Римские вакации

Глава 47

В которой герои показывают себя щедрыми кавалерами, а потом узнают, что Цезарь всё.

Тораний проводил нас до выхода и сам захлопнул за нами дверь. Рабыни, оказавшись на улице, как-то синхронно накинули на головы накидки и потупились, на что радостный Боба внезапно выдал афоризм:

— Скромность украшает не только человека, но и девушку!

Раис одобрительно кивнул, а потом рассудительно сказал:

— Однако хорошо — кого захотел, того и… купил! — при этом он с удовольствием щурился на пышный бюст рассыпчатой своей рабыни, одновременно по-хозяйски похлопывая другую ниже спины.

— Приятственность во всём… — туманно изрёк Джон, с не меньшим удовольствием разглядывая близняшек.

— Ну так и будем стоять — ворон ловить? — пробурчал Лёлик, в очередной раз отодвигаясь от голенастой своей крали, чтобы тут же наткнуться на активно подставлявшуюся пигалицу.

— Ну отчего же? — добродушно ответствовал Раис. — Сейчас по торговым точкам прошвырнёмся…

— Чего время-то терять? — напористо перебил Серёга.

— Вообще, дело говорит, — поддержал начинание Джон. — А то уж больно они замарашки задрипанные…

— Да, одежонка совсем плохонькая, как с помойки, — прямолинейно выразился Боба.

— Не чета нам! — величаво молвил Раис и завершил дискуссию: — Так что надо красоток наших принарядить, нарумянить, набелить, духами полить…

— А потом употребить! — с милой непосредственностью завершил хохотнувший Серёга.

— Фи, как пошло! — поморщился Джон, потом подумал и добавил: — Но толково.

— Так куда пойдём? — уточнил Боба.

Раис озабоченно нахмурился и, сдвинув каску набекрень, почесал затылок.

— А вот тут недалеко Этрусская улица, — вдруг заявила Лёликина барышня и даже ткнула пальцем в нужном направлении.

Голос у неё был с хрипотцой, словно после ангины.

— И что? — не понял Джон.

— Так там продаются одежды всякие, украшения, благовония… Вообще всё, что девушке нужно, — увлечённо пояснила рабыня.

Глаза её при том алчно зажглись как у профессионалки шопинга.

— Айда посмотрим, — за всех решил Раис.

Мы пошли хоть и гурьбой, но с тем вполне организованно — коллеги распределились по бокам компактно шедших рабынь заботливыми конвоирами. Рабыни указывали путь, словно местные старожилы. Мы пересекли Форум, на котором уже чувствовали себя как дома, и вышли на длинную и довольно широкую улицу, в конце которой маячил Большой цирк. Дома на улице были многоэтажные и плотно прижимались друг к другу. Все первые этажи занимали лавки.

На улице народ пребывал в изобилии. Люди были преимущественно вида солидного, многие в тогах. Праздных оборванцев почти и не наблюдалось. Попадались на пути носилки-паланкины с прикрытыми занавесками.

У некоторых лавок стояли зазывалы: бойкие юноши, скороговоркой рассыпавшие предложения посмотреть товар. Они цепким глазом тут же определили наш спрос в их предложении, отчего загалдели с новой силою.

Прямо перед нами выскочил молодой курчавый субъект с серьгой в ухе — то ли грек, то ли сириец, то ли из ещё какой торговой нации — стал крутить перед нами ярко-красным плащом, словно перед быком мулетою. При этом он залихватски приплясывал и выкрикивал рекламную прибаутку, которая в вольном поэтическом переводе звучала примерно так:

— А вот купи счастья ради для любимой б…!

Раис захохотал, захлопал в восторге себя по пузу, словно шаман по тамтаму, заорал счастливо:

— Ну, молоток! Ну, артист! Ну, развеселил! — оглянулся на нас и добавил значительно: — Люблю ухарей, потому как сам ухарь! — потом вновь повернулся к субъекту и уже степенно произнёс: — Ну, давай, веди, показывай: что тут у тебя есть такого сугубо модного.

Ухарь, он же молоток, он же артист, не переставая как-то лихо заплетать ногами наподобие свихнувшегося плясуна, заскочил в лавку, забежал за прилавок и единым махом швырнул на этот самый прилавок целый воз одежды, столь яркой и блестящей, что зарябило в глазах.

