Римские вакации

Глава 30

В которой происходит пир.

— Царица Египта Клеопатра! — громко и торжественно объявил от двери вошедший Мухомор и даже пристукнул об пол появившимся невесть откуда тяжёлым посохом.

Лёлик отшатнулся от стола, быстро облизал ложку и украдкой положил ее перед царицыным местом. Мухомор отступил в сторону, и в зал вплыла, плавно ступая и изысканно улыбаясь, Клеопатра. За нею следовали две негритянки с опахалами.

Царица была в белом с синими узорами платье, скреплённом на плечах застёжками с мелкой россыпью фиолетовых самоцветов; её волосы, вдруг ставшие мелкими пышными кудрями, уложенными в замысловатый холм, поддерживались лентой, затканной серебряными узорами; тонкую талию стягивал золотой плетёный пояс, уверенно подчёркивавший крутые очертания круглых бёдер.

Клеопатра прошла несколько шагов и остановилась выжидательно.

Джон, воспользовавшись всеобщим вниманием к появлению прекрасной дамы, прошмыгнул к столу, шлёпнулся на край скамьи рядом с царицыным стульчиком и замахал ей призывно как прыткий семьянин в пригородной электричке, успевший занять в толчее отправления места на всех своих домочадцев.

Клеопатра посмотрела на всех нас с улыбкою приветливой и благожелательной, а потом направилась к своему креслицу.

Я, не долго думая, встал напротив Джона — с другой стороны от царицыного места. Клеопатра остановилась рядом со стулом, по очереди взглянула на нас с Джоном. Джон, не долго думая, схватил её за подол и потянул приглашающе; я же, вспомнив некоторые правила хорошего тона, галантно отодвинул стул, помогая царице сесть, а затем его и придвинул под самый августейший задик, не преминув с оказией рассмотреть его. Клеопатра одарила меня улыбкою как червонцем, а Джон же посмотрел гадливо как на раздавленную лягушку.

Негритянки пристроились за царицей и стали опахалами равномерно размахивать.

Лёлик подвалил к Мухомору и обтекаемо спросил:

— А чего-то я не вижу бабуську эту беленькую, маленькую, которая на этой… гитарёшке такой наяривала… — и для убедительности воспроизвёл технику игры на щипковых инструментах.

— Да и вообще, где девчонки? Почему с нами за стол сесть не хотят? — требовательно воскликнул Серёга.

— Рабыням не положено, — сухо ответил старикан.

— Я тебе дам не положено! — возмутился Серёга. — На не положено у нас наложено! А ну тащи всех сюда! Пусть с нами веселятся!

Лёлик поправил очки и заявил:

— Всех не надо. Куда нам столько? Давай только беленьких.

— Розовых зефирок! — хохотнул Раис.

— Точно! — одобрил Серёга и Мухомору приказал: — Выполнять!

Мухомор попытался поглядеть на свою повелительницу на предмет её мнения, но Серёга так наподдал строптивцу кулаком в бок, что тот завопил болезненно и убежал прытко.

Вскоре в помещение вошли тесной стайкой заказанные бледнолицые барышни. Испуг и напряжение читались в их глазах. Коллеги засуетились, стали группироваться в кучу напротив вошедших, улыбаясь и отпуская шуточки, которыми встречают в хороших домах припоздавших к застолью: "Кого мы видим!", "Хороший гость хуже египтянина" и даже "Какие люди и без конвоя!", что в имевшемся историческом ракурсе, по меньшей мере, было бестактно.

Лёлик подскочил к искомой миниатюрной блондинке, оттопырил локоть затейливым кренделем, насильно запихнул туда её руку, и потащил девушку к скамье, не заботясь тем, что та от подобного напора потеряла шаг и волочилась за кавалером как пьяная.

Коллеги, приняв сиё за пример, гурьбой кинулись к барышням, стали разбирать их сообразно вкусам и желаниям — с отменной непосредственностью хватали девушек за бока, хохоча плотоядно, и тащили к скамейкам, где усаживали их и усаживались сами.

