Римские вакации

Глава 39

В которой герои освобождают себя от союзнических обяхательств и снова становятся свободными путешественникам, а также сортируют приобретенные сокровища.

Подъём состоялся ни свет, ни заря с центурионовских привычных уже команд, впрочем, в этот раз не слишком напористых, а местами даже где-то и мирных.

Утро только ещё еле-еле начиналось; слабый серый сумрак неубедительно предвещал предстоявший восход Солнца. Было не то что прохладно, а как-то сыро и неуютно. Тем не менее, коллеги вскочили быстро и споро, словно только этого и ждали. Каждый первым делом проверял наличие рюкзака, а потом начинал ухмыляться, глядя на мир нежно и вдохновенно. Лёлик с Раисом стали заглядывать в свои баулы и громко восхищаться, поглядывая друг на друга с презрением. При этом Лёлик то и дело напоминал о своей гениальной находчивости, выразившейся в сохранении древнего документа и употребления его в нужный момент, в нужном месте и по нужному назначению, а Раис монотонно поминал верёвочку, без которой, по его упорным словам, ничего бы и не вышло.

Я, делая разминательные упражнения руками, вышел к краю оазиса, встал там, разглядывая хорошо видимые с того места пирамиды. Их блеклые силуэты словно бы плыли как какие-то невесомые фантомы по тёмному небу, на котором ещё светили над самым горизонтом последние звёзды. Весь этот вид походил на акварель, нарисованную в сине-серой палитре на мокрой бумаге.

Вдруг на самом верху пирамиды Хеопса загорелась яркая точка. Она начала на глазах увеличиваться, приобретая светлое сияние и треугольную форму. Золотая облицовка вершины поймала лучи Солнца, ещё невидимого нам, но вот-вот собиравшегося подняться над Нилом.

— Эй, смотрите! — окликнул я коллег, приглашая полюбоваться нарождавшейся картиной.

Коллеги перестали галдеть, подошли и замерли рядом.

Грань Великой пирамиды стала на глазах окрашиваться сверху вниз в оранжево-золотистые цвета, при том словно бы начиная светиться изнутри. Пепельная тень поползла к земле, становясь постепенно синей, потом фиолетовой, а затем и карминной. Две другие большие пирамиды одна за другой вступили в световую симфонию. На фоне сиреневого на западе неба окрашенные восходившим светилом громады выглядели как некий фантастический сюжет — красочный и великолепный.

Наконец, пирамиды оказались полностью освещены Солнцем; небо на западе неуловимо, но быстро светлело, и казалось, что зрелище подходит к концу, но тут по граням пирамид, направленным на нас, забегали цветные тени, неуловимым образом проскользнув по палитре от приглушённого янтарного до ослепительного золота. И совершенно неожиданно, словно кто-то сдвинул рубильник, запустив действие, грани пирамид как-то по-особому отразили лучи поднявшегося над Нилом светила, и поток искрившегося золотистого сияния устремился в небо как от гигантского прожектора.

Хоть и происходило это беззвучно, но показалось — будто за порогом слуха, отозвавшись резонансом всего организма, грянул сверхъестественный оркестр в расширенном составе. От всего этого захватило дыхание, и мы замерли, потрясённые. Длилась сия фантасмагория совсем немного, сияние быстро растворилось в ставшем бледно-голубым небе, и как-то сразу видимые ландшафты приобрели вид дневной и обыденный.

— Ну ничего себе цветомузыка… — пробормотал Джон.

Мы зашевелились и стали осознавать окружавшую действительность в полном объёме.

Рощу наполняли разнообразные звуки: людские голоса на разные лады, мычание волов, запрягаемых в повозки, звучный птичий щебет, а заодно и надсадные вопли центурионов, торопивших с построением.

Мы навьючились амуницией и зашагали к колодцу, где как раз рабы заканчивали поить наших коней. Умывшись и попив вволю, мы стали забираться на своих аргамаков, что было затруднительно из-за весомого груза за спиной. Один раб из добрых чувств предложил Лёлику положить его рюкзак в повозку, на что Лёлик так обложил добряка, что тот отскочил ошпаренным котом.

Войско не быстро и не медленно построилось и двинулось дальше. Мы поехали немного сбоку, чтобы не глотать пыль, поднятую сотнями ног и копыт. Серёга с Раисом смотались к повозкам с провиантом и добыли сухих лепёшек, коими мы и позавтракали всухомятку, рассуждая при том: как совсем скоро сможем питаться достойно и полноценно в полное своё удовольствие.

