Римские вакации

Глава 22

В которой появляется ковер и послание от Клеопатры, а также начинается победоносный поход на Мемфис.

Пробудились мы оттого, что в коридоре раздались громкие голоса и тяжёлые шаги. В окне только-только ночная темень начала сменяться на серый блеклый свет. Было зябко и неуютно.

Откинув занавесь, в комнату вошёл Дыробой. Антоний с недовольной физиономией приподнялся на локте и уставился на него.

— Там это… — почесал Дыробой затылок, благо был без шлема. — По каналу сзади дворца на лодке какой-то местный приплыл. Говорит, что должен тебе, Антоний, передать чего-то от Клеопатры… — Дыробой подумал и предположил: — А в лодке у него ковёр. Может, ковёр она тебе в подарок и прислала…

— Опа! — воскликнул Лёлик и вскочил на ноги. — Помните, как в фильме, Цезарю в ковре Клеопатру притаранили. И в книжке моей про то же написано. Так что и сейчас её притащили, да только нам!

— А что? — согласился Джон. — Запросто!

— Ну что стоишь? — накинулся Лёлик на Дыробоя. — Быстро этого мужика сюда тащи! И ковёр не забудь!

Дыробой растерянно отшатнулся, посмотрел на своего непосредственного босса.

Антоний сел с тяжким вздохом и махнул рукой:

— Ну давай, веди его сюда…

Дыробой, тяжело бухая сапогами, быстро ушёл.

Коллеги заворочались, стали подниматься, готовясь к встрече с исторической прелестницей. Джон энергично вскочил, расчесался пятернёй, начал поправлять одежду, измятую так, словно её тщательно пережевало целое стадо очень крупного рогатого скота.

Снова в коридоре раздались шаги. В комнату, подталкиваемый сзади Дыробоем, вошёл негр мощного телосложения, нёсший на плече свёрнутый ковер — причем свёрнутый так плотно, что сразу же стало непонятно: как же это там прячется Клеопатра.

Негр покрутил головой, рассматривая нашу компанию с изумлением, явно отразившимся в его выпученных глазах, а потом, словно опомнившись, небрежно скинул ковёр с плеча.

Ковёр мягко шлёпнулся на пол. Кто-то из коллег жалобно ойкнул, соболезнуя прячущейся красавице. Джон шагнул к ковру и откашлялся, словно норовя сказать приветственную речь. Физиономия его явно замаслилась.

Но тут кинулся к ковру Лёлик, погладил его нежно, а потом стал нетерпеливо разматывать, поглядывая на нас одновременно как завзятый ревнивец и как фокусник, готовящийся эффектно вытащить из своего секретного цилиндра нечто совершенно неожиданное.

Коллеги, затаив дыхание, следили за его манипуляциями. Лёлик вдумчиво раскатывал ковёр, скатанная часть становилась всё меньше, и с тем приходило понимание: или никакая Клеопатра там не прячется, или же она тонкая как макаронина.

Наконец, предмет напольного покрытия был раскатан полностью. Никого и ничего там не оказалось. Лёлик обиженно ахнул, повозил ладошками по порядком потёртым кривоватым узорам, потом зачем-то ковер приподнял и под него заглянул, словно в процессе разматывания Клеопатра ненароком могла туда скатиться. Разумеется, и там никого не было. Лёлик сжал губы, сверкнул гневно очками, вскочил, подошёл к негру и рявкнул:

— Ну и чего ты ковёр притащил?!…

Негр похлопал глазами, вжал голову в плечи, боязливо покосился на Дыробоя и осторожно разъяснил на латинском наречии с лёгким акцентом:

— Ну, так, сказали…

— И где Клеопатра?! Куда девал?! — возмущённо выкрикнул Лёлик.

Боба хохотнул и предположил:

— А, может, он её по дороге выронил. Валяется сейчас в коридоре и кряхтит, бедняжка. Иди поищи.

— Сам иди! — огрызнулся Лёлик и снова оборотился к негру: — Тебя спрашиваю!!

Негр нервно дёрнулся, а потом известил:

— Ну так, она в лапах у Пофина…

— Это когда она там оказалась? — спросил Антоний.

— Так десять дней назад Ахилла нас захватил предательски… — пояснил негр, переминаясь. — Позавчера в Александрию доставил.