Раис, поведя по-могучему плечами, оттеснил нас, прошёл вперёд, облокотился хозяйственно на ворох одежд и сказал покровительственно, обращаясь к барышням:

— Ну, красавицы, наряжу вас сейчас просто ай-яй-яй!

Красавицы отреагировали соответственно чаяниям женского пола: неподдельный интерес отобразился в их загоревшихся глазах. Воодушевлённая призывом вылезла вперёд голенастая; следом, держась за подол, выволоклась сестричка.

Раис пренебрежительно сморщился, отодвинул их небрежным жестом в сторону:

— Вы погодьте! У меня всё по очереди… — и стал призывно подмигивать своим дамам.

Те, державшиеся уже вместе, томно поправили причёски, ухмыльнулись с превосходством и направились было к прилавку, но тут Лёлик в очередной раз устроил бузу. Завертев дико глазами и сердито зашипев, хулиган ринулся к Раису, пребольно ушибив мимоходом железной своей скорлупою дебелую плоть Раисиных помон, взвизгнувших оттого с мощностью буксирной сирены.

— Но, но!… — только и пробормотал сконфуженный внезапным и подлым нападением Раис, отступая осторожно.

Лёлик же в безумном гневе хрипел:

— Счас, счас!… — и норовил получше размахнуться, чему уверенно мешали железные наплечники его доспехов.

Боба с Серёгой вмешались в готовую вот-вот вспыхнуть потасовку, стали встревать меж противниками, хватать Лёлика за бока и тащить в сторону; хитрый Джон сунулся было к прилавку, увлекая близняшек, попытался товар трогать, вертеть и примерять прикладыванием, но тут уже все кинулись на него, и неизвестно: чем бы это всё закончилось, если бы не раздался истошный вопль Раиса:

— Всё берём!!… Дома поделим!!

Это была удачная альтернатива как для нас, так и для негоцианта, который даже поначалу и не поверил в наши намерения, но зато потом начал с молниеносной сноровкой приумножать количество наваленной на прилавке одежды, доставая из-под прилавка, из углов, сзади, сбоку и даже с потолка всё новые и новые её порции, так что забеспокоившийся Раис, наконец, крикнул опасливо:

— Ну хватит, милейший! Сколько с нас?

Лавочник, погримасничав губами, заломил весьма прилично. Раис, мило усмехнувшись, отсчитал из кошеля ровно половину и твёрдо заявил: или мы в расчёте, или ничего не берём и идём в лавку напротив. Торговец туманно посмотрел на кучку золотых монет и неуловимым жестом смахнул их куда-то под прилавок, после чего стал звать заходить ещё.

Встал вопрос упаковки. У торговца нашлись изящно плетёные из лозы корзинки с крышками. Мы набрали их с запасом, плотно уложили покупки и отправились дальше.

Торговые точки с одеждой нас больше не соблазняли, разве что эстетствующий Джон перебегал от лавки к лавке и урывал то пурпурную просвечивающую тунику, то воздушную, расшитую узорами накидку, то ещё какой-нибудь предмет женского гардероба, причём все его приобретения имели определённую склонность к прозрачности. При этом Джон, запихивая очередную покупку в корзину, нервно заявлял, что это строго для его милашек, на что коллеги лишь мрачно похохатывали.

Зашли в обувную лавку и купили девицам изящную обувку: сандалии на тонких ремнях с серебряными бляшками, башмачки из хорошо выделанной кожи. Раис для своих рабынь приобрёл пурпурные котурны — туфли на пробковой подошве а ля платформа высотою сантиметров в десять. Лёлик было начал требовать такие же для сестричек, но потом взглянул на старшую — и без того дылду — поморщился и требование своё дезавуировал.

Попалась на пути лавка, где продавались меховые изделия: накидки, плащи, балахоны, а также и просто звериные шкурки белок, бобров, куниц, горностаев и прочих горемык, удосужившихся уродиться с мехами на боках.

Персонал лавки состоял из расторопного раба в короткой тунике и дородного хозяина в тоге, который как раз показывал важному римлянину разложенные на прилавке собольи шкурки.

