Римские вакации

Глава 33

В которой герои ищут выход, его находят, но теряют Клеопатру со товарищи.

Коллеги приободрились и порешили попробовать. Гуськом мы спустились по ступенькам и попали в узкий ход, вытесанный, по всему виду, в цельной каменистой породе. Через шагов сто ход раздвоился. Кто-то вспомнил правило хождения по лабиринтам, заключающееся в том, что держаться надо всё время одной стенки. Выбрали правую сторону, поскольку, как заявил Боба, наше дело правое.

Я вскинул руку, нажал на своих электронных кнопку подсветки, и засёк время.

Шли молча. Ход начал петлять замысловато; часто попадались пересечения, настолько узкие, что непонятно: для кого они были предназначены. Несколько раз мы выходили в небольшие зальцы, от которых разбегались во все стороны очередные ходы. По пути штыками вырезали на стенах стрелы, благо камень был мягким и податливым. Напряжение с каждым шагом овладевало всё больше и больше. Воздух в подземелье был затхлым и мёртвым как в хранилище старых газет. Быстро захотелось пить. Есть хотелось с самого начала. Несколько раз останавливались передохнуть. Во время одного из привалов я посмотрел на часы и определил, что с начала наших подземных скитаний прошло уже два часа, о чём не преминул оповестить коллег. И тут же три из имевшихся четырёх факелов затрещали, замерцали всё слабее синими сполохами и погасли. Стало в три раза темнее.

— Лёлик, что ж ты фонарик не взял, у тебя ж был, когда в подвале твоём дыру нашли, ты его светить давал, — взвопил Раис обличительно.

— Старый он, и батарейки сели уже совсем, и вообще… — огрызнулся мрачно Лёлик.

Все мы на миг замолчали, и видно было, что каждый вспоминает тот светлый весенний день на Родине, с которого, собственно, всё и началось.

Боба деловито зашарил в своём бауле и извлёк оттуда нечто, после чего этим чем-то зажужжал, нажимая кистью энергично, отчего произошёл луч электрического света — неяркий и неустойчивый. Нечто оказалось старорежимным фонариком с ручным приводом в виде встроенной в малиновый пластмассовый корпус динамо-машинки, на наружный рычаг которой необходимо было непрерывно жать с тем, чтобы добиться хоть какого-нибудь освещения.

Джон поглядел на Бобу неоднозначно и спросил:

— А что раньше не достал?

— Так не спрашивал никто, — объяснил Боба.

Народ повеселел и постановил динаму крутить по очереди. Один Лёлик наотрез отказался от сей деятельности, мотивируя отказ перенесёнными страданиями на почве идейных боёв с идолопоклонниками. Ему сердобольно пошли на встречу.

Двинулись дальше. Вскоре потух последний факел, и теперь лишь слабый луч искусственного света метался впереди, освещая то стены, то неясную пустоту. Рычаг фонарика был туг и неудобен, отчего быстро начинали болеть предплечья. Стали меняться всё чаще. Сжатое пространство и преимущественный мрак начинали давить на психику; назойливое жужжание динамо, надсадное дыхание, шорохи задевавшей о стены одежды, сбивчивые шаги — всё это, сливаясь в нудный ритм, вызывало нервное раздражение. Начинало казаться, что сей поход никогда не закончится.

Попалась по дороге узкая камора с громоздким, сбитым из толстых досок, сундуком в углу. Раис кинулся к нему, откинул крышку, но вместо ожидаемых сокровищ обнаружилась целая коллекция свёрнутых на круглых палочках папирусов. Боба предложил набрать их с тем, чтобы по возвращении домой сдать в краеведческий музей, но его никто не поддержал. Начались разговоры о том, что неплохо бы отыскать невзначай какой-нибудь клад, но сии мечты быстро улетучились, особенно когда Лёлик нервно забубнил о мизерных шансах на то, чтобы просто выбраться из этого злосчастного подземелья.

