Римские вакации

Глава 36

В которой Антоний показывает себя редкостным жмотом, а герои вместо алмазов находят непонятные картинки.

По всему Антоний учёл уроки ночных неприятностей, случившихся в Александрии, и решил оберечься. Вокруг дворца расходились дозором лучники, неся связки факелов; у входа легионеры громоздили баррикады из увесистых мешков, отсекая широту маневра; в самом же дворце на каждом углу кучковались преторианцы. При них имелись сложенные домиком щиты и прислонённые к стенам копья.

— Ау, Антоша! — заголосил Серёга и с удовольствием прислушался к раскатившемуся эху.

На шум тут же выскочил Дыробой с десятком державших наизготовку мечи бойцов.

— Где шеф? — коротко спросил его Джон.

Дыробой замялся.

— Говори, не обидим! — поощрительно кивнул Боба.

— Говори, а то обидим! — синхронно опроверг мнение коллеги Раис.

— Он там с царицей местной беседует… — вяло молвил Дыробой. — Пойдём, покажу…

Нас подвели к крепкой деревянной двери, охраняемой двумя преторианцами. За дверью слышались невнятные голоса.

— Только я вам ничего не говорил… — заговорщицки прошептал Дыробой, потоптался, погрозил кулаком часовым и испарился.

Я небрежно постучал, толкнул дверь и вошёл первым. В небольшой и уютной комнате находились Антоний и Клеопатра. Антоний расслабленно располагался на низком ложе; он уже успел переодеться в белую тогу и имел на голове лавровый венок. Клеопатра, одетая в лёгкую голубую тунику, расхаживала туда-сюда, ступая золотыми сандалиями по пушистому ковру и изъясняясь при этом громко и торопливо.

Наше появление заставило её замолчать на полуслове и оглянуться. Была она мила и взволнована; нежный румянец алел на гладких щеках, а глаза сияли как у рассерженной кошки. Царица посмотрела на нас, прямо скажем, без особого почёта, а потом взглянула на Антония с тем самым выражением: "Ну сделай хоть что-нибудь, если ты мужчина". Антоний с видом философа-стоика сохранил полную безучастность и потянулся к стоявшему перед ложем столику с огромной вазою, полной фруктовых огрызков, между которыми сиротливо пряталась виноградная гроздь.

Раис, мигом оценив обстановку, совершил реактивную пробежку, молниеносно схватил виноград и стал сжёвывать ягоды прямо с кисти, брызгая соком и плюясь косточками куда придётся. Антоний задумчиво повертел пустой рукою, вздохнул и сунул её подмышку.

— А мы в гости! — празднично заявил Джон, косясь на царицу здоровым глазом и улыбаясь ей крайне интимно.

— Давай, Антонин, угощение выкатывай в честь трофеев! — веско затребовал Лёлик, усаживаясь на подвернувшийся табурет.

Антоний задумчиво помолчал и осторожно сказал:

— Это завтра… Будет пир в честь победоносного окончания войны…

— Да чо ты как не свой! Давай прямо сейчас устроим эту… ну как её… оргию! — живо предложил Серёга.

Раис, услышав приятное слово, поднял палец и торжественно прокричал:

— Оргия есть органичный оргазм организованных организмов! Во как!

Боба зааплодировал и начал требовать повтора на бис. Раис засмущался и пошёл вытирать запачканный соком подбородок о занавеску.

Джон, изогнувшись щёголем, подвалил к Клеопатре и, взяв её за локоток, попытался что-то шепнуть на ушко, но царица локоток вырвала и отстранилась.

— Не понял!… — протянул озадаченно Джон.

— И не поймёшь, варвар! — доходчиво пояснила царица.

— Сама… Варвара! — вежливо ответил Джон.

— А где бабуськи твои, красавица? — бодро спросил Серёга Клеопатру.

— Разбежались после вас! — резко ответила та и отвернулась.