— Вот дурак эдакий, ещё бы дублёнку догадался выставить! — проворчал мрачно Лёлик и вытер пот с лица.

Римлянин искоса посмотрел на нас, сказал что-то торговцу и вышел вон. Раис молча подошёл к прилавку, погладил шкурки, а одну, особо пушистую, переливавшуюся серебристо, даже приложил к небритой щеке, а потом поинтересовался:

— Откуда меха, любезный?

Хозяин откашлялся и с достоинством сообщил:

— Из краёв далёких и дремучих. Сначала надо Понтом Эвскинским плыть…

— По Чёрному морю, значит… — пробормотал украдкой Лёлик.

— … до Ольвии. Город есть такой в устье Борисфена…

— Днепр… — как синхронный переводчик уточнил наш энциклопедист.

— Потом по Борисфену вверх долго плыть, пока степь не кончится, и леса не начнутся. Там с мехами богато!… — торговец, несомненно, желал похвастать, что и делал с довольным видом. — А зимой, представляете, вода в реках становится твёрдой как стекло, и землю покрывает снег. Не так как у нас, только в горах, на вершинах, а всю землю. Впрочем, чего говорить, надо видеть.

— Знаем, видели… — буркнул с ненавистью Лёлик и отвернулся в сторону.

— … Ну а народ там, дикий, никакой цивилизации… — благодушно повествовал негоциант-путешественник.

— Но, но, милейший, полегче! — осадил его обиженно Джон.

Торговец было удивился, но тут Раис, щёлкнув пальцами, сказал:

— Это… вон… душегрейку ту дай померить.

Торговец кивнул исполнительно бдевшему рабу. Тот тут же запрошенную одёжку предъявил. Раис вещь помял, потряс, потёр, даже понюхал, затем стал мерить, а вдоволь намерившись, заявил, что душегреечку он берёт, и ещё вот эту беличью накидочку, и вот это, это и это. Торговец уже удивился по-другому, стал расхваливать отобранные вещи, набивая цену. Раис вещи, напротив, хаял, а желание купить их объяснял крайней и нетерпимой более изношенностью гардероба собственных рабов из разряда скотников и поломоек. Торговец не верил, но цену сбавлял. Наконец, компромисс был нащупан, и сделка состоялась.

Подошёл Боба и, строго глядя на купца, назидательно сказал:

— Ты, это, как снова будешь в тех краях, привет там передавай.

— А кому? — вконец изумился торговец.

— Ну там… Ярославу… этому… Мономаху, — неуверенно порекомендовал Боба и поторопился отойти.

Следующую нашу остановку вызвала лавка, благоухавшая как ящик разбитой парфюмерии. От лавки прямо перед нами отчалили на плечах восьми дюжих негров богатые носилки. Занавески на них были приоткрыты, так что мы могли полюбопытствовать на бледную матрону с пышной рыжей причёской, которая, развалясь на мягких подушках, с радостной ухмылкою перебирала какие-то коробочки.

В лавке, уютно сидя на стуле с гнутой спинкой, помещался старичок восточного типа с вислым носом, успевший уже мирно задремать. Во всю стену имелся стеллаж из тонких досок, на котором тесно размещалось великое множество шкатулок, ларчиков, баклажек, стеклянных пузырьков и бутылочек, серебряных и золотых крохотных сосудиков. Перед старичком стоял трёхногий столик, на котором имелись медные весы и бронзовая ступка.

— Никак, духи? — принюхался Раис и, нагнувшись, побренчал по ступке: — Алё, старче, духи, румяна, пудру имеешь?

Старичок подскочил на месте, вытаращил глаза и с удивительной ловкостью зашевелил носом, после чего встряхнулся, как встряхиваются потоптанные рябы, и с детскою обидой прогундосил:

— Товару навалом!

Раис хохотнул и потребовал:

— Ну так покажь… шинель номер пять!