Всё чаще стали утыкаться в тупики. Приходилось возвращаться и выбирать другой проход. В некоторых ходах под ногами ощущался мягкий слой меловой пыли, словно здесь давным-давно никто и не появлялся.

Джон засвистал марш красных кавалеристов: начал он бодро, а закончил траурно и надрывно. Присели в молчании отдохнуть. Фонарик на время привала эксплуатировать перестали, так что оказались в кромешной темноте. Донеслись какие-то посторонние звуки: что-то капало, и словно бы раздавался вкрадчивый топоток.

— Ну вот, попались, — мрачно произнёс Джон.

Раис нервно повозился и предположил:

— Крысы, небось, бегают… Страшные…

— А что делать? — торопливо спросил сидевший с краю Лёлик.

— Надо было с собою котов прихватить, — не без юмора заметил Серёга.

Лёлик шумно встал, продрался, наступая на ноги, в середину коллектива и плюхнулся там наобум, втираясь задницей как геологический бур.

— А на воле люди сейчас кушают, — мечтательно сказал Раис и вздохнул тяжело.

Голод уже ощущался не на шутку. Но более мучила жажда: в пересохшем горле першило, язык казался обклеенным сухой наждачной бумагой. На душе было муторно и гадко. Как-то не укладывалось в голову то, что попали мы действительно в серьёзный переплёт.

Раздался непонятно откуда гулкий стук, разнёсшийся эхом. Коллеги напряжённо замерли, вслушиваясь, но акустического продолжения не последовало. Лёлик, шмыгнув носом, начал вслух припоминать разные страсти про Лабиринт царя Миноса и жившего там страшного Минотавра, после чего страстно зашептал, что уже слышит приближающийся стук копыт. Коллеги занервничали. Возникло истерическое ощущение чего-то недобро надвигавшегося. Пришлось пригрозить паникёру, что бросим его Минотавру как медведю варежку.

Побрели дальше, и, миновав разветвление, через минуту оказались перед очередным тупиком.

— Хана… — обречёно сказал Серёга, подводя баланс царившим мыслям.

Тем не менее, вернулись назад и свернули в другой проход. И почти сразу почувствовали лёгкое дуновение ветерка.

— Кажись, спереди дует, — хрипло сказал Серёга.

Коллеги приободрились. Прошли ещё немного и снова оказались перед наглухо перекрывавшей проход стеной.

— Ничего у вас не получится! — мстительно вскричал Лёлик, словно он был не с нами, и бессильно сполз на пол.

Все уселись как попало. Воздух в этом закутке был более свеж и навязчиво навевал мечты о холодной и обильной струе чистой воды. Лёлик вновь начал бубнить под нос про злого и страшного Минотавра, приплюсовав ещё вурдалаков, нетопырей и отчего-то Мумми-троллей.

— А откуда же ветер дует?… — начал рассуждать Боба.

— Тихо! — вдруг прошипел Серёга.

Говоруны запнулись, и в тишине мы явственно услышали нараставший за тупиковой стенкою топот ног, металлический лязг и сдавленные команды, словно орудовала там тайная масонская ложа, находившаяся в глубоком подполье. Стена вдруг обнаружила в локальном квадрате прерывистые тонкие линии в стыках камней, загоревшиеся оранжевыми сполохами; топот ног и лязги поравнялись с нами и потянулись дальше. По всему, какая-то процессия монотонно и основательно проходила длинной вереницею, транспортируя некие тяжёлые предметы, изредка тупо стукавшиеся в стены. Слышимость была как из соседней квартиры в панельном доме.

Лёлик забормотал:

— Заговор это, заговор!… — не вдаваясь в подробности.

Катавасия длилась долго; мы вели себя тихо и ненавязчиво. Наконец, топот ног, уже более стройный и торопливый, обозначился в другую сторону и вскоре замолк в отдалении; оттуда донёсся стук, и всё стихло. Мы посидели ещё немного, затем кто-то завозился, а Серёга зажужжал динамкой, озарив коллектив жидким дрожащим лучом.