— Ну, это от восторга! — разъяснил Лёлик.

— Ну, так что скажешь, Антоха? — продолжил основную тему Серёга.

Антоний с кряхтением поменял лежачую позу на сидячую и, состроив кислую внешность, произнёс:

— У нас с царицею важный государственный разговор имеется! Так что ничем не могу помочь…

С этими словами он взял со столика колокольчик и замотал им, не переставая звонить до тех пор, пока в комнату не вбежал запыхавшийся контубернал.

— Союзников надо устроить, накормить там, ну и прочее!… — скомандовал ему полководец.

— Чего?… — растерянно переспросил тот.

— Сам должен знать!! — рявкнул рассерженно Антоний и чуть было не запустил в непонятливого колокольчиком.

— Фу ты, ну ты, лапти гнуты! — выступил вдруг с видом официального лица Лёлик. — Ты лучше скажи, когда денежки делить будем!

Антоний поморщился и нехотя промямлил:

— Ну да, поделим…

— Нет, ты скажи, как делить будем? — наседал Лёлик.

— Ну как… Десятина вам положена…

— Маловато будет! — тут же отозвался Раис.

— Это у вас положено, а у нас наложено!… — нервически заорал Лёлик. — Понял, да?… И вообще, у нас, в нашем государстве по закону полагается двадцать пять процентов от находки, то есть, четверть, да плюс ваша десятина, итого получается четырнадцатая часть…

Я предупредительно толкнул счетовода в бок.

— Чего ты?!… — огрызнулся было Лёлик, но тут же сам сообразил и поправился: — А, ну да… Я говорю, округляем и как раз половина получается!

— Все равно маловато! — крикнул Раис, под шумок копаясь в вазе в поисках ещё чего-нибудь съедобного.

— Завтра решим, завтра и поделим! — хмуро заявил Антоний, глядя себе под ноги.

— Чего это всё завтра? И банкет завтра, и делить завтра! — не унимался Лёлик.

— Как это поделим?! — воскликнула вдруг возмущённо Клеопатра. — Это казна Египетского царства и принадлежит Египту. А вы, римляне, слишком много на себя берёте!

Антоний решительно встал с ложа и, запахнув тогу, гневно рявкнул:

— Рим знает, что ему делать! И, вообще, женщине надлежит вести себя поскромнее.

— Я не женщина, я царица! — парировала Клеопатра и гордо вскинула голову.

— Ха! — осклабился Антоний. — Не женщина — говорит!

— Она самая! — самодовольно отрекомендовал Джон.

— Ну, сейчас и проверим!… — многообещающе молвил Антоний и с непонятно откуда взявшейся сноровкой вытолкнул нас за порог.

Брякнул задвигаемый засов; снова заговорила Клеопатра, затем замолкла, вскрикнула недовольно; послышались возня и невнятные стоны.

— Эх! — завистливо протянул Джон. — Я с ней тоже бы сейчас поговорил!

— Прошу пройти, — неуверенно сказал адъютант, назначенный нашим провожатым.

— Подожди, послушаем! — прошипел Раис, приникая ухом к двери.

Приблизились к нам два раба. Один нёс корзину с фруктами, а другой две запечатанных смолою амфоры. Их сопровождал ещё один контубернал — совсем юный, но, тем не менее, важный как управдом при исполнении. Он скомандовал рабам остановиться, а сам тонкой тросточкой постучал требовательно Раиса по плечу. Раис недоумённо отодвинулся, разглядывая рискового парня, а тот торкнулся к Антонию, и, найдя дверь закрытою, деликатно постучал. Оттуда раздались звуки, впритык напоминавшие рёв рассерженного бегемота. Адъютант растерянно отскочил от двери и глубоко задумался.

В это время Серёга пощёлкал пальцами, привлекая внимание раба с амфорами, и коротко ему сказал:

— А ну, иди сюда!

Раб подошёл.

Серёга, блеснув фиксою, требовательно указал на вожделенные сосуды:

— А ну дай сюда!