Старичок спросонья излишне засуетился, выставляя на стол всевозможные пузырьки и коробочки и бормоча скороговоркой:

— Чего душе угодно!… Всё имеем, всё покажем… Что тут у нас? Притирания из мускуса… Вот румяна яркие из селитры и киновари… А вот паста из самой жирной сажи ресницы красить. Кусочки угля брови чернить. А тут у меня средства кожу отбеливать, чтоб была как молоко… Навоз телят молочных на масле оливковом… Мазь египетская из экскрементов крокодила…

— Ничего себе! — пробормотал потрясённо Джон. — Я теперь в щёки целоваться не буду!

— А вот крем для удаления волос, — продолжал парфюмер. — Порошок из пемзы зубы полировать… Пастилки из мирта и воска на старом вине для освежения дыхания… А вот средства волосы красить. Желаете брюнетку в блондинку превратить, пожалуйста, винный уксус на масле мастикового дерева…

— А блондинку в брюнетку? — заинтересовался Боба.

— А как же? — старичок даже хихикнул довольно. — Для того настойка из сгнивших пиявок на чёрном вине, выдержанная шестьдесят дней в свинцовой посуде, имеется!…

Боба судорожно хмыкнул и поёжился, тем самым явно не одобрив столь изощрённый рецепт.

Парфюмер принялся снимать с полок стеклянные и металлические пузырьки, сделанные в форме амфор:

— А вот благовония… ладан, мирра… Прямиком из Аравии… Лавандовая вода… Вот розовое масло… ах, дивен аромат!… Да вы нюхайте, нюхайте!

Старичок начал свои флаконы открывать, нюхать с упоением и протягивать нам.

Что ж, вполне вероятно, эти ароматы по отдельности были изысканными и желанными для обоняния, но, мешаясь трудами старичка в коллективную волну, они заставляли пятиться в попытке избегнуть их удушавшего воздействия. Раис, зажав нос, купил всё оптом, нисколько при этом не торгуясь.

Девицы были в полноценном восторге. Они заметно осмелели и уже указывали нам на то, что приобрести просто необходимо. По их настоянию в соседней лавке куплены были зеркала из полированной бронзы, щипцы для завивки и щипчики для выдёргивания лишних волос, специальные замшевые тряпочки чистить зубы, прочие дамские прибамбасы.

Здесь же продавались сушёные морские губки. Лавочник разъяснил, что служат они для того, чтобы шлифовать морщины на лице. Раис хохотнул, заявил, что его замучили морщины на заднице, и купил дюжину, имея в виду, конечно же, банные процедуры. Также имелись в ассортименте байковые простыни. Раис щедро набрал и их.

В другой лавке продавались парики всевозможных расцветок и форм, всяческие гребни из кости, дерева и благородных металлов, а также ленты и цепочки для скрепления причёсок. Парики брать не стали, а гребней, лент и цепочек приобрели в немалом количестве.

Таким образом мы вышли к концу улицы, где на высоком постаменте стояла бронзовая статуя бородатого мужика странных пропорций. Навстречу нам пробежали городские стражники в горчичных туниках с суматошными лицами. Мы не только посторонились, но ещё и как один синхронно отвернулись, сделав вид, что срочно заинтересовались статуей.

— Не нас ли ищут? — с опаскою предположил Боба, глядя вслед убегавшим по улице стражникам.

— Может быть… — рассерженно проворчал Джон. — Цезарь узнал, что мы от Антония тю-тю, вот и отдал приказ нас разыскать непременно. Служивые и забегали…

— Хорошо, что переоделись, — бодро заявил Раис. — Теперь фиг нас поймаешь! Мы нынче вылитые римляне!

Он огляделся по сторонам, довольно агакнул и вслух прочёл надпись, имевшуюся на стене при входе в очередное торговое учреждение:

— Здесь самые красивые украшения.

У входа стоял дюжий молодец со скрещёнными на груди мускулистыми руками и разглядывал нас с таким видом, будто мы и не были вылитыми римлянами.

— Вот теперь цацок красивых закупим, и финита до дому, — благодушно произнёс Раис.

— Зачем это ещё? — сварливо заспорил Лёлик. — Своей ювелирки цельные рюкзаки были, так теперь по новой покупать?!

— Да ладно! — махнул рукой Джон. — Пускай покупает. Чай, люди зажиточные.

Раис, приняв важный вид, выдвинулся вперёд; охранник покосился на экзотические одеяния нашего каптенармуса и вежливо пригласил непременно соизволить посетить.