— Ну и что дальше? — с нетерпением поторопил Антоний.

— А вчера Ахиллу твои доблестные воины, Антоний, ухлопали…

На этих словах Боба молодецки приосанился.

— … Командование над войском Пофин принял и решил с юным царем Птолемеем Дионисом и со всеми приближёнными из Александрии убежать, — негр почесал затылок и грустно добавил: — И госпожу мою Клеопатру, значит, с собой прихватили…

— И куда же это они от нас сбежать решили? — спросил Антоний.

— В Мемфис, — сказал деловито негр. — Там сейчас вся их конница находится и греческие наёмники. Пофин хочет с ними соединиться, а потом по твоему войску ударить.

— Вот, значит, как… — поморщился Антоний и задумчиво сказал: — Значит, сбежать решил. Небось, и всю казну уволок.

— Да, казна с ним, — подсказал негр, потом помялся и вдруг выпалил: — Имею личное послание от моей госпожи царицы Клеопатры доблестному Антонию!

— Так ты вроде уже всё сказал? — удивился Джон.

Антоний уставился на негра и разрешил:

— Говори!

Негр напрягся, закатил глаза, пошевелил пухлыми губищами и с некоторой торжественностью поведал:

— Клеопатра, волей отца её Птолемея Авлета царица Египта, говорит тебе: брат её Птолемей Дионис по наущению главного министра Пофина вероломно лишил её свободы и трона. А теперь они замышляют плохое против великого Рима. Пофин есть враг Рима и не собирается отдавать долги!…

— Ах, подлец!… — искренне воскликнул Антоний.

— …Клеопатра просит у тебя, великий Антоний, заступничества и справедливости, — продолжил негр. — А взамен она обещает всё, что сможет для тебя сделать, великий Антоний!

Антоний заинтересованно хмыкнул и заухмылялся.

Джон посмотрел на полководца неприязненно, поджал губы и сварливо заявил:

— Сначала победить надо!…

Серёга подошел к посланцу Клеопатры и спросил:

— Слышь! А ты чего вообще с этим ковром притащился?

— Ну так для маскировки. Как будто коврами торгую, — пояснил негр.

Антоний озабоченно нахмурился, потом открыл деревянную шкатулку, стоявшую на столе, пошарил в ней мелодично, на что Серёга вытянул с любопытством шею, достал несколько золотых монет и протянул их негру:

— На вот, от великого Рима и от меня… Великого…

Негр обрадованно схватил награду.

— Ну ладно. Иди себе, — взмахом руки отпустил его Антоний.

Негр немного помялся и ушёл.

Антоний повернулся к Дыробою, стоявшему на пороге, и скомандовал:

— Давай легата сюда, всех трибунов и квестора.

Дыробой отправился исполнять команду.

Заглянул в комнату вилик. Антоний, хмуро приказал ему прислать брадобрея, а также готовить завтрак.

Вскоре торопливо вошёл в комнату заспанного вида курчавый малый с большим носом и с шустрыми глазками. Он притащил с собой казанок с горячей водой, от которой шёл пар, пару льняных полотенец, целый ворох каких-то лоскутков, бронзовое зеркало на длинной ручке и кожаную плоскую коробочку.

Антоний уселся на скамью. Цирюльник, зевая украдкой, расположил свои аксессуары на столе, бросил в котелок лоскутки, намочил полотенце, намотал его не очень бережно Антонию на физиономию — так, что остался торчать один нос, сам достал из коробочки точило, потом опасную бритву и стал её править с противным взвизгом. Через минуту он бритву положил на стол, снял полотенце с лица босса и принялся энергично лупить его по щекам, приговаривая картаво:

— А вот сейчас кровушку разгоним!…

Антоний кряхтел, но терпел.

— Однако, и нам не помешает побриться, — молвил Боба и поскрёб порядочную щетину.

Серёга подошёл к столу, взял бритву, оглядел её критически, хмыкнул, небрежно бросил обратно и заявил:

— Тоже тупая!…

Брадобрей ревниво посмотрел на него, наложил Антонию на щёки новое полотенце, схватил бритву и снова стал возить ею по точилу.

— Может, подарить Антошке пару "Жиллеттов", — предложил добрый Боба.

— Ну вот ещё! — воскликнул скаредный Раис. — Самим мало!

