядки. Римская конница на лихом галопе вынеслась нестройной толпою вперёд и покатилась, перестраиваясь на ходу в клин, во фланг египтянам. Слева из-за возвышенности на всех парах выскочила густой саранчой неприятельская конница и понеслась навстречу. Конные массы с грохотом сшиблись; крики всадников, визг и храп лошадей, звон оружия слились в единый гул; пыль густой завесою взвилась над побоищем.

Антоний вдруг застонал страшно, указывая рукой на другой, правый фланг. Там быстро приближался построенный фалангой отряд египтян, явно нацелившийся ударить по не успевавшим перестроиться когортам сбоку.

— Варвары… союзники, именем великого Рима повелеваю… умоляю… задержите их! — трагическим басом как на оперной сцене взмолился побелевший Антоний, указывая на неотвратимо приближавшегося неприятеля, а потом закончил буднично: — А иначе нам всем хана…

После некоторого замешательства как-то вдруг и все разом мы стеганули коней и понеслись в головокружительном галопе. Кто-то из коллег воинственно заулюлюкал, кто-то закричал: "Ура!". Проскочив между кучами бестолково толкавшихся римлян, мы осадили коней, спешились и, пробежав вперёд, залегли у кстати случившихся камней.

— Слушать мою команду! — закричал Джон, подражая старшине-сверхсрочнику. — Гранаты к бою.

Мы засуетились, выуживая из рюкзаков рубчатые чушки, ввинчивая в них неуклюжими руками запалы. А грозная масса накатывалась неспешно, и уже были различимы лица в щелях между щитами и низко надвинутыми шлемами; стройный шаг фаланги тяжело отдавался в земле, и в ушах навязчиво грезился нервический марш завоевателей из симфонии Шостаковича. Впереди перед строем шли с кривыми мечами в руках укрытые блестящими доспехами командиры. Один из них выделялся особо — ярким малиновым плащом и раззолоченными бляхами панциря; над его шлемом высоко вздымался шикарный плюмаж из крашеных в голубое и жёлтое страусовых перьев.

— И здесь хохлы… — пробормотал Боба, явно вспомнив цвета украинского флага.

Копья египтян оставались поднятыми — видно, они предполагали нас просто растоптать.

— Пора! — истерически завопил Лёлик.

— Нет! — проревел категорично Джон. — Ещё немного!

— Сам знаю! — закричал в ответ Лёлик, вскочил вдруг на ноги и, широко размахнувшись, с уханьем запулил гранату навесиком.

Граната преодолела предписанную ей траекторию и врезалась разодетому начальнику прямиком в лоб. Тот неуклюже всплеснул руками и хлопнулся на спину. В рядах противника с неприятной недоброжелательностью родился возмущённый вой.

— Болван! Чеку не выдернул! — рявкнул Джон.

— Сам болван! — плаксиво отозвался Лёлик и стал из-за всех сил дёргать затвор автомата, периодически нажимая на заклинивший спуск.

Изнутри строя выпорхнул поток дротиков и с шелестом устремился к нам. Мы с особым вниманием уставились на их целеустремлённый полёт.

— Бежим… — неуверенно то ли предложил, то ли спросил кто-то из коллег.

— Недолёт будет! — успокоительно крикнул Серёга, но, тем не менее, на всякий случай встал в позицию низкого старта.

Дротики пролетели, сколько положено и посыпались вниз, втыкаясь глубоко в землю на пару метров с недолётом.

— Огонь! — истошно заорал Джон, круто замахиваясь.

Гранаты мелькнули тёмными мячиками и попадали перед фалангой. Одновременно грянули взрывы, загудели осколки; посыпались комья земли. Строй смешался, рассыпаясь беспорядочно; мгновенная паника выразилась в единодушно исторгнутом вопле ужаса. И тут же в едином порыве загрохотали очереди. Палец конвульсивно скрючился на спуске, приклад затолкал в плечо; завоняло кисло порохом, прицел запрыгал перед глазами как бешеный, и непонятно было: куда летят пули, но мельтешившие впереди фигуры заваливались, роняя смешные свои копья и щиты.

Почти сразу же неприятель ударился в неотвратимое бегство. Тут же разом мы прекратили стрелять. Коллеги ошалело оглядывались, приподнимаясь; Лёлик всё продолжал рвать затвор — уже обеими руками, упирая приклад в валун.

— Эй, да ты с предохранителя-то сними, — устало посоветовал Серёга.

Мимо нас пронёсся с грохотом и гиканьем конный отряд римлян, настиг деморализованного противника. Пошло избиение. Сзади разнёсся набатно тысячеголосый рык, тупой грохот и лязг — наконец-то схлестнулись главные силы.