Наконец, все расселись. Незатребованных девушек не осталось, поскольку коллеги по доброте душевной разместили всех.

— Ну что вы как протезные?! — нетерпеливо заорал Серёга, державший в обеих руках по амфоре как физкультурник гантели. — Наливай!

Джон мигом схватил со стола амфору и, заглядывая в глаза Клеопатре с голливудским оскалом, пустил обильную багровую струю в её чашу из мутно-зелёного стекла. При этом коллега не рассчитал глазомер, отчего произошла на столешнице неопрятная лужа.

Впрочем, тут же негритянка с опахалом, стоявшая за Клеопатрой, всё и вытерла собственным подолом.

— Ну, будем! — торопливо закричал Серёга, одним движением хлобыстнул и снова принялся наливать.

Раис вскочил на ноги, изогнулся над чаном и стал накладывать себе щедро в миску.

— Раздатчик пищи! — завопил Джон, махая своей посудиной. — Каши давай!

Раис повёл себя покладисто и без разговоров наполнил дружно протянутые миски как себе, то есть под завязку с гигантской горкою. Сытный аромат воспарил с новой силою, заставив исстрадавшийся желудок сжаться спазматически.

— А ну, девахи, налетай! — кричал кашевар между делом, стуча призывно поварёшкою, но девахи, хотя и выглядели изголодавшимися, всё мялись смущённо, поглядывая на свою повелительницу, и не откликались на гастрономический призыв.

Коллеги, друг за другом хватая полные миски, углублялись в процесс приёма пищи, не особо вдаваясь в подробности девичьей стеснительности.

Получивший свою порцию одним из первых Лёлик, набив полный рот, толкал локтём свою пытавшуюся сидеть чинно блондинку и мычал поощрительно, кивая в сторону котла. Барышня, в конце концов отхватив особо изрядный тычок под рёбра, болезненно передёрнулась, покраснела и, схватив миску, потянулась робко к источнику каши, за что и была тут же вознаграждена ею в особо крупном размере.

— А вам, принцесса, кашки?… — осведомился я любезно, но Клеопатра покачала головой и указала на румяное яблоко.

Я незамедлительно протянул ей желаемый плод, слегка его перед этим потерев о рубашку, а затем хотел скаламбурить насчёт Евы и змия, но вовремя подумал о том, что сия библейская легенда, пожалуй, ещё и не успела перерасти из местечковой в общеизвестную.

Но голод был не тётка, и посему я набросился на еду. В комнате некоторое время только и слышны были сопение да чавканье; затем заскреблись ложки о быстро приближавшееся дно — совсем как в солдатской столовой после полноценного занятия по курсу молодого, но энергичного бойца.

Каша была сытной, но не совсем доваренной, отчего укладывалась в животе наподобие горки камней вперемешку с глиною, хотя и разбавляли её немало поглощавшиеся вместо хлебов сочные груши.

Девушки одна за другой также стали приобщаться к трапезе. Раис наотрез отказался отвлечься от процесса наполнения утробы, и орудовать половником отрядили одну из желтокожих прислужниц.

Серёга постоянно шумел со своего места, требуя блюсти приличия и пищу запивать, что и происходило в той или иной мере. Джон более запивал, чем ел, причём чашу выхлёбывал, куртуазно отставив пальчик и косясь на царицу томным взором завзятого сердцееда.

Постепенно темп трапезы стал спадать, переходя в покойное русло. Коллеги сыто отваливались от стола, лениво жевали фрукты, попивали винцо, начинали балагурить. Девушки, робко на нас оглядываясь, ели хотя и с блокадным аппетитом, но с тем же аккуратно и излишне не давясь.

Сама Клеопатра, то ли держа марку, то ли успев заранее подкрепиться из тайных запасов, к каше и не притронулась, а лишь съела неторопливо яблоко, после чего только прихлёбывала вино, при этом осторожно на нас изучающе поглядывая из-под опущенных век.