Раис милостиво кивнул и прошагал в лавку; за ним, шугнув строго сестричек, прогромыхал Лёлик, стиснув воинственно рукояти меча и кинжала и сверкая очками на охранника. Мы с Джоном переглянулись и, желая проследить за оппонентами на случай недопущения очередной потасовки, тоже почтили лавку своим присутствием. Серёга с Бобой остались на улице пасти девиц и охранять корзины с покупками.

Внутри лавки имелся прилавок с каменной отполированной долгой эксплуатацией плитой. За прилавком на мягкой скамеечке, да подложив ещё мягкую подушку, сидел негоциант средних лет слащавой наружности со смуглым лицом, чёрными сросшимися бровями и дугою тонких усов, походивших на ботиночный шнурок. В холёной руке он изящно держал стеклянную пиалку, откуда и прихлёбывал вкусно.

Раис, надувшись, заглянул слащавому в питейную ёмкость и вопросил бранчливо:

— Пьёшь, значит, чего в рабочее время?

Слащавый от неожиданности поперхнулся и испуганно просипел:

— Винцо… критское… Не желаете?…

— Мы сюда не бражничать пришли, друг любезный! — торжественно возвестил Раис, потом скрестил руки как командор и посмотрел сумрачно: — Ну, давай, показывай красоту!

Друг любезный растерянно вскочил, опрокинув скамейку, заметался на месте, а потом достал из угла обшарпанный ларец с размалёванной амурчиками крышкой. Оттуда извлечены были: связка бус из неровных мутных шариков разноцветного стекла, кривые серьги, грубо сработанные браслеты, на которых стёршаяся позолота обнажала медную их сущность, горсть массивных колец, по виду оловянных, и прочие подобные безвкусные нелепицы.

Раис набычился, исподлобья оглядел торговца с внимательной гадливостью, словно мерзкого моллюска, после чего холодно произнёс:

— Ты что, Фаберже, нюх потерял, туфту суёшь! Мы люди солидные, не потерпим. Сейчас по сусалу… — Раис оглянулся, увидел заглядывавшего в лавку накаченного охранника и поправился: — К другому пойдём.

— А чего туфта?! Мне нравится даже очень! — неожиданно взвился до того тихо вибрировавший Лёлик. — Чего распоряжаешься? Чего, я спрашиваю!?… — голос его сорвался на писклявый дискант, он закашлялся сипло, замахал руками, выхватил у хозяина пиалку и лихо промочил горло.

— Меня общество выдвинуло… каптенармусом… — неуверенно промямлил морально затравленный Раис и надвинул каску на забегавшие неспокойно глаза.

Лёлик криво ухмыльнулся, вернул притихшему ювелиру пиалку со словами:

— Раззявился чего? Завёртывай украшения красиво! Медноголовый пузанец заплатит… — после чего с царской плавностью вышёл вон.

Раис зло запыхтел, пробормотал себе под нос что-то о принудительной ликвидации психов, затем приободрился, приосанился и гаркнул хозяину:

— Ну так что, златокузнец? Будем шедевры предлагать, или к конкурентам пойти прикажешь?

— А? — придурковато осведомился ювелир, продолжавший смотреть вслед крикуну, но затем встрепенулся и с великой радостию произнёс: — Какие такие конкуренты?

За сим он извлёк другой ларец, видом посолиднее, с фигурной бронзовой окантовкою, и с таким шикарным грохотом поставил его на прилавок, что в лавку вновь обеспокоенно заглянул охранник.

А торговец подмигнул ему успокоительно, набросил на прилавок добрый кусок чёрной ткани и с видом базарного престидижитатора (для малообразованных: фокусника) принялся тягать из ларца всевозможную ювелирную замысловатость и укладывать её причудливым орнаментом по ткани. Зажелтело узорчатое золото, матово заблестел розовый жемчуг, острыми огоньками загорелись самоцветы, и разноцветные сполохи растеклись по физиономии нагнувшегося с жадным вниманием к самому прилавку Раиса. Ювелир с эффектной церемонностью увенчал украшения золотой диадемою в виде виноградных листьев и с многозначительным ожиданием забарабанил пальцами по крышке ларца.