Войско проходило мимо Летополя. Город казался вымершим: ни на стенах, ни перед ними никого не было, но при том городские ворота были распахнуты настежь.

— Что это они, сдаются на милость победителям? — поразмыслил Боба.

— Ну так конечно! — важно сказал Лёлик. — Небось, уже знают, что мы на раз-два города берём, вот и проявили смирение.

— Может, заскочим быстренько, поглядим чего да как? — предложил Серёга.

— Да ни к чему это теперь, — сказал Джон и покачал рюкзаком, отозвавшимся нежным позвякиванием.

Коллеги заухмылялись и все как один повторили действие, отчего произошёл целый хор приятных звонов, словно мы враз затрясли валдайскими колокольцами из благородных металлов. На эти заманчивые звуки стали оглядываться легионеры.

Лёлик зашипел предостерегающе:

— Тихо, тихо…

Некоторое время ехали молча, но особый наш груз наделял настроением карнавальным и шебутным. Хотелось не равномерного движения в составе организованного коллектива, а энергичных действий.

— А погнали Клеопатру смотреть! — предложил Серёга.

Мы поддержали почин и на рысях проехали вдоль войска. Кавалькада повозок царицы и её свиты двигалась в окружении конных преторианцев. Подле нарядного экипажа Клеопатры, занавески на котором были подняты, ехал Антоний на своём вороном жеребце. Полководец с царицею о чём-то оживлённо беседовали.

— Здорово, Антон! — ещё издали крикнул Раис не без самодовольства.

Антоний поглядел на нас без радости, невразумительно что-то буркнул в ответ и, шурнув коня коленками, поскакал к голове войска.

Мы подъехали к повозке.

— Здорово, царица! — продолжил приветствия Раис, подбоченившись как добрый молодец.

Клеопатра со скукою оглядела весь наш коллектив и холодно кивнула. В повозке кроме царицы был ещё и Мухомор, мирно кемаривший в уголке.

— Как проходит наше путешествие? — светски осведомился у Клеопатры Джон и в который уж раз призывно осклабился.

Та пожала плечами и снова промолчала.

Лёлик хихикнул каким-то своим мыслям и сказал:

— Что же так торопиться задумали? Надо было задержаться у пирамид да поискать в них насчёт сокровищ.

— Ага! — поддержал Раис, ухмыляясь торжествующе. — Пошуршать в пирамидковых могилках богатеньких фараонов.

— В пирамидах фараонов не хоронили, — сухо сообщила Клеопатра.

— Как это не хоронили? — удивился Раис. — А зачем же такие махины строили?

— Вам, варварам, не понять, — заявила царица, старательно на нас не глядя.

— А ты расскажи, вдруг поймём, — попросил Боба примирительным тоном.

Клеопатра подумала и всё-таки поделилась с нами древним знанием:

— В пирамиды помещали мумии фараонов для того, чтобы их души перерождались там в Осириса, а после этого мумии хоронили в царских гробницах.

— Как это перерождались? — заинтересованно спросил Лёлик, поправляя очки. — Нельзя ли поточнее?

— Поточнее было в древних папирусах написано. А они в Александрийской Библиотеке хранились. Которую вы, римляне, сожгли! — разгневанно бросила Клеопатра, после чего резко задёрнула занавески и даже тщательно подоткнула их изнутри.

— Мы не римляне! — запоздало поправил Боба.

— Но библиотеку-то сожгли! — резонно заметил Джон.

— Да ну её! — рассерженно воскликнул Лёлик. — Фифа нашлась! Ещё критикует!

Мы отъехали в сторону. Как-то сразу стало жарко; лямки рюкзака тёрли мокрые от пота плечи.

Лёлик всё что-то бормотал себе под нос сердито, оглядываясь то и дело на возок царицы и даже грозя в ту сторону кулаком, а потом сварливо поинтересовался:

— Так и будем плестись как дистрофики на процедуру?

— А что делать? — недопонял Боба.

— Стремиться надо к красивой жизни и делать это стремительно! — решительно провозгласил Лёлик и нарисовал план: — С войнами завязываем! Срываемся и своим ходом в Александрию, а там корабль какой-нибудь ангажируем и в Рим!… Ну а в Риме-то уж разберёмся по потребностям согласно способностей!