Раб мгновенно протянул обе амфоры.

Серёга деловито забрал их и уже добродушно добавил:

— А ну, иди отсюда!

Раб быстро засеменил прочь.

Серёга поглядел весело на нас и кивнул головою на ещё неоприходованную корзину:

— Принимай!

Раис восторженно ухнул и завладел корзиной единолично, прижав её к животу; после чего прикрикнул на нашего провожатого:

— Ну пошли, а то, не видишь, тяжёлая!… — и даже толкнул его боком, вынудив заспешить по коридору.

Дерзкий юноша с тросточкой от наших действий из задумчивости вынырнул и, узрев наличие перехода собственности, воскликнул:

— Немедленно верните! Это для Марка Антония!

Серёга забеспокоился и, спрятав амфоры за спину, гаркнул:

— Ты что, героев не уважаешь, едрит твою мать?!

— Моя матерь почтенная и уважаемая матрона! — уязвлённо взвизгнул юнец.

— Ах, так ты ещё и фольклора не понимаешь! — с другой стороны рявкнул Лёлик, примерился и врезал бедняжке по икре; тот вскрикнул и присел, гримасничая от боли.

Лёлик же вприпрыжку догнал Раиса и стал воровать из корзины по мелочи, вызывая со стороны носильщика громкие и старательные ругательства.

Серёга с Бобой потянулись следом. Я строго поглядел на часовых, с трудом сохранявших постные лица, Джон снисходительно похлопал по плечу ушибленного и оскорблённого паренька, и мы пошли догонять остальных.

Встречные старались свернуть в сторону или сделаться незаметными в районе стен; воодушевлённый сим Лёлик решил для пущего гонора пульнуть вдоль коридора из автомата, но более благоразумные члены коллектива этого ему не позволили.

Изнервничавшийся адъютант привёл нас, наконец, к приоткрытой двери и пригласил входить.

Комната была просторная, но пустая. Из широкого окна веял прохладный ветерок.

— А где койки? — настороженно справился Лёлик.

— Сейчас всё будет, — вежливо сказал адъютант и с хлопотливым видом убежал.

— Эй, жрать давай! — вдогонку крикнул Раис, прохаживаясь по комнате и оглядываясь. Корзину при этом он от себя не отпускал.

Я подошёл к окну, залез на широкий подоконник и стал смотреть на открывшийся вид, состоявший, в основном, из крыш, крытых глиняной черепицею, перемежавшихся замысловато прорубленными улочками; кое-где выпирали мраморные фронтоны богатых домов и глыбообразные туши храмов с несуразно толстыми колоннами. Густые фиолетовые тени замысловато черкали угловатый городской пейзаж. За тёмной неровной полосой крепостной стены с неуклюжими надолбами башен блестела широкая гладь Нила. На том берегу смутно виднелись какие-то строения немалых размеров. Алое уже не ослеплявшее солнце падало за горизонт. Нежная лазурь, присущая только вечернему небу, плавно перетекала в густой ультрамарин, в глубине которого уже перемигивались первые звезды.

— Может, в город смотаемся, — предложил притулившийся рядом Боба.

— Да ну тебя! Отдохнуть надо, — отверг Лёлик.

— Завтра и смотаемся, — благодушно поддержал Серёга, успевший уже раскупорить амфорку и потягивавший из неё потихоньку.

Вошёл адъютант; за ним рабы втащили низкий круглый стол на одной ноге, шесть кушеток с гнутыми спинками, разнокалиберные покрывала, гору маленьких круглых подушек, тюфяки, обтянутые узорчатой тканью. По нашим рекомендациям стол поставили посередине комнаты, вокруг расположили кушетки.

— А ужин? — обиженно спросил Раис.

— Уже несут, — торопливо заверил адъютант и поспешно удалился.