Раис, не разгибаясь, вывернул голову, заглянул торговцу в глаза и, сглотнув, спросил пискляво:

— Скольки?

— Совсем ничего для приятных покупателей! — по-дурацки ухмыльнулся ювелир и стеснительно известил: — Двадцать пять тысяч денариев!

— Ничего себе!… Это ж тыща золотых… — пробормотал потрясённо Раис, а потом сделал скорбный вывод: — Эхма! А ведь надул-таки хмырь старый Микробий! Задёшево у нас рюкзачки очистил!

— Может, не будем такие траты делать? — выразил я мнение. — Баловство это всё. Девушки у нас и так хороши.

— Да уж!… — веско подтвердил Джон, а потом пробормотал назидательно: — Лучшее украшение для девушки — это её нагота.

Раис шмыгнул носом, скривился, брезгливо пошевелил пальчиком драгоценную кучу и капризно процедил:

— Ты это убери давай… Дизайн не нравится!

Ювелир пожал плечами и аккуратно сложил украшения обратно в ларец.

Раис гнусно хмыкнул как возбуждённый шалун, с показным интересом пригляделся к безделушкам, одобренным Лёликом, и спросил:

— А за эти шедевры скольки просишь?

Ювелир пренебрежительно скривился и назначил цену:

— За всё сто денариев.

Раис небрежно переложил безделушки на чёрную подстилку, продолжавшую лежать на прилавке, собрал её концы и связал их кокетливым бантом, приговаривая:

— Пущай Лёлик своих уродин украшает…

Узелок он сунул мне в руки, а сам отсчитал четыре ауреуса. Ювелир схватил их и начал крутить так и сяк, явно проверяя подлинность. Руки его при том заметно тряслись.

Раис, надменно оттопырив губу, поглядел на наглядный тремор конечностей и заявил веско:

— Так-то бражничать…

Вышли на улицу. Раис было приосанился, надеясь отхватить восторженные взоры хотя бы со стороны своих дам, но вся наша компания как один со вниманием глазела вовсе не на нас, а в сторону Форума, куда по улице ходким шагом удалялся немалый отряд легионеров.

Боба оглянулся, увидел нас и пробормотал:

— Прям военное положение какое-то… Так и шастают… Неужели нас ищут?

— Что-то мне это всё не нравится, — задумчиво потёр подбородок Джон и нервно зевнул. — Как бы того… Не этого…

— Ничего, — успокоительно сказал Раис. — Отобьёмся, — и уже с привычкою значительно похлопал по заднице ближайшую рабыню, словно наше спасение заключалось именно здесь.

На беду подвернувшееся седалище оказалось принадлежащим старшей пассии Лёлика, из-за чего тот не преминул произвести позорную сцену с бешеным кручением взора, воинственным пыхтением и угрозами, а также тяганием из ножен холодного оружия, на что Раис достойно ответил прятаньем за наши спины и паническими предложениями похлопать взамен любую из его девчат.

Лёлик счёл подобный компромисс приемлемым, подошёл вразвалочку к пышной даме Раиса, который всё продолжал прятаться за нас с Джоном, зверски ухмыльнулся и, бесцеремонно повернув её к себе вызывающе круглым реверсом, закатил умопомрачительный по барабанности шлепок. Рабыня лишь сдавленно крякнула, а Лёлик же заорал благим матом, затряс сделавшейся малиновой дланью и вновь осыпал смертельными угрозами окончательно сконфузившегося Раиса.

— Уймись, боец! — не выдержал Джон. — Со всех сторон сыскари напирают, а он всё своих норовит изничтожить. Домой пошли!

Несогласных не нашлось; потопали по Этрусской улице в сторону Форума. Улица вдруг как-то быстро стала наполняться народом. Все были возбуждены, шныряли туда-сюда, торопливо толкаясь и громко переговариваясь. Через непродолжительное время нам уже приходилось продираться через шумную толпу. Впереди шёл Сёрега, сноровисто расталкивая людской муравейник и с наслаждением оттаптывая сапожищами ноги не к месту зазевавшимся.

Странные речи выхватывал слух из общего нестройного гула.