— Сорваться, конечно, недолго, — заворчал Раис. — Ну а если лихие люди там или прочие опасности? Тут вот всё путем, под охраною, а если одни одинёшеньки, так и любой обидит…

— Забыл, что ли, как целое войско разогнали? — гордо напомнил Серёга. — И вообще, не трусь, Маруся, я с тобою!

— А что, можно! — поддержал Боба и расправил плечи как крылья.

— Согласен, — выразил я своё мнение.

— Ну что ж!… Большинство "за", — деловито сказал Джон и посмотрел на Раиса.

— Ладно, поехали! — махнул тот рукой. — А то я уже от сухомятки похудел.

— Тогда отчаливаем. Только, чур, деликатно, чинно… — начал инструктировать Джон. — Чтоб чего не подумали! А если спросят: так едем, дескать, в авангард, как конные разведчики.

— Всё путём будет, начальник! — воскликнул Серёга. — Ну, братва, блин, с такими богатствами, эх, покуролесим!

Мы, похлопав коней, пустили их мелкой рысью, постепенно обгоняя войско. Навстречу попался Антоний, проскакавший с парой адъютантов назад. Мы покивали ему приветливо, а Лёлик даже крикнул что-то вроде: "Виват великому и могучему!". Антоний даже не кивнул в ответ и заторопился ещё больше.

— Нос воротит. Беседовать не желает! — обиделся Лёлик.

— Так и хорошо. Нам того и надо, — молвил Боба.

— А всё равно мог бы и уважить! — гневно фыркнул Лёлик.

Вскоре мы выехали к началу войсковой колонны, а затем и обогнали головной отряд легионеров, шедших при полном вооружении. Проехав рысью минут пять, мы нагнали авангардный отряд конницы.

Командир отряда с недоумением поинтересовался: куда это мы собрались? Джон туманно ответил, что выдвигаемся вперёд согласно секретному плану с тайной разведывательной миссией. Раис скандально добавил, что нечего совать нос в чужие дела, а то прищемят ненароком. С тем мы обогнали и авангард и вырвались на оперативный простор.

Кони шли все живей и живей; всякий норовил вырваться вперёд, чтобы кормить пылью других.

Серёга вдруг заулюлюкал, загикал, хлобыстнул лошадь сорванной кепкою — та рванула во все лопатки; наши скакуны без понуканий кинулись за ней. Тугой ветер свистнул в ушах, надул пузырем рубаху. Изнурительное подпрыгивание сменилось на мягкое, но коварное покачивание: конский круп все норовил выскользнуть из-под седалища, так что приходилось и балансировать прилежно, и сжимать круглые лошадиные бока коленками.

Поначалу впереди шёл рыжий жеребец Джона, но бежал он в каком-то рваном ритме, и вскоре моя кобылка, старательно тянувшая шею и далеко выбрасывавшая ноги, оставила его, а также и всю прочую команду позади.

Сложно сказать — как долго длилась вольготная скачка, но всё труднее было удерживать равновесие; на глазах навёртывались слёзы, которые некогда было вытереть. Я потянул повод, кобылка с готовностью затормозила. Подтягивавшиеся коллеги так же пустили коней неспешной рысью, а потом и вовсе перешли на шаг.

Местный народ явно не желал публичности. Дорога была пустынна. Редкие пейзане — дочерна загорелые и сухопарые — копошились на полях, покрытых зелёной щетиною побегов. При виде нас они разгибались, держа мотыги на отлёте, и настороженно смотрели, по всему готовясь при первом нашем подозрительном движении задать стремительного стрекача. Просматриваемые с дороги деревеньки сами по себе выглядели безжизненно и пессимистично. Не видно было ни людей, ни полезной и питательной живности. Как это, впрочем, и положено на территории, подвергшейся вражескому нашествию.

Всё это не позволяло нам мобильно разжиться провизией у местного населения, что было вопросом насущным, поскольку в связи с нашим импровизированным и поспешным отъездом озаботиться насчёт провианта оплошал даже Раис, из-за чего Лёлик предложил лишить его с позором почётного звания каптенармуса.

Раис сначала огрызался гневно, а потом принялся настаивать на том, чтобы всё-таки завернуть в какую-нибудь деревню и бросить в ней основательный клич на предмет закупки продовольствия, которое за хорошую цену обязательно найдётся. Но Лёлик стал кричать, что слышит шум погони, и потому нельзя терять не минуты, поскольку как ни крути, а мы всё-таки дезертиры.