Мы расселись вольготно, а кое-кто и прилёг; один Лёлик продолжал стоять, вперив тяжкий взор в Серёгу, и даже толкнул его в плечо.

— Чего это? — рассеянно спросил тот.

— Шкатулку-то давай… — вкрадчиво молвил Лёлик.

— Какую такую шкатулку? — натурально удивился Серёга.

Коллеги дружно хмыкнули на подобную дешевую увёртку, а Серёга, поняв, что бездарно сплоховал, без дальнейших разговоров вытащил искомую вещь и положил её аккуратно на стол.

Шкатулка имела вид благородный и раритетный. Выполнена она была из какой-то кости бледно-кремового прохладного цвета, по краям шли вставки из тусклого зеленоватого золота, посередине крышки имелись глубоко вдавленные эмалевые иероглифы.

Боба осторожно взял шкатулку в руки и, взвесив, сказал с надеждой и придыханием:

— Тяжёлая…

— Небось, богатств… — протянул мечтательно Раис и тут же предупредительно спохватился: — Делить будем поровну!

Боба попытался открыть крышку, но та не поддалась.

— А ну-кось!… — Серёга отнял шкатулку, повертел её, поковырял пальцем; одна из вставок откинулась на невидимых петельках, явив замочную скважину. Серёга достал из кармана тонкую проволочку и стал сворачивать её хитрым образом, то и дело примериваясь к замку.

Лёлик присел рядом и с придыханием произнёс:

— Там, наверное, бриллиант алмазный вот такой! — при этом он сложил два кулака вместе и посмотрел на них с любовью.

— Если алмаз… это… бриллиантовый один, то как делить будем?! — напористо спросил Раис.

— Напилим и поделим! — веско ответил Лёлик.

— Кому ж твои куски нужны, дура! — пренебрежительно бросил Раис.

Лёлик на мгновение задумался и воскликнул:

— Ну тогда домой возьмём, в ломбард сдадим, капусты рубанем знатно, поделим и в Сочи!

— Зачем тебе Сочи? Тут чем не курорт, — сказал Джон. — И вообще, сначала ларец открыть надо.

— Не боись… — рассеянно успокоил Серёга, подогнул и без того лихо скрученную отмычку на неуловимый штрих, осторожно сунул её в замочную скважину, поболтал там, подняв глаза к потолку, и повернул с долгожданным щелчком.

— Ну!… — одновременно с надеждою выдохнули Лёлик с Раисом.

Серёга откинул крышку и достал свёрнутый в толстый рулончик коричневый пергамент, перевязанный ветхой тряпочкой.

— Ну!… — ещё раз взвопили любители бриллиантов.

— А нету больше… — скучно ответствовал Серёга и в доказательство поставил шкатулку на стол.

— Как нету?!… — Раис схватил шкатулку, стал шарить в ней рукой и трясти судорожно над столом. Вид у него был как у ребенка, получившего вместо обещанного самоката пластмассовый совок.

— Вот всегда так! — в сердцах выкрикнул Лёлик. — Ну что ж ты, Серёга, какую-то лабуду взял. Не мог, что ли, что-нибудь полезное для хозяйства зацепить?

— А я почём знал! — огрызнулся умелец. — Чего ж эти жрецы так за неё беспокоились?!

— Обманули! — сокрушённо покачал головой Лёлик. — Ох, обманули! Кругом нечестные люди!

Я взял со стола пергамент, снял тряпочку и развернул. Оказалось, что в нём было завёрнуто немало папирусных листов. Пожухлые по краям, они были сплошь покрыты рисунками и иероглифами. Краски были поблекшими, но вполне различимыми.

Коллеги потянулись глядеть, делая это как всегда более руками, чем глазами. На оставшемся мне листе сверху красовалась египетская богиня с шаром на голове и пара сидевших соколов. Далее шёл немалый набор иероглифов — естественно, совершенно непонятных; ниже была картинка, явно изображавшая ступенчатую пирамиду в окружении целой команды богов со звериными головами, затем в рамке, образованной геометрическим орнаментом, чёрной и красной красками нарисованы были кривоватые чёрточки, вместе напоминавшие ёлочку, накалябанную дедсадовцем.