— …А он его раз, раз, и всё в брюхо!… — яростно жестикулируя, вопил прямо в ухо пучившему глаза краснорожему патрицию потрёпанный гражданин в грязной тунике.

— Ну надо же! — всплёскивал руками щуплый мужичок, обращаясь непонятно к кому. — Прям средь бела дня!… Прям средь бела дня, и хоть бы хны по кочерыжке!…

— … Все они такие — племянники! И мой намедни у меня две репы из кладовки стянул!… — возмущалась в пространство дебелая матрона, вздымая в благородном негодовании могучий бюст.

— … Ну, молодёжь!… Ну, молодёжь пошла!… — шамкал вконец затисканный случившейся катавасией старик со скверным лицом.

Расталкивая толпу, железным строем прошагал ещё один отряд легионеров с вознесённым серебряным значком манипула, перевязанным клочком белой материи.

— Из пятого легиона… С заговорщиками… — возвестил кто-то самоуверенный.

— Из какого пятого?! Зенки протри!… — рявкнул мясистый детина и потряс волосатыми кулаками: — Бей брутальных псов!

Ему сзади заехали в ухо; разгорелась нешуточная потасовка. Мирные граждане шарахнулись в стороны, немирные полезли вперёд.

— Ну вот, снова резня начнётся! — расстроенно простонал старик, пристроившийся к нам. — А бедному римскому народу отдувайся.

В конце улицы, откуда мы ушли, раздался душераздирающий визг, зазвенели мечи. Толпа разом хлынула на бесплатное зрелище. Наши рабыни ахнули и стали жаться к нам.

Старец, подобрав подол не по росту длинной туники, тоже попытался удариться в бега, но Джон успел ухватить его за шкирку и слегка приподнять, отчего дед вхолостую заболтал ногами, завертелся как картонный клоун и заорал визгливо:

— А ну поставь на место, я кому сказал!

Джон вежливо выполнил просьбу старшего по возрасту; тот прытко повернулся к нам, готовый орать и плеваться, но впечатлявший шик нашей одежды, а особливо жилистый кулак Серёги образумили скандалиста, и пришлось ему проглотить приготовленные оскорбления, оказавшиеся, видно, весьма ядовитыми, ибо старец позеленел, сморщился и как-то судорожно квакнул.

— Послушай папаша, — обратился к квакуну Джон. — Не подскажешь ли ты нам как человек осведомлённый и многоопытный: из-за чего в городе Риме такой ажиотаж?

Осведомлённый и многоопытный поковырял в ухе и, разглядывая палец, назидательно произнёс:

— Ну, молодёжь! Ничего не знает, окромя как родного дядюшку ножиком истыкать!…

Дед явно намеревался изобразить длительный монолог с обширным резонёрством, но тут Серёга сердито насупился и приблатнённо прохрипел:

— Короче!

— Ага! — тут же сориентировался говорун и продемонстрировал образец лаконизма: — Брут с приятелями Цезаря прирезал. Сто ран и все несовместимые с жизнью!

Джон отвернулся от старика, потеряв к нему всякий интерес, и, задумчиво поглядев на очередную порцию нервных легионеров, спешивших куда-то с мечами наголо, забормотал под нос:

— Однако, политическая нестабильность… Как бы не случилось нарушение прав человека… Посредством непосредственного нанесения ущерба здоровью…

— Какой такой ущерб… Не имеют никакого права, — заволновался Лёлик и вжал голову в плечи, но узрев обращённые на него взоры мартышек, пропитанные восхищением как коврижки мёдом, плечи распрямил, голову задрал гордым страусом и весьма по-молодецки гаркнул: — Эть их к ядрёной фене! — отчего мартышки дружно зааплодировали.

— Ну ладно! — выступил я с дельным предложением. — Давайте до хаты двигать, а там разберёмся.

На том и порешили. Быстро миновали Этрусскую улицу, мелкими перебежками форсировали Форум, а затем, выбирая переулки, где народу было поменьше, стали продвигаться в сторону Квиринала.

— Однако непонятно, — сказал Боба. — Вроде бы, получалось, Цезаря ещё не скоро должны были порешить, а тут раз, и уноси готовенького!