Мы прислушались и коллективно решили, что никаких подозрительных звуков позади нас не слышно. Потом постановили, что никакие мы не дезертиры, а в своём праве, поскольку наш контракт истёк в связи с его успешным выполнением. Затем мы усомнились в том, что Антонию, если он врубится в наше отсутствие и в его причину, придёт в голову устраивать за нами погоню. Но с тем согласились с необходимостью как можно дальше оторваться от римского войска, ряды которого мы столь стремительно покинули.

Ехали мы довольно долго, то подгоняя лошадей, то переводя в шаг. Затем, свернув в сторону от дороги, устроили привал на берегу небольшого озерка. Вокруг густо росли пальмы и вётлы, свежо зеленела густая высокая трава.

Мы спешились, поводили коней в поводу, пока те не перестали усиленно двигать боками, затем, сняв уздечки, пустили пастись. Лошади первым делом напились, а затем стали дружно хрумкать травой.

Боба с Лёликом отошли в сторону, где вода была почище, и наполнили бурдюки, добытые ещё в самом начале нашего путешествия. После этого мы попили сами, но хрумкать было нечем. В виде утешения мы сначала выкупались, потом развалились в тени, высыпали из своих котомок на траву богатства фараонов и начали их разглядывать, поскольку ранее обстоятельства нам этого сделать не позволяли.

Я поворошил свою кучу. Было в ней несколько тяжёлых ожерелий бледного золота из прямоугольных неровных пластин с узорами, выложенными бирюзой, щедрое число всевозможных золотых браслетов с лазуритовыми вставками, увесистая золотая фигурка богини с львиной головой, кривоватые серьги с жемчужными висюльками, золотая узорчатая пектораль, изрядное количество самоцветов: пять крупных изумрудов насыщенного цвета — того самого, что, собственно, так и называется: изумрудный, несколько сапфиров, в синей глубине которых при нужном ракурсе загорались яркие шестилучовые звёзды, гранёные цилиндрики рубинов, целая горсть багровых гранатов и фиолетовых аметистов.

Вспомнилось смутно, что аметист издавна считается талисманом, не позволяющим его держателю пьянеть, о чём я уведомил Серёгу с предложением пару-тройку полезных камешков презентовать, на что тот молча показал мне золотую чашу, сплошь усыпанную гарантами трезвости, повертел её не без гадливости, после чего осторожно подкинул в кучу к Бобе.

Я утомлённо откинулся на траву и почувствовал, как что-то твёрдое упёрлось мне в бедро. Я сунул руку в карман и вытащил заныканный в фараоновом склепе опал. Камень был прохладным, гладким и приятным на ощупь как полированный мрамор. Я поймал им солнечный луч, пробивавшийся меж листьев, и так сяк повертел: камень казался то серым и невзрачным, как поточное изделие из пластмассы, а то вдруг наливался млечным туманом и вспыхивал изнутри многочисленными пронзительными разноцветными брызгами. Полюбовавшись, я добавил драгоценность к общей куче и прилёг дальше отдыхать. Коллеги пока ещё швырялись в эквивалентах богатства, изредка обмениваясь репликами на тему: у кого что лучше, но делали это уже вяло и неохотно, тем самым демонстрируя в действии принцип: если чего-то вдоволь, то это быстро надоедает.

Боба нашёл в своей коллекции золотую диадему в виде толстого усыпанного самоцветами обруча с головой кобры спереди и напялил её прямо поверх дачной кепки. Потом взял в руки золотой фигурный жезл, приосанился наподобие карточного короля с видом: "Вот я каков!" и стал глядеть на нас, ожидая одобрения. Но голод восторгам не благоприятствовал.

Раис, вертя в руках наподобие чёток бусы из чередовавшихся золотых и лазуритовых шариков, задумчиво произнёс:

— Сокровищ как в пещере… разбойников Алладиновых, а жрать всё равно нечего!

— Свобода приходит нагая, то есть, ни жратвы, ни валенок! — подло захихикал Лёлик.

Раис и не посмотрел в сторону охальника, продолжая крутить бусы.

А Лёлик вдруг заулыбался, вскочил живо и воскликнул, поведя рукою широко и привольно как певица Бабкина:

— Места отхожие, места заповедные!

— Не отхожие, а нехоженые, деревня! — с готовностью поправил его Раис.

— Для кого нехоженые, а для кого отхожие! — возразил Лёлик и побежал к ближайшим кустам, на ходу рассупонивая штаны.