К нам подскакал посыльный от Антония; уважительно поглядывая на наши громобои, прокричал, что великий Антоний просит не менее великих союзников отправляться на другой фланг и помочь там.

С трудом поймав своих коней, мы по задам войска, не особо поспешая, направились к указанному месту. В центре театра военных действий вовсю уже происходили прямые контакты по всему фронту. Своими способами, а также и достаточной компактностью занимаемой для того территории напоминали они обычную уличную групповую драку. Супротивники, кое-как держа строй, наседали друг на друга за счёт передних шеренг, тщательно размахивавших отточенным железом в обоюдных попытках положить больше чужих, чем своих; остальные же, особенно задние, вели себя вольно — переговаривались, заглядывали вперёд, вставая на цыпочки, а то и начинали напирать как в пошлой очереди времён застоя, лениво при том покрикивая.

Подъехав к указанному флангу, мы обнаружили несколько пораженческую картину: отряды, утвердившись друг против друга (или, скорее, враг против врага), топтались на месте, не совершая попыток к прямой конфронтации. Римляне громогласно и с подъёмом ругались, египтяне скромно помалкивали — стояли они на пригорке и, по всему, могли наблюдать свершившийся разгром другого фланга.

Лёлик пришпорил аргамака, выскочил вперёд и, взяв автомат навскидку как заправский ковбой, попытался залудить очередью, но после первых же выстрелов конь его понёс, причем прямиком к вражеским рядам. Лёлик бросил стрелять, судорожно приник к конской шее и заорал ужасно. Египтяне, не выдержав столь психического зрелища, переполнившего чашу их выдержки, заорали ещё громче и кинулись тикать врассыпную. В общую симфонию вписали свои восторженные кличи римляне и, ломая строй, бросились вдогонку настигать, крушить и побеждать.

Пять манипулов, ведомые тактически подкованными центурионами, лихо развернувшись, ударили в бок центральной куче-мале. Туда же, описав полукруг, врубились на полном скаку преторианцы, заработали копьями как заводные.

Лёлик, сумевший совладать с конём до непосредственного соприкосновения с утекавшим противником, пустил его по дуге, направляясь к нам. Правильным образом сориентировавшись, он ещё издали стал хвалиться, живописуя: как он в одиночку раскидал целую дивизию, и что этот подвиг затмевает деяния Геркулеса, Пересвета и Василия Ивановича Чапаева вместе взятых.

Мы отъехали в сторону и принялись осматривать поле боя. Лёлик, закончив хвастаться, принялся изображать спортивный репортаж, скороговоркой комментируя проистекание событий и часто повторяя историческую фразу: " Горят, горят как немцы под Полтавой!".

Итог сражения не заставил себя долго ждать. Куча-мала понемногу стала распадаться: вначале отдельными брызгами, потом струйками, а затем и полноводным потоком египтяне кинулись в бега. За ними устремилась римляне, горя праведным желанием ткнуть мечом в спину. Вся компания понеслась к возвышенности, переваливая через неё без задержки.

Разглядев невдалеке Антония, располагавшегося под сенью малинового штандарта с орлом в окружении преторианцев, адъютантов и трубачей, мы направились к нему. Антоний выглядел отменным молодцом и героем, а так же учащимся младших классов, только что отдубасившим своего одноклассника на школьном дворе. Раздуваясь от важности не хуже Лёлика, он небрежно поздравил нас со случившейся викторией и присовокупил пару слов, ненавязчиво подчёркивавших его личный полководческий гений, каковые встречены были свитою любезными возгласами. Впрочем, и нам он отдал должное, отметив бравую нашу исполнительность и пообещав походатайствовать перед Цезарем и сенатом о присвоении нам звания: "Лучший друг Рима".

Лёлик, напыжившись, начал скандально намекать на то, что неплохо бы вместо всяких там званий и прочих почётных грамот наградить нас материально, да ещё и без позорной уравниловки с учётом важности личного вклада в общую победу, но тут внезапно из-за возвышенности раздался жуткий многоголосый рёв, словно бы подстерегала там римских легионеров коварная и могучая засада.

Антоний стал белым как мел, вскочил на коня и, захлестав его жестоко, помчался вперёд. Преторианцы, а за ними и мы понеслись следом. К счастью, тревога оказалась напрасной и вызвана была вовсе не засадными полками, а наличием египетского лагеря с обозом внутри, попавшегося на пути наступавших римлян, который и был тут же оккупирован и пылко подвергнут разграблению. Легионеры напоминали трудолюбивых мурашей; вот только тащили они не в одну кучу, а в разные стороны. Вдалеке клубилась жёлтым хвостом пыль, поднимаемая успешно улепётывавшими египтянами, которых никто и не думал преследовать.