Лёлик глубокомысленно насупился, пожал плечами и начал важно рассуждать:

— Да уж, исторический бардак налицо… Небось, из-за нас. Влезли в прошлое как к себе домой, накуролесили не по малому, ну вот и нарушили… как его… временной распорядок. Внесли, понимаешь, парадокс. Оттого здесь всё и пошло не по плану историческому, а наперекосяк.

— А я вот фильм смотрел, — живо начал вспоминать Серёга. — Там чудики какие-то тоже в прошлое поехали на динозавров охотиться. Так один из них на бабочку наступил. Потом они назад вернулись… в смысле, вперёд… короче, в своё время, а там полная фигня!

— Вот и мы вернёмся, и у нас фигня! — посулил Лёлик, посмотрел на Раиса и уточнил: — Типа, до сих пор татаро-монгольское иго.

Раис на такую перспективу сладко зажмурился и пробормотал:

— И с нашим удовольствием!…

Наконец, мы поднялись на Квиринал и вышли на свою улицу. Там никаких митингов не наблюдалось. Только навстречу попались два торопливых типа неприметного вида. Мы подрулили к заветной калитке и забарабанили в неё. За калиткой тут же раздалось сопение; приоткрылось оконце, блеснул глаз.

— Давай, открывай, Титок, свои! — нетерпеливо заорал Серёга.

Калитка распахнулась, и прямо с порога окатило нас бородатой уже информацией о убиенном диктаторе и убивце племяннике.

— Знаем, слыхали! — гаркнул с ненавистью Лёлик, оттолкнул вилика и дребезжащим галопом кинулся в спасительную тень дома, одновременно измученным дискантом призывая к себе юных рабов для незамедлительного снятия доспехов. Те быстро появились, начали развязывать ремни на панцире и поножах, стаскивать их.

Мы тоже переместились в тенёк, составив корзинки с покупками у стены. Девушки приблизились к нам.

Тит также подгрёб поближе. Вид у него был странный и какой-то двусмысленный: он поминутно дёргался, потирая нервно ладошками, то зыркал на нас, то поглядывал на рабынь. Физиономия вилика была шизофренически перекошена: одна сторона кривилась, словно бы в попытке ухмыльнуться, а другая являла гримасу уныния и испуга.

— Ты чего? — с подозрением спросил его Раис. — Или покушать напортачили?

— Нет, нет! — запротестовал вилик, затряс головой, осклабился уже почти полноценно и затараторил, не переставая потирать ладошками: — Всё готово! Всё в лучшем виде! А как же?… Верой и правдой!…

— Смотри у меня! — на всякий случай погрозил ему пальцем Раис.

— Однако, наконец-то заполучили девулек… — с глубоким удовлетворением сказал Джон, разглядывая рабынь.

— А чо сейчас делать-то будем? — бойко спросил Серёга.

— Обед чичас закатим знатный аж до ночи, брудершафты попьём… — молвил Раис, жмурясь и причмокивая.

— Поначалу приодеть барышень следует в туалеты вечерние, — напомнил эстет Джон, — отпарфюмерить…

— В баню!!… — страшно прохрипел оставшийся в одних чёрных сатиновых трусах Лёлик, после чего бессильно опустился на беспорядочно сваленную кучу боевого обмундирования и в неописуемом ожесточении принялся скрести пятернями подмышками, а когда же, по его мнению, дамы смотрели в сторону, рьяно залезал и под сатиновый предмет туалета.

— А ведь дело говорит! — обрадовался Серёга. — Сейчас веничек сварганим берёзовый!

— И где ты тут берёзу увидел, ботаник юный? — осведомился Джон, потом оборотился к вилику, посмотрел на него длительно, после чего удивился с холодностью: — А ты что же, братец, стоишь, баню не готовишь?

— Так всё уже готово, — ответил Тит с подобострастным хохотком.

— И вода горячая есть? — спросил Боба.

— Нагрели, — сказал вилик.

— Ну молодец! — похвалил Джон и скомандовал, указав на корзины: — Тут вот покупки новые прибери давай… — а затем, обращаясь к рабыням, проворковал: — Прошу в дом!

— Просим, просим! — подхватил Раис и стал подпихивать их в бока.