— А стенка-то, кажись, липовая… Местами… — сказал Боба, приподнялся и без раскачки вдруг толкнулся выставленным плечом в давеча просвечивавший квадрат.

Далее произошло неожиданное. Под молодецким напором кусок стены с треском и грохотом обрушился на другую сторону, открыв квадратный лаз. Мы прислушались, но шухера никто не поднимал.

— А ну-ка! — оживился Серёга, сбросил амуницию, шустро пролез через дыру и, насилуя фонарик, живо пробежал по ходу туда-сюда.

Вернувшись, он доложил, что слева тупик с какой-то серьёзной дверью, а справа лестница наверх.

Не мешкая, начали переправу: просунув багаж, стали сами пролазить через не слишком просторное отверстие. Раис застрял как переевший Винни-Пух, и сколько мы не тащили его за руки и сколько не толкали сзади, ничего не помогало, пока Лёлик с мстительной улыбкой не кольнул пузанца сзади штыком, отчего тот взвизгнул, завозился и выскочил из дыры как народившийся младенец.

Рассудив, что нам надо следовать к лестнице, ведущей наверх, мы туда и направились. Лестница вывела нас в длинный проход, в котором пахло горелым маслом и пылью. На стенах местами виднелись остатки облупившихся фресок со звероподобными египетскими богами, что благотворно сигнализировало о приближении к обитаемым местам.

Проход заканчивался массивной дверью с неуклюжим засовом, замыкавшим её наподобие деревенских ворот. Мы прислушались; по ту сторону стояла тишина.

Серёга дёрнул засов и осторожно нажал на дверь. Она раскрылась, и мы, толкаясь от нетерпения, один за другим вышли в следующее помещение. С великим восторгом мы обнаружили здесь свет божий, скупо сочившийся сверху между плоскими капителями толстых колонн. Его пыльные столбы падали на местных божьих истуканов, играя на полированном граните и начищенной бронзе яркими зайчиками. Помещение было по соборному высокое и оттого напоминало колодец.

Глаза, отвыкшие от света, начали слезиться. Пришлось некоторое время моргать и тереть веки кулаками, добиваясь нужного фокуса. Отморгавшись и присмотревшись к рядам надоевших уже статуй — как на подбор с человеческими торсами и звериными рылами — мы обошли зал в поисках двери и обнаружили в стене медную плиту размером с парадный подъезд со страшной звериной рогатой мордою посередине.

— Вот!… Наверное, дверь… — осторожно предположил Джон.

— Ой, а там Минотавр сидит… — зашептал Лёлик.

— Серёга, проверь, — попросил Боба.

— Погодь!… — ответил тот, присматриваясь к бронзовому шакалоголовому мужику, державшему в протянутой руке отблескивавший матовой полированной желтизной жезл с крупным зелёным самоцветом на конце.

Боба, не найдя отклика, сам подошёл к плите, потрогал там-сям, стал копошиться возле неё в поисках запоров.

Серёга же, по привычке оглянувшись и сделав постную физиономию, влез к статуе на постамент, взялся за жезл и дёрнул. Изъять с ходу не вышло. Серёга хмыкнул и, схватившись уже обеими руками, стал ворочать искомый предмет в разные стороны, желая победить ежели не силой, так трудолюбием.

Боба, не обнаружив никаких ручек, засовов или замков, повернулся к нам, пожимая плечами, но вдруг раздался радостный Серёгин вопль, и одновременно плита дрогнула и легко повернулась по своей оси, толкнув при том Бобу.

Мы непроизвольно отшатнулись; Лёлик панически отпрыгнул в угол, но вместо Минотавра из получившегося прохода хлынул поток дневного света, благолепно залив зал.

— А, чёрт! — заорал Серёга. — Не хочет, зараза!…

Оказалось, что умелец умудрился каким-то образом свернуть статуе руку по самый локоть совершенно травматическим образом. Жезл, тем не менее, остался на своём исконном месте. Серёга погрозил упрямой статуе пальцем и продолжил силовые выкрутасы.