Потянуло в сон, как это и бывает впоследствии обильной трапезы после праведных, но тяжёлых трудов, и даже возможность созерцания Клеопатры не позволяла надеяться на успешную борьбу с соответствующим богом Морфеем.

— Ну что, все наелись? — спросил Раис, внимательно оглядев застолье, потом сунул руку в помещавшийся у него в ногах рюкзак и с будничным видом достал оттуда банку тушёнки.

— НЗ, НЗ! — закричал он предупредительно, на всякий случай обороняясь локтём и ловко кромсая крышку штыком. — Отпускаем в соответствии с потребностью организма и живым весом! То есть я первый кушаю! А девчонкам — фрукты, а то фигуры попортят!

Коллеги, объевшись бобовыми протеинами, отреагировали на подобное явление достаточно индифферентно, и лишь для приличия, рыгая сыто, потянулись черпнуть случившегося деликатеса. При этом Раис морщился и ругался, но объявлять полную монополию не рисковал, а потому делился, причём делал это следующим образом: чужие ложки в случае опасного приближения к банке бдительно отпихивал своею ложкой, вертя ей не хуже шпаги, а затем этой своей ложкой накладывал в чужеродные столовые приборы миниатюрные, размером с мышиное безобразие, кусочки, производя при этом мину, будто делился последним.

Девушки вожделенно поглядывали на заморское лакомство, но коллеги и не думали их угощать.

Получив в тщательно облизанную ложку свою порцию, я галантно предложил заинтересовавшейся царице отведать, что Раис послал, но та, поглядев с любопытством на катышек мясных волоконцев с жёлтым растаявшим жиром, принюхалась издали и отрицательно покачала головой. Пришлось лакомиться самому.

Из коллег один лишь Лёлик сидел на удивление тихо и скромно, не норовя зацепить подвалившего провианта. Поглядев на то, как мы откушиваем родимой пищи, он, помявшись, что-то зашептал своей блондинке, на что та сделала круглые глаза и энергично закивала. Лёлик самодовольно хехекнул, неуклюже вылез из-за стола, подошёл к своему рюкзаку и добыл оттуда уже не оригинальную консерву, а также и консервный нож. Вернувшись на место, он споро вспорол банку, предъявив обществу мелкую рыбёшку в жирной жиже, и торжественно, как метрдотель на столетнем юбилее фирменного блюда, объявил:

— Кильки в томате!

Раис, пережёвывая последний кусок тушёнки, стал с намёком рассуждать, что де рыбу он любит, так как в ней много фосфора, а фосфор полезен для мозгов, на что Лёлик быстренько зачерпнул ложкой половину содержимого банки, с трудом запихал в рот, банку пододвинул к блондинке и нечленораздельно, пуская по подбородку ржавый сок, заговорил о том, что это подарок девушке и зариться на него тот, у кого есть мозги, не будет.

Блондинка вздохнула глубоко и восторженно, подцепила ложкой скромный кусочек и, зажмурившись, положила кильку на далеко вытянутый розовый язычок. Пожевав медленно с причмокиваниями и придыханиями, она сладко ойкнула и начала лопать за милую душу.

Клеопатра уставилась на неё пристально, заледенев взором. Блондинка поймала взгляд, покраснела и боязливо пролепетала:

— Кушанье вкусное… заморское… Кушаю…

— Имею желание говорить тост! — внезапно взвопил Джон, нетвёрдо поднимаясь на ноги и держа чашу на отлёте как скипетр. — Господа!… И я бы сказал, дамы тоже!… Поскольку обстоятельства и руководство военной операцией не позволили мне сочинить небольшой экспромтик, то я, с позволения присутствующих тут дам, говорить буду от себя… Так что сразу прошу простить вашего покорного слугу… то есть, конечно, не слугу, а непосредственного командира, за возможное… красноречие… — Джон важно надул щёки и окинул вылупленным взором притихшую аудиторию: — … Итак, мы тут предприняли небольшое хроническое путешествие…

— Какое, какое? — с любознательностью пенсионера на бесплатной лекции переспросил Серёга.