— Так ты всё равно бреешься раз в месяц, да и то подмышками! — хохотнул Лёлик, гордо почесав заросшую щёку.

— А вот и врёшь! Раз в неделю и не подмышками! — обиженно воскликнул Раис и в доказательство подёргал себя за редкую кустистую поросль на подбородке. — И, вообще, у меня усы! — добавил он и даже указал пальцем на узкую вислую полоску жёстких волос под носом.

— А кто спорит? — издевательски заявил Лёлик. — Истинный мужлан!…

Раис обиженно фыркнул, но промолчал. Зато Джон, с восторгом потрогав свои пшеничные усы, погрозил охальнику пальцем.

Цирюльник попробовал остроту прибора пальцем, довольно кивнул головой, словно обнаружил дамасский булат, снял полотенце с Антония, вручил ему зеркало, схватил за нос, вздёрнул голову вверх и, примерившись, движением, не лишённым изящества, провёл лезвием по щеке. Раздался противный скрип. Антоний охнул жалобно. На щеке появился порез. Брадобрей быстро выудил один лоскуток из котелка, зачем-то лизнул его широким, на вид каким-то осклизшим языком и ловко пришлёпнул на порез. Затем вытер бритву о подол своей несвежей туники, снова схватил Антония за нос и, скорчив творческую гримасу, примерился. Антоний болезненно зажмурился.

— Пошли, что ли, где-нибудь тоже побреемся, — сказал Джон.

— А что не здесь? — лениво спросил Боба.

— А чтоб не завидовал, — пояснил Джон.

Мы собрали амуницию и приготовились покинуть комнату.

Раис подошёл к столу, отлил из котелка в чашу, там имевшуюся, скинул туда же лоскутки и заявил:

— Хватит!

Котелок же он рачительно прихватил с собой, из-за чего удостоился от нас решительной похвалы.

Мы прогулялись по дворцу, обнаружили пустовавшее помещение и там неторопливо побрились.

После брадобрейских процедур мы вернулись к Антонию, где уже присутствовал весь командный состав нашего доблестного войска.

Обсуждался вопрос: сразу же бросаться в погоню за подло убежавшими египтянами или немного погодить. Антоний, с густо наклеенными на щёки лоскутками, сидел и внимал спору между легатом и квестором. Легат с залихватским видом настаивал на том, что нельзя терять времени и надо быстро поспешать, чтобы догнать египтян до того, как они достигнут Мемфиса. Квестор решительно противился, указывая на недостаток фуража для лошадей.

Антоний всё это выслушал и постановил выступать немедля без фуража в расчёте на подножный корм.

— И вот что, — скомандовал он. — Приберите таран да катапульты оставшиеся. Египтяне на площади ещё лестницы штурмовые побросали… И их тоже. А то ещё придётся Мемфис штурмом брать, — Антоний вздохнул тяжело, а потом спросил у квестора: — Стены-то там какие?

— Стены там крепкие, — не обрадовал квестор.

На том совещание закончилось, и отцы-командиры пошли готовить войско к походу.

Рабы принесли скромный завтрак из свежеиспечённых пшеничных лепёшек, вяленого мяса и красного вина, уже обильно разбавленного водой. После завтрака Антоний при помощи рабов стал облачаться в доспехи. Мы собрали свои манатки, навьючились по-походному и вышли из дворца сначала во двор, а потом через распахнутые ворота и на площадь, где легионеры не слишком усердно строились в колонны. Центурионы, злые все как один, хрипло орали, изощрённо ругались и то и дело пускали в ход свои трости, выписывая удары нерасторопным бойцам.

— Что в наши времена сержанты, что здесь центурионы, прямо как собаки лютые, — заметил Боба.

— Да уж! — философски поддержал коллегу Джон. — Младший командный состав — величина постоянная и неизменная.

Мы посмотрели на суету, которая обещала затянуться надолго, и прошли к Александрийской Библиотеке или, точнее, к тому, что от неё стараниями Лёлика осталось. Здание уже перестало гореть и зияло закопчёнными глазницами окон. Крепко пахло гарью.

— Вот, Лёлик, полюбуйся, что натворил, — не преминул поддеть поджигателя Раис.

Лёлик фыркнул и отвернулся.