Внезапно плита вновь начала двигаться, но уже в обратном порядке.

— Куда!?… — завопил Раис, бросаясь держать и не пущать, но плита накрепко встала на свое кондовое место.

Серёга зыркнул туда-сюда и, заухмылявшись догадливо, снова вывернул статуе конечность. Плита не замедлила проход открыть.

— Хватит, не балуй! — с некоторой истеричностью крикнул Джон.

Серёга радостно захохотал и начал сам себя хвалить с подъёмом:

— Серёга — молоток! Серёга — самородок! Любую дверь, понимаешь, расколдует! — после чего, прощально пощупав жезл, спрыгнул с постамента, присоединяясь к нам.

— Ну вот он, выход! — с облегчением выдохнул Джон, и мы кинулись выходить.

За плитой следовал большой коридор. Направо он был длинным и полутёмным, а оттого ненавистным. Слева же он упирался в стену, в которой имелось широкое, ничем не закрытое окно, обрамлявшее чудесный пейзаж из голубого неба и потрескавшейся стены стоявшего напротив здания. Из окна доносилось милейшей музыкой чириканье местных птах.

Теперь на пути к счастью появилась альтернатива: продолжить поиски достойного выхода внутри здания или же вылезти в окно. Коллеги все как один попятились от содержащего сумрак прохода, а Серёга и вовсе подскочил к окну, заглянул за него, перекинул ноги через подоконник и был таков. Мы все подбежали к окну выглянуть, грешным делом подозревая, что нежная душа нашего друга не выдержала потрясений, и он решил побыстрее вырваться на волю, хотя бы и за счёт переломанных конечностей, но обнаружили Серёгу, восседавшего с улыбкой до ушей на могучем каменном быке, коих целый ряд помещался вдоль стены весьма кстати.

— А вот она, воля! — воскликнул он и ловко, используя естественные бугры бычьего рельефа, соскользнул на землю, откуда и замахал нам призывно.

Без раздумий по очереди мы вылезли на быка и, стараясь не поскользнуться на птичьем помёте, густо пятнавшем каменную спину, спустились на земную твердь под синее долгожданное небо. Последовало полное воодушевление, гиканье и восторг при прочих чувствах, присущих жителям Крайнего Заполярья, неожиданно попавшим из самого разгара полярной ночи прямиком в солнечные Гагры.

Впрочем, ликовали мы недолго, поскольку проклятая жажда быстро напомнила о себе сухими глотками, да и голод всё урчал о чём-то своём в наших обнищавших животах.

— Давай пошли попить искать! — заторопил Лёлик, подталкивая нас в бока.

Переулок, где мы оказались, выходил на нечто более оживлённое, судя по мелькавшим там часто фигурам. Мы направились туда, держа путь вдоль шеренги быков, напоминавших племенной статью экспонаты выставки сельских достижений. Из одного окна, целая череда которых опоясывала покинутое нами здание, выглянула бритая личность в оранжевой хламиде. Серёга энергично показал личности кулак; личность скрылась.

Мы вышли из переулка и оказались на площади, на которой, попирая неровный постамент, высился огромный мускулистый каменный бык с гипертрофированными причиндалами, походившими на два рекордных арбуза в одном мешке. Фонтанов и иных питьевых источников не было.

Мы поднялись на парадное крыльцо здания с тем, чтобы спрятаться в тени портика с грубыми каменными колоннами. Расположившись, стали осматриваться. Народу на площади было достаточно много для только что покорённого города. Люди толпились, громко разговаривали, размахивали руками, шатались туда-сюда. Римлян не наблюдалось. Жажда томила всё сильней.

— Ну что стоим, идти надо! — продолжил стоны Лёлик со всеми на то основаниями.

— А куда идти-то? — так же не без оснований спросил Боба.