— Хроническое! — менторски пояснил тостующий. — Каждый интеллигентный эрудит… — Джон приосанился и указующе ткнул перстом себя в грудь.

— Этот умный эрудит нам сейчас наерундит… — пробормотал Боба.

— … Каждый эрудированный интеллигент… — Джон вновь указал на собственную персону не без удовольствия, — знает, что время тут, не при дамах будет сказано, местные греки обзывают "хронос", потому и путешествие хроническое!… — Джон покивал сам себе, довольный проявленным интеллектом, и продолжил: — … Ну так, значит, собралась тут приятная такая компашка, а именно, предки и потомки, причём скажу попросту, предки — вполне, а потомки — о-го-го, в смысле соответствия связей во времени и пространстве и… в прочих будуарах посредством обмена опытом, знаниями, информацией, профанацией, сублимацией… — Джона слегка заклинило, но тумак с оттяжкой, выписанный Бобою, позволил тамаде выпутаться с честью из сложного синтаксического положения: — …и прочей жестикуляцией, присущей воспитанным дамам и господам… Пардон, я хотел сказать, господам и дамам… Воспитанным, конечно!… Итак, я поднимаю этот, с позволения сказать… — Джон туманно изучил чашу, — …фужер… — он задумался, затем отчего-то погрозил пальцем Клеопатре и закончил неожиданно и внушительно: — В общем, за смычку народа с… царевной! Ура!

Коллеги откликнулись бодро и убедительно.

— Тостуемый пьёт до дна! — грозно закричал Джон, продолжая глядеть на Клеопатру.

Та неуверенно улыбнулась, подняла свою стеклянную чашу и сделала скромный глоток.

— Не так, не так! — уличил Джон, а потом заявил бескомпромиссно: — И вообще, буду с тобой, царевна, пить брудершафт! — после чего тяжко плюхнулся на скамью, блудливо заухмылялся и полез одной рукою царицу обнимать, а другою чокаться.

Клеопатра растерянно посмотрела на меня. Я со стуком поставил свою чашу на стол и решительно предостерёг:

— Повежливей, юноша, дама не пьёт!

Джон изумился до открытия рта, а потом хихикнул непонятливо:

— Ты что, совсем галантный? Или подуэльничаем мальца? — после чего потянулся ко мне с наступательными намерениями.

Пришлось треснуть ему в лоб. Дуэлянт брякнулся обратно на скамейку и отчего-то залился идиотским хохотом. Клеопатра подозвала ошивавшегося поблизости Мухомора, прошептала ему что-то, потом, скользнув по мне странным взглядом, торопливо встала и направилась к двери.

— Царица изволит на чуть-чуть выйти! — браво прокомментировал Мухомор, упреждая встречные вопросы.

— Куда, куда вы удалились?… — взревел дурным голосом Раис и капризно затребовал: — Однако, музыку хочу! Плясать будем, рокенролить!

Мухомор с готовностью поклонился и торопливо ушёл. Через некоторое время в зале появились две желтокожие девицы — одна с бубном, другая с двумя дудками. Они присели в уголке, приготовились; девица с дудками засунула обе интересным манером в рот, и потекла медленная заунывная мелодия, напоминавшая вступление к тихому часу.

— Это что за провокация! Где, я спрашиваю, гармонист?… — начал было возмущаться Раис, но захлебнулся на полуслове, так как в зал вбежали две смуглые девицы в одних лишь развешанных замысловато по гибким телам бусах и сходу стали извиваться как змеи, притоптывая пятками и звеня зажатыми в поднятых руках кастаньетами.

Они шустро вертели крепкими выпуклыми задами и как-то так по-особенному поводили худыми плечами, отчего их торчавшие груди упруго колыхались. Девицы поначалу топтались и притоптывали на месте, затем сблизились и начали задевать друг дружку враз набухшими кофейными сосками, толкаться выпуклыми животами и тереться юркими бёдрами.

Коллеги смотрели как зачарованные. Джон, подперев щеку ладошкой, любовался, умильно щурясь и взволнованно вздыхая.