Антоний побагровел, заорал, потрясая кулаками; преторианцы понеслись в лагерь, где принялись колошматить всех подряд древками копий, выгоняя легионеров в чистое поле. Задудели трубы, играя общий сбор. Легионеры, огрызаясь, с великой неохотою бросали само шедшее в руки имущество и шли строиться. Наконец, трофейный лагерь был очищен; войско построилось. В шеренгах устойчиво стоял недовольный гул.

Для Антония прикатили из лагеря повозку, поставили перед строем. Он залез и принялся внимательно оглядывать свою рать. Мы решили, что сейчас полководец устроит разгон, выволочку и прочие моральные санкции, а то и в самом деле велит укоротить каждого десятого, но Антоний оказался форменным дипломатом и хитрецом, въехав в момент и выбрав правильный тон.

Подняв руку, он надрывно закричал:

— Славные мои воины! Без ложной скромности доложу: мы с вами герои! Только что мы разгромили египетское войско, посмевшее напасть на миролюбивых посланцев Великого Рима! Теперь нам открыта прямая дорога на Мемфис!…

Раис предложил запечатлеться в сей памятный победный день, расчехлил фотоаппарат, и, пока Антоний продолжал витийствовать, мы сфотографировались на фоне легионов, а затем и рядом с распинавшимся полководцем, причём Серёга нагло влез к оратору на повозку и приобнял его.

Антоний от этого слегка сбился, но затем пообещал после взятия Мемфиса отдать город войску на потеху на целый день. Легионеры мгновенно сменили ропот на радостные вопли и загрохотали мечами о щиты.

Затем для личного состава объявлен был следующий распорядок. Войсковые рабы были отправлены на поле брани подбирать убитых и собирать ценные трофеи. Одну когорту, чем-то провинившуюся во время боя, отрядили готовить дрова для погребальных костров. Остальным же разрешено было отдыхать, заодно приводя оружие и доспехи в порядок.

Египетский лагерь Антоний объявил достоянием Рима, окружил преторианцами от посягательств со стороны несознательных элементов и лично, с несколькими доверенными лицами, пошёл шуровать в лагерном имуществе, определяя: чего в его личный обоз, чего просто в обоз, чего вообще ничего. Мы так же пошастали по египетскому лагерю, пройдя сквозь цепь преторианцев, как нож сквозь масло. Серёга сразу приноровился что-нибудь слямзить, но поскольку всё валялось в бесхозном изобильном состоянии, то лямзить куража не было.

Рядом с лагерем расположился лазарет. Там раненных пользовали доступными на тот исторический период методами. Как уже говорилось, холодное оружие тех времён делалось из простого железа и оттого оно не поддавалось нормальной заточке. Наверное, поэтому никаких отрубленных конечностей не наблюдалось, а были лишь, в основном, неглубокие рубленые раны с рваными краями и обильной кровью. Рабы-лекари накладывали на раны какие-то пахучие мази, засыпали подозрительными порошками, зашивали при помощи кривых игл и ниток, забинтовывали льняными тряпками. Всё это делалось, конечно же, без наркоза, и оттого стоны и крики раздавались не переставая.

Процесс контрибуции продлился почти до самого вечера. К тому времени всех павших римлян притащили к лагерю и, сняв с них доспехи, сложили в шеренги. Дрова также уже были приготовлены. Рабы стали споро складывать погребальные костры, выкладывая дрова и тела многослойным сэндвичем.

Войско построилось с трёх сторон. Антоний сказал короткую речь о павших героях, трубачи продудели нечто траурное, костры подожгли. Когда пламя как следует разгорелось и в воздухе явственно запахло жаренным, Антоний отдал команду занять выпотрошенный лагерь на предмет ночлега. Легионеры по команде стали ставить палатки внутри имевшегося вала.

Антоний в окружении адъютантов и трибунов расхаживал по лагерю с видом знатного героя и победителя. От него мы узнали про результаты сражения. Со стороны египтян оказалось более трёх тысяч убиенных. Кстати сказать, о них никто и не собирался позаботиться. Тела были брошены на поле сражения. Римляне потеряли убитыми двести двадцать человек, тяжелораненными четыре десятка, а легкораненных никто особо и не считал.

В лагере обнаружились богатые запасы продовольствия и какого-то хмельного напитка, напоминавшего чересчур горькое пиво; всё это было отдано на общий пир, закончившийся далеко за полночь. И в этот раз мы не стали радовать Антония своим присутствием и провели время с простыми бойцами, которые относились к нам со всем уважением и предупредительностью, в общем-то, не соответствовавшими их естеству.