— Вон дворец торчит, пошли туда! — прохрипел Лёлик, показывая на видневшийся в знойном плывущем мареве дворцовый ансамбль.

Мы спустились с крыльца и, расталкивая народ, поспешили по курсу. Навстречу нам выполз из толпы загорелый до черноты и тощий как стиральная доска старик; на плече он нёс глиняную бадейку, в руке деревянный ковшик, которым размахивал призывно и что-то без особого настроения покрикивал. Лёлик неожиданным коршуном налетел на него, ловко бадейку отнял, заглянул туда и, утробно всхлипнув, припал губами к её краю, проливая на грудь струи воды. Мы кинулись к счастливцу, стали нетерпеливо его дёргать и щипать; бадейка пошла по рукам, и первая обильная свежесть восхитительным чудом пролилась в пересохший рот. Египтянин крутился рядом, охая и стеная. Боба, не глядя, насыпал ему в ковшик горсть монет. Старик уставился на щедрую жменю серебра, открыл рот, повалился на колени и, прижав ковшик к груди, начал кланяться, тыкаясь лицом в уличную пыль.

Осушив сосуд полностью и оттого отяжелев начавшими булькать утробами, мы уже не спеша и с достоинством пошли дальше, придерживаясь выбранного азимута. Открытое пространство пьянило и будоражило, отчего даже слегка кружилась голова. После утоления жажды захотелось вкусной и здоровой пищи. Раис затеял воспоминания о всех своих памятных трапезах, рисуя в красках: чего ел, да с каким соусом, да как было сготовлено.

Боба проглотил слюну и брякнул:

— Солнце, воздух и вода — полноценная еда!

Раис поперхнулся, негодующе всплеснул руками и обиженно рявкнул:

— Сам жри! — после чего крепко замолчал.

Внезапно, свернув в очередной проулок, мы увидели очень даже знакомое строение.

— Глянь! Клепатрина хатка! — обрадовался Серёга и воскликнул: — Ну, щас того-этого!… — не уточняя по существу заявки.

Мы, не сговариваясь, поспешили к входу с раскуроченной давеча нами дверью, предполагая наперебой: как нас там ждут и надеются.

— Эй, девоньки, встречайте! — ухмыляясь, зычно завопил Серёга, влетая в дом, но в ответ последовала тишина.

Взбежав по лестнице, мы тут же наткнулись на ту самую чернокожую губошлёпку, которая первой нарисовалась и в предыдущий наш визит.

Рабыня выскочила навстречу с увесистым тюком на плече, замерла на мгновение, со страхом глядя на нас, тут же тюк скинула и задвинула его ногой за себя, после чего вытерла смачно нос и с наивным видом заявила на ломанной латыни:

— Моя не взяли!…

— Куда не взяли? — не понял Джон; впрочем, как и все мы.

— Во дворец к римскому царю, — охотно пояснила рабыня.

— К какому ещё царю? И вообще, где девушки все? Где Клеопатра? — потребовал разъяснений Джон, глядя недоверчиво по сторонам.

— Приходили тут, как вы ушли… — ответила негритянка, почёсывая задницу. — Сказали нашей царице, что её ждёт ихний царь… ну этот…

— Антоний, что ли? — брезгливо уточнил Джон.

— Ага. Всех забрали. Меня не взяли… — рабыня хитро зыркнула и изобразила трагичный вид безвинной сироты.

— Эх ты, кибиткина мать!… — в сердцах ругнулся Раис. — Не успели отлучиться, так уже зацапал, паршивец, любезных наших! Вот ведь гусь… репчатый!

— Ну так пошли во дворец! — заторопил Лёлик. — Сейчас обратно вертанём!

Мы заторопились наружу.

Раис оглянулся и строго спросил начавшую ворочать свой тюк рабыню:

— Эй, а в мешке не кашка?

Рабыня ахнула и стала уверять, что тут вовсе не кашка, а всякая гадкая дребедень. Раис решил было засомневаться, но мы его подхватили под руки и вынудили не отрываться от коллектива.