У Библиотеки находилась наша конница. Кавалеристы стояли, спешившись и держа лошадей под уздцы. Утренние тени от переступавших конских ног тянулись по серому камню плит, рисуя сплошную абстракцию.

Рабы под присмотром двух важных контуберналов разбирали таран и три оставшиеся целыми катапульты на составные части и укладывали их на телеги, запряжённые волами.

Из переулка показалась ещё целая команда повозок, гружёных мешками. Рядом негры тащили знакомые носилки. Повозки, влекомые мулами по двое, въехали на площадь и остановились. Из носилок выскочил Рабирий, огляделся и потрусил к нам, начав радостно кричать на ходу с громкостью, достойной мегафона:

— Как велик великий полководец Маркус Антоникус! Славную победу одержал! Виват! — хитрый старикашка явно желал, чтобы его лояльный подхалимаж стал достоянием многих ушей.

Рабирий, дружески улыбаясь, подрулил к нам и спросил:

— А где несравненный полководец великий Маркус Антоникус?

Джон пренебрежительно хмыкнул и сообщил:

— Великий и несравненный скоро будет.

Рабирий гордо указал на повозки и заявил:

— Вот, от меня войску римскому провиант!

— Хорошо! — возрадовался Раис. — Пожрём!

Рабирий поглядел на нас как добрый папенька и сказал:

— Супруга моя, несравненная Валерия и сестра её Альбина просили привет передать миленьким варварам. То есть, вам!… Так прямо и сказали: миленьким варварам, — Рабирий задумался и пробормотал себе под нос: — И чем вы им так угодили?

Джон приосанился и самодовольно ухмыльнулся.

К нашей компании подошли квестор с легатом, о чём-то на ходу ругаясь.

Рабирий и им доложил о подарочном провианте, а потом осведомился: куда сгружать?

— Никуда, — коротко ответил квестор, поджав сурово губы. — С повозками забираем. И с рабами тоже.

Рабирий крякнул, охнул, но возражать не стал.

На площади раздались приветственные крики. Из дворцовых ворот выехал на своём вороном Антоний в полном доспехе. За ним потянулись конные преторианцы. Следом три раба вели под уздцы наших скакунов.

— Эхе-хе! Начинается стезя кавалерийская! — тяжело вздохнул Раис и начал заранее разминать седалище.

Антоний на лихих рысях подъехал к нам.

— Да здравствует великий полководец несравненный Маркус Антоникус! — завёл свою оглушительную шарманку Рабирий и даже вытянулся в струнку в верноподданническом экстазе.

Антоний благосклонно ему кивнул.

— Вот подарок от меня тебе, великий! — Рабирий указал на повозки и не замедлил перечислить: — Провиант, повозки с мулами и рабы.

— Молодец! Рим тебя не забудет! — рассеянно похвалил Антоний, глядя в сторону.

— Маркус Антоникус, а Маркус Антоникус, — Рабирий, приблизившись, подёргал полководца за ногу.

Антоний от неожиданности ногу отдёрнул и, уже с неудовольствием, процедил:

— Чего тебе?

— Оставил бы ты мне пару манипул для оборонения от ворогов и супостатов! — умильно попросил Рабирий.

— Мощь Великого Рима защитит тебя! — пафосно воскликнул Антоний и даже протянул длань над просителем.

— Так дашь манипулы? — обрадовался Рабирий.

— Манипул не дам, — сухо ответил Антоний и, шлёпнув коня поводьями, отъехал прочь.

Легионеры, наконец, построились. Кавалеристы стали запрыгивать на коней и выравнивать ряды. Рабы подвели к нам наших лошадей. Раис с тоской во взоре отвернулся в сторону, узрел носилки Рабирия и осторожно осведомился о возможности следовать в поход в сём удобном транспорте, на что Боба не без оснований ответил, что герои на войну в носилках не ездят. Мы разобрали коней, подвели их к повозкам, и уже с повозок залезли на конские крупы.

Понукая осторожно аргамаков, мы подъехали к Антонию. Возле него кучковались адъютанты-контуберналы и несколько трибунов, тоже все конные, а также квестор на сонной кобыле, который что-то объяснял полководцу. Антоний оглядел войско и махнул рукой вперёд. Трубачи гнусаво задудели в свои тубы, корны и буцины. На площади началось общее движение; войско неспешно тронулось.