Коллеги быстро потеряли интерес к непонятной писанине, покидав папирусы на стол. Я последовал их примеру.

Один Лёлик долго вертел свой лист, о чём-то задумавшись.

— Ну, и чего пишут? — с досадою спросил Раис, не перестававший вертеть шкатулку на предмет завалявшейся драгоценности.

— Перед сном почитаю… — туманно пробормотал Лёлик и сунул папирус под подушку.

— Так ты ж по-египтянски читать не можешь! — обличил Раис.

— Я то разберусь. А вот ты до сих пор по складам родную речь читаешь! — парировал Лёлик.

— А вот и врёшь! — с достоинством ответствовал Раис. — У меня даже друган был знакомый — писатель. Газеты писал.

— Журналист, что ли? — хмыкнул Лёлик.

— Сказано, писатель! Писал и на стенку вешал… Стенгазеты называются…

Серёга вдруг хлопнул себя по лбу, чертыхнулся и с глубоким сожалением воскликнул:

— А картишки мои!… Попы-то египетские слямзили!

Лёлик хехекнул и откомментировал:

— Так как раз в Египте карты придумали! Карты Таро называются. А нашенские игральные уже от них произошли. Так что, может быть, поглядят сейчас жрецы на твою колоду и придумают эти самые Таро.

— Ну, если так, то конечно… — пробормотал Серёга.

— Ну что за день такой! — сокрушённо буркнул Джон, трогая синяк. — Кругом одни обломы!

— Не всё коту масленица, — заметил философски Боба, но тут же сбился на дешёвый оптимизм. — Но вот завтра как поделим сокровища, как устроим пир!…

В это время открылась дверь, и рабы внесли глубокое медное блюдо с кусками мяса в густом коричневом соусе, стопку пышных ноздреватых лепёшек, кувшин с вином на пару литров, чаши, а также светильники; один раб сыпанул в стоявший у стены треножник серого порошка, запалил его — пошёл сизый дым, запахло густо и приторно. Начавшиеся было противные комариные звоны прекратились.

Рабы ушли.

Мы сдвинули кушетки поближе к столику и поели. Естественно, из-за отсутствия столовых приборов приходилось обходиться без оных, отчего пальцы всячески измазались.

Первым закончил с трапезой Джон, облизнулся с удовлетворением, после чего обстоятельно воспользовался одним из папирусов как салфеткой. За ним потянулись и прочие коллеги. Я попробовал их урезонить, порекомендовав поберечь древние рукописи, на что мне коллективным образом предложено было не гундеть и не умничать.

— Да ладно тебе! — заявил Раис. — Лёлик вон целую библиотеку спалил! Подумаешь, ещё парочку писулек испортим. С пользой же, не абы как!

— А что всё Лёлик?! — возмутился Лёлик, потом произвёл те же высококультурные действия, использованный лист кинул под стол, после чего подумал, достал из-под подушки припрятанный экземпляр и засунул его в рюкзак.

— Зачем он тебе? — добродушно спросил Боба.

— Бумага хорошая. Буду дома бутерброды заворачивать, — пояснил Лёлик.

Сытость и усталость сделали свое дело: потянуло в сон. Коллеги выглядели расслабленно и умиротворённо.

— А, ерунда! — заявил вдруг Раис, жмурясь как сытый кот. — Деньги зачем нужны? Чтобы всякую вкусную еду покупать. А если она и так имеется, то зачем деньги?

— Ну не скажи! — вступил в дискуссию Боба с навязчивым оптимизмом. — Вот завтра как поделим казну и, я тебе скажу, заживём!…

Коллеги живо вцепились в злободневную тему; я прилёг для удобства прослушивания, прикрыл глаза и незаметно провалился в сон.