— Подозрительно! Кушать нечего, а туда же… дерматин откидывать… — заворчал Раис, приподнимаясь на локте и вглядываясь в кусты.

Оттуда вдруг раздались громкие проклятия.

— Эй, чего там?! — крикнул Боба.

— Да вот, понимаешь! — раздался бодрый комментарий Лёлика. — Прямо задним проходимцем да на колючку!…

— Осторожнее надо! — отечески пожурил Боба, а потом заботливо спросил: — А что пипифакс не взял?

— На природе не применяю! — отозвался Лёлик.

Раис завозился и сумрачно сказал:

— Да ну, никакого толка от бумаги этой…

— Почему? — заинтриговано спросил Джон.

— Да тонкая, зараза! — пояснил Раис. — Как соберусь употреблять, так рвётся… Пальцы мараются…

— Так ты её складывай в несколько слоёв, — посоветовал Боба.

— Ну да! — хитро усмехнулся Раис. — Неэкономично выходит!

— Ну ладно, — я начал сгребать драгоценности обратно в рюкзак. — Отдохнули и будя. Давайте собираться…

Коллеги не возражали. Собрав манатки, начали ловить коней и с некоторыми трудностями их взнуздывать. Вылез из кустов Лёлик и торжественно провозгласил:

— Была красота неописуемая, а сейчас стала описаная! — после чего подробно рассказал о том, что в его огороде лопухи мягкие и широкие, а тутошними пальмовыми листьями только геморрой и будоражить.

Собравшись, мы отправились дальше.

Стали, наконец, на пути попадаться местные крестьяне; в основном шли они пешком — кто с мотыгой, кто с корзиной, немногие ехали на двухколёсных неуклюжих повозках, влекомых низкорослыми быками.

Раис принялся деятельно приставать ко всем встречным, требуя еды и суля взамен увесистую золотую бляху, которую он крутил так и сяк, пуская зайчики. Боба также принимал посильное участие в переговорах, ухмыляясь, кивая головой в венце и грозя пейзанам жезлом, отчего те шарахались, становились на колени и лопотали что-то жалобно, а некоторые даже начинали обильно сыпать себе на голову песок.

Повезло только с одним гражданином, тащившем на некоем подобии коромысла две корзины, прикрытые холстинами. Раис пустил коня в галоп, ловко свесился и сорвал-таки одну корзину, из-за чего абориген споткнулся, потерял равновесие и полетел в придорожную канаву. Раис тормознул коня, приспособил корзину перед собой на конской холке, откинул холстину и радостно заулюлюкал. Крестьянин, выбравшись из канавы, ошалело замотал головой, воздел руки растерянно, но Раис бросил небрежно ему под ноги бляху, сверкнувшую празднично, и тот свалился на пузо, прикрывая собой богатство и оглядываясь по сторонам.

В корзине были всё те же вездесущие финики. Мы набросились на них, но вскоре приторные плоды привели к полной сытости. Мы рассовали финики по карманам сколько смогли, а корзину с остатками вручили другому аборигену, попавшемуся на дороге, отчего тот пришёл в полное недоумение.

Показалось смутно знакомое место, в котором мы узнали поле брани. Выглядело оно совершенно мирно; следов недавней битвы не было и в помине — по крайней мере, на первый взгляд.

— А куда же убиенные враги делись? — удивился Боба.

Четыре жирных стервятника тяжело взлетели несколько поодаль. За ними с громким карканьем поднялась в небо стая ворон.

— Да вон, птички прибрали, — сделал правильный вывод Серёга.

Не останавливаясь, мы проехали дальше. Через некоторое время устроили ещё один привал, дав отдохнуть лошадям и себе. Всё-таки длительная верховая езда, да ещё и без седла и стремян — дело совсем нелёгкое.

После привала поехали веселей: то скакали лёгким галопом, то переходили на шаг, не давая лошадям притомиться как следует.

Когда начало вечереть, показался храм крокодилоголового Себека, где в прошлый раз довелось нам в лучших традициях нашего гуманного века кардинально воспрепятствовать совершению культового обряда с человеческими жертвами.

— А помните, как мы тут чебурашкиного другана замочили? — гордо напомнил Серёга.

— А как же! — приосанился Раис. — А ему так топориком заехал, что он сразу с копыт слетел!

— Где это ты у крокодила копыта нашёл? — саркастически покритиковал Лёлик.