Впереди ехали конные преторианцы, за ними Антоний и мы, затем шли пешие преторианцы, ну а потом и всё войско.

Наш путь следовал мимо останков Библиотеки через переулок, за которым оказалась широкая прямая дорога парадного вида: вымощенная белыми плитами и застроенная нарядными зданиями. Улица была преимущественно пустынна; лишь кое-где выглядывали обыватели. И это несмотря на то, что наяривали трубачи, цокали по каменным плитам копыта, стучали солдатские сапоги, скрипели телеги, мычали волы, кричали погонщики.

Улица вывела к крепостной стене и нырнула в настежь распахнутые ворота в квадратной башне. Миновав предместье из лачуг, лачужек и полных развалин, мы покинули населённый пункт "Александрия". Кругом расстилался полупустынный ландшафт с глинистыми низкими холмами, серым от пыли колючим кустарником и отдельно торчавшими кривоватыми пальмами, под которыми виднелись низкие незамысловатые постройки библейского вида.

Вместе с Антонием мы отъехали в сторону и остановились на небольшом взгорке, дожидаясь, когда всё войско выйдет из города. Густой недосып заставил нас дремать даже и в походном состоянии.

Войско медленно, но верно подтягивалось и, наконец, выстроилось перед нами в полном составе. Антоний через адъютантов разослал приказы по отрядам. Центурионы снова забегали; послышались отовсюду команды, заныли сигнальные дудки. Войско принялось неразворотливо перестраиваться, принимая в серёдку повозки. Перестроение длилось довольно долго, и Лёлик уж было стал вслух подумывать насчёт того, чтобы слезть на землю и прикорнуть в тенёчке, пока всё не будет готово, но тут Антоний дал команду на движение.

Вперёд в качестве авангарда порысил отряд всадников, растягиваясь неровной дугою. Следом, с некотором интервалом, двинулись две когорты отборного вида, не обременённые походной кладью; за ними в окружении преторианцев последовал Антоний. Естественно, мы пристроились рядом. Остальное войско, тяжело топая и надсадно скрипя неуклюжими колёсами возов, попёрло сзади.

Легионеры тащили на себе изрядный багаж. Кроме своего оружия каждый воин нёс корзину, моток верёвки, небольшой мешок со съестными припасами, котелок, лопату или пилу, а также длинный деревянный заострённый с одного конца кол.

— А кол-то зачем? — спросил Раис.

— Вурдалаков ловить… — мрачно пошутил Лёлик.

— Частокол вокруг лагеря делать, — пояснил квестор, мирно ехавший рядом с нами.

Дорога шла прямо. Поначалу она была мощёной гладкими плоскими каменюками, но затем камни стали попадаться всё реже, пока вообще не закончились.

Слева расстилался пологий берег моря. Глухо шумели волны прибоя, накатывая мерно. Справа раскинулась до самого горизонта красноватая равнина. Распалившееся светило окутывало банным жаром, рыжая пыль, поднятая тысячами ног и копыт, поднималась клубами, размеренное покачивание навевало меланхолию и неудержимо убаюкивало. Мы тщательно клевали носами, рискуя запросто свалиться под копыта — чего, впрочем, так и не произошло. И лишь солёный ветер, налетавший порывами, хоть как-то не позволял совсем отвлечься от действительности.

Через пару часов показались впереди холмы, поросшие пальмами. Прискакали разведчики и доложили, что за холмами начинается дельта Нила. Впрочем, это уже чувствовалось по густым влажным запахам сладковатой гнили, утвердившимся в переменившемся ветре.

Перед холмами дорога резко повернула направо. Холмы вскоре сошли на нет, и слева открылась взорам болотистая низина с непролазной чащобой из буйно перепутанных и переплетённых тростников. За чащобой виднелись мутно-красные воды не самой широкой реки.

— Это что, Нил? — спросил Боба. — Что-то он больно узкий.

— Это рукав боковой. А главное русло дальше, — пояснил квестор.

Какие-то зверьки высовывали хитрые остроухие рожицы из зарослей, оглядывая внимательно столь неприемлемое в сих заповедных местах шествие. Налетело непомерное множество мелких зловредных мошек, окружая всех и каждого пыльной аурой, зудя, кусаясь и налипая на потные грязные лица. Занервничали кони, размычались тягуче волы.

В гуще тростников гоготали, пищали, орали разнообразные пернатые. Они тучами взлетали при нашем приближении, хлопая оглушительно крыльями и роняя вниз пыльные перья и целый дождь белесого жидкого помёта. Отчего-то и тут больше всех страдал Лёлик; его пышная кудрявая шевелюра подверглась коварным точечным ударам и живо оттого превратилась в какое-то гадкое обвисшее непотребство. К тому же Лёлик, то ли пытаясь защититься, то ли торопясь очиститься от мерзкой скверны, суетливо ёрзал в горемычной шевелюре руками, насаждая тем самым полную размазню.

Раис весело хохотал, потешаясь над горем коллеги, при этом довольно двигая медную свою каску взад-вперёд от затылка к глазам и вслух восхищаясь собственной сообразительностью и чудесным своим шеломом. Но тут какой-то особо одарённый бомбометатель, воспользовавшись очередным сдвигом медного головного убора, запулил в бахвальца смачный продукт своего пищеварения таким макаром, что вспомнилась сказочная присказка "по губам текло", и так далее, но без того, чтобы "в рот не попало".

Раис мгновенно ошалел, взмычал как-то утробно, начал плеваться, обтирать губы ладошками, орать непотребно, грозя пернатому племени невнятными карами, а Лёлик же, глядя на новую жертву, повеселел, успокоился и даже начал напевать алябьевского "Соловья".

Кое-где дорога спускалась в низины, отчего превращалась в густую бурую жирную грязь, со звонким чавканьем принимавшую в себя походные сапоги легионеров и конские копыта; повозки начинали вязнуть и буксовать, и тогда легионерам приходилось наваливаться и с нестройными надсадными криками выталкивать громоздкие транспорты на более-менее сухое место.

Но, наконец, тяготы и лишения стали ослабевать. Ландшафт пошёл несколько вверх, дорога взяла в сторону от реки. Тростниковые заросли поредели, кое-где сменились густой травою. Меньше стало и кровососущей нечисти; лишь крупные слепни пытались налипнуть на конские морды, но были успешно гонимы отломанными от придорожных кустов ветками.

Показался впереди высокий четырёхгранный обелиск из чёрного гранита. Недалеко помещался старый колодец, выложенный крупными булыгами, с каменным корытом для скота.

Был объявлен привал. Легионеры принялись черпать кожаными вёдрами воду, пить сами, лить в корыто, куда коноводы уже сводили нетерпеливо ржавших лошадей.

Мы спешились, похлебали воды, кое-как смыли постигшую в пути грязь. Проснулся аппетит. Подкрепившись всё теми же сухарями и вяленым мясом, завалились в тень отдохнуть, но долгого кайфа не получилось — вновь надсадно загудели трубы, призывая к построению.

За день ещё несколько раз останавливались на привал. Аппетит пропал совершенно, хотелось лишь пить, но вода в кожаных бурдюках, имевшихся в обозе, была противно тёплой и отдавала тиною. День казался невыносимо долгим, нудным и отвратительным, и когда белое сияние солнца стало неуловимо меняться на оранжевые тона, а жар начал спадать, то вначале это показалось издевательской галлюцинацией, ну а затем, после того, как мы утвердились в реальности происходивших изменений, случилась даже некоторая приподнятая эйфория и восторженность духа.

А тут ещё впереди на возвышенности показался населённый пункт, окружённый крепостной стеной. Ворота в квадратной башне были наглухо закрыты.

— Ух ты! — восторженно завопил Раис. — Дошли!

— Да нет, — разочаровал квестор. — Это Гермополис.

— А сколько тогда до Мемфиса? — спросил Джон.

— От Александрии сто десять миллариев будет, — ответил квестор.

— Сколько это, Лёлик, по-нашенски? — поинтересовался Серёга.

Лёлик на ходу достал из рюкзака энциклопедию, освежил знания и доложил:

— В милларии тысяча пятьсот девяносто восемь метров. Значит, всего примерно сто семьдесят километров.

— Километров тридцать уже отмахали, — прикинул Джон. — Значит, ещё дня четыре пути.