— А помните, когда тут лагерем стояли, грек приходил на Пофина стучать? — продолжил воспоминания Серёга. — Может, к нему в гости завалимся? Переночуем как положено!

— Вот, вот! — заворчал Лёлик. — Знаем мы: как у вас положено. Зенки зальют и по рабыням!… А сейчас главное что? Сбережение богатств нажитых!

Джон вздохнул тяжко, но Лёлика поддержал:

— Тоже верно…

Храм остался позади. Вскоре осталось позади и главное русло Нила. Дорога пошла вдоль притока. Показалась деревенька, которая совершенно случайно сгорела на нашем пути в Мемфис. На удивление никакого пепелища не наблюдалось. Домишки стояли как новенькие.

— А что тут им строить, хатки-то их тростниковые? — рассудительно заметил Раис. — Тростника нарезал, связал, стены с крышей заделал, глиной обмазал, вот тебе и новостройка.

На краю деревни виднелся колодец с журавлём, а возле него каменные поилки, вокруг которых толпились козы. Мы подъехали и спешились.

Чумазый пастушок, на котором из одежды был только висевший на плече кнут, уставился на нас с непосредственностью пейзанина, не избалованного новыми впечатлениями. Потеснив коз, мы пристроили своих лошадок, принявшихся со вкусом пить, шумно отфыркиваясь. Сами вытащили при помощи журавля с кожаным ведром чистой колодезной воды, умылись, попили, наполнили под завязку бурдюки.

Появились аборигены мужского пола, ненавязчиво державшие в руках кто мотыгу, кто увесистый дрын. Впрочем, критически приблизиться они желания не выказывали. Посему, справив водные нужды, мы залезли на аргамаков и поехали дальше.

Когда солнце уже ощутимо склонилось к горизонту, остановились на ночлег. Выбрали место на небольшом взгорке, освободили лошадей от сбруи. Лёлик спрогнозировал, что лошади могут за ночь разбежаться. Боба, вспомнив деревенское детство, предложил их стреножить. Для этого дела изъяли у Раиса верёвку, разрезали её на куски, кое-как спутали лошадям передние ноги и пустили их пастись.

Сами попробовали устроить сбор дров с целью развести костёр, но ничего не вышло. Ни сухостоя, ни валежника, ни даже каких-нибудь сухих веток найти не удалось. Один лишь Серёга притащил охапку условно сухого тростника. Лёлик деловито предложил подорвать гранатой пальму, но эта идея была признана непродуктивной.

— А ещё говорят, что на югах лучше! — критически воскликнул Раис. — Это у нас в средней полосе хорошо. На природе всё есть! А тут!… Ни тебе костерка запалить…

— Ни грибов пособирать! — добавил Боба.

Решили, что негоже терять бдительность и постановили организовать дежурство — каждому по часу. Боба выделил на данное дело свои "Командирские" с флуоресцентными стрелками. Начали распределять очередь. Лёлик внёс сумятицу и раздрай, никак не решаясь выбрать: то ли ему дежурить первому, то ли в самом конце.

Тем временем солнце скрылось за кронами пальм, стало быстро темнеть, и как-то вдруг наступила ночь. Впрочем, изобильно звёздное небо позволяло просматривать окрестности. Тем не менее, Лёлик тут же сообщил, что дежурить в темноте он не будет, упал на бок где сидел, и нарочито захрапел. Без него мы быстро распределили очередь, выделив Лёлику последнее дежурство. Джон, напирая на свой командирский статус, который, собственно, никто, кроме него самого, и не признавал, выцыганил себе самое льготное первое дежурство. Мне выпало заступать на пост третьим — после Бобы и перед Серёгой. За ним следовал Раис, а потом уж Лёлик.

Лежать на земле было не очень-то уютно, но усталость взяла своё, и я полноценно уснул. Потом, разбуженный энергичным тычком Бобы, честно отстоял свой час, поглядывая по сторонам и прислушиваясь к энергичным ночным звукам, производимым местной живностью в тростниках, затем разбудил Серёгу и снова улёгся.

Проснулись мы все от мощного крика Раиса. Солнце уже встало, было светло, и никакой опасности не просматривалось. Раис, стоя на карачках, обличительно тыкал перстом в Лёлика. Лёлик, доселе лежавший на спине, приподнялся на локтях и, сонно жмурясь, глядел на мир недовольно.

Оказалось, Раис, отдежурив свой час, разбудил Лёлика, который поначалу делал вид, что совсем не понимает, что от него хотят. Но Раис проявил твёрдость и вынудил Лёлика пост принять, после чего и заснул. Но быстро проснулся. И проснулся от мощного храпа под ухом, который издавал вольготно раскинувшийся дежурный.

Мы вынесли Лёлику общественное порицание, а затем решили, что пора уже совершать общий подъём. Вовсю щебетали утренние птички, на душе было радостно; хотелось действовать. Мы наскоро пожевали фиников, попили водички, поймали лошадок, мирно пасшихся в низине, приспособили на них сбрую, поменяли свой статус с пешеходов на всадников и продолжили путь.

Часа через три миновали городок Навкратис. Городские ворота были открыты; люди выходили из населённого пункта и входили в оный. На дороге появился заметный пешеходно-транспортный поток. Навстречу стали попадаться гружёные повозки. Народ смотрел на нас с любопытством и некоторой настороженностью — особенно на Бобу, который всё продолжал щеголять в драгоценной диадеме.

Никаких вооружённых египетских отрядов не наблюдалось. Тем не менее, Раис вдруг высказал бредовую идею о том, что надо быть настороже, а то неровен час, под видом мирных повозок окажутся мобильные партизанские отряды, выехавшие на борьбу с оккупантами.

Лёлик уничижительно захехекал и пояснил, что до партизан тут ещё никто не додумался. И вообще это наше домашнее изобретение, состоявшееся в 1812 году. А местным мирным жителям и дела нет — какое тут войско за каким гоняется, и какие битвы происходят. Лишь бы их не трогали.

Раис недовольно хмыкнул, помолчал, а потом стал энергично приставать ко всем встречным насчёт прикупить у них чего-нибудь съедобного, но безрезультатно. Египтяне или пожимали плечами, отказываясь понимать латинскую речь, отчего Раис в отчаянии переходил на русский язык и даже вставлял слова татарские, или предъявляли товары, оставлявшие нашего каптенармуса равнодушным: зерно в мешках, глиняную посуду, деревянные сундуки, всякую хозяйственную утварь, а также большое количество фиников в корзинах, на которые мы уже и так смотреть не могли. Похоже, мы нарвались на сбор урожая этих плодов.

К полудню проехали Гермополис. Припомнили, что данный населённый пункт на пути в Мемфис проходили в первый день. Посему решили, что уже сегодня можем быть в Александрии.

Через пару часов доехали до обелиска из чёрного гранита, рядом с которым имелся колодец. Устроили обстоятельный привал. Напоили коней, дали им попастись, сами отдохнули, повалявшись на траве.

Поехали дальше. Дорога отвернула от реки. Уже вечерело. Пухлые кучевые облака, громоздившиеся над горизонтом, окрасились в уютные янтарные цвета.

Впереди показалась двигавшаяся нам навстречу порожная повозка, которую легко везли два мула. Мы поравнялись с ней. Возница — смуглый малый с наглыми глазами — внимательно посмотрел на нас и отчего-то ухмыльнулся.

Джон учтиво спросил у него:

— А не подскажешь, любезный, до Александрии далеко?

Возница дёрнул вожжи, останавливая мулов, и на сносном латинском доложил:

— Да почти доехали, — потом неуважительно хмыкнул и спросил:

— А вы драпаете, значит?

— В каком смысле? — не понял Джон.

— Ну так вы ж из римского войска. Одни едете, больше никого. Значит, войско ваше разбито наголову, — предъявил недюжинные способности к логическому мышлению возница.

— Это мы вашего Пофина заколбасили как цуцика. А войско сзади марширует, — внёс ясность строгим голосом Лёлик.

— А чего ж сзади-то? — с ехидной недоверчивостью усомнился возница.

— Задерживается, — терпеливо пояснил Джон.

— А чего задерживается-то? — язвительно справился абориген.

— Да таких вот болтунов как ты отлавливают и палками лупят! — вспылил Джон.

Возница неуверенно хмыкнул, смутился, отвернулся и хлестнул мулов.

Мы поехали дальше и вскоре пустили лошадей в галоп, к чему они отнеслись с явной неохотой. И вскоре, наконец, открылись взору стены и башни Александрии. Мы притормозили коней, чтобы въехать в город чинно и даже торжественно. Бобе был дан настоятельный совет не светиться и спрятать царские регалии подальше, что он благоразумно и сделал.