Антоний отдал команду остановиться; потом подозвал пару трибунов, что-то им сказал. Те пустили коней в галоп, направляясь к городу. Все заинтересовано за ними наблюдали. На городских стенах показались люди. Трибуны подскакали вплотную, осадили коней, задрали головы. Похоже, состоялся диалог, после чего трибуны понеслись обратно. Подскакав, они доложили, что египетское войско прошло сегодня с утра. И что город сохраняет нейтралитет, но ворота они не откроют.

— Ишь ты, — покачал головой Раис. — Вот как стрельнём гранаткой, так сами откроются.

Антоний приказал следовать дальше. Когда солнце стало неудержимо скатываться к горизонту, у очередных холмов остановились на ночь. Была выставлена усиленная охрана, кругом разожгли костры. День нас так измотал, что, пожевав копчёного мяса с пресными лепёшками, мы завернулись в добытые в обозе шерстяные пологи и скоропостижно отошли ко сну.

Подъём состоялся на рассвете. Безо всякого завтрака полусонные мрачно выглядевшие люди седлали лошадей, впрягали волов в повозки, строились в колонны.

Снова потянулась путь-дорога. Но теперь открывавшиеся ландшафты перестали быть однообразными. Впереди показались рощицы финиковых пальм; между дорогой и рекой дикий тростник сменился квадратами полей, прорезанных канальцами и канавками, заполненными рыжей жижею. Вокруг полей устроены были дамбы. Дорога также пошла по насыпи, края которой поросли пышной травой.

За финиковой рощей обнаружилась местная деревушка из десятка-другого домишек, походивших на неаккуратно плетёные корзинки, вымазанные сырой глиной и покрытые охапками сухого тростника. К жилью были пристроены загоны из высоких жердей.

Антоний что-то скомандовал одному из адъютантов; тот быстро смотался вглубь войсковой колонны. Вскоре оттуда бодро выскочила команда легионеров и устремилась к деревне, разворачиваясь на бегу в охватистую цепь. За ними направил своего скакуна Раис, уже привыкший к конному передвижению — верно, в силу генной памяти. Впрочем, держался он предусмотрительно позади цепи.

Из домишек выскочили полуголые смугляши, стали носиться бестолково, крича жалобно и заламывая руки. Римляне вломились в деревню и развернули широкую продразвёрстку: ловко потрошили дома и загоны, выволакивая оттуда всяческую живность вроде тощих кур и мелких противно визжавших свиней.

— Однако, — сказал Джон без особого одобрения. — Прямо приём пищи у населения.

Аборигены предпринимали робкие попытки защитить свой пищевой скарб, но легионеры расталкивали их без труда ленивыми тычками, а подъехавший поближе Раис кричал рачительно:

— А ну-ка, отчипись! Реквизировано!… Тут, понимаешь, солдаты!… Дело святое, а он упирается!

Попинав для острастки самого буйного египтянина, осмелившегося недостаточно быстро отпустить своего порося, легионеры бегом вернулись обратно, сдали трофеи в обоз и влились в общий строй. Раис, дотошно проинспектировав оприходования, подъехал к нам возбуждённый и радостный, стал обсуждать меню предстоявшего ужина, заранее предвкушая ароматы жареного бекона.

Вскоре показался ещё один городок, также обнесённый стеной и демонстрировавший закрытые ворота.

— И это не Мемфис? — спросил Раис у квестора на всякий случай.

— Нет, это Навкратис, — ответил тот.

Лёлик достал из рюкзака географический атлас, открыл его на нужной странице, стал внимательно разглядывать карту Египта. Разумеется, карту наших дней.

— Александрия есть. Каир есть. А никакого Навкратиса нету. Да и Мемфиса тоже, — доложил он.

— Да ну, Лёлик! — воскликнул пренебрежительно Серёга. — Карта твоя какая-то устаревшая.

— Дура! — поправил его наш эрудит и картограф. — Не устаревшая, а слишком новая.

Антоний направил к стенам и этого городка делегацию из двух трибунов. И с тем же успехом. Городок объявил о своём нейтралитете, при том не пожелав принять нас как дорогих гостей. Про войско Пофина же вообще сказали, что ничего не видели и ничего не слышали.

Наше войско двинулось дальше.

Дорога шла теперь чуть ли не вплотную к реке. В тростниковых зарослях на мелководье копошились всякие длинноногие пернатые: журавли, цапли, аисты. Толстые пеликаны, разевая огромные клювы, барражировали между белыми и розовыми цветами лотоса. Чуть поодаль из воды торчали бурые туши бегемотов, по которым бродили как у себя дома мелкие птахи с длинными носами.

По реке то и дело навстречу нам проплывали пузатые барки под прямыми парусами, медленно скользя по воде. С их палуб смуглые люди внимательно смотрели на наше войско. Квестор громко переговаривался с ними на местном языке. Потом докладывал Антонию о том, что данные индивиды никакого войска впереди нас и в глаза не видели. Что было, конечно, удивительно, поскольку путь имелся только один и проходил вдоль Нила.

Лёлик поднял правильный вопрос: почему мы вообще топаем пешком, а не плывём на кораблях. Квестор пояснил, что Нил — река мелкая, на нём много мелей, и потому морские суда с их осадкой тут пройти не могут.

Дорога спустилась в низину, поросшую густыми зарослями, в которых выделялись длинные голые стебли с венчиками узких листьев, полукруглым зонтиком свисавших книзу.

Лёлик, совсем уж приноровившийся листать справочную литературу на ходу, на основании найденной в энциклопедии картинки объяснил нам, что это и есть тот самый папирус, из которого делают папирусы.

Серёга хохотнул и спросил: как это можно делать из чего-то то же самое?

Лёлик обругал коллегу неучем и пояснил, что папирус — это растение, из которого делают такие тонкие циновки в виде длинных свитков. И эти свитки древние египтяне использовали типа как бумагу. Писали на них свои иероглифы. И вот эти рукописные свитки также зовутся папирусами.

До вечера попалось на пути ещё несколько населённых пунктов, разграбленных по тому же сценарию и с теми же успехами, разве только в последней деревне то ли в процессе обыска кто-то неловко толкнул очаг, то ли специально шурнул уголья в сухую крышу, но сначала один дом, а затем и другие вспыхнули трескливым пламенем, особенно ярким на фоне быстро вечеревшего неба.

Сразу за спалённой деревней мы увидели, как та водная артерия, по берегу которой мы двигались, берёт свое начало из полноводной реки широтой с добрый километр.

— Это главное русло Нила, — отрекомендовал случившийся рядом квестор.

Берег, сплошь покрытый зарослями, над которыми торчали зонтики папирусов, чуть дальше начинал горбиться каменистыми складками, и, наконец, вздымался крупногабаритной скалой мрачного вида. Вплотную к скале серым кубом громоздилось какое-то строение. На его стенах смутно виднелись вытесанные в камне фигуры.

Заходившее солнце заливало эту композицию оранжевым светом. Острые изломы граней скалы, чернота густых теней, тяжкая грубая монументальность строения в совокупности выглядели мрачно, но живописно.

— Чего это там? — спросил Боба, глядя из-под ладони.

— Что-то древнее, — сказал Джон.

— А, может, мавзолей фараоновский?! — оживлённо предположил Серёга. — Может, там сокровищ немеряно?

— Не о том базары! — нервно рявкнул Раис. — Сейчас покушать — вот главное сокровище!

У дороги имелась удобная широкая и плоская возвышенность, где войско и начало располагаться на ночлег. Антоний приказал развернуть лагерь по полной уставной форме. Легионеры, ворча и стеная, неуклюжими лопатами стали копать по разметкам центурионов квадратный ров, делая одновременно изнутри насыпь. Через каждые пять минут земляные работы прерывались и начинались изнурительные пререкания и торги между легионерами и центурионами, занимавшие времени куда как больше самого производительного процесса. Наконец, стороны пришли к консенсусу и работу посчитали выполненной, причём ров оказался вероятному противнику не более чем по пояс, и насыпь, соответственно, не выше. Легионеры криво утыкали насыпь кольями, оставленные с четырёх сторон проходы были загромождены повозками, кругом выставили дозорных.

В середине лагеря команда рабов возвела для Антония полногабаритный шатёр из малиновой ткани с вышитыми на стенках золотыми орлами.

После укрепработ легионеры куда как основательнее стали расставлять палатки и уж совсем основательно собирать дрова, разводить костры, резать трофейную живность, мигом обдирая её и прилаживая на вертела. Запахло горячей смолой и свежей кровью; набрала обороты жизнерадостная разноголосица.